Мотив — любовь

      Управляющий сидел за своим рабочим столом, в то время, как Романовский стоял, оперевшись спиной на книжный шкаф и скрестив руки на груди. Они вместе сверлили взглядом музыкантов, устроившихся на диване напротив, словно детей, которые совершили какой-то проступок. Но дядя Стёпа не был персонажем стихотворения и, к сожалению, Савелий с Максимом давно не были детьми. Вдобавок подозревали их не за некую шалость, а в причастности к заказному убийству.       В кабинете молчали все. Трое присутствующих не решались обмолвиться словом потому, что ждали детектива. И действительно, сохранял тот тишину, поскольку собирался с мыслями. Ему было тяжко видеть перед собой любимого человека в качестве подозреваемого. — Полиция считает, что в чехле для виолончели могло поместиться орудие убийства. Пожалуйста, покажите ваши кейсы, — лаконично произнёс Степан строгим тоном.       В непонятках юноши стали открывать свои футляры. И реакция одного из музыкантов дала всё понять. — Что?.. Этого не может быть… Это не моё! Слышите?! Не моё! — кричал свирепый Максим.       Следователь подошёл к юноше и бесчувственно посмотрел на то, что вызвало у него такие эмоции. В чехле лежал пистолет, который являлся возможным орудием убийства Скобенева — определить это могла бы экспертиза.       Молодой человек достал из кармана носовой платок и через него взял оружие в руки, поместив его в заготовленный пакет для улик, который он достал из средней величины сумки через плечо.       В голове детектива сложился пазл — Максим, недовольный тем, что управляющий выплачивал ему мало денег, убил другого своего начальника из алчности, посчитав вознаграждение за голову председателя недостаточно крупным. — Вы будете находиться под стражей на время продолжения расследования. Сейчас за Вами приедет полиция, — холодно огласил Степан, вызвав на место своих коллег. — Неужели Вам неясно, что это не моё?! Как Вы можете быть хорошим детективом, если обвиняете не того?!       Гнев юноши и его реплики хлыстом били по душе Романовского и сейчас, и когда того увозили. Молодой человек подавленно наблюдал за тем, как полицейский бобик медленно удалялся из поля зрения. Несмотря на то, что Савелий оказался чист, всё равно было неприятно видеть человека, не готового смириться со своей участью.       Сава вышел из отеля последним. Обернувшись к нему, Стёпа лицезрел перед собой не пышущего уверенностью парня, а серьёзного, безэмоционального мужчину. Этот вид даже несколько пугал. — Савелий, всё в норме? — спросил следователь, потянувшись к руке музыканта, чтобы взять её в свою.       Но в ответил виолончелист промолчал и, что хуже, отдёрнул руку. Такой жест заставил сердце Стёпки пропустить удар. Происходящее говорило само за себя — всё было явно не в норме.       Почувствовав, как на нос упала первая капля дождя, детектив неловко отошёл от Савелия и сказал: — Ну, я пойду. Кажется, дождь начинается…       Молодой человек побежал под остановку с желанием не вымокнуть. Он ждал общественный транспорт, пребывая в раздумьях о том, что им было сделано не так. Мысли затруднялись вставшим в горле комом горечи и досады. — Я всё-таки обидел его тем, что подозревал. Он как и все не смог понять, что я всего лишь выполнял свою работу. Я не думал, что между нами с Савелием будет неприязнь на этой почве. Это.. просто ужасно. Наверное, с моим характером и работой вообще даже мечтать не стоит о том, чтобы быть в отношениях.       Приехав в полицию, Степан отнёс орудие убийства на экспертизу. Пуля идеально подходила под пистолет, когда её вернули в его магазин. Однако, что было выявлено ещё, так это отсутствие на нём отпечатков пальцев Максима. Тоже улика. И доказывающая отсутствие вины музыканта.       Молодой человек прошёл в сопряжённый к зданию полиции следственный изолятор, а точнее, в одно из его отделений, где велись допросы. По мере приближения к нему, детектив слышал, как на повышенных тонах отвечал на спокойные вопросы дознавателя подозреваемый.       