Мой король

Он убил его. Уничтожил собственное творение своими же руками. Своего любимого, свой идеал, того, кого его разум так лелеял, так долго и нежно взращивал в мечтах и фантазиях. Он убил его. Цинхуа смотрит на покрытые кровью руки. Горячая и липкая, не отличимая от человеческой сейчас она застывает на его руках неприятной коричневой коркой. В горле застывает болезненный комок, на глаза наворачиваются слезы, а тело пробивает дрожью. - Мой... Мой король? - голос юноши дрожит, а его изуродованное лицо искажает зловещая улыбка, подходящая на оскал во тьме опочивальни ледяного демона. Единственный зрачок сжимается, превращаясь в беспокойно мечущуюся по глазному яблоку точку. - Мой король, вы слышите меня...? - вместе с хрипом и кровью из горла вырывается смешок, алая капля сбегает по подбородку, и Цинхуа не знает, его ли это кровь или того, кто ещё пару мгновений назад был его господином. "Какое я, однако, злое божество..." - шепчет он в бреду, не понимая, действительно ли двигаются немеющие с каждой секундой потрескавшиеся губы или этот голос, надтреснутый и пугающе чужой звучит только в его голове. Мобэй не отзывается. Он не слышит. Он лежит на бывших некогда белоснежными простынях ледяной и неподвижный. Такой же холодный, как и обычно, такой же непоколебимый, словно вытесанный из камня, ни взглядом ни словом не выдающий свои истинные чувства. "А были ли они?" - Вы умерли, да? - смеётся Цинхуа. - Как забавно, я тоже. Не волнуйтесь, мой король, это совсем не страшно и неплохо. Мы ведь всё еще вместе, мы всё ещё можем быть вместе. Вы и я... И меня нисколько не смущает пронизывающая вас синева. Со временем вы почернеете и затвердеете, но это не проблема...не проблема... Мы учимся принимать недостатки друг друга... Парень ведёт рукой по рубцам и уродливым шрамам на собственной коже. Из единственного глаза стекает по истерзанной щеке прозрачная слеза и тут же застывает инеем, не успев упасть на окровавленную грудь ледяного демона. Цинхуа лихорадочно разрывает дорогие одежды господина, стягивая с недвижимого тела шёлковый халат. "Мой король, есть ли у вас сердце или я забыл об этой детали, когда создавал вас?" Цинхуа чуть сильнее хватается за кинжал в груди Мобэя. Холодная сталь больно вонзается в подушечки пальцев, но бывший заклинатель только шире улыбается разорванным ртом, шумно набирая в сжатую, словно тисками, грудь промерзший, напитанный ядом смерти и боли воздух. Остриё скользит дальше оставляя на идеальной нефритовой коже алый след. - Вы так прекрасны, господин, вы невероятны... - шепчет юноша припадая к тонкой ране. Язык проникает глубоко в нутро демона. Заклинателя должно начать тошнить от омерзения, должна закружится голова, но отчего-то этого не происходит. "Как я могу испытывать отвращения к тому, что создал сам." Шёпот в голове усиливается с каждой секундой, каждая капля стекающая по ещё минуту назад живому телу лишь сильнее распаляет в нём желание. Мой. Только мой. Рука Цинху свободная от кинжала сжимает запястье Мобэя так сильно, что даже на мёртвой коже расцветают фиолетовые и голубые цветы. Такой безвольный в его руках. Полностью в его власти. Теперь он такой, каким и должен быть, теперь он принадлежит ему. Его король, его творение, его раб. Грудь раскрывается так неохотно. Юноше нравится это небольшое сопротивление. Как будто оно способно что-то изменить, ха.. Хах.. Хахаххахаххахаахах... Цинхуа задыхается беззвучным хохотом, запрокидывая голову к небесам. Взгляд мутнеет, он чувствует, как его ведёт. От запаха крови, от то приходящего вместе с ужасом и странной эйфорией, то покидающего его осознания реальность, осознания того, что натворил. Это будет