шестой лестничный пролёт

***

Мы не всегда знаем в чём нуждаемся и иногда это появляется в нашей жизни совершенно спонтанно, и даже не к месту. Придаёт нам сил, а после вновь швыряет в стену. Украшая угрюмую прихожую нашими костями. Ранним утром неизвестного дня Сонхун находит себя в одной майке и джинсах на улице, стоящим под проливным дождём. Красно-синий слепит его глаза как дневное солнце, но кроме вялого тела напротив, Пак Сонхун не видит больше ничего. Кожа его отчётливо ощущает холодные капли, в то время как в горле застрял горький ком, который не проглотить — не выплюнуть. Грудь парня ритмично вздымается, закладывая уши биением сердца. Утро никогда не бывает добрым. Особенно в буднях Сонхуна. — я даже не помню, как нашёл эти паспорта. — с горечью усмехается блондин, осматривая карету скорой помощи изнутри. Руки его трясутся лихо, что даже крутым Стамбульским дорогам такое не под силу. Лица фельдшеров стабильно непроницаемые. Они переговариваются друг с другом на своём языке, никак не реагируя на присутствие Сонхуна. А страх селится внутри всё глубже и глубже. В их семейные планы вовсе не входило посещение больницы в чужой стране, так еще и без знания языка. Даже базового. — просто поездка на море, господи, за что… — всё так же тихо, на грани слышимости, но даже если бы и громко до сорванного голоса — недостаточно для того, чтобы толстокожие рабочие его услышали. Ненавистная поездка обернулась тем, что Сонхун судорожно отыскивает вкладку с переводчиком, вспоминая весь свой словарный запас английского языка. Худшие 17 минут этого лета, неприятно и сыро сменяющиеся не менее худшим исходом. Ведь дальше даже визуально, всё было куда более плохо. — a-cil — одними губами произносит Сонхун следуя за каталкой. Глаза разбегаются от одного здания к другому. По периметру Пак насчитал примерно 3 здания с английскими обозначениями «A, B, C» Не плохая возможность выучить алфавит. Стоит, наверное, даже поблагодарить непутёвую мать за её недоверие к собственному же сыну, что на зло Сонхуну она забрала его с собой сюда. В абсолютно чужую страну, где они оба чувствовали себя еще более одинокими. — нам сначала сюда. — на ломаном английском говорит один из фельдшеров, перед тем как затащить каталку в крайнее здание с большой буквой «А». Огромное помещение было забито людьми до отказу. Разные национальности, запахи, взгляды и длинная очередь в регистратуру. Глаза слезятся от чересчур холодного помещения, в которое они резко попадают, после знойной духоты и запаха пота. — doktoru cağrıcam, beni bekle — выплёвывает непонятное ему фельдшер, просто чтобы не уйти в закат в тишине. Сонхуну почему-то кажется что ему что-то пообещали. В замкнутом пространстве маленькой комнаты, наряду с вознёй посторонних людей, Сонхун сам чувствует себя больным. Настолько уставшим и обессиленным, что он просто плюхается в маленькое кресло в углу и тихо шмыгает носом. В последний раз Сонхун был в больнице у себя на родине, в Корее, всё так же с мамой, и как бы это не было переменно, чувствовал он себя так же отвратительно как и сейчас. — не плачь сыночек, всё наладится и будет хорошо. — Сонхуна мутило от этого «сыночек» О нём вспоминали, только когда без его навыков уже было нельзя. Разговаривали с ним только для того, чтобы лишний раз напомнить ему о том, каким отвратительным он был в глазах не менее мерзких людей. И в конце концов жалели его только тогда, когда он попадал в больницу с переломами. В первые в жизни не «сам виноват», но от этой непостоянности только хуже. — и ты больше туда не пойдёшь, обещаю. — ревёт мать, потому что уже начали расследование. Потому что мало ли, вдруг Сонхун тогда мог умереть? Неудобно бы получилось. — ладно. — Сонхун на тот момент заканчивал семестр, так что Пак уговаривает мать дать ему доучиться. Потому что он в итоге остался жив, а значит лишняя морока с похоронами его матери не грозит. В тот день, жара была такой же липкой и жгучей, когда вместо учебника по математике в руках у Чо Даёля оказался сгусток крови. Некогда холодное, всегда анализирующее лицо застыло в осознании происходящего. Фиаско, больше Даёль не тот, кто даёт, теперь он тот, кто эту ненависть получает. И ни раз глаз Сонхуна не дёрнулся, когда лицо Даёля стало больше походить на тарелку испачканную кетчупом то тут, то там. Ему в принципе уже было всё равно на боль, Пак её привык не чувствовать, он её больше не различает. Домашний мальчик, который плакал над мелодрамами и синяками полученными в школе, не по своей воле сгорает. Ярость охватила его разум всего один раз, и он обещал себе больше никогда не плакать. Вспоминая свои руки, которые чуть ли не каждое утро, бездушные ублюдки топили в кипячёной воде, шею, пережившую не одно столкновение с тугим шнурком, и душой, полной ненависти, он замахивается настолько сильно, что Даёль на выпускном не появляется. О нём даже не говорят, все только печально и мрачно стоят по углам приторно-красивых цветов, и на Сонхуна вообще не смотрят. Они никогда и не смотрели. Один лишь взгляд когда-то лучшего друга - Джея, Сонхун мимолётно ловит выходя из школы уже навсегда. Стало ли легче Сонхуну? Он пока не понял.

***

Блок «B» намного спокойнее и тише. В здании необычайно бело и тихо, свихнуться можно тут за считанные минуты. Пак находился в коридоре не больше пяти минут, но уже почувствовал себя дееспособным трупом. — senin oda — бегло произносит медсестра указывая на палату 430. Тоскливо и одиноко — единственное, что приходит на ум парню, оглядывающему палату изнутри. На соседней кровати, справа от его матери, лежит какая-то женщина. Она тепло улыбается при виде новых «соседей», однако уставший и напуганный Сонхун её радости не разделяет. Всё в этом месте кричит о том, что это их последний поход в больницу. Ровно как и шанс выжить. По-хорошему, Сонхуну бы позвонить и сообщить родным, да вот только, кроме тётки в Пусане, у него больше никого и нет. Он да мать. Сонхун да сегодняшние бело-коричневые отделки стен. — я пройдусь по коридору — отчитывается Сонхун перед матерью так, будто спящая она могла бы ему хоть что-то запретить. Пока Сонхун тут обустраивал палату, его мать водили по лабораториям, сдавать многочисленные анализы. Сейчас же она крепко спит, по всей видимости устав от этого бесконечно-сумасшедшего дня. Дождь всё еще барабанит, но по ощущениям уже где-то в другой вселенной. Менее белой и более громкой. За массивными рамами находится всё такой же, субботний Стамбул, Сонхун всего на секунду останавливается, расфокусированно глядя в окно. Наши проблемы совершенно незначительные, ровно как и наша жизнь. Всё это, обыкновенное явление, пока вписывается в рамки таких же обыкновенных, стандартных масштабов, и низких показателей смертности в стране. И в конечном итоге ничто не в силах изменить механизм, как бы мы не жили и не хотели бы жить. — да, пока что терпимо. — капельки дождя с крыши капали прямо на пепельные волосы Сонхуна. Парень чуть ли не вылез с окна, чтобы получить дозу никотина и не получить за курение по шапке. Ветерок тут же посылает дым в свободное плавание, будто он был рождён для того, чтобы определиться, куда ему плыть. Пак сосредотачивается на золотом браслете худо-бедно висящем на болезненно тонком запястье. Видимо, вредные привычки и нездоровый образ жизни всё-таки сказываются на их с матерью жизни. — на сколько я понял, у неё что-то на подобии гастрита. Сейчас она спит, и честно говоря, я без понятия, что мне делать. — его речь быстрая. Руки немного дрожат, пока слова на корейском монотонно выскальзывают из-за рта. Сонхун напрочь позабыл все известные ему английские слова, которые в прочем, он даже и не учил. Голос его стал тише на второй минуте. Пак медленно перемещается к лестнице между седьмым и пятым этажом, садясь на холодную ступеньку. После эмоционального голоса тётки, больничная тишина даже успокаивала. Никто не требовал ответов и не задавал вопросов. Единственное, что отвлекало, так это бесконечные мысли и очередной звонок на телефон. Сонхун безэмоционально разглядывает заставку телефона, перед тем как сбросить звук. Вероятно, Пак бы предпочёл трель будильника, оповещающего, что пора просыпаться. Это было бы даже приятно. — я предполагал, что ты ответишь. — слышится где-то позади. Незнакомец вышедший из основного коридора на фоне этой мёртвой атмосферы выглядит нереальным, но после, вполне себе громко и реально хрустит костяшками пальцев. — а оказалось, что ты не экстрасенс — остальные язвительные комментарии застревают в горле с осознанием, что к нему вообще-то обращаются на корейском. На корейском в грёбанной больнице Турции. И всё же чудо — не иначе. — я и не говорил, что я экстрасенс. — присаживается рядом незнакомец, — я Шим Джейк — заявляет это чудо, с улыбкой на лице. Помимо улыбки, на нём чёрные прямые джинсы, бежевый вязанный свитер и странный халат поверх него. — Пак Сонхун — сквозь тишину отвечает ему парень. Будь это новогодний подарок или летний сюрприз, Сонхун таким совпадениям верил с трудом, но наверное попробовать стоит? — у тебя проблемы, Пак Сонхун? — этот парень, Шим Джейк, пронзительно смотрит в глаза Сонхуну, что второму совершенно не нравится. — нет, я просто так здесь сижу, от скуки. — не очень то и долго выдерживает Пак, быстро обороняясь и закрываясь на всевозможные замки, как при паранойе, когда начинаешь сомневаться даже в самом себе. — я чувствую себя неловко из-за того, что подслушал твой телефонный разговор. — признаётся Шим поджимая губы и всматриваясь уже в окно. За окном, наверное, у соседней улицы, как обычно сидят старички попрошайки, у которых нет крыши над головой. Продают что-то по мелочи. Джейк у них однажды даже приобрёл кое-что незначительное. Маленький блокнотик со странной ручкой. Старик тогда еще сказал, что блокнот этот необычный, правда Джейк только посмеялся, позднее, грустно смотря на добродушного старичка. Как жаль, что всё складывается именно так. — и как давно ты здесь? — заметив странный вид парня, решает уточнить Сонхун. Будто несколько минут назад он болтал о жизни не со свей тёткой, а договаривался о тайной встрече с масонами. — здесь? Эй, это вообще-то моё логово. — наигранно обижается Шим постепенно расслабляясь. — твоё логово — это почти заброшенный коридор больницы? — вопросов становится ещё больше. Хочет ли Сонхун знать на них ответы? Вполне возможно. — он не заброшенный, по крайней мере сейчас. — очень кстати, мимо проходит пожилая пара, что косится на лестничный проём с каким-то скептическим настроем, но всё равно без комментариев проходит мимо, ближе к лифту. Туристический сезон больниц в самом разгаре. — надеюсь, ты здесь не живёшь. — морщится Сонхун, вспоминая своё кресло с клопами и мигающий над койкой матери свет. — хуже, работаю. — легко пожимает плечами новый знакомый. Интересно, каково это, работать в больнице? Круглые сутки находиться в этой атмосфере моющих средств, капельниц, безнадёжных и вполне здоровых людей, и белых халатов. Особенно в тоскливые, жаркие, но дождливые дни как сейчас. Сонхун в первый же месяц сам стал бы пациентом. Или вколол бы себе что-нибудь, чтобы наверняка. Джейк сидит с ним на этой лестнице всего десять минут, и никакого совместного детства во дворе или согласованных прогулов уроков у них не было, ничего общего и примечательного. Всего то телефонный звонок, и чудо Шим Джейк, что на медицинского работника этих краёв совсем не смахивает. Он дурашливо улыбается, когда представляет себя по имени, застенчиво мнёт рукава тёплого свитера, когда говорит, что что-то подслушал, и смотрит до необычайного глубоко. Они знакомы только благодаря безвыходной ситуации и корейского языка, и общаться, кажется, будут тоже, по той же причине. — врач? — медбрат, можно сказать. — звучит так, будто ты только что так решил. — настаивает Сонхун, глядя прямо в глаза медбрату. Есть что-то во взгляде этого парня, что не даёт Сонхуну отвернуться. — кто знает. Если нужна будет помощь стажёра, я здесь. — Шим первым разрывает затянувшийся зрительный контакт и уходит в главный коридор кардиологии, будто этого момента между ними никогда и не существовало. Как и летнего дождя, что через полчаса уже проходит, оставляя после себя влажные дорожки, капли на стёклах и прохладную свежесть.

***

— как себя чувствуешь? — не знаю — так же безучастно и кратко, как и всегда. Их отношения с самого детства были подобны холодным красным звёздам. — медсестра ещё не пришла, ты можешь пока поспать. — может показаться, что уставшим, но уже совершенно обыденным голосом отвечает Сонхун. Подгибая под себя ноги, он возвращается на своё порванное кресло и берёт в руки книгу, которая уже порядком залежалась в его рюкзаке. Кому-то сейчас намного хуже, думает парень, когда чувствует на себе заинтересованный взгляд больной соседки по комнате. Плотнее прижимаясь к своему рюкзаку, что лежал на том же кресле, Сонхун вставляет наушники в уши и пытается сконцентрироваться на книге. Не так важно, читает ли он эту книгу на самом деле. Ему дозволено мечтать о чём-то далёком, да хоть плакать под королеву грусти и расфокусированно пялиться в строки. Они сейчас как спасение. Ему не хочется ни с кем говорить на беглом английском, не хочется отвечать на смс и делать вид, что это просто неприятный эпизод его жизни. Очередной неприятный эпизод. Повторяющийся раз за разом, будто когда-то он не усвоил очень важный урок. «ты не отвечаешь на звонки, у вас там всё нормально?» — 17:37 Хочется крикнуть на весь мир, что нет, не нормально! Не может быть нормально. Он изначально не хотел быть здесь, и до сих пор чувствует себя лишним. С мамой они не разговаривают, разве что, обмениваются фразами о самочувствии. Медсёстры появляются даже реже, чем они разговаривают. Сонхун хочет что-то спросить, но единственное что получает в ответ на свою тишину, так это такую же в ответ. Блядский холодильник — единственное что разрезает ночную тишину и блёклый холод пробирающий до костей. Сонхун пока не научился различать когда здесь ночь, а когда утро. Но в тёмное время суток находиться в этой белой коробке с псевдодеревянной отделкой невозможно. Кислорода словно не хватает, и Пак задумывается над этим еще раз, перед тем как начать дышать ртом. Оставляя телефон на зарядке, он подходит к широкому окну выходящему на огромный — многоэтажный университетский институт, как гласит надпись. Яркая реклама на экране неприятно проникает в палату, искусственно освещая её. Проходит немало, но и недостаточно много времени, как Сонхун осмотрев в последний раз спящую комнату тихо выходит в коридор. Эта часть больницы пожалуй не спит никогда, за исключением людей, которых здесь просто и не бывает. В ординаторской горит свет, но Сонхун вообще никак не спешит туда. Капельница стоит только полтора часа, а выслушивать невнятную речь Сонхуна желания нет ни у кого, даже у самого блондина. Ровно дыша парень проходит мимо пустующей регистрационной стойки, точно такой же, что и в блоке гастроэнтерологии. Но говоря о ней… — ты всё-таки за помощью? — уже знакомый голос с едва заметной хрипотцой слышится как и в прошлый раз позади. Там, где находятся двери в основной коридор кардио отдела. — нет, я сбежал от холодильника — нос у Сонхуна не вырос, это одна из причин, почему он сбежал. — не от проблем? — присаживается парень на ту же ступень лестницы. Его слова были на удивление правдивыми, сказанными таким нежным, заботливым, но абсолютно незнакомым тоном. — а я выгляжу как неудачник, да? — Сонхун смирился на самом деле, просто иногда он задумывается, вот так сидя где-нибудь, что будь он в другом положении, живя в другом месте и с другим окружением, возможно хоть что-то и могло быть другим. — нет, ты выглядишь как человек, который вот-вот замёрзнет — спокойно отвечает ему Шим, и так же легко протягивает руку с тёмной толстовкой, которая покоилась до этого в его сумке. Неужели постоянно с собой носит? — у меня есть в чём ходить. — лето здесь жаркое, однако кондиционированного помещения Пак не учёл. — я вижу, поэтому и предлагаю тебе надеть её поверх футболки. Если хочешь пройтись, то после дождя тут довольно похолодало. — причём здесь это? — Сонхун корпусом поворачивается к своему новому знакомому, создавая зрительный контакт. — у меня, считай перерыв. Хочу подышать свежим воздухом и поболтать с кем нибудь свободным и говорящим по корейски. — подмигивает парень. — ну пошли — звучит неожиданно быстро, даже спонтанно, но никаких больше белых коробок и холодильников. Не сегодня и не сейчас. Сонхун будто сполна напившись, довольно улыбается и почему-то ухватившись за запястье Джейка покидает этот гребанный этаж. Если Сонхун пожелает здесь никогда больше не появляться, то так оно и будет.

