Важен момент.

Под палящим июльским солнцем город плавился. Окна отражали пронзительные, яркие вспышки, небо, голубое, на нём едва заметно завис белый бархат перистых облаков. Нагретый асфальт, казалось, вот-вот изменит своё агрегатное состояние и весь город смоет: небоскрёбы, людей, животных и.. Раскаты грома перекрывают шум автомобилей, перекрикивают детей во дворе и рабочих на стройках. Тяжёлый свинец над Токио пришёл из далёких краёв, и сейчас вот-вот обрушится стихия. Но это ли волнует? — Ебало завали. — Сам рот закрой. — Пошёл нахуй. — На твой? Два ебаната шли по удивительно тихой, не считая их голосов, улице в спальном районе. Почему ебаната? Потому что одному из них буквально пара минут назад пришла на телефон смс – штормовое предупреждение. Но путь их вёл вовсе не в сторону спасительной крыши дома. Куда же? — Бля, эта залупа выглядит так, словно сейчас развалится и если мы туда залезем, то наши трупы будут отскребать от асфальта, – интонация, достойная премии по чистейшему, как мет одного химика из популярного сериала, похузима. Ханма щурит глаза, когда разглядывает заброшенное трёхэтажное здание, когда-то бывшее небольшим торговым центром в процессе стройки, а ныне ставшее замороженным проектом и детской площадкой для бомжей, торчков и просто подростков. — Тебе лишь бы придраться, – огрызается Дракен, приподнимая без тени брезгливости какую-то грязную тряпку, что закрывала щель в заборе. Добавляет, вдруг усмехнувшись: — Ещё скажи, что не нравится. Место как раз для тебя. — Арматура тоже создана для того, чтобы запихнуть тебе её в жопу, но почему-то она всё ещё не там, – рука с татуировкой тянется за пачкой сигарет, а взгляд янтарных глаз улавливает то, как Рюгуджи начинает хмуриться. Смешок. Потрёпанные временем ступеньки со сколотыми краями – они минут лестничный пролет. Один, второй. — Блять, – успевает выругаться Шуджи, когда между пальцев исчезает сигарета, ведь брюнета нагло прижали к холодному бетону, так резко, но далеко не неожиданно. Губы вице командира Тосвы жадно проникают к губам напротив, но ответ следует не сразу. Длинные пальцы цепляют подбородок, сжимают до боли. Со стороны Кена слышится рык, когда его нагло оттягивают, с ехидством заглядывая в тёмные, как дёготь, глаза. — Ты ничего не забыл, Кенчик? – тянет гласные, будто издеваясь, и светловолосый никак не может к этому привыкнуть, это раздражает до зубного скрежета, кажется, с этим полуфабрикатом он скоро себе всю эмаль в крошку сотрёт. И он выдыхает будто бы тяжело, смиряясь со своей участью. *** От оглушительного "СУ-У-У-УКА" птицы с ближайших к постройке деревьев дали по съебам раньше наступления холодов, а случайные прохожие вдруг вспомнили о своей принадлежности к официально религиозному народу и перекрестились, Тайджу бы за них порадовался. И стены треслись, и штукатурка сыпалась. — Че ты орешь, как девка в первый раз, ебланище, – точно чеширский кот, давит лыбу Ханма, стирая алую влагу за ухом сидящего напротив него парня, который выглядел надутой на весь мир псиной, которую отпиздил соседкой пёс. Он морщится, вон, даже складки на переносице появились. Именно туда целует его Шуджи, внезапно мягко, отчего Дракен смотрит волком, знает – это очередная манипуляция. Но тело знает, тело помнит, и оно расслабляется. А вот бывший член Вальхаллы лишь сижку курит, словно бы ничего не происходит, когда с ним проделывают ту же процедуру. — Видно? — Хуидно. Парные тату красовались не на виду, но сам факт их существования был тем, что держало в моменты, когда хотелось, скажем, разбить в мясо чужую морду и отправиться на зону, сигануть с крыши от какого-то невъебенного пиздеца, как когда умерла Эмма, или просто перестать быть. Быть рядом. Кен сидит, возится со специальной плёнкой, выторгованной у знакомого, специально для тату, но не успевает толком ничего сделать, как рука с таким знакомым символом, тянет за резинку его волос и расплетает косичку. — Так лучше, – хриплым шёпотом разрывает тишину. Тянется вперёд. За окном застучали капли дождя. Они запечатлели момент.