***
— Ваше Сиятельство, как и просили планы Смоленска и ближайших посёлков. — адъютанта я славного нашёл — толковый. Признаться особо не рассчитывал, что найдутся нужные карты, а он нашёл, да ещё и быстро. — Благодарю. — на этом я жестом указал оставить меня одного. Кто-нибудь поспорил бы со мной, что несколько умов лучше одного, но мне так хотелось отдохнуть от всех. Долгожданные двадцать минут на своих двоих. Рано радовался, карты северные. Ничего толком не разобрать, особенно ландшафт. Получилось отметить выгодные позиции, опираясь на Днепр. Ненадёжно. Но лучше так, чем с ничем прийти. Лишь бы он не зазнавался… Изменился ли он? Судя по слухам, нет… Прескверно. Чувство словно я уже думал об этом ранее. Правда теряю рассудок помаленьку? Катастрофа! Как один человек может сводить с ума другого, даже не находясь рядом?! Проклятье не иначе! Но… но я не могу совладать с собой, не могу перестать мечтать о нём. Пора прекращать. Собрались и продолжали путь. Думаю, армии хватило времени. Вскочив на единственно верное мне существо — воронова коня, отдал приказ продолжить путь. Солдаты на удивление беспрекословно двинулись. Хотя что это я? Я всё-таки их командующий, вот ещё чтобы армия меня не слушала! Ох, хитёр же оказался светлый Император, меня в дурном свете выставить, так ещё и не официально, будто я узурпатор. Куда ему светлейшему Александру знать, на что он обрёк верноподданного своего. Надеюсь, погибнуть в ближайшем бою…***
Эх, Смоленск, прекрасный город! Жаль даже, что при таких обстоятельствах здесь. Рано! Рано думать о другом. Надобно скорее найти Петра Ивановича и разрешить некоторые вопросы, но отчего не видать его нигде. Начинает раздражать! Договорились же. Тем более не время показывать свой нрав, о чём он вообще думает?! Ох, зря, зря вспомнил про несносного грузина. Появился непонятно откуда, чуть ли не из земли вырос. У меня дух перехватило и дальше все как в тумане… — Михаил Богданович, выглядите растерянно. — от него так и разило презрением. Последняя надежда на понимание рассыпалась. А чего я ждал? — И вам, Пётр Иванович, добрый день… — Боже, надеюсь, что сейчас уже день, иначе я готов сквозь землю провалится. Лишь бы за полоумного не принял… Ещё как-то мерзко вышло — я спешился, надеясь, что он повторит за мной, но нет, командующий второй армии возвышался над мной. Лошадь его агрессивно настроена, вторя своему хозяину, который явно готов бросить на меня львом как на свою жертву. — Я думаю, вы знаете, что нам сложно рассудить старшинство… Что ж в списке я выше вас, баГ раньше, как ни как, — Багратион на своём ломаном русском ярко выделил, похоже, свою любимую букву г. Какой же он гордец! — Я могу претендовать на должность главнокомандующего, но… — что за цирк решил разыграть этот грузин?! Я мало помалу закипал. Пусты мои надежды, что он мог повзрослеть! — Но, дорогой Михаил Богданович, я уступают вам. — Что?! — шокированный я необдуманно воскликнул. Да, таит мой лёд при нём. — Не подведите хоть в этот раз. — Багратион, игнорируя все нормы приличия просто ускакал прочь, оставляя меня теряться в догадках. Почему он так поступил? Хвала Алексею, что смог вывести меня из некого транса — колдун этот Багратион, ей богу! В немного подавленном состоянии я направился во временный штаб. Как ни крути, а командовать мне. Командовать им… Бред! По нему же видно, как ему противно и говорить со мной, да что там, смотреть в мою сторону отвратно! Да в самом деле что со мной творится?! Почему без устали думаю только о нём?! Правда пора в отставку. Ох, впереди ещё собрание, где должен объявиться Пётр, главное там не опростоволоситься при других офицерах. Дальше события стали развиваться стремительно. Пришлось дать несколько боёв у Смоленска. Французы слишком близко подобрались. Считаю все свои приказы максимально правильными и рациональными, но нет! Багратиону мало, он стал открыто критиковать мои методы, говорит всякую чушь про меня будто не способен руководить армией. Ладно мне это всё в лицо расписывать поминутно, где я не прав (по его мнению), так нет же надо устраивать спектакли при солдатах, чтобы точно все услышали! Как же он невыносим! Я пытался с ним беседовать в спокойной обстановке, но он бешеным псом бросался на меня с оскорблениями. — Жалкий