Одна ночь в детском лагере

Шум детей, звон посуды и дружный хруст едой — всё, что можно услышать в столовой в детских учреждениях. А в детском лагере этого добра больше, чем в любом другом месте. Спасибо ещё, что сейчас ужин и конец дня, дети немного, но устали и ведут себя потише. Закончилась только первая неделя смены, а Фёдор уже успел проклясть триста раз себя, за то, что согласился на эту авантюру — поработать смену в роли вожатого. Конечно, парочка сотен проклятий так же пали на голову его друга и напарника — Осаму Дазая. Именно этот чёрт и предложил такой способ заработать: для студентов третьего курса без постоянной работы деньги неплохие, да и бесплатное проживание с хорошим питанием… Если, конечно, переваренные макароны с чем-то наподобие кошачьего корма считаются хорошим питанием. Но блин, попасть на отряд к детям восьми-десяти лет, это, конечно, полная жопа. Фёдор бы выразился покрепче, но при маленьких лучше не сквернословить. А Дазаю, кажется, даже нравится… Или же парень делает всё, чтобы достать своего друга. Вот и сейчас, медленно пережёвывая кусочек мяса из тарелки, шатен положил под столом свою руку на бедро Достоевского. За столом парни были не одни, с одной стороны к Дазаю тёрлась молоденькая девушка, явно положившая глаз на высокого кареглазого шатена, а с другой — брутального вида мужик, администратор лагеря, испепелял взглядом особо шумные столы. — Шестой отряд! Кто поел, относим тарелки и строимся по парам на улице! — громко крикнул Осаму, чуть поглаживая рукой чужую ногу, и наклонившись чуть ниже, шепнул на ухо парню: — надеюсь, ты не устал за сегодняшний день. Подгоняя зазевавшихся детей, помогая им построиться парами, Осаму повёл отряд в их корпус. Небольшой домик светло-голубого цвета встретил детей приглушённым светом и приятным запахом полевых цветов, которые все собирали вчера вечером. — Сегодня вечерней свечки не будет. Быстро все умываемся и по кроватям! — Осаму мог совмещать в своём голосе приторную ласку и громкий приказ, он мог одновременно успокоить заскучавшего по маме ребёнка и отчитать и наказать другого, который толкнул на зарядке подружку. Дети тянулись к нему больше, чем к Достоевскому, даже называли по-другому: один для них был Фёдором Михайловичем, строгим и суровым дядькой, у которого — кто знает? — наверняка под подушкой был топор, а другого за углом называли Папой Осаму. Достоевский тоже мог выдавить из себя что-то мягкое, теплое и нежное, и он даже никогда не кричал на ребят, но одного его холодного взгляда хватало, чтобы усмирить буйных непосед. Однажды девочка лет восьми расплакалась посреди ночи от кошмара, где она была наедине с Фёдором. Дазай тогда поднял её на руки и отнёс в вожатскую, посадил к себе на колени и полчаса рассказывал весёлые истории, пока Достоевский, натянув на лицо мягкую сонную улыбку, наливал девчушке тёплого ягодного чая. Как только малышка успокоилась и Осаму вернул её на законное место в кровати, они вместе с Фёдором ещё долго обсуждали произошедшее, а Осаму не упускал шанса подколоть друга, мол, хватит детей ему запугивать. А сейчас он сидел в холле, потягивая крепкий чёрный чай, и наблюдал за бегающими туда-сюда детишками. Достоевский отправился на небольшую планёрку, так что забота об укладывании спать лежала на плечах Дазая. Наконец, спустя полчаса, дети успокоились и разлеглись по комнатам. Время от времени слышался шёпот, всплески смеха, но стоило Осаму постучать в дверь, всё стихало. Правда, ненадолго, но всё же стихало. Через пару минут вернулся и Достоевский, зашёл в комнату вожатых, где они с Дазаем вместе жили, и плюхнулся на кровать, устало упершись головой в ладони. — За что мне это наказание, Дазай? Они хотят завтра сделать квест по территории лагеря. Мало того, что вечером дискотека, детей будет не успокоить, так ещё и собрать их надо! А послезавтра ёбаное представление, к которому тоже, блять, надо подготовить сценку. Спрашивается, когда этим