Допрос начинался с выяснения факта, признаёт ли себя обвиняемый виновным в предъявленном обвинении. После этого ему предлагали дать показания по существу обвинения. От того, как ответит обвиняемый на поставленный вопрос о признании себя виновным, зависела последующая тактика допроса. — Повторю ещё раз, Вы хранили пистолет в футляре? — спросил штатный следователь уставшим голосом. — Ты чё, вообще русский не понимаешь? Я сказал, что вообще понятия не имею, как пистолет оказался у меня там! Как ты думаешь, виновный ли я?! — отвечал ему Максим.       Слушая ход их разговора через дверь, Степан понял, что допрашиватель находился ещё на этапе установления психологической связи с допрашиваемым. Музыкант был вне себя от злости, поэтому к нему сложно было найти подход. И мало того, что такое поведение не способствовало продвижению допроса, так ещё и увеличивало недоверие к Максиму.       Детектив вошёл в комнату, заставив мужчин замолчать и обратить на него внимание. — Он не убийца, отпустите его, — точно так же уставше проговорил Романовский, положив на стол несколько скреплённых листков с результатами экспертизы. — Я говорил! Можно было просто сразу поверить! — Мы всего лишь выполняли свою работу. Вместо препятствования мог бы оказать сотрудничество.       Макс только открыл рот, чтобы добавить ещё парочку громких по звуку слов, но строгий тон, которым сказал эту фразу детектив, заставил его воздержаться.       Из участка молодые люди вышли вместе. На улице во всю лил осенний дождь, пробирающий холодом до костей. — Простите меня. Просто я не хотел садиться в тюрьму ни за что. И в таком возрасте, — осторожно заговорил виолончелист. — Порядок. Мне и не с такой реакцией доводилось сталкиваться, — спокойно ответил Степан, глядя на своё отражение в тёмной луже. — Может, я не должен совать свой нос в расследование, но… За всем происходящим стоит Савелий? — Включи завтра новости — узнаешь.       Интонация частного следователя была безразличной, благодаря чему Максим смекнул, что был самый подходящий момент для того, чтобы пойти домой.       Поблагодарив и ещё раз извинившись перед Степаном, тот ушёл, оставляя его наедине со своими мыслями, которые вновь возвращались к Савелию.       Юноша продолжал стоять на месте, полностью прочувствовав на себе набирающий силу и холод дождь. На душе у него было также пакостно, какой была и нынешняя погода. В голове крутилось только одно слово: «Конец».       Он это понял ещё до того, как был вызван к управляющему в отель. Тот прервал своим звонком встречу, которая проходила в обговорённом скрытом месте — в офисе той же строительной компании северного района. В неблагополучной местности он мало кому был интересен, так как находился в подвале очередной одинаковой пятиэтажки.       Сразу же после окончания выступления председателя городского совета Савелия вызвали на ковёр. Уразов был в ярости. Настолько, что, когда говорил, плевался. — Что ты, блядь, вытворяешь, щенок? Ты профессиональный киллер или кто?! Как ты убивал своих предыдущих жертв?! Ты не получишь ни копейки, понял?!       Наёмник лишь молчал, даже не слыша того, как трепался его заказчик. Парень думал только о детективе. Прокручивал в голове варианты разговора с ним, в которых тот или кричал, или плакал, или в стенах комнаты для допросов бесстрастно выведывал необходимую для закрытия дела информацию.       Обманул, предал, злоупотреблял доверием — всё это Савелий сделал Стёпке во время отношений с ним. И по причине сокрытия своей настоящей личности под сомнение ставились чувства убийцы. А искренними ли они были по отношению к детективу? Или юноша и сам не заметил, как на поводу у той же жадности нагло воспользовался следователем?       Возвратил в реальность звонок с телефона Савелия. Он моментально принял его. Диалог длился не больше двадцати секунд, и по его окончании парень лишь угрюмо угукнул.       По-прежнему пропуская мимо ушей слова Уразова, Савелий покинул компанию и стал держать путь в отель.       