***

Мёртвые души во имя мести, мучительно долго оживают после длительного нахождения в себе. Фонари ночного города окрашивают мрачную улицу в благоприятный тёплый свет. Листья потихоньку шуршат над головой, когда они подходят к воротам ведущим на главную улицу. Здесь непривычно тихо, будто находишься в какой-то сцене из аниме. Красиво, немноголюдно и ощущается просто нереально. Сонхуна пугает эта ночь, беззаботность, несмотря на собственное положение, и совсем немного желание излить свою душу. Что случилось с тем самым Пак Сонхуном, что рассказывал о себе людям исключительно на допросах? — жаль, что магазинчик уже закрыт, но мы можем посидеть здесь. — Джейк плюхается на лестницу ведущую в магазин подвального типа. Там внизу сеткой накрыты пустые коробки из-под овощей и на ключ закрыты цепи с холодильниками для прохладительных напитков. — кажется у нас развивается зависимость к лестницам — тихо предполагает Сонхун перед тем как сесть рядом. — я не против такой, нашей общей, зависимости. — тихо смеётся Джейк, что отдаётся вибрацией в груди Сонхуна. Щелчок жестяной банки казался неуместным, в такой идеальной ночной тишине. Само существование этого момента напоминало ему о его прошлом. Обо всём в жизни, в принципе, когда тебя окутывает такая тишина, будь ты здесь или даже где-нибудь в тёплой кровати — эти мысли всё равно будут тебя преследовать, пока ты позволяешь им это делать. Пока ты дышишь. — расскажи что-нибудь — просит Сонхун, не из-за якобы напряженной атмосферы, которую Пак никогда не мог сполна прочувствовать, а из-за банального интереса. Шим Джейк, как бы он не хотел выглядеть здорово, не похож на человека, что просто так оказался в этом месте. Это его интересовало, но еще больше — беспокоило. Он позвал его в свой перерыв? Что же, значит они обязательно поговорят. — что-нибудь? — да, о своей работе, например. Наверное тяжело каждый день сталкиваться с больными лицом к лицу. — самый настоящий, неподдельный интерес. Сонхуну всегда было интересно наблюдать за людьми со стороны, узнавать немного большее, после цепляясь за это в рандомный момент жизни. И сейчас Паку хотелось узнать, что обычно чувствует Джейк находясь в своём привычном состоянии. Из собственных наблюдений, больница это дно, но такое, что не всплыть, не пробить. — м-м-м — Джейк задумчиво отпивает свою порцию пепси и после протягивает её Сонхуну. Интересно, что еще он достанет из своей небольшой спортивной сумки? — так и есть, каждый день, — парень выделяет свои последние слова — ты извини, у меня только одна была с собой. — прости, это был глупый вопрос. — трёт кончик носа блондин, не акцентируя внимания на жестяной банке. — вовсе нет. Я просто подчеркнул регулярность, но даже так, это не перестаёт быть пугающим, ты прав. Только безумцы и отчаянные не бояться смерти. — Джейк поднимает голову к звёздам, которые этой ночью сияют на небе. Шим хотел бы их изучать, пытаться достичь чего-то далёкого и светлого. — в детстве я хотел стать космонавтом. Ну знаешь, это было довольно спонтанно, ведь изначально я никогда не заглядывался с восхищением на небо. — Сонхун подсаживается ближе, неловко приподнимая голову и пытаясь внимательно всмотреться в высокое ночное небо, не создавая лишнего зрительного контакта. — но в какой-то момент это переросло во что-то большее, чем просто увлечение. Мне было десять, и я был безумно рад мысли, что уже нашёл своё призвание в жизни. Я бы хотел побывать в космосе, ну или, на крайний случай стать астрофизиком. — но тем не менее, ты здесь. — подразумевается стерильная больница, с шумными холодильниками и неприветливыми лицами мед работников. Это даже не полная противоположность звёзд, это самая настоящая бездна, посланная людям в качестве напоминания об их грехах что в этом месте, казалось, окружают их повсюду. — забавно правда? Мечтал о планетах и звёздах — стал медбратом. — я плохо в этом разбираюсь, но ты выглядишь довольно молодо для медицинского работника — вдруг замечает Сонхун, возвращаясь мысленно к их первой встрече. — в твоём понимании, в медицине могут быть только старики и старухи? Помощь могут оказать все, потому что желающих её получить всегда будет много — Шим улыбается своей реплике, так же внезапно и затихая. Сонхун в этой системе всего ничего, а уже готов от несправедливости рвать волосы. Он вспоминает ничего не отражающие лица пациентов из соседних палат, когда раз, чуть ли не, в шесть часов к ним в палату заходит медсестра просто чтобы убедиться, что кто-то из них всё еще жив. Их разбухшие вены, усталые глаза и полное отсутствие жить, несмотря на то, что они даже не смертельно больны. — я переехал сюда когда мне было двенадцать. В Австралии, звёзд было намного больше, но я больше не стремлюсь к ним, это наверное, не так важно сейчас. — неужели эта грусть живёт даже в людях, в их словах, жестах, и тихом голосе Джейка? Это новое открытие поражает, кровь как-то непривычно скачет по венам точно пульсируя. — я думаю, что больница не помеха изучению звёзд. — брось, у меня нет столько времени, чтобы начать их изучать — смеётся Джейк будто сказал что-то очевидное. — не вовремя я свалился на твою голову. — подытоживает Сонхун, виновато глядя на Джейка, симпатичного любителя звёзд и необъятного космоса. — ты наверное устал после смены? — быть грубым с этим парнем просто не удаётся, но Сонхун в принципе и не пытался. Пусть всё и выходит каким-то странным и в край непривычным Паку, пока всё идёт спокойно и умеренно, Сонхун под колёса грузовика лезть не собирается, ещё успеет. — я бы не стал искать тебя в коридоре, если бы действительно хотел отдохнуть. — опасно близко оказывается лицо Джейка, но Паку предъявить пока нечего, поэтому ничего более он и не говорит. Просто смотрит на странно красивое лицо Джейка, освещенное тусклым уличным фонарём. — ты никогда не был в Корее? — чудо, что я вообще знаю корейский. Мои родители давно жили в Австралии, еще до того, как я родился, поэтому английский — мой родной язык. Ну а после, мы переехали в Турцию, потому что у отца были проблемы, а Стамбул большой, да и от Брисбена довольно далеко. Из плюсов, я знаю три языка — морщится Шим, кажется, вспомнив что-то не самое приятное. — А я из Сеула — созвучно с проезжающей мимо машиной произносит Сонхун. — Сеул тоже немаленький, безумно шумный и вечно живой. Правда, приехать на каникулы в Стамбул всё же было ошибкой. Я не могу жаловаться, ты здесь живешь, но, в этой ситуации, я чувствую себя очень одиноко. Хоть и не… не прямо сейчас. — голос его сухой и тихий, но Джейк вслушивается, и его режет льдом, прямо по сердцу. — мне жаль, что твои каникулы проходят именно так. На самом деле Стамбул потрясающий, и я очень хотел бы тебе его показать. — Шим тушуется, потому что на него не действует ночь, он выпил таблетки, но всё равно несёт какой-то сказочно-сладкий бред. — не хочешь стать моим первым другом по несчастью? — неожиданно выдаёт блондин, заставляя плечи Шима слегка вздрогнуть. Сонхун собственным словам тоже немало удивлен, но почему-то, отказываться от них он тоже не хочет. — это звучит слишком ответственно для меня, но у ты тут совсем один, и я всё еще человек. — искренняя улыбка касается глаз Джейка. — я стану твоим первым другом. — спасибо, для меня это важно. — Сонхун договаривать фразу не спешит, но Джейк с разглядывания звёзд, всё своё внимание переводит на Сонхуна и выравнивая тяжёлое дыхание, прислушивается ко внутреннему голосу. — Я был стеснительным, а это уже означало, что для ровесников я мишень. Никто особо не задумывался, почему это происходит, единственное что мне говорили, это «спрячь синяки», потому что это очередное клеймо неудачника. А от него избавиться уже будет куда сложнее. На разных форумах писали, что нужно не молчать и обращаться за помощью к неравнодушным. Но никто и не оставался равнодушным, на самом деле, им всем хотелось сделать только больнее — улыбка на лице Сонхуна замечательно задумчивая и совершенно не светлая. Бесценный багаж опыта и воспоминаний, который будет с тобой идти под руку всю жизнь. Хотя, очень хотелось бы от него отказаться. — мне больно это слышать, ты ни за что не заслужил такого. — Джейк как какой-то чудной зверёк очаровательно запинается, подмечает про себя блондин. — даа, но оглядываясь на те времена сейчас, это не имеет такого смысла. Я не был бы сейчас здесь и собой, если бы не это отстойное прошлое. Я смирился. Чуть ли не убил одноклассника, и смирился. Окончательно, — его улыбка значительно теплеет, как и безнадёжное Стамбульское лето, Джейк изначально не хотел обжигаться, но в итоге забрёл в самое пекло. — а я был популярным в школе, — Джейк переводит тему легко, но всё еще находится в критической близости к своим мысленно-реальным проблемам. — знаешь, все сначала были уверены, что я душа компании, и без меня, на той тусовке, что устроила Джесси, было бы совсем скучно. — Сонхун понимающе кивает и сделав новый глоток передаёт пепси обратно владельцу. — реально, это были хорошие времена и возможно хорошие люди. Но это не совсем ощущается так, когда ты находишься в моменте. У тебя есть всеобщее признание и много друзей — Шим вдыхает побольше воздуха — черт, да, я чувствовал эту грёбаную власть и популярность, но только пока находился в этой среде. — наверное это было здорово. — серьёзно размышляет Сонхун — но и больно, если конечно, в один момент всё это потерять. — на самом деле довольно низкая вероятность попадания, но Пак читает выражение лица Джейка, а это намного больше, чем какая-то там вероятность. — мне было хорошо и наедине с собой. Безусловно, это круто, чувствовать себя нужным, но еще больше мне хотелось чувствовать себя полноценным. Никто этого не замечал, потому что, как бы много клёвых друзей у тебя не было, если они реально не захотят, то они и не заметят твоего настроения. Да и я не особо подавал признаков своего состояния — мимо проезжает резвый мотоциклист, спешащий на свежую понажовщину в центре района, потому что заранее это ему не предвиденно, но это то, что судьбой ему предрешено и никак уже не изменить. Он окажется в той же больнице, что и двое глупых мальчиков, даже если пока об этом никто из них и не знает. — я любил рисовать в тишине, но предпочитал этому общие сборы в столовой и громкие обсуждения девчонок в коридоре. Мне не хотелось слышать: «с тобой всё в порядке?», когда нет, не в порядке, но я знаю, что они имели в виду совершенно другое. Я отказывал самому себе, а это для меня и есть неполноценность. — Джейк стихает, оглядывая мирную улицу и ворота в адскую больницу. Благословение или ? — я думал, что мы разные. — тихо усмехается Сонхун. Они не разные, но в тоже время, у каждого из них своя история. — а мы? — вот где хранятся яркие звезды, когда их не видно в ночном небе. В чьих-то возбуждённых, но до ужаса усталых глазах. — а мы нет. Я так чувствую. — здорово, надеюсь у тебя нет герпеса или чего-то такого, я допиваю пепси. — победно улыбается Шим, будто заполучил первое место в мучительно-важном конкурсе. Сонхуну остаётся только

***

— ты выглядишь мило — хнычет Джейк напоминая Сонхуну мультяшных персонажей, на которых раньше залипала его сестрёнка. — я сейчас сниму её, честно. — Сонхун стоит как-то неловко, мнётся, но всё еще смотрит в глаза уверенно. Не человек, а контраст. — прямо посреди коридора? Давай Пак Сонхун, устрой этому сонному царству шоу — Джейк по-детски подпрыгивает. — на мне футболка, не драматизируй. — Сонхун поправляет капюшон толстовки, на самом деле с благодарностью смотря на Шима. Что-то странное руководит Сонхуном каждый раз когда дело касается его нового друга. — да ладно, ты сам успел убедиться, как холодно здесь бывает, особенно летом. — странно-странно, но для этого места — просто идеально. — к тому же, я не носил её, потому что она была моей самой любимой, но теперь это не важно, я хочу подарить её тебе — смягчается Джейк, напоминая, что вчерашнюю толстовку отдавать тоже не нужно, она ему больше не нравится, но Сонхуну, очень идёт. Они сидят всё на той же лестнице, в коридоре, летом две тысячи двадцать второго. Их многословную тишину нарушают только редкие звуки открывающихся дверей лифта и громких шагов. За кем-то, видимо, смерть пришла. — почему ты, кстати, не в форме? — Сонхун внимательно рассматривает белую кофту на наличие каких либо изъянов, просто потому что в самом Джейке их видимо нет. — эй, мне всего двадцать, и я тут совершенно неофициально. Мой порыв благотворительности, как человека, у которого больше нет мечты. — Шим всматривается в людей покидающих лифт и направляющихся к дверям лобби кардиологии. — о, — Сонхун удивлённо смотрит на Джейка. — я думал, что ты старше, но, двадцать, Шим Джейк, серьёзно? Ты удивительно стойкий. Джейк робко улыбается, он ожидал чего-то подобного. — в Австралии всё было устроено совершенно по-другому. Придя сюда в самом начале, честно, я боялся даже дышать. Но, здесь всегда так тихо и стабильно — вновь об этой холодной белой коробке, с гудящим холодильником — Меняется только дата, физическое состояние и соседи по палате. Постоянно, блёкло, безразлично, но до жути привычно. — мне тоже двадцать, но я до сих пор живу страхами детства. И если честно, я не испытываю какой-либо симпатии к этому месту. Я даже не уверен жива ли сейчас моя мать, которая буквально находится в соседнем коридоре, это не так уж и обнадеживающе, поэтому, особых чувств к этой больнице у меня нет. — Сонхун ждет реакции Джейка на его слова, но её попросту нет. — ты прав, поэтому пошли лучше к твоей маме. — Шим резко вскакивает, будто у него никогда не бывает проблем с давлением. Слова Сонхуна касательно больницы он умело избегает, возможно потому что, это его дом. Джейк находится в этой морозильной камере днями напролёт, он проживает эти истории вместе с людьми, что здесь лежат. Сегодня пациентам помогают при выписке, завтра, фиксируют время их смерти. — что ты там забыл? — Сонхун сидит удивлённо моргая своими прекрасно-грустными глазами. Всё же, никто из них не готов по-настоящему быть. — записывай: я всё ещё медбрат, а не тряпка для протирания пыли с лестниц. — не дожидаясь собеседника, Шим активно движется вперёд по коридору, прямо к дверям гастроэнтерологии. От его присутствия остаётся только приятный шлейф духов и обеспокоенное эхо. Сонхун сидит в этом коридоре ещё совсем чуть-чуть, будто запоминая всё, что после останется от Джейка. После того, как настанет время улетать, и скорее всего, никогда больше сюда не возвращаться.