долгая ночь. Им столько предстоит успеть сделать. Вместе, как он всегда и мечтал. Рёбра открывается, будто дверцы драгоценного ларца, где сокрыто самое сокровенное. Сердце у ледяного демона действительно существует, и правда качает насквозь пропитанную ядом смерти кровь. Качало ещё совсем недавно. На секунду в темноте Цинхуа даже кажется, что кровь Мобэя черна, как та тушь, которой он так долго и упорно, выписывал на бесконечных свитках иероглифы. Кончики пальцев погрузились в горячую и гибкую субстанцию. Несколько капель упало на простыни, ещё сильнее пачкая дорогой шёлк. Плевать, не это его полотно, это сейчас совсем не важно. Цинхуа ведёт рукой даже не глядя, почти по привычке. И где он эту привычку приобрёл? Нет клацая же по клавиатуре? Может быть пока делал наброски на бумажных черновиках...может быть. Знакомые символы так красиво ложатся на бледную кожу, как хорошо, что он решил создать такой интересный контраст, как славно. Любимое имя. "Мой. Мой. Мой. Мой. Мой. Мой Мой." - набатом бьётся в голове юноши, а руки послушно вычерчивают символы, то что он шептал по ночам так часто, что слова уже потеряли своё значение. Наконец, кровь застыла. Превратилась во что-то жёсткое, как засохшие чернила. "Ты уже нет напишешь новую историю, слишком поздно для тебя. Уже слишком поздно." - говорит что-то, засевшее глубоко в разуме Цинхуа - Слишком поздно... - повторяет он, как под гипнозом, склоняясь к навсегда охладевшим губам. - Не смотрите на меня так, мой король. - Цинхуа ведёт рукой по векам Мобэя, закрывая глаза демона. Голубые, как ясное безоблачное небо, как глубокие воды безбрежного океана, как васильки, венок из которых Его Величество так трепетно и нежно когда-то надел на голову любимого. На миг перед внутренним взором вспыхивает картина полная света, пронизанная счастьем до кроев. Его улыбка, еле заметная, видимая лишь создателем, кроткая и спущенная. Его взгляд, ещё не помутневший, не затянутый поволокой забытья. Его нежное прикосновение к ещё не покрытой страшными шрамами щеке юноши. Цинхуа мотнул головой, прогоняя наваждение. Уже слишком поздно. Но отчего же вдруг так невыносимо больно закололо в груди? Отчего из горла рвётся этот дикий, мучительный, неудержимый немой крик? Отчего в таком безумном отчаянии он целует помертвевшие губы любимого? Юноша плакал и целовал, целовал и плакал, задыхаясь то от поцелуев, то от собственных рыданий, теряясь в этом странном, непостижимом для больного разума, но таком ярком чувстве. Руки сами тянутся к уже покрывающемуся плёнкой органу. Мышцы разрываются на этот раз удивительно легка, или Цинхуа просто уже не способен чувствовать усталость. Ещё минута, или две.. Не важно, он давно потерял счёт времени, и сердце оказывается в его руках. Какое, оно, оказывается маленькое. Даже удивительно. Парню почему-то казалось, что этот осколок льда окажется больше. Зубы бездумно вонзаются в мягкую плоть и разрывают её, что-то склизкое и мерзкое бежит по подбородку, по шее, по бёдрам, но какая теперь разница. Он глотает, открывает куски и проглатывает не жуя, словно безумец, словно дикое, сорвавшееся с цепи животное, смеётся, давится, плачет и снова вгрызается в свой деликатес с новой силой, он наслаждается этой фантасмагорией чувств, он горит в одну этих мучительных ощущений. Он счастлив. Ему больно. Он умирает. - Вот и всё. - выдавливает их себя сквозь прерывистые всхлипы и смешки парень. - Теперь ты не посмеешь сказать, что не любишь меня. Теперь мы всегда будем вместе, я же обещал тебя... Я же обещал... Вместе сдохнем и здесь, и в каких бы то ни было ещё грёбаных мирах, плевать куда ещё нас закинет, я буду с тобой. Ты часть меня. Ты мой