заниматься? Их не организовать! Это стадо обезьян каких-то. Достоевский разошёлся не на шутку, постепенно переходя на шёпот. Всё же комнаты тут хорошей звукоизоляцией не славятся, а подавать мелким плохой пример не хотелось. — Придумаем что-нибудь. Я вообще-то тоже устаю, но не ною же! Вот и ты, хватит раскисать. Осаму, улыбнувшись по-кошачьи, подошёл ближе к парню и сел перед ним на колени, положив руки на бёдра. — Если всё совсем плохо, я могу скрасить твоё настроение. — Я буду благодарен. — Не благодарен, а должен, Федь. Спасибо в карман не положишь. — Ладно. Работай давай. Фёдор откинулся назад, на руки, давая Осаму доступ к своему паху. Они познакомились на первом курсе института, и спустя три курса стали не только близкими друзьями, но и партнёрами по сексу. В детском лагере тоже без бурных ночей не обходилось, за неделю они уже успели разок потрахаться в душе, и несколько раз друг другу отсасывали. А фраза Дазая «будешь должен», могла означать многое. Начиная с кофе или чая, которых Достоевский взял с собой чуть ли не целый чемодан, и заканчивая таким же минетом. Парни не боялись, что дети их услышат. Во-первых, они при желании могли быть очень тихи, а во-вторых, им просто было поебать. Дазай, выгнувшись в пояснице, потянулся к ширинке свободных светлых брюк и, легко с ней справившись, освободил немного вялый член Достоевского. Доведя его до твёрдого состояния движениями рукой вверх-вниз, Дазай облизнул сначала пересохшие губы, а затем, опустившись головой ниже, головку члена. Играясь кончиком языка с уретрой и обводя головку, он пока не собирался брать в рот большее, помогая себе рукой. Фёдор опустил руку на голову Дазая, не надавливая, но путаясь пальцами в итак непослушных каштановых прядях. — Я хочу большего сегодня, — отстранившись от члена, проговорил Дазай. Он перелез с пола на колени Достоевского, обнимая того за плечи и шею и грязно целуя, проникая в рот языком. Сразу же почувствовался вкус дорогого чая, который Фёдор в кружке-термосе всегда носил с собой и отпивал по глотку, и смешался с солёным привкусом предэякулята того же Фёдора. Увлекшись поцелуем, Осаму судорожно простонал в губы Доста, когда брюнет принял правила их игры и стянул с Дазая штаны, сразу же проникая внутрь фалангой пальца. Смазку парни не забыли взять с собой, так как знали, что без секса они не продержатся эти грёбаные три недели смены, а только на слюне быстро надоест и будет не так комфортно. Не прекращая сплетать воедино языки, Достоевский вытащил из-под подушки тюбик лубриканта и выдавил себе на пальцы достаточное количество. Один палец вошёл без препятствий, Дазай, привыкнув давно к роли пассива, сам начал насаживаться и помогать с разработкой. Вот уже два пальца растягивают колечко мышц и бархатные стенки изнутри, попеременно разводясь на манер ножниц и надавливая на простату. — Хватит… Давай уже войди, заебал томить. Дазай, приподнявшись, слез с влажных пальцев и встал в коленно-локтевую на кровати, посматривая нетерпеливым взглядом на Фёдора. Тот, не так торопясь, пристроился сзади и, достаточно смазав член и повторно — анал, вошёл сразу до конца, проезжаясь по комку нервов и выбивая из Осаму хриплый стон в подушку. Парни старались действовать в привычном для них темпе, резком и с какой-то стороны жёстком, но делать всё максимально тихо, чтобы не разбудить детей в соседних комнатах. — Ах… Давай чуть-чуть п.