После проверки в душе наёмника бушевала буря. Он предал ещё и своего знакомого ради того, чтобы выйти из воды сухим. Несправедливо осуждённый Максим, который вырывался из хватки полицейских, вызвал в Савелии съедающее всё тело чувство — чувство совести. Оно подпитывалось тем тёмным, плохим, что он сделал за всю жизнь, и смаковало каждое мгновение его провинности. Сильному не только физически, но и морально парню, который уже не помнил, когда в последний раз давал волю своим чувствам, хотелось разрыдаться на месте. Выплеснуть всё копившееся и, в последнее время, множащееся. Однако он крепко держался. Не позволил себе дать слабину перед Стёпой, поддержкой которого пользоваться в очередной раз было бы просто грязно и низко. Поэтому Савелий дал ему понять, что приближаться не стоило. Он знал, что детективу было больно видеть такое отношение в свою сторону от любимого человека, но ещё больнее для него было бы к этому любимому человеку продолжать приближаться. Так что, Савелий выбрал меньшее из двух зол. В этот раз.       Парень брёл под дождём туда, куда его вели ноги.       По пути домой Степан думал о том, каким глупым был всё это время. Не останавливали его от осуждения себя и блестяще закрытые предыдущие дела. Практика показывала обратное — преступник оказался умнее следователя. Тот использовал обыкновенный приём — находился под эгидой представителя закона. Это можно было бы назвать комменсализмом. И, если быть точнее, — квартиранством. Но то были взаимоотношения не в привычной красивой природе, а в жестоких каменных джунглях.       Несмотря на большую нелюбовь к себе, особенно после случившегося, Романовский не заливался слезами. Предпочтительнее ему было бы скрыть свои настоящие эмоции внутри, грубо говоря, «сглотнуть», как и всегда. Скрыть чувства за непроницаемой маской.       Самое ужасное, что может сделать любовь с детективом, — это заставить его думать сердцем, а не мозгом. Пелена любви застила ему глаза всё это время, не позволяя смотреть на вещи здраво. Из-за чего у следователя опускались руки, работать в данной сфере ему уже не хотелось.       Зайдя в подъезд, а затем и в лифт, молодой человек взглянул на своё ненавистное отражение. Янтарные глаза потускнели, потеряв прежнюю целеустремлённость и желание идти до конца.       Степан вышел на своём этаже, наблюдая сидящего возле его квартиры парня. Хоть и в темноте площадки, но он не мог сказать, что тот был ему незнаком. — Что ты здесь делаешь? — безучастно спросил детектив. — Мы можем поговорить? Я обещаю: потом уйду, — точно так же ответил убийца.       Молодые люди были эмоционально выжаты словно лимон. По этой причине первое время они сидели в гостиной на разных краях дивана в тишине, слушая приглушённые звуки дождя. Савелий понимал, что должен был начать говорить первым, но ещё приходил в себя, а Степан его в этом не торопил, теша себя мыслью, что тот рано или поздно должен был уйти, как бы долго здесь не планировал оставаться. — Прости меня, — произнёс Савелий.       И вновь тишина. Она была запятой перед началом новых слов. — Я виноват перед тобой, и просто не описать, насколько сильно. Ты можешь даже не думать о том, чтобы рассматривать мою просьбу о прощении.       На этот раз Савелий сказал больше. И вслед за непродолжительной паузой он уже окончательно вошёл в поток своей исповеди. — Я всё это время был подлым ублюдком и, с самого начала, твоего внимания я был просто-напросто не достоин. Совмещать любовь к тебе и выполнение заказов — моя фатальная ошибка. Я глупый, недалёкий, самоуверенный урод. Думал, что получится угнаться за двумя зайцами… Я слышал то, что говорил сегодня председатель. Мой случай гораздо отвратительнее его, но он тоже совершил ошибку и почти сразу же исправил её. С твоей помощью. Стёп, скажи, может, мне тоже ещё не поздно всё исправить?       Детектив встретился взглядом с преступником. В его глазах он прочитал мольбу. Искреннее желание изменить своё насущное положение дел. Хотя следователь и ясно видел в преступнике раскаяние, он не мог однозначно воспринять его слова. В горле встал болезненный ком страдания. — Савелий… Зачем? Для чего всё это было?       