***

— здравствуйте, — произносит Джейк на корейском. — как ваше самочувствие, что-то беспокоит? — его улыбка подозрительно яркая, для такого мрачного, приторно белого места мучений. — капельница — сухо отвечает женщина, очень красивая на вид. Смотря на неё, даже, в таком неудачном положении, Джейк готов признать, что выглядит она довольно молодо и ухоженно. Но даже не смотря на всю её природную красоту, Сонхун, всё-таки на неё не похож. Поджав губы она внимательно смотрит на Шима, что-то решая у себя в голове. — да конечно, сейчас я её сниму. — Джейк аккуратно присаживается на корточки, и придерживая руку матери Сонхуна, снимает трубку из катетера, взглядом задерживаясь на крови, что вот-вот должна была капнуть на идеально белый пол. — вот и всё. — перед тем как встать он еще раз смотрит в лицо женщины, смутно её узнавая — Я позову вашу медсестру, и попрошу её принести новую жидкость. Думаю, к коллеге она прислушаться всё же должна. — женщина на это только тихо усмехается, продолжая лежать с закрытыми глазами. В палате красиво отражаются лучи солнца, проходя сквозь толстые слои окон и редких полосок жалюзей. Обычно таких повседневных мелочей никто не замечает. Или не хочет замечать. — прости за неё, она всегда такая. — Сонхун чуть склоняет голову. Это неважно, когда мать не вдавалась в подробности жизни своего сына и мучила его своим молчанием абсолютно всегда, но это неловко, когда такой светлый и чудесный мальчик получает то же самое — что и десятилетний Сонхун в далёком детстве. — она похожа на человека, который наказывает людей своим игнорированием. — жмёт плечами Джейк, тут же улавливая настроение Сонхуна. Они бьют друг друга по больным точкам, совершенно точно не желая этого. Раскачиваясь туда-сюда, словно метроном. — эй, — Шим нежно обхватывает плечи поникшего друга, заглядывая тому в глаза. Вновь, невероятно. — это не твоя вина, что она дерьмовая мать. Отпусти её и не позволяй больше делать себе больно. — ты прав. Не нужно было даже соглашаться на эту поездку. Надеюсь в Сеуле наши с ней дороги наконец разойдутся. — казалось бы, в постоянно пустующем коридоре, стало еще более безлюдно. — но… — фраза обрывается внезапным появлением в коридоре третьего силуэта, что стоя в дверях ординаторской косо смотрел на парней. Уже, в общем-то, не очень так безлюдно. И совсем не характерно, для такого-то места. — Джейк? — слышит Сонхун сквозь толстый слой мыслей. — О, — удивляется Шим, моментально оживая и бегая взглядом туда-сюда как маятник. — Даниэль? — звучит намного увереннее, в сочетании с неловким внешним видом Джейка. — что ты здесь забыл? Я искал тебя по всей кардиологии. — Сонхун вслушивается в непонятную ему речь, будто даже при желании, сможет понять хоть что-то. Был бы это хотя бы английский, Сонхун мог бы претендовать на мизерный процент осведомлённости. — до процедур ещё есть время, что-то случилось? — Пак внимательно следит за взволнованным Джейком, чувствуя себя лишним не только в этом коридоре, но и в чужой жизни, что таит в себе немало скелетов в шкафу. Но взгляда отвести всё равно не может. В этой гнетущей темноте глаза Джейка кажутся слегка влажными и чудесно взволнованными. Таким взглядом только плохие известия получать. Незнакомый парень, названный Даниэлем, не упускает возможности рассмотреть и Сонхуна, что только сейчас заметил азиатскую внешность парня, больше похожего на большого ребёнка. Они стоят так, рассматривая друг друга еще немного, пока Сонхуну физически не становится дискомфортно от пробирающего взгляда. Даниэль, кажется, тоже улавливает мрачный настрой Джейка, что хмуро смотрит на обоих парней, поэтому, решает отступить. — я думаю, тебе лучше лично у него спросить. Он в нашей ординаторской, и Джейк, он сейчас действительно как на иголках. В коридоре вновь наступает тишина, что и несколько минут назад. Джейк коротко прощается с Сонхуном и идёт вслед своему знакомому, прямиком в кардиологию. Не переставая говорить что-то на своём чудесном турецком. Навязчивые мысли порядком затуманили рассудок Пака. Он изящной статуей стоит всё на том же месте смотря на бледную, наверняка холодную стену коридора. Сонхун бы действительно был рад остаться в таком положении ещё чуть-чуть. Просто стоять, ни о чём не думать, что никак не получалось, и в конце концов не чувствовать, не чувствовать абсолютно ничего. Все события последних дней будто только сейчас навалились на плечи и разум парня. «Это всё нехватка сна» думает Сонхун, вспоминая свои ночные мысли, с которыми Пак жил всю свою жизнь. Будь то важный семинар, дружеская встреча или поездка в другую страну, Сонхун всегда думал, взвешивал и переживал. Он долго думал над очевидными вещами, искал тайный смысл в когда-то сказанных словах друзей и корил себя за слабость. Но с каждыми новыми ночными вылазками к Джейку, всему этому больше не имело места быть. Это пугало, но до звезд перед глазами заставляло желать жить. — yakışıklı, öyle rastgele duramazsın burada— взрослая женщина, что развозит еду по этажам с едва прикрытым интересом рассматривает крашенные пепельные волосы, и за одно руки Сонхуна, что крепко сжаты в кулаки, небось, больно создавая полумесяцы. Джейку, наверное, такая астрономия не понравилась бы. — извините — тихо, на английском отвечает Пак и разворачиваясь направляется в свою палату. Сейчас обед, видимо, Сонхун совсем потерялся во времени. Морозное помещение встречает его так же тепло, как Сонхуну впринципе здесь было. Размеренное тиканье часов, дребежащий холодильник и телевизор с монотонной турецкой речью. — я устала от неё. — недовольно раздаётся в палате. — она тебя даже не трогает. — стойко держится Сонхун. Всё это скоро закончится, обязательно. — я хочу спать, а не слушать это. — женщина указывает пальем на висящий на стене телевизор. — скажи ей, быть тише, или я клянусь, я задушу её этой ночью. Сонхун переводит взгляд на женщину, лежащую по соседству, и честно говоря, не особо заинтересованную просмотром телевизора, что сейчас надрывается на всю палату. Знает ли она английский? Маловероятно. Знает ли Сонхун как правильно поставить вопрос на том же английском? Не особо. Значит ситуация разрешится совершенно обыденным способом. Сонхун подходит в плотную к телевизору и одним нажатием на боковую панель затыкает турецкого репортёра, что стоя у Айя-Софии активно рассказывал об очередном страшном ДТП. На подобную, ответную наглость, женщина с соседней койки только ведёт бровью, не спеша что либо говорить. — мне очень жаль — принимая наиболее смущенный вид, Сонхун быстро теребит светлые волосы, смотря в пол и неловко при этом улыбаясь. Неужели он перенял эту уловку у Джейка, что как-то рассказал парню, как ему пришлось флиртовать с официанткой в кофейне, и даже обаятельно попросить её дать свой номер Джейку, что бы в итоге съесть обеденную порцию по несуществующей скидке. Глупость, правда? Сонхуну тогда эта история почему-то не особо понравилась. Он даже сначала хотел было развернуться и уйти, но, кажется этот метод иногда действительно необходим? — problem değil tatlım — присмотревшись чуть лучше, Пак подмечает, что женщине на вид, скорее всего лет сорок пять — сорок семь. И действительно поняла ли она тихий лепет Сонхуна, вовсе не важно, если эффект в конце концов получился ожидаемым. — а ты, видимо, пользуешься спросом здесь. — никак не дружелюбно и даже на грамм не по-доброму. Его мать брызжет ядом, совершенно не имея на то повода. — это плохо? — Сонхун готов прямо сейчас вернуться к этому глупому телевизору и включить его вновь. — если эта особа поедет за нами в Сеул, то даже не знаю. — она косится на соседнюю койку, явно намекая на тихо лежащую турчанку. — у неё нет на это причин, — как и у тебя. — в конце концов, я с ней не сплю. — следи за своим языком, Сонхун. — медленно, подобно змее, проговаривает женщина. — мне двадцать, я не могу постоянно затыкаться, по твоей прихоти. — всё еще спокойно говорит блондин. Когда с самого детства подвергаешься различным издевательствам, со стороны неравнодушных окружающих, то к сожалению, хочешь не хочешь, но начинаешь свыкаться с терпимостью. — это на тебя так твой новый знакомый влияет? — женщина с яростью, которой в принципе не должно быть, смотрит на собственного сына, что снова, будто боится дышать. Только не очередной скандал, когда Сонхун только-только отошёл от всех своих тревожных мыслей. — моего нового знакомого зовут Джейк, и он между прочим договаривается с персоналом о твоём лечении. Потому что если ты вдруг не заметила, то медсестры стали заходить к тебе чаще, и уж поверь, ни у кого больше в этой больнице, пока нет таких даже элементарных привилегий. — его голос отдаёт сталью. Что угодно, но Пак не позволит говорить что-то плохое в адрес лучезарного Джейка, благодаря которому Сонхун до сих пор держится и не даёт своим мыслям съесть себя целиком. — поэтому я должна валяться в его ногах и благодарить за такую щедрость? — мать ничуть не уступает, играя в перегонки точно со своей болезнью, но никак не с Сонхуном. — всего лишь относится к нему как к человеку. Я знаю, что ты так не можешь, но Джейк ни за что не заслужил такого отношения к себе. — я смотрю, у тебя зубки прорезались Пак Сонхун? Тебе напомнить, как говорить с родной матерью, которая вырастила тебя и пахала как проклятая на двух работах, что бы не дай бог Сонхун не пошёл в школу в порванных ботинках или остался голодным зимой посреди улицы. — я всегда был благодарен тебе за это. — как позорно, Сонхун сжимает руки в кулаки, чуть ли не плача. Казалось бы, уймись уже, тебя всегда не слышали, и не хотели слышать. Пора бы уже привыкнуть, да эмоции свои не распускать. — но это не значит, что ты можешь так относиться к жизням других людей. В палате по прежнему гудит холодильник, настолько привычно, что уже тишина без характерного звука мотора, кажется совершенно пустой, словно вакуум. Прекратится ли когда-нибудь это дребезжание? Очевидно, только после его поломки. — мы поговорим с тобой, когда будем дома, Сонхун. — и пропитаны эти слова были таким ядом, словно Сонхуну девять, и его будут избивать за то, что на вступительных соревнованиях по фигурному катанию он упал, всё так же, из-за бесконечной боли и синяков. В свои девять Сонхун уже ненавидел жить. — надеюсь, что этого не произойдёт. — Пак тихо, смирившись с неизбежным встаёт со своего кресла. Возможно, будь Джихён сейчас жива, она бы успокоила брата. Возможно, их здесь бы и не было, будь она жива.

***

— кажется, ты нашёл себе друга Тишина в палате угнетает. Джейк давно выключил холодильник из сети, чтобы ночью не мешался. Всё равно в магазин он не ходит, а Даниэлю это тоже не нужно. — помогаю ему с турецким, при возможности. — последнее, что хотелось бы обсуждать после часовой лекции лечащего врача об ухудшении результата анализов, так это отношения Джейка и Сонхуна. — получается как-то грустно. Я видел, как он на тебя смотрел. — Даниэль лежит в кардиологии относительно недавно. Два месяца. Если сравнивать с Джейком, то это просто абсурдно, ведь он тут практически год. — что ты хочешь этим сказать? — напрягается парень, внимательно вглядываясь Даниэлю в лицо. — никакого скрытого смысла, Джейк. Ты и сам знаешь, что осталось не так много времени, это его сломает. Воздух в комнате стоит спёртый, несмотря на чиллерную систему, что каждый раз служила напоминаем — они в чёртовой больнице. Всё те же унылые белые стены ассоциируются с горькими лекарствами, что Джейк глотал слушая речь Даниэля. Да, он определённо это имел ввиду. — уверен, что его маму скоро выпишут. Я рад быть полезен ему в это время. — он теряет самообладание, ещё щелчек, и Шим уверен, он вспыхнет как спичка. Он не угроза для человечества, к которому нельзя приближаться, он тоже человек, и чёрт возьми, тоже заслуживает этой жизни. В конце концов, он всё еще дышит. — Джейк, ты сам нуждаешься в помощи. - Даниэль искренне пытался донести свою мысль до Шима, но в изложении своих мыслей он был до сих пор очень плох. Ему было больно видеть Джейка таким: притворяющимся и прячущимся от Даниэля что днём, что ночью, тактично избегая любого разговора. Это ранит до сих пор. Выражение лица Джейка, когда Даниэль просто улыбается, а не хоронит себя раньше времени, и даже сейчас, когда он всеми силами пытается помочь. Но для Джейка это видимо было концом. Дальше только пожар сжигающий всё, что стоит на его пути. — как и ты Даниэль, как и все те, кто здесь находится. Джейк резко стягивает покрывало с ног и прикрыв на мгновение глаза, встаёт с кровати. Голова кружится и его немного мутит, но Шим уверяет себя, что это нормально. С его болезнью, чудом было бы, если бы что-то вдруг не болело. Что-то неприятное, на пару с жидким комом в горле щекочет нутро. Когда-то он уже слышал что-то подобное. Наверное, получая каждый месяц на карту, небольшую сумму, Джейка точно так же, как и сейчас тянуло бы в уборную. Выблёвывать желудочный сок и пару кусочков недоваренной картошки.Увезти сына далеко от собственного позора, что бы не извиняться лишний раз перед соседями в Брисбене за нерадивого сына. Они и так получили не мало косых взглядов из-за Джейка. Так и получилось, что хотели вылечить мышление неправильного сына. Однако лечить, как оказалось, нужно было не голову, а сердце. Отцу, наверняка, уже и не жалко. Всё равно его пожертвования — это лишь временная инвестиция. Инвестиция в никуда. Джейк искренне усмехается своим мыслям. Обычно этот хаос настигал его только по ночам, что же, нонсенс. — знаешь, Даниэль, — названный парень смотрит с надеждой, даже осознавая, что ничего не поменяется. — до тебя здесь лежала одна старушка. Она была шумной и чересчур любопытной. Постоянно лезла не в своё дело, со своими никому не нужными советами. К моему счастью, в скором времени её выписали, ведь она с каждым днём шла на поправку. — Даниэль не хочет слушать об этом опять. Ему всего семнадцать, когда он так же борется с жизнью, за возможность просто существовать. Иногда он хотел всего лишь быть другом для Джейка. Но кажется, они оба этого не заслуживали. — а выпишут ли тебя? — заканчивает свою мысль Шим, высвобождая яд из своего сердца. Как-то даже несвойственно для здешних привычных химических реакций, летающих не только в воздухе, но и лежащих мёртвой пылью на столиках и кроватях. Но, его обязательно выпишут. Заставят покинуть эту пыльную, но уже излюбленную комнату, для кого-то еще. Возможно даже холодильник заработает вновь, прерывая некрепкий сон гудением. Хотя… учесть у него, кажется, умереть тут, ржавея и теряя весь свой внутренний мир. Оставляя за собой один лишь холод и продавленный матрас, ночами хрустящий из-за своей уже неисправности.

Кого его?

***

— звёзд сегодня практически нет — грустно вздыхает Джейк, будто это действительно огорчило его. Из открытого нараспашку окна в коридоре, виднелась малая часть оживленной дороги, через которую находился торговый центр и туристические бутики. — кажется вчера произошло что-то серьёзное? — Джейк устал, что всё всегда сводится к одному. — пустяки, опять просят срочно заменить следующую смену. А ведь я здесь неофициально, ничего и не предъявишь. — пожимает плечами Шим, наконец-то концентрируя своё внимание на Сонхуне. Вернее на его красивых глазах, блеск которых Шим, кажется, замечает только сейчас. — почему ты не сказал мне о том парне? Он ведь тоже азиат. — Сонхун задает вопрос, который по непонятной причине мучил парня весь оставшийся день. Что-то странное мелькает на лице Шима. Сонхун такого у своего любимого медбрата ранее не замечал. Абсолютно новая эмоция за всё время их общения. Будто, новую звезду открыл, которая вот-вот взорвётся. Интересно, могут ли звезды взрываться? — ты про него и не спрашивал. — лёгкость в голосе совершенно не соответствовала выражению лица Джейка. Сонхун опускает свой взгляд чуть ниже, замечая плотно сжатые кулаки. Пак часто делал так в детстве, особенно после того, как папу арестовали, а они с матерью остались одни. — мне казалось, ты знал, как для меня было важно встретить тебя, ведь ты кореец, как и я. — немного замявшись отвечает Пак. Он внимательнее рассматривает Джейка. Всё же, что-то в последнее время идёт не так. Быстрый сердечный ритм этому только подтверждение. — только потому, что я кореец? — парень красиво улыбается разрывая зрительный контакт. Холодно сегодня. И звёзд нет. Что за чертовщина? — да, по этой причине я начал общаться с тобой, мне нет смысла врать. Но сейчас, Джейк, когда мы говорим не только на одном языке, но и об одном и том же. Ты действительно думаешь, что это всё только из-за мнимой выгоды? — Сонхун звучит слегка обиженно, на деле, просто пытаясь понять, что так тревожит Джейка. С самой их сегодняшней встречи он ведёт себя зажато и отвечает довольно резко, что совершенно не свойственно тому Джейку, которого знал Сонхун. — прости, я уверен в тебе, просто…. — Шим вздыхает и запрыгивает на подоконник, спиной к пустому небу и взглядом в симпатичное лицо. — познакомь я тебя с Даниэлем, был бы я всё таким же особенным для тебя? — на последнем слове его голос значительно затихает. И это не слабо выбивает почву из-под ног Сонхуна. Он с бесконечной любовью в глазах смотрит на Джейка, стараясь запомнить как можно больше деталей перед тем, как это будет чуть ли не невозможным. А Джейк вовсе не глупый, хоть местами и наивный, даже сломанный. Он прекрасно знает, что как раз Сонхун и есть, тот самый, особенный. Тот, из-за кого больное сердце Джейка бьётся в два раза быстрее нормы. Так быстро, что иногда Шиму становится страшно. Страшно смотреть на эти руки с ожогами, но отнюдь не потому, что Джейк считает их некрасивыми, лишь только из-за своего глупого, больного сердца, что кажется уже даже не принадлежало самому Джейку. — ты выглядишь другим сегодня — Пак нежно переводит тему, так же как и проводит рукой по чужому колену. Заботливо, что любые сомнения должны сами собой отпасть. Сонхун далеко не мастер по душевным разговорам и теплым словам, поэтому, его касания безмолвно скользят, не говоря, а показывая что он рядом. — каким, другим? — хлопает ресницами Шим, будто и не было той самой сцены слабости пару минут назад. Дилемма. Действительно ли он такой хороший актёр? — закрытым. У тебя будто печаль застыла во взгляде. — это из-за смерти. Всё жду, когда у меня выработается привычка. — почти не врёт Шим. — всё же, происходит что-то плохое? — обеспокоено спрашивает Сонхун. Он видит, что-то стремительно меняется. И не в лучшую сторону. — я не знаю, плохо ли это на самом деле. Я многого навидался. Это чуждо, но всё же естественно, больше не плохо или хорошо. Скорее что-то, что просто присутствует в твоей жизни, всё еще мешая нормально дышать. — я бы никогда так не смог. — заключает Пак, останавливая свою руку от приятных поглаживаний. Это глупо, но Джейк готов скулить. — а если бы ты оказался неизлечимо больным, что бы ты сделал? — Сонхун резко отстраняется, отшатываясь назад. Он будто не контролирует своё тело, услышав этот вопрос. Его стабильность в голове в миг подрывается, представляя собой абсолютную пустоту. Потому что да, он думал об этом. Он для себя многое уже решил, хоть и не готов был делиться так быстро. — а ты узнал, что я скоро умру? — должно было прозвучать как шутка, но лицо Пака слишком серьёзное. Шим задумывается над тем, не умеет ли этот парень случайно читать мысли? Тогда он, вероятно, рассматривал бы местных тараканов и слушал бы монотонный голос Джейка твердящий: «почему, почему, почему?». Все его мысли хаотичны, но всегда об одном и том же — одинаково безнадёжны. Стоит наверное сразу отбросить эту мысль. — мне не до шуток, Сонхун. Мне важно твоё мнение. — уже с напором говорит Джейк. Его настроение на удивление Сонхуна скачет от одной отметки до другой, будто нестабильное давление. — я бы убил себя. — спокойно, свойственно здешнему холоду произносит блондин. — сделал бы это раньше, чем мой организм. Джихён была с детства слабенькой по сравнению со своим братом, фигуристом. Она быстро заболевала и тяжело переносила болезни. Родители постоянно крутились вокруг единственной дочери, уделяя ей то самое, желанное внимание, которого никогда не было у самого Пака. Ревновал ли он внимание своих родителей? Нет, но это определённо было обидно. «Мы были молоды, когда ты родился. Не готовы были к ответственности, понимаешь?» Но Сонхун с отцом был не согласен. Не понимает. Он не виноват, что его заделали в двадцать лет и пустили в свободное плавание. Что бы реже пересекаться с проблемным сыном, проблемы которого, родители надумали себе сами, Сонхуна отдали на фигурное катание. Удобно подвернулась акция тогда, пробный месяц по абсолютно смешной цене. Смешная ситуация получилась, как не крути. И росла Джихён в относительной любви, на которую хоть как-то были способны их деспотичные родители. И Сонхун был всего лишь нежеланным ребёнком, возможно с самого начала, возможно с момента рождения. В Джихён он видел тусклый свет, на который он робко отзывался, играя с малюткой в детские игры. «достаточно уже» — каждый раз устало произносила мать заходя в комнату. На «тебе Сонхун, здесь, с моей дочерью не место» видимо просто не хватало сил. Он опять позорно упал на отборочных сегодня? Как хорошо, что никто и никогда не приходил его поддерживать. — я бы так не смог — зеркалит фразу Джейк. Он медленно спрыгивает с подоконника и разворачивается лицом к окну. Сонхун смотрит на него из-под отросшей чёлки. Но всё равно становится рядом с Шимом. Не здесь ли его место? — зная, сколько людей отчаянно борются за возможность жить, нельзя просто так отказаться от неё. Это будет нечестно. Не уютная тишина обволакивает коридор своим бархатным покрывалом. Укройся и спи. Можешь даже не просыпаться. — знаешь, наше солнце, — Шим смотрел куда-то в даль, вовсе и не в небо будто. — оно эволюционирует. Его возраст — менее пяти миллиардов лет. И примерно через эти самые пять миллиардов лет закончится водород в его ядре. Солнце превратится в красный гигант, а затем — в белый карлик. — непринуждённо перечисляет Джейк, внутри постепенно умирая. Это вовсе не то, что он хотел бы сказать. — массивные звезды под конец своей долгой жизни взрываются, оставляя нейтронную звезду или же черную дыру. И исход для нас будет весьма печален. Мы умрём. Но, солнцу на это всё равно, оно продолжает светить, — останавливается Джейк, набирая побольше воздуха в лёгкие. — хоть через 5 миллиардов лет оно и перестанет это делать, и мы просто напросто умрём. Исход будет один. — ты сейчас сравнил 5 миллиардов лет и буквально несколько месяцев? — Сонхун тоже смотрит в эту ночную тишь. Но кажется они видят совершенно разное. Будто и не смотрят в одно окно. — почему сразу месяцев, может несколько лет? — сдерживая свою боль протестует Джейк. Что-то внутри неприятно сжимается, но Шим готов поклясться, что на этот раз это не глупое больное сердце. — от этого что-то изменится? — все еще недоверчиво интересуется Сонхун. — может…. Может, за это время, я бы влюбился? Или построил бы себе дачу, где-нибудь, в Гемлике. Разве не хороший план? — Нет, нет, нет. Ты не сможешь, Джейк. Всё это только в твоей голове. — что бы потом через несколько лет умереть? — Сонхун не глупый, он действительно не понимает. — да, как и все люди когда-нибудь. Если я конечно, не попаду в какую нибудь неприятность по типу автомобильной аварии раньше времени — будет ли это действительно «раньше времени» или это всё же судьба? Джейк улыбается и встаёт со своего места, не оборачиваясь на сгорбленный силуэт и потухшие глаза Сонхуна. «Жизнь в принципе не имеет никакой ценности, пока ты сам ей этой ценности не придашь, Сонхуни» На сегодня их разговор был окончен. Неприятно. Но они оба знают достаточно.