помедленнее! — прошептал Дазай, сжимаясь и сдавливая внутри чужой член. Фёдор остановился, положив руки на чужие ягодицы, и сжал их в пальцах до красных следов, пока Дазай, отдышавшись, начал насаживаться сам, настраивая нужный ему темп. Вскоре его принял и Фёдор, практически натягивая на свой член Осаму. Разгорячённые сексом парни не сразу услышали тихий стук в дверь. Как только Дазай расслышал детские всхлипы за дверью и ещё несколько сбивчивых ударов, он оттолкнул Достоевского ногами и натянул штаны, не успев толком застегнуть ширинку. Он накинул на Фёдора покрывало, и, поправляя на себе брюки, подошёл к двери. Достоевский что-то яростно прошептал о том, что он был на пределе и вот-вот кончил бы, но Дазай только отмахнулся и открыл дверь. — Привет, милая. Что случилось? Опускаясь перед девочкой на одно колено, Папа Осаму положил на её плечи руки и заглянул снизу вверх в заплаканные глаза. — Я… По маме скуча-а-аю… — хныкая, прошептала девчушка лет восьми перед тем, как упасть в объятия парня. — Ну-ну, тише. Всё хорошо, ты скоро уже увидишься с ней. Не плачь, пойдём. Поглаживая по голове и спине ребёнка, Осаму поднял лёгенькое тельце на руки и отправился в её комнату. Некоторые дети мирно спали, ворочаясь и обнимая одеяло, кто-то сонно потирал глаза, сидя на кровати, разбуженные плачем. Дазай уложил малышку на кровать и сел рядом, не прекращая поглаживать по голове. Девочка вцепилась в руку вожатого, словно тот сейчас испарится. Он лишь улыбнулся, оглядывая другие кровати и показывая ребятам жестом ложиться снова. Вскоре всхлипы затихли, а сжимавшие руку маленькие ладошки расслабились. Проведя по голове, Осаму заметил, что лицо девочки тоже расслабилось, а вокруг губ появились два еле заметных полукруга. Кошмар отпустил её, и значит, что Дазай может вернуться в свою вожатскую. — Что ты с ними так возишься? Отправь спать и дело с концом, — как только Дазай, войдя, закрыл за собой дверь, зашипел на него Фёдор. — Мне из-за этого твой недотрах терпеть весь вечер? — улыбнувшись, подошёл ближе Осаму. — Мог бы и подрочить в салфеточку, пока я её успокаивал. — Нет уж, из-за тебя я не смог нормально кончить, значит ты и закончи дело. Весь интерес пропадает. Фёдор, казалось, потерял всё настроение внезапным вмешательством ребёнка и испорченному сексу. Дазай, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос, вновь опустился на колени перед сидящим Достоевским и откинул одеяло, которым парень прикрывал стояк со стекающей естественной смазкой и лубрикантом. — С другой стороны, если бы она вошла и застала нас врасплох, было бы лучше? — вопрос был риторическим, Дазай, мокрыми поцелуями слизывая блестящую в отблеске луны за окном жидкость, взял головку в рот, посасывая и обводя языком. Сейчас, словно извиняясь перед Фёдором, парень не стал помогать себе руками, а полностью работал ртом, расслабляя горло и заглатывая до конца. Осаму начал двигаться, опускаясь полностью и задерживаясь там. Фёдор любил горловой, и Дазай его делал превосходно. Короткие тёмные волосы на лобке неприятно щекотали нос, но обоим на это было плевать. Достоевский, понимая, что ещё миг стимуляции, и он кончит, надавил на голову Дазая и с судорожным выдохом излился тому в горло. Липкая, вязкая солоноватая жидкость заполнила рот Осаму. Шатен отстранился, выпуская изо рта каплю, и, дождавшись внимания парня, громко проглотил наполняющее его рта. — Чёрт, Дазай, ты слишком сексуален. Было бы настроение и силы, взял бы тебя ещё раз. — А о моём возбуждении ты совсем забыл? Я так-то тоже из-за девочки со стояком остался, — немного обиженно произнёс парень. — Уж прости, на минет я сейчас не способен. Руками сойдёт? — Давай уж хоть как-то… Дазай лёг на свою кровать, закрывая глаза, и Фёдор перебрался со своей к нему, устраиваясь в ногах. Аккуратно работая руками, Фёдор старался доставить максимально возможное удовольствие. Конечно, так, как Осаму справлялся с отсосом, Дост руками сделать не сможет, но доставить приятные ощущения — вполне. С тихим стоном излив возбуждение, Дазай приоткрыл глаза, чтобы увидеть, что будет делать парень. Достоевский, ухмыльнувшись, провёл языком по своей руке, слизывая сперму. — Ах… Спасибо, это было неплохо. А теперь с тебя массаж, у меня ужасно сводит поясница, — перевернулся на живот Дазай и вновь прикрыл глаза. Брюнет, стерев салфеткой с руки семя, вздохнул и приступил к массированию чужой спины. Завтра новый день, и парням нужен хороший отдых и расслабление тела, чтобы не срываться на свой отряд.