Перед ответом парень тяжело вздохнул и хмуро опустил голову. — Изначально мне хотелось разбогатеть, и для меня такой способ, возможно ты мне не поверишь, оказался самым лёгким. Затем, когда ты впутался в мою тёмную историю, мне хотелось отгородить тебя от этого. От злых людей, что могли нанести тебе вред. — Иными словами, мотив — любовь и желание защитить. Но… Сава, разве ты не такой же злой человек? Кто наделил тебя правом лишать жизни других людей?       Убийца промолчал. Правдивые слова следователя ножом пронзали сердце. Но Савелий терпел боль — поделом.       После молчания, которое, казалось, длилось вечно, Степан заговорил, возвращаясь к вопросу Савелия: — Смягчающим обстоятельством может выступить чистосердечное признание и оказание помощи следствию. Нам ещё нужно найти твоего заказчика, хотя логично будет предположить, что это новый начальник строительной компании, который перенял от Скобенева не только дела, но и претензии к Шарапову. Правда, в своём предположении я не до конца уверен. — Ты частично прав. Убить председателя хотел начальник компании. Настоящий начальник, а не подставной, которого показывали в новостях. — Вот, значит, как. И ты знаешь, где он скрывается? — Да. Могу назвать точный адрес. — Чудно. Сделаем всё в участке.       Савелий плавно пришёл в норму, и вместе с тем к нему вернулись эмоции; он как будто оттаял, поэтому по пути в полицию вместе со следователем и уже даже там он пытался разглядеть в нём то же самое «потепление». Степан в действительности потеплел, но вёл себя как-то задумчиво. Немудрено: он попал в сложнейшую в своей жизни ситуацию, такую, что переживания о поступлении в следственную школу показались лишь цветочками на её фоне.       В знакомой комнате для допросов Романовский изучал досье другого музыканта вместе с некогда саркастичным Зимайловым, прожигающим в подозреваемом дыру своим хмурым взглядом.       Соколов Савелий Романович за свою недолгую жизнь был привлечён к административной ответственности несколько раз за хулиганство, вандализм, воровство и драки. Как оказалось, на его совести, возможно, было ещё две жертвы, но эти дела закрыли за недостатком улик, доказывающих причастность юноши к смертям.       Первым было дело о мужчине из того же села, где раньше жил и Савелий. Один, он возвращался домой из близлежащего соседнего посёлка с более развитой инфраструктурой, где как всегда покупал алкоголь. Не дошёл. Мужчину нашли мёртвым в лесу, через который пролегал путь от посёлка до села. Вскрытие показало смерть по очевидной причине — состоянию здоровья. Однако односельчане говорили о том, что мужчину каким-то образом убили местные отморозки, в небольшую компанию которых входил и Савелий.       Вторым было дело о парне из городской области. Ежедневная интенсивная пробежка кончилась недельными поисками спортсмена. Его нашли в открытом поле мёртвым. То место, где он лежал, было истоптано поисковиками и не один раз, что указывало на следующее: парня туда явно подбросили. Судмедэксперт заключил — остановка сердца. Но у родителей парня были свои догадки, как и у ведущего расследование участкового. Молодой человек при жизни отличался своим взрывным характером. Кому-то в деревне он мог перейти дорогу, с кем-то повздорить. И осторожные люди заказали его убийство вместо того, чтобы самим марать руки. В течение семи дней поисков парня где-то держали и затем подкинули туда, где уже никто бы не подумал искать его вновь.       Степан читал досье Савелия, как книгу в жанре ужасов. Открывать новые подробности о том, в кого он совсем недавно был влюблён, по мере их прочтения, становилось тяжело. Детектив закрыл папку и положил её на стол, протянув чистый лист и ручку преступнику. — Пиши: я, Соколов Савелий Романович, даю признательные показания по факту совершения преступлений «незаконное хранение оружия», «убийство» и «планирование заказного убийства». Готов сотрудничать со следствием и предоставить всю информацию по данному делу. Также принимаю выведенный мне приговор. Дата, подпись.       