***

Осенью бывает даже холоднее чем зимой, если быть честным. Полицейский участок на Мокдоне подозрительно тих, если это конечно не Сонхун оглох из-за отморожения. Они здесь уже три дня. Или чуть больше. После смерти Джихён, сложно сказать что-то внятно, поэтому скорее всего меньше. — будешь чай? — девушка в форме кажется доброй, поэтому маленький Сонхун застенчиво кивает головой. Это самое яркое воспоминания из всех, что в последнее время посещали голову Пака. Он тихо сидит на железной скамейке, смотря на всю ту же добродушную девушку, предложившую ему чай. Она внимательно изучает какую-то бумагу за стойкой, изредка хмуря брови. — вы жена господина Пака? — вдруг оживляется девушка, ожидая ответа. — куда мне идти? — Сонхун поворачивает голову в сторону бледного, едва живого лица матери. — двести восьмой кабинет. До конца коридора и направо. — дежурно улыбается девушка и возвращается к своим бумагам. Кажется чья-то другая жизнь продолжается, нет смысла мусолить их потерю. — надеюсь вы все сдохните. — глаза матери горели огнём, когда Сонхун решился посмотреть в её сторону. Она сидела по левую руку от Сонхуна, смотря прямо на него, в самую душу, где не было ничего кроме глупого сожаления. Мы ведь из этого и состоим. Костей, органов и боли. Сонхун не хотел бы верить в судьбу или карму. Он и не верит. Разве было бы ему честно умереть, из-за чьего-то фантомного желания? Разве он может отвечать жизнью за чужие ошибки, когда своих то сделать еще не успел? Можем ли мы полностью отвечать за свою жизнь сами? Нет, не можем. Мог ли отец, заезжая уставший после ночной смены на тротуар около дома, окончательно проснуться, понижая скорость автомобиля и не сбить насмерть собственную дочь? Мог. Однако удушающую вину чувствует сейчас только Сонхун. Он готов был броситься под эту чёртову машину сам, лишь бы Джихён осталась жива. Его еще долго мучали кошмары, что Пак просто напросто не хотел больше спать. Если бы он тогда не пошёл на тренировку по фигурному катанию, а вышел бы с Джихён во двор, закончилось бы всё по другому? Мама сказала, что да. Определённо. И почему-то Сонхун ей верит. Он виноват во всём. Сонхун смотрит вслед уходящей по коридору матери привычно безразличным лицом. Интересно, кого именно в данной ситуации настигла карма? И почему она опять играет с жизнями невинных людей. Станет ли Сонхун чьим-то следующим уроком? Или возможно, он получит этот урок сам? — воды дай — Пак медленно, на пробу, открывает глаза встречаясь взглядом с потолком. Серые квадраты уныло смотрят на него уже какое утро. Начинать день в больнице оказалось даже неприятнее, чем просто просыпаться. Медленно вставая с кресла, Сонхун трезво оценивает своё состояние. Плохо. Как и всегда. Прилипшая к телу футболка неприятно морозит уже остывшее тело. Всё же, надо было не накрываться толстовкой. — держи — маленькая бутылочка с водой оказывается в руках уже похорошевшей женщины. Она всегда выглядела отлично, но болезнь всё-таки никому не к лицу. — скоро меня уже выпишут. — прочистив горло, женщина смотрит в окно позади Сонхуна. Еще не так светло, что бы скрываться за шторами. — почему ты так думаешь? — я чувствую себя намного лучше, чем в первые дни — просто отвечает женщина, даже не задумываясь. — это ещё ничего не значит. — значит, Сонхун. Я должна встать на ноги, а полное лечение я буду проходить уже в Корее, мы обговорили это с врачом еще с самого начала. Сонхун на это ничего не отвечает, всё равно никакой ценности его слова не имеют. Неприятный химозный запах опять тошнотворно отзывается в желудке. Не делает ли это хуже пациентам? Персональный ад, добро пожаловать, всё за ваши деньги. — bugün kendinizi nasıl hissediyorsunuz?— медсестра задаёт всё тот же вопрос каждое утро. Они, конечно, сменяют друг друга, но кажется им всем доставляет некое садисткое удовольствие видеть людей такими беспомощными. Особенно когда это иностранцы. — она нормально — раздражённо отвечает Сонхун на английском, смотря прямо в напряженные глаза девушки медсестры. Интересно, нагруби он ей, сможет ли она подменить его матери капельницу или ввести ей что-нибудь запрещённое, допустим, поздней ночью? — iyi o zaman — уже не маскируя своей издёвки девушка круто разворачивается на низких каблуках и возвращается обратно к женщине по соседству. С ней она говорит уже менее напряженно, возможно потому что женщина та, только и делает, что лежит и ждёт своей участи. Особо ни на что не реагируя. Изредка она смотрит на Сонхуна, который в свою очередь тоже, смотрит ей в лицо. «Вы даже не стараетесь» хотел бы сказать он, но, разве это его дело? Имеет ли он на это право, когда сам давно уже сдался и не стремится ни к чему. Сонхун встряхивает головой и направляется в коридор, под изучающий взгляд соседки по палате. Он спокойно говорит «я за водой» и скрывается в дверях, обещая себе вернуться в палату как можно позже, наверное, ближе к обходу лечащего врача. Было забавно смотреть на то, как вокруг постели его матери, собралось порядком человек пять-шесть, что-то обсуждая на турецком и записывая в блокнот. Молодые девушки — врачи, быстро лепетали что-то главному врачу, что коряво писал в своём кожаном черном блокноте. Интересно, что именно было записано в этой книжечке, учитывая то, что врачи их палату не посещали ни раз, кроме положенного обхода. Встретить медсестру в палате было чудом, врача — невозможностью. Сворачивая из своего уже привычного коридора, Сонхун игнорирует ближайшие дверцы лифта и идёт прямо к блоку кардиологии. Сегодня появилось настроение прогуляться, поэтому внимательно осмотрев стойку ресепшена и закрытые унылые двери, Пак беззвучно вздыхает и тянется к открывающемуся на встречу лифту. Неужели смерть с косой встречает, подумалось вдруг. В кабине лифта душно, что даже браслет на руке ощутимо создает прохладный контраст. Пак заметил это еще вчера, ближе к лифтам и выходу всегда теплее, будто, что-то живое может находиться исключительно за пределами этого мрачного здания. Сегодня в лобби блока «B» очень шумно. Сонхун расширяет свои прелестные глазки при виде такого количества народу. В последний раз, такой ажиотаж был когда их только привезли сюда. Пак, привыкший к тишине и стабильности, начинает чаще дышать и оглядываться по сторонам, будто кто-то безмолвно зовёт его к себе поближе. Подальше от всей этой суеты. Интересно, это ли имел в виду Джейк? Плечо Сонхуна кто-то довольно сильно задевает, тут же оборачиваясь, что бы извиниться. Сонхун поднимает голову, но точно так же, как и несколькими минутами ранее, только безмолвно открывает рот. — Сонхун? — парень щурит глаза, и кажется забывает, куда шёл ранее. Исходя из ситуации, особо разгуляться ему в принципе некуда. — привет — просто отвечает Сонхун, потому что камня за пазухой не держит. Раз закидать камнями не получится, то и смысла распинаться нет. — привет, ты, что здесь делаешь? — Джей выглядит нервным, настолько, насколько позволяют обстоятельства. Черты его лица заметно изменились, за тот короткий, казалось бы, промежуток времени, что они не виделись. — а ты? — мы с родителями на каникулы приехали погулять по Стамбулу. Вот, решили съездить в Bakırköy, а маме нехорошо стало. Скорее всего на солнце перегрелась, поэтому мы и… — парень останавливается, замечая абсолютно ровный взгляд Пака. Джей никогда не помнил своего друга таким. Сонхун был совершенно другим тогда, когда они дружили. До того, как Джей бездушно своего «бро» променял. И без особого сожаления, если быть честным. — мы уже не общаемся с Даёлем — уже тише добавляет Джей, будто сразу же сожалея, о том, что вообще заговорил. Сонхун, безусловно, плохо разбирался в людях, но как раз таки Джея он знал довольно хорошо. — я рад, что ты понял, кем он был на самом деле. — жаль что так поздно. Лицо Сонхуна не выражает той радости, о которой он говорил. Все его эмоции, казалось, остались в детстве. Все они были отрицательными, поэтому Сонхун о потере не особо сожалеет. Его новая история, с совершенно незнакомыми ему прежде эмоциями, начинается только сейчас. Теперь он может даже улыбаться и возможно, чувствовать себя счастливым, пока он рядом с Джейком. — мы оба знаем, что не он один был таким. Я тоже забавлялся тогда. Над тобой. — Джей говорит это через силу, не смея смотреть Сонхуну в глаза. — да, так и есть — Сонхун всё так же смирно стоит на месте. Что-то в этой жизни не меняется. Когда-то он так же стоял перед своими одноклассниками, склонив голову, пока они оставляли шрамы на спине, его же коньками, которые он больше никогда не брал в руки. Хорошо, что хоть что-то в этой жизни всё-таки, да меняется. Он в больнице, больше не в школьном туалете, и не на холодном полу собственного дома. Его руки не кровоточат и кроме странно сжимающегося сердца, его больше ничего не беспокоит. — но мне жаль, что я понял это только сейчас. — жаль, что понял, но была бы возможность, посмеялся бы ещё раз? «О да, он бы это сделал» вопит внутренний голос Пака. Сонхун наконец-то направляет взгляд в толпу окружившую их со всех сторон. Никому казалось нет дела до двух парней, резко решивших обсудить былые годы, но люди всё равно неприятно толкаются, стараясь каждый куда-то пройти. Пространства в холле не так уж и много, как оказалось. Значит самое время освободить немного больше места спешащим людям. — удачи. — Сонхун уверенно похлопывает Джея по плечу и идёт прямиком туда, куда и планировал. На улицу. Даже не оборачиваясь, потому что Джей его и не окликал. Наверное, всю их дружбу Сонхун когда-то придумал сам, но на деле, они никогда друг другу друзьями и не были. И дело даже не в обиде или ненависти, которой у Сонхуна больше нет. Но если как и в случае с ним и его семьёй, карма существует, то Паку просто незачем говорить что либо еще. И плевать, что Сонхун в карму и судьбу не верит, а спина полная шрамов болит до сих пор.

***

— yakışıklı, bana da verir misin? Мать показательно закатывает глаза и дотягиваясь до занавесок отделяющих койки, резко дёргает их в сторону. Сонхуну не привыкать, странная женщина по соседству на то и странная, что говорить что-то, когда Сонхун любезно передал печенье матери по её же велению, было совсем необязательно. — пытается совратить тебя? — громко спрашивает женщина, будто турчанка по соседству сможет её понять. — я совершеннолетний. — спокойной отвечает Сонхун получая за это неодобрительный взгляд. Будто кого-то это действительно волнует. — сегодня на обход должны прийти врачи. Запомни их лица и пошли всех нахуй на английском, когда меня отсюда выпишут. Ужасные условия. — уже тише возмущается женщина. — и почему я не могу сделать это до твоей выписки? — потому что я не хочу, чтобы какая-то медсестра «случайно» перепутала мне капельницу или даже укол, лишь бы я скорее умерла, Сонхун. — объясняет она так, будто это что-то элементарное. — не все люди такие как ты. — хотя в душе Пак соглашается с тем, что медсестры это вполне охотно могли бы и сделать. — ты очень плохо разбираешься в людях, сынок. — последнее слово она произнесла стиснув зубы, наверное чтобы не плюнуть своим ядом прямо в лицо. Это наверное был их самый долгий и безобидный разговор из всех, что Сонхун в принципе помнит. Даже как-то странно на душе, будто что-то идёт не так. Но предпочитая плохим мыслям действия, Пак оставляет свою мать в палате, и не обращая внимания на обитателей четыреста тридцатой комнаты, направляется туда, где его сердце обычно стучит и бьётся сильнее, пуская по венам кровь. В кардиологию. Пустые коридоры сегодня значительно живее. Пак насчитал около трёх человек на своём пути. Двое из которых были простыми пациентами. Пожилая старушка медленно передвигалась по коридору, упираясь на свои костыли, видимо, шла обратно к своей палате. Сонхуну вдруг стало интересно, долго ли живут больные сердцем люди. Какого это, знать, что ты болен, и жить с этой мыслью каждый божий день. Наверное, Сонхун еще не готов ко взрослой жизни. Он мягко улыбается яркому солнцу, хотя чувствует нутром, что что-то сегодня определённо свернёт не туда. У него в принципе в жизни всё идёт не так, поэтому, к такому хочешь не хочешь привыкаешь. Другого выхода у Сонхуна пока нет, и скорее всего неизлечимо больные чувствуют что-то похожее. Но есть вещи, которым не под силу меняться самим, по крайней мере, в ближайшие время точно. Лестница встречает Сонхуна как и в первый раз, безотказно. Хочешь, проходи мимо, хочешь, поднимись вверх или спустись вниз. Ты так же можешь просто взять и сесть, что Пак в принципе и делает. Блондин медленно опускается на ступень, поднимая голову ввысь, на седьмой этаж. Сонхун там никогда не был, да и особым желанием сходить туда не горит. Опустив голову обратно, он на минуту задумывается. Вроде мелочь, но, с этого ракурса, обычная и уже даже привычная обстановка коридора ощущается совсем по-другому. Сонхун не думает, что будет скучать. Разве скучают по местам, а не по людям? — ты так пристально смотришь в окно, всё в порядке? — Джейк появляется неожиданно, как и в их первую встречу. Мысли Пака медленно концентрируются на голосе Джейка. Их первая встреча, ночные разговоры, шуточные перепалки. Сразу становится очевидно, что без Шима, всё это время проведённое в больнице, было бы бессмысленно. Абсолютно любая мысль связанная с этим отвратительном местом становится приятной, как только Сонхун представляет перед собой Джейка. Все его мысли забиты переживаниями и им. Шим Джейком. Было ли это благословением или всё-таки проклятием? Дополнительным грузом к карме? — не переживай, в моём возрасте если и падать с окна, то только осознанно. — кто бы что не думал, и какого бы мнения не был, Сонхун прямо сейчас уверен в том, какие мысли у него на счет Джейка. Он глупил и терпел всю свою жизнь, что бы сейчас, сидя под непривычным углом понять, что Джейк вовсе не урок в виде нового человека, он — возможность. Возможность изменить свою жизнь и сделать друг друга счастливыми. И в это очень хочется верить, поэтому Сонхун на это решается. — не люблю я такие шутки — Джейк садится рядом. На своё место, на их любимой лестнице. — ты неважно себя чувствуешь? Глаза блестят и кожа неестественно для тебя бледная — самая страшная мысль посещающая голову Джейка, сейчас бьёт ярко красным светом. Голос Пака резко становится обеспокоенным, что так сильно не нравилось Джейку. Кто угодно мог считать его жалким и слабым, но только не Сонхун. Этого Джейк бы не вытерпел, поэтому и заботливых, даже трепетных ноток в чужом голосе, он не заметил. — эй, думаешь, только тебе дозволено быть белоснежкой? — так вот какие шутки ты предпочитаешь — Сонхун серьёзен. Если раньше он не особо обращал внимания на мелкие детали за счёт своей рассеянности, то сейчас он хочет впитать в себя всё, каждую эмоцию, слово и изменение. Сонхун обязательно рискнет, и даже если страх как и в подростковом возрасте будет яростно мешать, нашёптывая всякое, он почему-то глупо хочет верить в то, что у них всё будет сладко-взаимно. — всё равно у нас разные менталитеты, Сонхун. Но если ты так волнуешься обо мне, то… — будто что-то такое уже происходило в прошлом. Точно дежавю. В дверях появляется Даниэль, с большой сумкой на плече. Он не выглядит удивлённым, хотя, понять настроение этого мальчишки по его лицу довольно сложно. Сонхун ещё в прошлый раз пытался понять, что произошло в тот день, но Даниэль казался невозмутимым. Его еще детское лицо внушало спокойствие, но Джейк, что и в прошлый раз реагировал на этого мальчишку довольно неоднозначно, точно содрогаясь про себя. — тебя не было в палате — Сонхун неодобрительно щурится. Опять эти двое начали разговор на турецком, бесстыдно игнорируя присутствие Пака. Может, Даниэль не знает другого языка, по мимо турецкого? Но Сонхун как не кстати вспоминает слова Джейка сказанные тем вечером возле окна. — тебя видимо, там тоже больше не будет. — стоит признать, что Джейку удаётся держать оборону. — меня выписали, это был всего лишь вопрос времени. — «которого у тебя нет, Джейки» неприятно отбивает в голове. Шим готов хоть об стену приложится, лишь бы фантомная боль спáла. — пожалуйста, не говори так будто ты мой враг. — в голосе Даниэля слышна самая настоящая, кровоточащая боль. Та, что по утрам мешает Джейку свободно дышать, а иногда, тёмными Стамбульскими ночами, отбирает любое ложное желание жить. — что же, был рад повидаться в последний раз. Надеюсь это всё, что ты хотел сказать. — и это всё на что хватает Джейка, потому что внутри, он умер еще тогда, когда увидел входящего в коридор Даниэля с сумкой в руках. — угу — Даниэль прикрывает глаза и медленно плетётся в сторону лифтов. Наверное сейчас он самый счастливый человек, раз после операции быстро пошёл на поправку и больше здесь не появится. Не об этом ли мечтает каждый нормальный человек? Быть здоровым. — прости — на чистом корейском говорит Даниэль перед тем как зайти в лифт и глупо нажать на циферблате «0». Прости меня Своих родителей Сверстников, что обижали тебя Жизнь, которая таким грузом обернулась для тебя Себя. Прощать и Прощаться — единственное, что остаётся делать смертельно больным, после того, как подписать завещание. «потому что я никогда не считал тебя своим врагом» отправляется в копилку недосказанных слов, навсегда оставшихся в этой больнице лежать безмолвной пылью на подоконниках и уже высохших растениях. Даниэль медленно скатывается по стене вниз, смотря прямо на свой телефон в руках. Иногда, простого желания помочь — мало, особенно если люди не хотят принимать этой помощи. В нашем случае, даже те, кто в ней нуждаются, не всегда её получают. Неужели это удел слабых — просить о помощи? Парень поднимается на ноги, как только лифт с весёлым звоном объявляет о том, что они прибыли на нулевой этаж. Всё ещё с красными глазами и странной тяжестью на душе, Даниэль набирает знакомый номер и прикладывает горячий телефон к уху. «Кей-хён, ты подъехал?»

***

Там, где солнца практически нет, и свет от новостроек доходит лишь до начала улицы, жизнь протекает совсем по-другому. Здесь правил нет, но если ты всё же нарушаешь их, то расплачиваться будешь собственной кровью, пока не станешь безжизненным мешком. Каждый школьник, что попадал на пустырь за школой, чудесным образом, оказывается, умел молиться. Или вот, еще более странная теория — внезапно начинал читать молитвы, даже не зная их. Сонхун не относил себя к списку верующих людей. Ему скорее просто всё равно. Слабо веря даже в карму и судьбу, Пак оказывается загнан на пустырь ближе к ночи. Дом Сонхуна находится недалеко от этого мрачного места, где полицейские почему-то ослепли, а живущие в домах неподалёку люди — оглохли. За то у каждого подворотного пса есть уши. Сонхун идёт слегка хромая на правую ногу. Тренер его бы убила, но хорошо, что больше это не так страшно. Правда? Шаги замедляются, Сонхун смотрит прямо в землю, не поднимая головы. Были ли придирки тренера самым страшным, что в принципе могло быть в жизни Сонхуна? Идущий на встречу Чо Даёль со своей стайкой, готов, видимо, поспорить. Он идёт вальяжно, будто вся эта территория — его хозяйство. Тогда он, конечно, еще не был избит Сонхуном в порыве гнева, и жизнь его, казалось бы, шла своим мерзким чередом. Джей, что был когда-то близким другом Сонхуна, идя по левую руку от Чо Даёля смотрится категорически неправильно. Хотя, ощущает себя он, конечно, вполне неплохо и даже на своём месте. Пак соответственно об этом ничего не говорит, имеет ли он на это право? Пустая и разбитая Каберне-совиньон оказывается прямо около уставшего лица. Даёль как маленький котёнок, которого хозяева при рождении не дотопили, расплывается в гадкой ухмылке. Кажется, на это, никто из них тоже не имел права. Перед тем как замертво упасть на сырую землю, Сонхун смотрит ввысь. Небо сегодня блядски серое, с огромными проплывающими дождевыми тучами. Беда видимо всегда приходит со своей компанией, что бы всё и сразу. Не скучно. Что бы наверняка. Джей на своего бывалого друга смотрит туманно, будто только что проснулся, и плевать, что нормальные люди сейчас идут с работы домой, а некоторые уже давно ложатся спать. Нормальные люди не смотрят на то, как ублюдки убивают их друзей. Поэтому Сонхун для себя решает, что лежать прижатым к полу, по сравнению с тем чувством, когда парень увидел надменное лицо Джея — абсолютно ничто. Говорят ненависть бывает заразной, ведь для неё не нужно особо причин? Этот урок уже освоен, но всё равно причиняет боль. И Сонхуну больно. Он не может смотреть на такого Джейка сейчас. В его чарующих глазах будто застыла грусть в размерах со вселенной. Собирая осколки стёкол, окрасившихся в независимый алый, целуя свои стёртые костяшки пальцев, танцуя в этой луже старинную чакону и беседуя мирно с дитём смерти, которое выполняя определённую миссию, пока что ходит по земле, Пак понимал, что иногда чужой мир может рушиться прямо перед твоими глазами. Он видел это прямо перед собой. — вот и наш самый сложный пациент выписался. — выдыхает Джейк, возвращая Сонхуна на землю. На их лестницу, на которой по прежнему сидел Пак. — а мне казалось вы близки — Сонхун смотрит до сих пор рассеяно. — я так и думал, что ты ошибочно примешь нас за друзей. — мнётся Джейк неловко отводя взгляд в сторону окна, где вроде как, совсем недавно лил дождь как из ведра, тлела сигарета и вёлся напряженный телефонный разговор. — на самом деле, он мне не нравился. Возможно, я даже ненавижу его. — в этом Джейк с ним почти честен. Даже если это и не вся правда, Сонхун не смеет напирать. В конце концов, у каждого человека есть свои тайны и причины на то, что бы эти самые тайны скрывать. Сонхун хочет верить, что у них есть всё время мира, что бы друг друга лучше узнать. Он не лезет Джейку в душу, требуя всё ему рассказать, Сонхуну хватит и того, что он сможет открыться сам. Быть рядом. Говорить. Слушать. Смотреть. Постоянно впитывать каждое новое слово, движение и привычку. Наслаждаться простой и даже, на первой взгляд, примитивной возможностью — любить. — lanet olsun — оба парня тут же обращают внимание на идущую неподалёку женщину. Она выглядит молодо, несмотря на многочисленные морщины и тёмные круги под глазами. Ловко перекидывая ключи меж пальцами, женщина устало плетётся к лифту, не замечая ничего кроме своего телефона. Джейк же решается прильнуть ближе к Сонхуну, в наступившей тишине кладя свою голову Паку на плечо. Мир будто останавливается после внезапного апокалипсиса. Все посторонние звуки затихают, что Сонхун может отчётливо слышать биение своего сердца. Блондин дышит разве что через раз, боясь быть совершенно очевидным. «смотри! Оно бьётся так быстро ради тебя» — в то же время кричит разум парня. — её зовут Нисан. — Сонхун прислушивается к мелодичному голосу Шима. Скорее всего, сейчас последует очередная история пациента здешней больницы, что Джейк рассказывает в напряженные моменты. И Сонхун, определённо не против. Пока Джейк нежно проводит своей рукой по чужой изуродованной ладони, Пак готов сидеть здесь хоть до самой смерти. — в прошлом году она потеряла единственного сына. Я слышал, что у неё не было достаточно средств, что бы отмазать его от армии, вот парнишу и закинули в горячую точку, где всех поголовно расстреляли как пушечное мясо. Пак напрягается и даже не замечает, как перехватывает холодную руку Джейка, удерживая её крепче. Сплетая их пальцы. Джейк его безмолвный жест не замечает. Поворачивая голову к Паку, он, мельком пройдясь по совершенным изгибам и запоминающимся родинкам, продолжает свой рассказ. — мучается она еще и из-за меомы, что выросла на целых девятнадцать сантиметров. По-хорошему, ей поможет только операция, однако… Сама она сердечница, и после анестезии, есть вероятность, что сердце её больше не заведётся. — после своего рассказа Джейк молчит, всматриваясь в идеально белый потолок. Все мысли его перемешались в одном болоте, из которого Джейк пытался выбраться уже много лет, но кажется, там он и останется. Зачем он вообще начал этот рассказ, почему он не может просто молчать? В конце концов, Сонхун ведь всё еще здесь, рядом с ним, верно? От того, что Джейк помолчит пару минут, и побудет просто собой, он ведь не сбежит. Шим до сих пор пытается свыкнуться с этой мыслью. Он не чувствует себя полноценным уже давно, но, что будет, если Сонхун прямо сейчас просто встанет, и уйдёт? — она лежит в кардиологии, верно? Твои истории в основном всегда о шестом этаже. — Сонхун хочет приложиться головой об эту лестницу незамедлительно. Хотя, желание самоликвидироваться граничит с острой потребностью в виде ядовитого дыма в лёгких. Курение ведь тоже убивает. Об этом знают абсолютно все, как взрослые, так и дети. Но, даже этот неоспоримый факт мало кого волнует, когда очередная сигарета оказывается в зубах. Сонхун вовсе не борец с системой, он всего лишь слабое звено, в нашей, общей пищевой цепочке. Тот кто подчиняется. Если бы сигареты убивали моментально, люди избегали бы их как чумы, но, к сожалению, свой эффект сигареты проявляют только через года. И это даёт людям сладкую иллюзию того, что всё в порядке. Каждый третий человек курит, и пока, из вашего близкого окружения никто не умер с сигаретой в зубах, можно ни о чём не переживать. — да, я как-то, был на смене у неё в палате — Джейк прочищает горло. Тогда была холодная зима, с пронизывающим до костей ветром. Шим иногда до сих пор ощущает резкий запах апельсин, что красиво лежали в вазочке, в их общей с Нисан, палате. Когда-то они были соседями. Глаза Джейка расширяются, когда Сонхун с трепетом гладит его по голове, медленно отстраняя парня от себя. Лёгкая разочарованность проскальзывает во взгляде Джейка, но парень быстро берёт себя в руки, резко разворачиваясь и смотря назад. С седьмого этажа, спускался странный долговязый парень, с крашенным розовым маллетом и бинтами вдоль вен. Презрительно посмотрев на сидящего Джейка, он проходит вниз по лестнице, но сильно шатаясь, задевает коленом плечо Шима. Джейк на это никак не реагирует, глупо смотря парню вслед. Сонхун же поджимает губы, возвращаясь на своё место, прямо по середине лестницы. Люди ведь, обычно, используют лифт вместо пеших прогулок по ступенькам, верно? Неприятный холодок пробирается прямо под толстовку с вышитым, маленьким сердцем с правой стороны. Сонхун опускает голову так низко, что утыкается носом в мягкую ткань, пахнущую чем-то очень приятным, знакомым. Джейк смотреть на Сонхуна не может. Перебирает собственные руки, до сих пор ощущая чужие резкие рубцы и мелкие шрамы на коже. В горле застревает ком, неприятный такой, что Джейку бы прямо сейчас встать и понестись в излюбленном направлении. Туда, где он безошибочно точно упадёт на колени, долго всматриваясь в не такой уж и белый кафель и не менее грязный унитаз. Но, сделай он хоть один шаг, определённо упадёт. Даже сама мысль о чём-то, таком энергозатратном, как ходьба — вызывает кучу тревожных мыслей. «Это не из-за тебя, не из-за тебя» — Джейк повторяет это вновь и вновь как мантру, пока голова не начинает болеть от постоянных мыслей. Нет. Нет, Джейк. Он отстранился как раз таки из-за тебя. Потому что это ты. Всегда все поступали с тобой именно так. Что-то определённо идёт не так. Душно. Врач говорил, что это вполне возможно, в положении Джейка. Сердце может стучать как бешенное, руки могут потеть, голова шуметь и мысли, наверное, блуждать. Шим морщится, и по ощущениям это длится целую вечность. Что такого сегодня поменялось, что Джейк ведёт себя так неадекватно? Болезнь действительно прогрессирует или может…? — Джейк? — а Шима будто и нет. Он моргает через раз, концентрируясь на резкой сухости во рту. Руки тоже, до сих пор слегка подрагивают. Скорее всего, из-за стресса сахар поднялся, надо обяза… — Джейк, я должен сказать тебе кое-что — Сонхун тоже выглядит вымученно, как будто только что сбежал из школьного туалета. Теребит свой браслет, но взгляд Шима пытается найти отчаянно, словно ему это необходимо важно. Видимо так и есть. — прости, я немного отвлёкся. — Джейк даже не старается сказать это правдоподобно. Это ведь не страшно, если на этот раз, тебе в любом случае ничего не скажут. Шим это точно знает. — да… Я бы хотел, тебе кое-что… сказать — Сонхун не выглядит неловко, он скорее, аккуратно подбирает слова, что бы деликатней донести свои мысли. Иногда, со словами нужно быть осторожнее. Они оба это знают. — я слышал — Джейк тоже ловит чужой взгляд. Глаза Сонхуна слегка влажные, но с искоркой надежды. Глаза Джейка тоже влажные, но не более. — наверное, сейчас не самое подходящее время, для моих слов, но… Я не знаю, будет ли у меня ещё когда-нибудь такая возможность. Телефон Шима резко подаёт признаки жизни, громко звеня в руках своего хозяина. Джейк коротко пугается, совершенно забыв, что когда-то вообще доставал телефон из кармана. Ненавистно-зелёное уведомление рушит жизнь Джейка уже который месяц. Хотя, если бы это услышал отец Шима, то, скорее всего, давно бы избил сына, упрекая его в том, что безнадёжное сердце Джейка каждый месяц выкачивает бюджет их семьи. Семьи, членом которой Джейк больше не является. Что-то холодное касается запястья Шима. И это, пока, даже не слёзы. — этот браслет — лицо Сонхуна задумчивое, внимательно смотрит на красивые, но напряженные руки Джейка. Таким рукам бы, только всё самое лучшее, драгоценное. — привёз мне отец, когда был в командировке в одной из стран средней Азии. — Золотой браслет теперь тоскливо висел на запястье Джейка. Парень наклоняет свою голову, что бы сквозь пелену прочесть мелкую гравировку на табличке. Armon — он, наверное важен тебе — еле слышно произносит Джейк. — важен, точно так же как и тот, кому я его отдаю. — Сонхуну так будет спокойнее. Знать, что хоть и такая несчастная частичка, но будет рядом с Шимом. — поэтому, пожалуйста — его голос становится даже тише, чем раньше. Этот шёпот, на их общем — понятном языке, сейчас создан только для них двоих, разделяя их общий, мерцающий момент. — даже если тебе не понравятся мои дальнейшие слова, оставь этот браслет у себя. Это действительно то, чего я бы хотел больше всего. — потому что Пак о большем просить и не может, не имеет на то права. Но что бы Джейк сейчас не услышал, ему придётся бежать. Сквозь свои страхи, сомнения, боль и тёмные леса наполненные злыми монстрами, он изолируется у себя в палате и будет долго приходить в себя, перед тем как решится на такой смелый шаг, как открыть рот и произнести хоть слово. Не нужно быть экстрасенсом, что бы знать, что Сонхун скажет. Если так посмотреть, всё слишком предсказуемо, ведь Джейк тоже чувствует это. Но дыхание всё равно предательски подводит. Шим получал не мало признаний, особенно в школьные года, когда бушующие гормоны детей и подростков давали о себе знать. Но ни на одно признание, Джейк никогда не отвечал взаимностью. Девчонки шептались, что у Шим Джейка традиция такая — отшивать всех, кто решался к нему подойти. Вот только, Джейк абсолютно ничего к ним и не чувствовал. Даже банального сострадания, когда жёстко отказывал очередной симпатичной девочке, что и так шатко стояла перед ним. Так почему же сейчас, ему так больно? Наверное, приблизительно подобное, те девчонки и чувствовали. Абсолютная, всепоглощающая боль. — ладно — Шим отвечает через силу. Здравый разум воюет, кажется, с самим Джейком, не давая тому произнести и слова. «Пожалуйста, скажи это», «Пожалуйста, только не это», «Я так хочу ответить тебе взаимностью», «Я не тот, кто сможет быть с тобой» Разве Сонхун сам об это не знает? Он ведь, совсем скоро, наверно, уедет. Прилетит в свою, далёкую Корею, вернётся к повседневной рутине и…. Зачем ему больной Джейк из какой-то там Турции? Что они могут друг другу дать, кроме редких телефонных звонков, переписок, и несчастных воспоминаний о совместном, коротком промежутке лета. Джейк как никогда хочет умереть прямо сейчас. Он чувствует, что с его сердцем что-то не так, что эта чёртова система входит из строя. И он знал. Знал каков будет его скорый исход, но всё равно позволил себе влюбиться. Обнадёжил Сонхуна и сам поверил в нелепую сказку, идя на поводу у внезапной влюблённости. Такого с Джейком ранее не было никогда, и видимо, перед смертью не надышишься? Глупый Даниэль опять оказался прав. — я очень нервничаю, Джейк, я так не привык чувствовать что-то, понимаешь… Что-то помимо ежедневного негатива. — кажется, будто, ещё чуть-чуть и Пак заплачет. Слёзного признания, у Джейка на памяти еще не было, точно так же, как и сопливого отказа. — и когда, я вдруг понял, что больше не чувствую себя плохо рядом с тобой, я кажется, всё осознал. — Сонхун берёт холодные руки Джейка в свои, не менее холодные, и нежно, точно трепетно, гладит чужие костяшки. — ты нравишься мне, Джейк. — вот так просто всё оказалось, Шим Джейк. Так просто было признаться. Ведь, это не самое худшее, что может быть в жизни, верно? — это не просто желание быть важным кому-то и чувствовать себя хорошо в твоей компании. Я действительно, очень дорожу всем, что с тобой связано. Каждой частичкой тебя и твоего характера. Взгляда и незабываемого голоса. Мне не хватило ночи, что бы вспомнить всё, что мне в тебе нравится. Но я в любом случае буду любить абсолютно каждую деталь связанную с тобой, просто потому, что это ты. — «просто потому, что это выше моих сил» Руки Сонхуна тоже дрожат, хотя он, должно быть, довольно неплохо переносит холод. Интересно, почему Джейк не додумался до этого раньше, когда отдавал Сонхуну свою толстовку и больное сердце. — ты можешь не отвечать сейчас, ладно? Пожалуйста, подумай обо всём. Я не хочу тебя принуждать к каким либо мыслям, но и так просто отпустить тебя… — Пак затихает. Кажется он понял, что сказал слишком много за раз. Джейк с ним не согласен, он мог бы слушать обычно молчаливого Сонхуна ещё и ещё, если бы не обморочное состояние Шима. Глаза Джейка расширяются, когда сердце начинает непривычно стучать в глотке. Что, если Сонхун узнает правду, прямо сейчас, пока у Джейка будет внезапный припадок? — мне нужно…. — давай Джейк, самое время, испортить признание, своим убогим состоянием. Скажи, что тебе плохо, что нужно бежать, что у тебя тяжёлый пациент, оказывается умирает. В действительности, этот пациент сидит прямо напротив Пак Сонхуна. Посмотри, он действительно умирает. — нужно подумать. — если решишь, приходи сюда завтра в час, ладно? — голос Пака разочарованный. В себе и своих глупых, даже детских, догадках. — я…я буду ждать тебя. Двери лифта вновь неприятно жужжат, возвращая парней в суровую реальность холодной больницы. — да… хорошо — неуверенно выдаёт Джейк, после чего, резко выхватив свою руку из захвата чужих, израненных рук, мчится прямо по коридору, задыхаться в свою палату. Джейк уже не разбирает ничего. Сквозь пелену слёз и тупую боль, он бежит так быстро, насколько ему в принципе хватает сил. На пути к своей постели, он запинается об чужую ногу, и безжизненным мешком валится на пол. Знаете, то странное чувство, когда раннее пробуждение не сулит ничего хорошего? Вы ворочаетесь в постели, с пересохшим горлом, влажной простынёй и странным, до ужаса гадким чувством, что что-то сейчас идёт не так. Грудь бешенно колотится, взгляд резко начинает бегать от одной стены к другой, не зная, за что зацепиться, а рот, почему-то, сам собой открывается. Наверняка для того, чтобы не задохнуться в этой спёртой комнате. А ведь после всех этих мучений, нас ждёт рассвет. Тёплое летнее утро, с настойчивыми лучами и лёгким, еле ощутимым ветерком. Яркий белый свет будет светить прямо в лицо, заставляя наши красивые лица морщится и со странной лёгкостью в теле идти прямо туда. Но даже если солнце ослепит нас, мы всё равно доберёмся до того самого места, ведь, это кажется, предрешено нам судьбой. — defol! Çık git burdan! Джейку казалось, что его голос держится довольно неплохо, хоть он и был больше похож на недовольную истеричку, сбежавшую прямиком из американских сериалов. Однако, ужас, застывший на лице бедной тётушки, в которую Джейк безжалостно врезался, заставляет Шима замереть, и кажется, осознать, что из-за сильной одышки, ему в сотни раз больнее кашлять и дышать. Лёжа на полу своей палаты, которую, как раз пришли убирать, Джейк кажется, встречает свою судьбу, но к сожалению не ту, о которой когда-то спрашивал.