Обвиняемый сделал всё в точности так, как говорил следователь. Затем тот взял лист и тоже поставил свою подпись. — Теперь ты должен помочь следствию, о чём и написал. Но этим с тобой уже займётся Георгий Аркадьевич, — произнёс Романовский, освобождая место для начальника полиции. — Постой. Можно поговорить с тобой наедине? — окликнул его Савелий.       Степан взглянул на него полными печали глазами. Былая задумчивость развеялась в один миг, больше ничего не скрывало настоящего состояния детектива. Он посмотрел на Зимайлова, ничего не говоря, тот и так всё понял.       Савелий вновь заговорил, когда из комнаты вышел начальник полиции. — Мы.. больше не вместе, полагаю. — А были ли мы вместе раньше, Сава? Я был с тобой в отношениях, а что ты? Ты просто мной пользовался. — Прости. Мне никогда и ничем не загладить перед тобой вину. Но я могу тебя заверить: я не начинал с тобой встречаться для собственной выгоды. Я искренне тебя любил и люблю сейчас. Всё портила моя.. работа. — Я не знаю, Савелий… Мне сложно всё это принять. Возможно, потребуется время. И я говорю не об одном дне. В комнате возникла тишина, протяжная и всепоглощающая. — Но я обещаю в любом случае дать ответ. И понравится тебе он или нет — это уже не моя проблема, — продолжил Романовский, вздохнув. — Жить в неведении — хуже тюрьмы. О том, что ты предложил, я и мечтать не мог в свете сложившихся событий, — ответил Савелий.       Степан только кивнул, поджав губы. Говорить было больше не о чем, по крайней мере, пока. Выходя из допросной, детектив очень надеялся на то, что фраза «время лечит» оправдает своё значение. За ним следом вошёл Зимайлов.       Савелий на остатках сил сообщил начальнику полиции всё, что тот спрашивал. Полковник был строг, но так как обвиняемый с лёгкостью шёл на сотрудничество, его неприязнь к нему не вышла за рамки.       Парня отвели за решётку в следственный изолятор, где в камере никого не было. Убийца лёг на кушетку и закрыл глаза согнутой рукой. Непроглядная тьма. Была в прошлом, есть сейчас, и будет в ближайшем будущем. Пожалуй, единственным лучом света в этом тёмном царстве был Стёпка. Путеводной звездой, которая должна была осветить дорогу заплутавшему Савелию.       Дома детектив свалился на кровать без сил лицом в подушку. Перевернувшись на спину, молодой человек посмотрел в потолок. Монотонный белый цвет. Пустота. На душе у следователя было такое же состояние. Но когда он начинал думать о любовнике-преступнике, становилось весьма неприятно — то была грусть вперемешку с досадой и даже отвращением. Как представителю закона ему было сложно осознать свою связь с человеком, против незаконной деятельности которого он боролся. В голове витал один единственный вопрос: «Что будет дальше?»       Но благодаря своей рассудительности, Степану было проще разобраться в противоречивой ситуации. Первостепенно следовало определить, остались ли к парню чувства. Несмотря на все сомнения, детектив определил — да, чувства остались.       Следующим шагом необходимо было понять исходы событий. — Если я отвергну его чувства, то нас ждёт несчастливая жизнь порознь друг от друга. Весьма печально, но, с моей стороны это относительно. В случае Савелия, его действительно не ждёт ничего, кроме пребывания в заключении в болезненном для него одиночестве. В моём же случае — или я буду также страдать, или я буду счастлив, начав жизнь с чистого листа. Но если возобновить отношения, то, возможно, нас ждёт эфемерное счастье рядом друг с другом, — рассуждал Романовский в мыслях. — Опыт Савелия чётко дал ему понять, что быть преступником — скользкая дорожка, так что, повторять свои ошибки он наверняка не станет. Перспектива жить с юношей, который захочет вновь заслужить моего доверия, кажется привлекательной. Но всё основано лишь на доводах, а не фактах. Я смотрю в будущее с надеждой, не используя настоящую, жестокую реальность за опору.       Молодой человек устало провёл рукой по лицу. Уснуть он не мог долго.       