«Интересно, когда я встречу свою судьбу?»

— никто не знает милый, всему своё время.

И судьба, это не всегда человек. Иногда это удачное обстоятельство, выигрыш в лотерею, выгодная распродажа, на которую ты наткнулся случайно, внезапно полученная работа, с которой ты даже не собирался связывать свою жизнь, и иногда смерть. Она будет в жизни каждого из нас. Судьба, от которой точно никуда не спрячешься. — медсестра, медсестра, помогите! — пожилая женщина выкрикивая что-то на турецком, подбегает к регистрационной стойке кардиологии, лихорадочно оглядываясь по сторонам. — вы не видели медсестру? — обращается она к мирно стоящей рядом женщине, по виду, иностранке, что даже не понимает её. Она в ответ, только качает головой, подтверждая догадки запыхавшейся женщины. — Что случилось? — из-за стойки выглядывает молодая девушка, с именем Ещим на бейджике, которая по счастливому стечению обстоятельств дежурит сегодня со своей подругой на пару. Глаза её подведены черным карандашом, а волосы собраны в тугой хвост. — там Джейк, он… — женщина не может дальше выдавить из себя и слова. Но больше, кажется, ничего говорить и не нужно. Забыв о нервной женщине-иностранке, ждущей, кажется, своей очереди высказаться, девушка бросается в самую дальнюю палату, быстро набирая номер врача. Сегодня двенадцатое августа, и лучи солнца больше не радуют Джейка как раньше. Закат больше, не такой величественный и кроме отвращения ничего не вызывает. Возможно, раньше, Шим бы обязательно улыбнулся, глядя в окно на красно-синее небо, что окутывает город своим тёплым — пуховым одеялом. Когда ты знаешь, что это твой последний закат, смотреть на него как прежде, больше не получится. — Джейк, завтра утром, мы первым же делом, отправим тебя на дополнительные анализы — врач Джейка выглядит слишком озадаченым для человека, который уверен в своих словах. Он продолжает сдержанно улыбаться, но от этого зрелища, Шиму становится только хуже. — в этом есть какой-то смысл? — хрипло интересуется Джейк, ковыряя пальцами мятую простыню под собой. — то, что у тебя так резко начался приступ — это конечно плохо, но послушай, Джейк, люди с сердечной недостаточностью живут дольше, чем тебе кажется. Если стабилизировать твоё состояние, то тебе будет не о чем переживать. Вот только, болезнь Шима — это клеймо. Джейк очень сомневается, что его действительно лечат, а не просто кормят и стелят постель за его же деньги. И если раньше, его подобный образ жизни не особо напрягал, то сейчас, обстоятельства круто поменялись. Шим, скорее всего, сегодня чуть не умер, поэтому больше терять свою возможность не будет. Он признается во всём Сонхуну. Главное, что у них всё взаимно, так ведь? Пережить гнев Пака будет не так страшно, ведь Сонхун уже первый шаг сделал, осталось только, Джейку сделать завершающий рывок. А дальше, будет ясно, примет ли его Сонхун, или столкнёт в самую бездну. — это хорошо, у меня завтра ещё есть дела. — врач кивает и поджав губы выходит из палаты, оставляя Джейка наедине со своими мыслями и дребезжащим холодильником. Видимо, та женщина, что убиралась в палате, опять включила его. Джейк тяжело вздыхает, игнорируя посторонние звуки. Ничего плохого, по сути, не произошло ведь? Наверное, где-то далеко за океаном, а может и совсем близко, есть те, кому намного хуже. Есть ли что-то хуже, чем близкая смерть? Джейк вспоминает слова сказанные Сонхуном во время одного из их разговоров. Наверное, убить себя, было бы не так уж плохо, как умереть просто из-за того, что другого исхода у его организма быть не может. Парень переворачивается на бок, когда его слеза неприятно мочит подушку. На самом деле, жизнь прекрасна. Даже если мы, по какой-то причине не можем насладиться ею так же, как другие люди. Джейк всегда любовался рассветами и гулял по вечерам, провожая закаты. Тогда ему, было лет двенадцать, он был юн, полон энтузиазма, с огромными планами на жизнь. Но так бывает. Жизни обрываются так каждый день. Возможно их безжалостно сжигают люди или давят громадные автомобили, а возможно их во сне забирает судьба. Мы не знаем какой из закатов станет для нас последним, а какой из рассветов будет роковым. Джейк неожиданно вспоминает о давно приобретённой вещице, поэтому медленно тянется к прикроватной тумбе, хватая тот самый блокнотик и ручку, красиво переливающуюся под светом лампы. На выдернутом маленьком листке скрупулёзно выводятся иероглифы, отражающие всё душевное состояние парня в нескольких, самых важных словах. Джейк смиренно растирает слёзы тыльной стороной рук. Блестящий на руке браслет отвлекает внимание парня, приковывая его к себе. Застенчивый Сонхун появляется из ниоткуда буквально перед глазами. Джейк хочет ударить себя так сильно, чтобы ему отшибло память. Но всё, что он может сделать, в своём и так слабом состоянии, это растянуть губы в широкой, искренней улыбке. Так, что слёзы из сощуренных глаз текут с новой силой прямиком на подушку. Шим подносит запястье ближе, медленно целуя гравировку и прикладывая изделие к груди, где всё еще бьётся сердце. Так и проходит последний вечер Шим Джейка в этой палате с вечно шумящим, пустым холодильником.

***

Самолёт готовится ко взлёту, когда Джейк находит себя абсолютно одного среди чужих людей, в одном из пассажирских кресел. Из наблюдений: здесь холодно и жутко тесно. Сосед по креслу не перестаёт что-то жевать и смотреть какой-то глупый ситком прямо с телефона, наплевав на наушники и комфорт остальных. В Денизли, наверное, красиво. Джейк слышал, что там находится Памук Кале, откуда его тётушка посылала фотографии, лет девять назад. Она переехала в Турцию вместе со своим мужем давным давно, когда Джейку было лет семь, если не меньше. Обустроились они вполне хорошо. Живут в трёхкомнатной квартире неподалёку от маленькой мечети, куда тётушка ходит по выходным, что бы помочь мечети, да и юным учащимся медресе. Сколько Джейк себя помнит, тётушка всегда была очень добра и милосердна. Именно поэтому, тем жарким австралийским днём, мать и сказала Джейку уехать к её сестре, да так, что бы та даже не заподозрила, кого она у себя приютила. Потому что такой неправильный мальчик как Джейк, никому не нужен. Только лишних хлопот доставляет, из-за которых, на семью Шима уже начали коситься соседи и все местные. Как бы вы не пытались оправдать свою мечту уехать за границу, что бы вас наконец признали — этого никогда не произойдёт. Даже, казалось бы, такая идеальная Австралия, или например, Америка, далеко не такие толерантные как многим кажется. Потому что там, как и абсолютно везде, живут одинаковые люди. Будут те, кто будет за тебя рад или хотя бы, не плюнет тебе в след, но, большинство людей — они совершенно обычные. Работа — дом — семья — дети. Ты всё равно будешь выбиваться из общества, и тебя всё равно за это окунут в дерьмо. Джейк в этом убедился чуть ли не трижды. Первое — каждый в Брисбене, кто знал хотя бы имя Джейка, счёл своим долгом обсудить его личную жизнь. Какими бы лояльными не были его друзья, каждый раз когда они видели Джейка, сына владельца сети крупных продуктовых супермаркетов и Бенджамина, сына бывшего мэра Брисбена, идущих рядом, рты их просто не закрывались. После слитых кем-то переписок Джейка и Бенджамина, которые ещё, даже не встречались, они хотели большего. Интересных подробностей, слухов, откровенностей, но никак не скучной правды. Популярность Джейка сыграла против него же. Второе — Бенджамин оказался таким же мудаком, как и его коррупционер папаша. По началу им было весело друг с другом, никаких забот, тёплые взаимоотношения и абсолютное понимание. Шим с самого начала отказал Бенджамину, ведь искренней любви не чувствовал. Джейк с сожалением говорил об этом, зная, что Бенджамин для него особенным никогда не будет. Но парень не был против такого расклада, даже больше, эти странные отношения ему нравились. Нравилось видеть милого Джейка под боком, пока все только и могли, что завидовать и обсуждать их. Так что они договорились — никаких обязательств. Поэтому «Ты ведь, мне никто» сказал Бенджамин в самый неподходящий момент, когда Джейк от одиночества задыхался, а его бывалые друзья со странными выражениями лиц тыкали в него пальцем, пока он проходил по коридору мимо. Сам Бенджамин, конечно же выбрался сухим из воды, выставив себя жертвой навязанных отношений, а Джейка эгоистичным извращенцем, в историю которого, все добродушно поверили. Красавчику Шиму такой образ девчонки и так приписывали ни раз, да и глаза ему, стоит открыть пошире. На дворе, конечно, толерантность и двадцать первый век, но всё это круто, когда дело касается не тебя. А если вдруг, ты кого-то обидел, то будь готовым, первым в дело пойдёт то, кем ты являешься и что из себя внешне представляешь. Третье — пожалуй самое короткое в списке. Во время семейного разговора о переезде Джейка в Турцию, отец даже не вмешался. Оставил сильную пощёчину на прощание, когда Джейк заявился домой, и пошёл обратно к себе в комнату, подписывать какие-то документы, или чем он там обычно занимался. Всё равно, сына у него больше нет. Есть только, одна большая, финансовая проблема, что летит в Турцию, подальше от своего порочного прошлого. — мне сказали, что ты тут уже давно. Сложно наверное. — его новый сосед по палате выглядит неловко. Лежит смотря в потолок, будто завороженный. — иногда капельницы старушкам из соседних палат меняю, бывает сложно. — Джейк все свои сокровенные секреты раскрывать не спешит, да и Даниэль, несмотря на свой невинный вид, скорее всего, скоро сам всё узнает. — а разве это не работа медсёстер? — теперь он уже лежит на боку, смотря точно в глаза Джейка. — когда в последний раз к нам заходила медсестра? — они пересекаются взглядами, и усмехаются со сказанного. Эта палата становится их домом. Местом, где Джейк чувствует себя хорошо, потому что ежедневно принимает лекарства. И страшным кошмаром Даниэля, когда он всё-таки уезжает домой, к любящей семье и здоровой жизни, перед этим, пообещав себе не вспоминать о Джейке, который в один момент, разрушил их хрупкое общение. Даже если Даниэль и был единственным, кто по ночам слышал тихие всхлипы Джейка и внезапные приступы удушья. Шим на следующий день всегда бодро просыпался и шёл помогать пожилым, немощным людям, будто не он всю ночь накануне, шептал стене, что вся эта боль которая его окружает — это последствие его неправильности. Очень жаль только, что притворяться Джейк умел вполне не плохо, когда в один день решил возненавидеть простодушного Даниэля, который вечно лез туда, куда по мнению Джейка лезть не следовало. У него ведь, семья любящая, полноценная, друзей много, и наверное, любимый человек имеется. Куда такому как Даниэль понять заморочки такого как Джейка. На такое, наверное будет способен только один единственный, особенный человек, которого Шим скорее всего никогда в своей жизни не встретит, а если и встретит, то в тот же миг потеряет.

***

Когда настенные часы пробивают девять вечера, больничный персонал, как в игре в мафию, мирно залегает на дно, спать до следующего утра. Учтиво запирая ординаторскую на ключ. Так, на всякий пожарный, что бы какие-то там, больные, в случае чего, их не будили. Ещим, лениво поднимается с дивана, пихая попутно свою коллегу-подругу, что бы та тоже поднималась. Игнорировать маленькую мигающую красную кнопочку, и неприятную сирену уже было невозможно. Потирая виски, девушка подходит к монитору и охает. — Сэда, скорее, — она выкрикивает это своей неторопливой подружке, выбегая из ординаторской прямиком к самой дальней палате. Двери в комнату учтиво открыты, приглашая девушку войти, куда она ураганом влетает. Волосы её, из-за быстрого бега растрепались, а подведённые глаза резво метались от одного лица к другому. Дежурный врач же, на удивление был куда спокойнее, глядя то на прибежавшую медсестру, то на главврача. — ты опоздала. — не смотря на всю свою расслабленность, серьезно заявляет он. Но это априори не страшно, ведь случается такое не в первый раз. Увольнять Ещим уж точно никто не собирается, а потерпеть резкие слова врача не сложно. Сначала это были упрёки родителей, а теперь совершенно чужих ей людей, с которыми приходится общаться каждый день. Главврач подходит к койке ближе, щупая пульс бледного парня, лежащего в расстегнутой рубашке цвета ментола. В отличии от медсестёр, зацикленных на своих собственных проблемах, он прибежал в палату сразу же, как только увидел экстренный сигнал. Они с этим парнем, борются за его жизнь уже, кажется, второй раз. Поэтому, он единственный живой человек в этой палате, которому сейчас действительно жаль. Конечно, не потому, что такое несчастье произошло с человеком, ведь никто из нас от подобного не застрахован, а потому, что он лично Джейка, просто как хорошего человека уважал. И всегда старался заходить к нему в палату чаще, грустно про себя подмечая, что у этого парня всё еще могло быть впереди. С неизвестной для остальных эмоцией, главврач оборачивается в сторону дежурного врача и медсестер, кивая медленно на блокнот в руках только что прибежавшей второй девушки. — записывай — хрипло произнёс мужчина, вымученно смотря на ручные часы. 3 часа до конца смены. — уведомите родственников и можете освобождать палату. Врачи покидают палату, бесшумно прикрывая за собой дверь. И палата постепенно становится абсолютно ничтожной, по мере того, как Джейка вывозят из комнаты, холодного и абсолютно неживого. И записка, написанная для Сонхуна перед смертью, оказывается в чужом кармане так быстро, что даже пыль лежащая куском на тумбочке, из-за резкого движения слетает прямо на белёсый пол. Там когда-то, правда, и Джейк лежал. Захлебывался слезами и еле дышал. По мере того, как Шима на каталке везут всё дальше, карман одной из медсёстер становится всё тяжелее и тяжелее. Но совесть её в принципе не мучает, в отличии от низкой зарплаты и недостатка сна. Поэтому она умело накрывает холодную руку Джейка белой тканью, с уверенностью предполагая, что Шиму этот браслет, уже точно больше не понадобится. Мёртвым в принципе, уже вообще ничего не нужно, даже ваши искренние слёзы и дорого купленные цветы на могиле. Спешно пробегаясь по коридору Ещим останавливается всего на секунду, чтобы рассмотреть браслет по лучше и избавится от ненужной записки, которую она почему-то прихватила с собой. Но, на чужом несчастье счастья не построишь. Хотя девушка уверена, что она в любом из случаев и всевозможных вселенных своего счастья не найдёт, и даже не построит. И она, к своему разочарованию оказывается права, когда к ней резко подлетает её подружка Сэда и кричит о какой-то катастрофе, пугая и так нервную Ещим. Браслет выскакивает из её рук, в момент когда она содрогается всем телом, оказываясь прямо около мусорного бака, где уже покоилась смятая записка. Её глаза бегают по коридору, где несколько заинтересованных прохожих уже смотрели в их сторону. Не решаясь подобраться к браслету, она зло смотрит на подругу, что по видимому узнав знакомую вещицу, притихла, уходя в свои мысли. Однако долго так стоять им не удается, проходящие мимо работники громко кричат им о том, что стоит поторопиться, и уводят притихших девушек за собой, оставляя несчастную вещицу там так и пылиться. А в палате, в то время, остаётся лишь небольшой рабочий блокнот лежащий на всё той же прикроватной тумбочке, с одной единственной, неуверенной записью на странице

«12.08.22 21:07 Шим Джейк, 20 лет. Причина смерти: остановка сердца»

В 403 палате звуки дождя разбавляются тихим сопением соседки-турчанки, что неестественно убого лежит на своей постели, то и дело кряхтя и тяжело дыша. Сонхун, откровенно говоря тоже выглядит очень плохо. Что даже притихшая соседка, которая обычно делает ему комплименты, предпочла промолчать. Связанно ли это с ним или ей сегодня действительно настолько плохо? Этой мыслью хотелось бы забить себе голову, чтобы никакая другая навязчивая идея не туманила рассудок. С таким же странным выражением лица в комнату заходит и мать Сонхуна, плюхаясь прямиком на свою кровать. Если бы не состояние Сонхуна, он бы даже удивился её отсутствию. — что-то случилось? — спрашивает Сонхун, неотрывно смотря в одну точку на стене. Это, чем-то напоминает ему их же с мамой разговор в больнице, только тогда, жертвой был сам Сонхун. Одинаково неприятно. — а у тебя? — к сожалению, не заботливо, но всё равно непривычно. Хотя, внешний вид Пака наверное говорит сам за себя. — всё нормально. — ровным голосом отвечает Сонхун, ведь больше сказать, в принципе, нечего. — у меня тоже. — женщина прикрывает глаза, вспоминая сегодняшний странный случай. Сонхун тоже закрывает глаза, пока слезы неожиданно начинают стекать по его щекам на искусственную кожу кресла. На прямую Сонхуну никто не отказывал, да и грубых слов от Джейка он вроде как не слышал, однако… Переворачиваясь на другой бок, Сонхун взглядом утыкается в окно на яркую вывеску, которая нервирует до ужаса и желания что-нибудь поблизости разбить. Это было больно. Приходит к выводу Сонхун. О взаимности и речи не было, по крайней мере, Пак себя к ней даже не готовил. Не заучивал речи и к худшему тоже не готовился. То, что Сонхун вообще осмелился открыть рот, уже было чем-то инородным и пугающим. Почему-то, Пак понимает это только сейчас, лёжа как бесформенное существо. От осознания своей глупости, ему хочется съежиться сильнее, прячась от яркого белого света. Из глаз слезы брызжут с новой силой. Так и хочется оправдаться, что это из-за раздражающего света, что бьёт в глаза, а Сонхун всего лишь слишком слаб, что бы встать и перенести комнату во мрак. Слишком слаб. Почему он не может прекратить злиться на себя? Еще ведь, ничего не разрешилось. Может, ему показалось, и на самом деле во взгляде Джейка не было страха и нерешительности. Наверное, он просто был очень удивлён. Не ожидал такой прямолинейности Сонхуна, вот и растерялся. В такую версию верить приятнее, по крайней мере пока. Свет как-то неожиданно выключается, жирно намекая, что обитатели этой палаты уже ложатся спать. Сонхун этому и не противится, он даже не оборачивается, медленно закрывая глаза и глубже погружаясь в свои мысли. Дамы и господа, пристегните свои ремни, такую мрачную глубину, вы увидите разве что в Марианской впадине. Поэтому в следующий раз, когда Пак откроет глаза, будет уже светло, и даже, слегка жарко, ведь после приснившегося кошмара, Сонхун ощущает себя разве что вышедшим из бани. Причём не мудрено что кровавой. Неприятный липкий осадок пóтом стекает по телу парня. Пак тянется к лежащему рядом телефону, что в последнее время заряжался по шаткому настроению своего владельца. 13 августа 2022 год Тяжёлый вздох так и остаётся в груди. Сонхун каждой клеточкой своего тела чувствует, как он устал, что даже никчёмные четырнадцать часов которые он проспал, ни на мгновение не помогли ему расслабиться. Пак правда пытается найти хоть какие-то плюсы в сегодняшнем утре, но к великому сожалению у него это не получается. Если брать в расчёт серую закономерность, то у Сонхуна с каждым новым утром дела обстоят всё хуже и хуже. Как в той самой мини- игре с динозавриком, неизвестно, когда уже будет конец. Соседка-турчанка сегодня выглядит счастливее чем вчера. Она вновь ярко и громко разговаривает, а именно на данный момент с широкой улыбкой смотрит. Но не на Сонхуна, как это бывало обычно, а на его маму. Вчера они, кстати, обе были в плохом настроении, излучая одинаковую отрицательную энергию. И почему-то это открытие заставляет Сонхуна подвиснуть и даже вслушаться в речь турчанки, которая его маме что-то активно втирает. По крайней мере синяков на видных местах у его матери нет, а значит, маловероятно что они действительно могли затеять драку или нечто подобное. Заметив вновь активное копошение, мать оборачивается на своего сына, недовольно морща лицо. Кресло под Сонхуном также неприятно кряхтит, разбудив наверное весь этаж гастроэнтерологии. — я уже подумала, что ты умер. — настораживается мать Сонхуна. Обычно парень всегда рано уходил из дома, точно к семи утра хлопала входная дверь, оставляя госпожу Пак совсем одну. «надеюсь вы все сдохните» — Сонхун слегка дёргается, когда слышит голос матери. Сразу вспоминаются не самые приятные события, которые почему-то, как назло, из памяти Сонхуна никуда не стираются. — наконец-то выспался — встаёт Сонхун со своей импровизированной постели и направляется к бутылке с водой. Она не такая сладкая как в Корее, поэтому Пак её в себя чуть ли не вливает, обязательно потом жалея об этом, ведь в грязные туалеты, где с потолка капает какая-то сомнительная вода, ходить хотелось бы как можно реже. Однако до сырого уголка с туалетом Сонхун дойти всё равно не успевает, так как дверь с неприятным, но на этот раз тихим грохотом открывается впуская в палату трёх врачей и вроде как нескольких медсёстер. Одна из них ярко выделялась своей черной подводкой. Она нервозно возилась с колпачком ручки, всё никак не решаясь его снимать. Остальные действия врачей для Сонхуна оставались как в тумане, поэтому когда к нему подошла та самая девушка с высоким хвостом и темными глазами, Пак еще минуты две пытался понять, почему с ним вдруг заговорили по английски. — ты можешь идти — девушка подключает к объяснениями еще и жесты. — сегодня мы вас выписываем — она на последок машет рукой в сторону матери Сонхуна и указывает пальцем на дверь. Но быстро смекая, что остальные её ждать не будут, она удаляется из комнаты, будто её никогда здесь и не было. Их всех. — эта сумасшедшая малолетка только что сказала нам проваливать? — яростно возмущалась мать Сонхуна. Видимо язык жестов этой бедолаги ей не пришелся по вкусу. — кажется тебя выписывают — вымученно улыбается Сонхун, всё еще смотря куда-то сквозь. Неужели, это действительно закончилось? Вспомнит ли он вообще об этом месте после возвращения домой? Вдруг это всё, вообще было плодом его воображения? Мать часто упрекала Сонхуна в том, что он постоянно нёс чушь и говорил о том, чего по её мнению даже не было. Так ли это на самом деле? Или в конце концов, Сонхуну просто никогда достаточно не доверяли, даже его собственный мозг. — собирайся, я скоро — Сонхун хватает свой телефон с кресла и ураганом вылетает из палаты, так и не расслышав, что соседка по палате встревожено смотря на вылетевшего Сонхуна говорит его матери. Сонхун быстро бежит по заученному маршруту, туда где его сердце билось быстрее всего. К тому, кто это сердце заставил так трепетать. Тяжелая дверь поддается сразу, впуская в одинокий коридор молодого, спешащего парня. Пак вертит головой из стороны в сторону, так и не заметив ни одного живого человека на их шестом этаже. Уняв лихорадочную дрожь в руках, Пак медленно приземляется на ступень, только сейчас замечая, что ближе к лифту, была расположена небольшая скамейка, скорее всего для нормальных людей, что не хотят себе что-нибудь застудить. Сонхун бы этому усмехнулся, однако… Он действительно сегодня уезжает отсюда. Из этой странной, местами ледяной больницы, что стала ему и адом и раем в одно время. Сонхун готов был отказаться от этого рая, не будь в нём его ангела, которого Пак ждёт на холодной лестнице уже час. Нервно стуча подошвой по полу, Сонхун уже успел повстречаться со многими людьми, что выходя из лифта спешили по своим делам. Даже врачей он насчитал где-то человек пять. Все совершенно разные на вид, и ни один из них — не он. Телефон лежащий на ступеньке рядом ярко загорается, оповещая о новом сообщении от тётки. Она вероятно спрашивает о состоянии своей сестры и ругает Сонхуна за то, что тот не отвечает ни на её сообщения, ни на сообщения её сына — двоюродного брата Сонхуна. «билеты забронированы на 15 августа, маму сегодня выписывают, поэтому мы успеваем» коротко ответил Сонхун блокируя сразу же телефон. Последнее что он видит на экране, это время. Он сидит здесь почти два часа. Но Джейк так и не пришёл, и кажется больше не придёт. Заходя обратно в палату, Сонхун натягивает рукава толстовки как можно ниже, скрывая покрасневшие от следов ногтей руки. Капилляры в глазах частично полопались, однако слёз всё равно не было. Выплакал ли их Сонхун вчера, или организм посчитал что болезненно сжимающееся сердце и отсутствие сил и так пойдут для Сонхуна? Захватив с полки рюкзак, Пак осматривает палату с неприкрытой грустью. Он определённо не будет скучать по этому месту. Для него существует только один человек связанный с этой историей, который, к сожалению, новую, их общую историю с Сонхуном создавать не хотел. От мыслей о Джейке сердце начинает болеть сильнее. Сонхун даже роняет бумажник, который пытался отыскать в своём рюкзаке. Не может же быть всё так плохо? Или любовь действительно бывает настолько разной, что Сонхуна разрывает изнутри. Его тело и душу будто прямо сейчас разрезают без анестезии. Мать парня смотрит на него внимательно, как никогда не смотрела даже в детстве. Её сын, несмотря на все приобретенные травмы, вырос безумно красивым, честным, а главное милосердным человеком. Госпожа Пак так и застывает, рассматривая собственного ребенка. Он не должен был родиться, но тогда почему, сейчас он стоит прямо перед ней? Такой высокий, весь зажатый, а главное что живой… Живой в отличии от её Джихён. — в этом мире вообще много чего несправедливого, мама. — что? — она расширяет свои темные глаза неверяще смотря на Сонхуна, который всё это время стоял молча, не проронив и слова. Пак удивляется ни меньше, из-под чёлки смотря на свою мать. — я схожу оплачу услуги, и мы можем уезжать — тихо говорит Сонхун в голове уже планируя расспросить на ресепшене немного о Джейке. Если Шим не будет рад его видеть, то Сонхун его конечно же поймёт. Окончательно сломав в себе всё живое и выплакав океан, он примет решение Джейка и мирно уйдёт. Но не попрощавшись уехать кажется для Пака диким. Даже если странные чувства Сонхуна не взаимны, он всё равно считает Джейка одним из самых светлых и лучших людей в его жизни. И Джейк, казалось, до какого-то момента считал так же… — ты никогда не называл меня мамой. — заявляет мать Сонхуна, от чего парень дёргается с новой силой, оборачиваясь на озадаченную женщину. «Потому что я никогда не был достоин быть твоим сыном» Телефонные звонки трезвонят на всё помещение, пока толпа то ли местных, то ли иностранцев пытается влезть к ресепшену без очереди. Какую-то высокую девушку турчанку это дико злит и она прямо перед носом Сонхуна начинает ругаться с какими-то темнокожими эмигрантами, что хотели нагло занять её очередь. Паку на это абсолютно всё равно. Он слышит голоса лишь через толстый слой воды, окруживший парня с ног до головы. Не важно займет ли кто-нибудь его очередь или чью-либо еще, главное что бы всё это поскорее закончилось. Чтобы закончилось абсолютно всё. Когда очередь всё же доходит до Сонхуна, он на ломанном английском пытается объяснить девушке что ему нужно, пока та не кивает ему в ответ и быстро пишет на бумажке сумму нужную к оплате. Безэмоционально посчитав деньги, Сонхун передаёт их девушке, желая поскорее перейти к мучающей его теме. — я хотел бы знать… — начинает он, — про вашего работника, Джейка… Где я могу найти Джейка? Девушка удивлено смотрит на Сонхуна при этом хмуря свои густые брови. — Джейк? Нет Джейка, я не знаю Джейка. — она отрицательно машет головой, уже готовясь принимать следующих на очереди. — вы уверены? он здесь, здесь работает — продолжает Сонхун не двигаясь с места. Девушка тяжело вздыхает обращаясь к сидящей рядом коллеге, что тоже обслуживала людей стоящих во второй очереди. Она пытается ей что-то объяснить, головой кивая на Сонхуна. Однако её коллега долго думать не любила, привстав со своего стула, она обратилась к Сонхуну: — мы не выдаём информацию о наших работниках. Пожалуйста не задерживайте очередь, вы мешаете нам работать — на чистом английском выдает она, после чего возвращается к работе. Сонхун извинившись забирает свой чек и стараясь никого не задеть покидает пределы ресепшена, уходя всё дальше от этого шумного места. Девушка просит секунду подождать пожилую пару, пока обращается к своей коллеге. — разве у нас работает какой-то Джейк? — а это важно? Мало ли кто и кем здесь работает. Мы в любом случае его не знаем. — пожимает плечами вторая девушка, не отводя взгляда от своего монитора. Да уж, наплыв людей сегодня в больнице бешеный. Туристический сезон только ухудшает положение, что мед персоналу приходится работать как с местными так и с иностранцами. Сонхун правда старается никого не задеть в этой суматохе, однако, люди видимо были другого мнения. Какой-то невысокий парень со всей силой задевает плечо Сонхуна даже не извинившись. Пака почему-то именно этот случай конкретно выводит из себя, но парень ожидаемо ничего не говорит. Сонхун медленно подходит ближе к мусорному ведру, куда улетел его чек и наклоняется чтобы его поднять. Однако, когда он уже поднимается чтобы уйти, его взгляд цепляется за болезненно знакомую вещь. Сонхун как в глупых мультиках для детей трёт силой свои прекрасные глазки, но даже когда мир приобретает чёткость, ничего не меняется. Золотой браслет некрасиво лежит прямо около мусорного бака, где уже собралось немало постороннего мусора. Видимо кто-то не докинул несчастную вещь. «кто-то» Что-то странное, темно-тягучее неприятно ноет в животе Сонхуна, так, что хочется воткнуть туда что-нибудь острое, такое глубокое, чтобы больше не чувствовать ничего. Потому что сейчас ему очень больно. Чертовски больно. И какие бы обещания Пак себе не давал, позорные слёзы на перегонки текут из его глаз. Уже наверное и не так важно, толкают ли его люди спешащие куда-то или что-то еще. Сонхун просто этого не чувствует. Ничего кроме своей внутренней боли. Прямо как тогда, перед бездушными одноклассниками, в проклятом школьном туалете. Он будто умер прямо здесь и сейчас. Но вспоминая школьные года и грязные кабинки с постоянно алыми пятнами, Пак предпочёл бы быть вновь избитым, чем… Он медленно двигается по направлению лифта, оставив браслет позади, где-то рядом со своей умершей душой и совсем скоро телом. Ему думается, что Джейк мог бы отвергнуть его не так… Жестоко. Но Шим конечно же в произошедшем не виноват. Сонхун даже не пытается его винить. Знает что не выйдет. Каждый человек безусловно был уникален и красив, но, полюбив Джейка, Сонхун эту красоту развидеть больше не смог. Как бы Паку в итоге не было больно и страшно, эта любовь заставила его видеть красоту. Дышать даже при таких условиях, где каждый день умирают люди. Наверное даже простого "я люблю тебя" не хватило бы для того, чтобы описать все чувства Сонхуна. Пак никогда не получал признаний в любви, но он прекрасно знает, что этих слов будет недостаточно. Он не спешит идя по коридору, отчего-то ему тяжело идти быстро, будто что-то тянет его назад. Верить в то, что Сонхуна вот-вот окликнет родной голос было слишком самонадеянно, поэтому он просто шёл своим умеренным ходом, позволяя глазам хоть немного просохнуть. И Пак наверное, за эти сэкономленные пять минут действительно привёл себя в порядок. Поджатые губы его матери по крайней мере никогда не были показателем чего-то. Женщина стоит уже одетая в более привычную, уличную одежду, собирая оставшиеся книги и провода Сонхуна в его же рюкзак. Неизвестно шло ли время одинаково в приделах палаты и за её границами. Сонхуну хотелось бы верить что да — одинаково, но увиденное заставляет его хорошенько задуматься. Не просидел ли он на обратном пути, случайно, еще пару десяток минут на лестнице, в ожидании чего-то. — второй раз за день подумала, что ты успел где-то умереть. Не очень то ты торопишься отсюда уходить. — Сонхун прикрывает глаза дабы избежать словесной перепалки. Он сегодня на нервах, а такой Сонхун к сожалению не нужен никому. (Он ненужен любым) Пак забирает свой рюкзак у женщины засовывая руку в самый большой отдел рюкзака, где хранятся снимки и медкарта матери. Убедившись что всё на месте, Сонхун кивает женщине и направляется к двери. Им еще нужно уладить дела на ресепшене, перед тем как точно покинуть это место. — bol şanslar yakışıklı, umarım daha görüşürüz — вдруг произносит их, уже бывшая, соседка по палате, вслед вышедшему из комнаты Сонхуну. — sen de hoşçakal — обращается она уже к госпоже Пак, что в своём грозном величии не стоящим ни гроша, только кивает неизвестно чему и вслед своему сыну тоже выходит из палаты. И одной лишь темной толстовке известно, какие скелеты хранятся в шкафу, в котором её аккуратно сложив, так и оставили. Отзываясь навсегда памятью об их первой встрече, эта вещь, пожалуй, должна находиться на своём законном месте - в больнице, где всё и началось.