На следующее утро Степан проснулся рано. Должно было состояться слушание по делу об убийстве Скобенева и одного невинного, покушении на Шарапова. В процессе участвовал и ведущий расследование детектив.       Ему было тяжело отчитываться перед судьёй и присяжными. И причиной был не их внимательный, скорее, гнетущий взгляд, а виноватый взгляд Савелия. Следователь его улавливал и явственно ощущал, отчего некогда принятые решения начинали казаться бессмысленными.       Музыкант раскаивался и полностью признавал свою вину. Кто-то мог бы подумать, что это было для того, чтобы ещё больше смягчить себе наказание за совершённые бесчинства. Но Степан знал: его слова правдивые.       И на самом деле единственным присяжным для Савелия был детектив.       Приговором судьи стал весьма долгий срок. За преступления убийце нескольких человек полагалось бы пожизненное заключение, но он отделался длительными годами тюрьмы. Так или иначе, сколько бы времени не прошло, свобода ждала Савелия, а там, вместе с ней, — и Стёпа.       Одним весенним днём следователь отправился после непродолжительной работы в место, которое пополнило его немногочисленный список важных мест города. Человеком он и здесь был узнаваемым: как всегда, для кого-то в хорошем плане, для кого-то — в плохом.       Молодой человек присел напротив толстого стекла и взял телефонную трубку в руки. Напротив детектива сидел собеседник, который держал тот же самый аппарат, и мягко улыбался. — Привет, — коротко произнёс Савелий. Жизнь в колонии строгого режима не была насыщенной на события, да и юноша понимал, что навряд ли актуальной темой для разговора будет его однотипный распорядок дня. Парню гораздо приятнее было бы послушать детектива. — Здравствуй, — вымолвил Степан, опустив взгляд, когда встретился всё с тем же жизнеутверждающим настроем Савелия. Ни уныние северного района, ни гнёт тюрьмы не могли его сломить. И объяснение этому было лишь одно. — Я подумал над тем, что у нас сейчас происходит и кое-что решил… — Рассказывай. — Я никогда не смогу тебя просить. То, что случилось, весьма подорвало моё доверие к тебе. Но мне хочется думать, что ты исправишься. И я надеюсь, что всё ограничится одним шансом, который я тебе сейчас и даю. — Спасибо, Стёп. Ты знаешь: я не подведу. Тебя — ни за что в жизни.       Следователь кивнул головой несколько раз и натянул слабую улыбку, ему было ещё сложно смириться с принятыми решением и свыкнуться с мыслью, что пути назад уже нет. Впереди есть только чистое будущее, которое предстоит построить вместе со своим избранником.       Глупо было бы спросить: «Ты во мне сомневаешься?» Савелий знал, что от ответа на этот вопрос Стёпа постарался бы уклониться, и это означало бы короткое, до боли понятное, но не безосновательное «Да».       Меньшее, что хотел парень и без того в несладкой жизни, которую, впрочем, сделал такой он сам, — это быть на расстоянии от детектива. Дистанция, что тот сохранял из-за появившейся настороженности, неприятно отзывалась в душе Савелия. И именно поэтому он хотел вновь сблизиться со Степаном, что называлось «начать с чистого листа». Когда всё преступное осталось в прошлом, ему ничего не мешало это сделать. — Эй, — музыкант привлёк внимание следователя. Тот поднял взгляд на него и посмотрел с немым вопросом. — Всё будет хорошо, я уверен. Ты можешь сомневаться во мне сколько угодно. И для меня это лишь будет причиной ещё больше стараться добиваться тебя.       Детектив слегка улыбнулся. Он вновь кивнул головой, но в этот раз более уверенно. Каким бы плохим опыт молодого человека ни был, но он показывал одно: в совершённых деяниях Савелий действительно имел подоплёку заботы, своеобразной, но заботы. И это на толику заставляло Степана ему верить. — Ладно. Но помимо того, тебе нужно и постараться остаться в живых, пребывая здесь.       Заключённый усмехнулся. Колкая шутка от следователя его поразила, но приятно. Это было что-то новое. — Обязательно.       Молодые люди поговорили ещё недолго, пока не истекло время для встреч. Они попрощались друг с другом, и оба сразу после этого ждали следующего свидания.