***

12 августа 2022 год Неприятные звуки рвоты уже порядком поднадоели госпоже Пак Хиджин, что вечно безразличный взгляд становится каким-то хмурым и злым. Но даже это не останавливает соседку по палате от того, чтобы попросить о помощи. Делает она это, конечно, совсем неубедительно, причитая что-то на своем турецком. Но на мучения бедной женщины никто из персонала не отзывается, поэтому со вселенским недовольством на лице Пак Хиджин покидает палату в поисках блудной медсестры. Очень приятно конечно было не обнаружить никого ни в ординаторской, ни на ресепшене, будто вся эта больница вымерла за раз. Еще и Сонхун по традиции испарился куда-то из комнаты. Женщина прикрывает глаза нервно потирая их руками, только мигрени для полного счастья не хватало. По видимому, здесь больше ловить нечего, поэтому Хиджин направляется через основной коридор к отделению кардиологии, искать непутёвых работников, которые почему-то до сих пор не лишились своей работы. Будь такой бардак в Асане или в госпитале Сеульского национального, женщина уверена, что всех поголовно от туда уже вышвырнули бы, Хиджин бы сама этому поспособствовала. Но находясь в чужой стране, мать Сонхуна только и могла, что вздыхать и недовольно ходить по этим запутанным коридорам. Ресепшен кардиологии ничем внешне от других таких же островков не отличался. Подходя ближе, можно рассмотреть разбросанные по столу бумажки и чеки, которые будто бы уцелели после бомбёжки. Хмыкнув своим мыслям, Пак Хиджин стало быть наклоняется ближе к стойке, что бы обратиться к девушке, что кажется, сидит по ту сторону баррикады, однако, её нагло прерывает появившаяся из ниоткуда женщина. Она громко о чём-то кричит и даже обращается к самой Хиджин, но быстро смекнув, что женщина она не местная, переключается на девушку за стойкой, которая лениво, чуть ли не засыпая, пытается выяснить причину неприятного шума. Как оказалось, пожилая, невысокая женщина пытается вновь что-то объяснить, но из-за дрожжи в руках, видимо не может, поэтому произносит только имя, на которое даже притихшая Хиджин отзывается резким поворотом головы. Девушка вдруг покидает свою баррикаду, лихо обходя ждущую Хиджин и бежит куда-то в конец коридора, скорее всего к палатам. Пожилая турчанка тоже долго не задерживается, скрываясь где-то между палатами. Но на языке остается неприятный осадок. Джейк. Чуть ли не распевает женщина, возвращаясь обратно к себе в палату. Что такого плохого могло случиться с этим парнем, которого её сын так боготворил? Хиджин к сожалению не глухая, да и зрение её к удивлению не подводит. Она в своих догадках теряется не сразу, медленно заходя в палату, где соседка больше не задыхалась в болезненном приступе, а блудный сын в крайне поникшем состоянии сверлил стену напряженным взглядом. Это определённо оно — мелькнуло в голове женщины, когда она уже лёжа на постели смотрела на сгорбленную спину своего сына. — садись назад, — голос Сонхуна возвращает её обратно в реальность, в которой они уже садятся в такси покидая это проклятое место, в надежде, что навсегда. — сядь со мной — но Сонхун не спешит слушать свою мать садясь на переднее сиденье. Он показывает водителю название их отеля на телефоне и смиренно кивает, когда таксист говорит ему о каком-то времени, тыча пальцем на свои электронные часы. Пак тяжело вздыхает облокачиваясь на сиденье и цепляясь за мимолётное желание покурить. Обычно Сонхун никогда не испытывал особого пристрастия к курению, но, будь сейчас потрёпанная пачка под рукой, он бы наверное даже рискнул. За окном солнце не щадя никого обжигает своими лучами бедных пешеходов, ждущих желанный зелёный свет на перекрёстке. В сравнении со вчерашним днём, небо стало намного светлее, а солнце жгучее, и не намёка на вчерашний дождь. Почему-то бедные пешеходы четко отпечатались у Сонхуна на подкорке, вновь мешая думать о чём-либо другом. Незаметно для себя, парень начинает поочерёдно хрустеть костяшками пальцев, так же напряжённо смотря в окно. — перестань — строго слышится голос госпожи Пак. — люди иногда расстаются, это не повод впадать в депрессию — как всегда ядовито заканчивает она. Сонхун резко дёргается всем корпусом поворачиваясь к сидящей сзади матери. Его глаза широко расширены, а пульс скорее всего подскочил раза в два. — думаешь, твои слова облегчают ситуацию? — Пак решается только на наводящий вопрос, не больше. — кто сказал, что я хочу облегчить твои пустые страдания? — Хиджин достаёт из кармана забытый телефон, заряд которого оставляет желать лучшего. В салоне автомобиля наступает оглушающая тишина. Казалось каждый занят своим невидимым делом, не считая водителя. Он расслабленно едет по шоссе, докуривая свою сигарету. Странная идиллия, от которой по идее должно чувствоваться спокойствие. Пак всю свою короткую жизнь так и прожил. В абсолютной удушающей тишине. Но что-то всё равно неприятно скребётся внутри, задевает органы и выбивает весь воздух из лёгких. Сонхуну от чего-то его жизнь прямо сейчас кажется до ужаса комично-трагичной. — почему ты так не любишь меня, мама? — продолжайся дождь со вчерашнего дня, непременно ударила бы молния. Обычно такое происходило в старых клише фильмах, поэтому, собственно в тот день и было солнечно. Сонхун жмурится от яркого луча солнца, что после долгой тени за высотками, неожиданно бьёт парню в глаза. Хиджин же притихла что-то обдумывая в своей голове. Сонхун впервые назвал её мамой. С самого детства он никогда не позволял себе такого, за что дети на площадке всегда косо смотрели в его сторону. Хиджин застыла в немом шоке, осознавая, что в последний раз так плохо ей было в тот день… — Джейк он… — и так до бесконечности эта поездка выводит их всё больше на эмоции. Таксист поворачивает свою голову в сторону Сонхуна чтобы увидеть его выражение лица. Пусть он и не понимает сути разговора, но летающее в воздухе напряжение говорит за себя — день у этих клиентов выдался паршивым. Последний раз мазнув взглядом по профилю парня, сидящего в разгар жары в толстой кофте со странным вышитым сердечком, таксист возвращается к светофору, который до сих пор горел красным. Странные они какие-то - думается ему. — он ведь не рассказал тебе, да? — она смотрит аккурат Сонхуну в лицо. Брови его нахмуренны, но глаза не выражают ничего. Хиджин напрягается при виде такого Сонхуна. Они никогда не были близки, но она чувствует всё, что сейчас даже не отражается на его лице. Это было действительно больно, видеть его таким и знать, что это подействует на неё точно так же. Они испытывали одну и ту же боль, когда потеряли свою семью, вот только у Сонхуна всё еще оставалась его мама, а для Хиджин на тот момент умерли все до одного. Больница Мемориал представляет собой довольно большое, статное здание, но водитель такси только презрительно фыркает, в голове прикидывая, что даже ограбь он банк, на лечение в этом месте ему вряд ли хватит денег. Но этот солнечный день… Боже, как же он устал. Сейчас закончит смену и домой. Отсыпаться после тяжелого рабочего дня. — на самом деле я видела его, видела даже раньше тебя, в лаборатории, но вчера… — таксист резко сворачивает вправо, но на момент когда всех троих ослепили яркие фары огромного грузовика — было уже слишком поздно. Только одинокая сигарета успевает отлететь через окно, когда две большие фуры сталкиваясь друг с другом, сносят бедное авто за пределы дороги — куда-то где душа больше не мучается. Где от живого уже нет ничего. Говорят что в момент смерти вся жизнь пролетает перед глазами, но, ослепленные ярким светом глаза не видят абсолютно ничего. Лишь мысль о неизбежности маячит где-то в сознании ярко красным цветом. За эти доли секунд, Сонхун успевает только закрыть глаза и наверняка разбиться вдребезги. Но он бы всё равно принял свою судьбу, будь это возможным. Так, наверное, будет даже лучше. В эти дни навалилось слишком многое, и будет неправильным сказать, что Сонхун не задумывался об этом. Просто взять и потерять всё. Интересно, приобрёл бы он покой в этом случае? И была ли судьба так благосклонна к нему сегодня, позволив этому всё-таки случится? Сонхун очевидно, всё это время был очень слаб. Он не имел удивительно крепкой психики или железной выдержки. И от осознания того, что он всего лишь ничтожная точка во всём этом громадном механизме, самого Сонхуна размазывает даже хуже, нежели его физическое тело. Оказывается, есть что-то намного масштабнее и больнее, чем то, что мы переживаем каждый день. Сама жизнь. — Чонсон-а — доносится крик из коридора. Однако, никакого ответа не последовало. — Эй, Еще раз проигнорируешь мать и я поговорю с твоим отцом насчёт твоего повышения, Джей — в палату заходит невысокая женщина средних лет с тяжёлым подносом в руках. — чем ты тут вообще занимаешься? — она медленно садится на кровать, хмуро смотря на висящий телевизор. Очередные новости на турецком языке, которые ни она, ни её сын Джей не понимают. Но, в отличии от запыхавшейся женщины, Джей внимательно смотрит в телевизор чуть ли не моргая. — ты так и не нашла эту тележку, да мам? — Джей отрывается наконец от злосчастного телевизора и уверенным, непоколебимым взглядом смотрит на мать. Она всегда любила своего сына за его отвагу и упрямство. Как бы она не подшучивала над ним и не требовала бы большего, Джей всегда опережал её ожидания и делал всё в разы лучше предполагаемого. Мать очень гордилась им, и считала, что Джей — это образец настоящего мужчины. — да, отыскать эту женщину действительно сложно, сходи лучше ты, Чонсон — назвав сына его корейским именем, она передаёт ему свой поднос, а сама удобнее устраивается на жесткой кровати. Захватив поднос с остатками обеда, Джей в последний раз оборачивается к телевизору, где симпатичный парень объявляет следующую сенсацию на новостном канале. «в страшное ДТП на трассе около больницы Memorial попал легковой автомобиль и два грузовика. Предварительно сильно пострадали только пассажиры легкового автомобиля; двое погибших, скончавшихся на месте и один пострадавший в тяжелом состоянии экстренно доставлены в ближайшую больницу района Bakırköy. Личности жертв пока не установлены, новость дополняется…» Однако, в больнице и без этого дтп сегодня многолюдно. На одинокие каталки казалось бы никто и не смотрит. Кто-то громко кашляет в углу, а за поворотом в хирургию плачет удручённая женщина. Ничего не изменило баланс жизни: ни одна разбитая мечта и не сбывшаяся влюбленность, ни одна смерть. В любом случае, всё в этом сложном механизме идёт своим чередом. В Стамбуле всё так же шумно и как всегда негде припарковать машину. Тучи с каждым днем всё мрачнеют и мрачнеют, полевая серый город чистым холодным дождём. Приближается унылая осень, окончательно забирая улыбки с лиц прохожих. Но они тем не менее продолжают свой путь, мирно вышагивая кто куда. Стамбул будто большое сердце, качающее людей то туда то сюда, и ничто в мире не изменилось в тот субботний день, за исключением, разве что шокированного лица Чонсона, когда он в коридоре больницы столкнулся с пострадавшими того самого ДТП. Черный блокнот с неаккуратно написанными именами и датами смерти резво открывается, сталкиваясь с поверхностью стола и издавая хлопающий звук. В дверь кто-то неожиданно стучит, и этот звук оставляет за собой эхо сердечной боли, которую как и нездоровое биение сердца, ничем не остановить. Жизни обрываются так каждый день. Возможно их безжалостно сжигают люди или давят громадные автомобили, а возможно их забирает судьба. В регистратуре об этом никто особо не задумывается — наверное привыкли. За стенами больницы часто об этом не говорят — пока не привыкли. Поэтому грустно улыбнувшись, мы вдруг понимаем, что шестой этаж всего навсего пополняется новой, абсолютно трагичной историей, которой, к сожалению, никто уже не поделится. «Записывай» громко командует фельдшер, передавая мужчине в форме ручку.

13.08.22 15:23

Причина смерти:

Автомобильная авария: внутреннее кровоизлияние, травмы шейного отдела позвоночника.

13.08.22 15:23

Причина смерти:

Автомобильная авария: перелом рёбер, прокол лёгкого, многочисленные переломы костей нижней конечности.