немчушка, проваливай обратно к себе, не губи Матушку Россию! — какой же у него акцент, невозможно слушать! Это он ещё меня не русским называет. Не важно какая кровь, а важно то, что в душе. Я всем сердцем люблю Россию и как же больно слышать обвинения в предательстве… — Успокойтесь, пожалуйста… — устал я, он вытягивает из меня жизненную энергию. Просто ужас. — И не подумаю слушаться немца-шменца! — скривился весь, сморщился, но его красота никуда не делась. Меня это поразило! Кавказцев я видал, но он-то другой… — Послушайте, я восхищаюсь вами! О, и не смотрите так, это правда. Я был бы признателен, если вы поумерили бы свой пыл. Я ни в коем случае не хочу вас оскорбить! Вы, Пётр Иванович, такой смелый, я и в подмётки вам не гожусь. Ваша храбрость ещё в войне с шведами была мной оценена! Вы и представить себе не можете как я счастлив находиться рядом с вами, рядом с Великим Багратионом! — Багратион так и расплылся в моих похвалах, лицо смягчилось и озорные огоньки заиграла в темнючих глазах. Как будто он только этого и ждал. Я мог ещё долго одаривать его красивыми эпитетами и льстить, но в нём просыпалось нечто опасное — по глазам заметил. Ощущение, что я привлёк опасного зверя к своей персоне. Мне и так хватало его нападок, но тут что-то явно хуже намечается. Страх перед неизвестностью окутал мой разум. Мозг кричал беги от него, но я мотыльком летел на огонь, который непременно загубит. После того дня я льстил его самолюбию и уступал ему в разных случаях против собственного своего удостоверения, дабы произвести с большим успехом важнейшие предприятия. Долго мы не пробыли в Смоленске. Приехал новый уже назначенный самим императором главнокомандующий — Кутузов. Солдаты ликовали, для многих Михаил Илларионович был примером. Им поистине восхищались. Он то нас с Багратионом быстро приструнил, хотя и досадно было — мне лично, не знаю как Петру… Но понять могу, и дураку ясно было ещё чуть-чуть и меня бы растерзала бы родная армия. О, как же я удивился, когда Кутузов приказал дальше отступать в сторону Москвы, хотя знал ведь в ином случае у нас нет шансов, французов слишком много. Армия кое как расстроенная послушалась. Не предполагал такой низости! Многое могу стерпеть, но пользоваться моим шатким авторитетом в армии, точнее дурной славой — верх цинизма! Михаил Илларионович безусловно талантливый полководец, но человечности иногда не хватает. Выставил меня отступником на собрание, первым причём спросил, что же я могу предложить, а потом с наигранной досадой согласился со мной, так-то и так-то надо отступать. А грузин тихо в тени смеялся над до мной, но глаза его страшно горели (то-ли от свеч блеск, то-ли готовит для меня недоброе что-то…) Не подумайте, что я малодушен или слаб, хотя выходит, что так, но я не могу больше так! Невыносимо, просто невыносимо жить каждый день в ненависти соотечественников, в довесок ещё несносный Пётр со своими непонятными интригами (вот от кого, а от него не ожидал их, считал его прямолинейным во всём). Решено, погибну на поле боя! Абсолютно точно так и поступлю и никто мне не помешает. Ха, как пафосно я стал мыслить, не я ли днями ранее назвал себя ничтожеством и унижался, с чего тогда моя смерть должна стать трагедией? Приближались к селу, которое указал Кутузов. Моё предложение отвергли, оставили самую выгодную позицию далеко позади и ради чего? Непонятного села без благоприятной местности, река есть и на том спасибо. Хотя здесь не обошлось без личных амбиций Михаила Илларионовича. Багратион держался удивительно отстраненно, избегая разговоров, неужели изменился? Но с чего бы это? Снова я крайний, но зато хоть у реки. Бородино оказалось небольшим, милым местечком, жаль скоро оно таковым перестанет быть. Слева был Багратион, ему досталось ответственное задание — устроить флеши за кратчайшие сроки. С учётом, что его часть армии значительно меньше моей, возникает вопрос: почему не я? Радует, что я в ближайшее время не увижу его, да и нас разделяет Кутузов с Раевским. Вот вроде рад, но в тоже время чувствую опустошённость. Может быстро навестить льва нашего? Наконец выдалась возможность отправиться на левый фланг под предлогом осмотра готовности армии — безусловно важное дело, потому мне не смогли отказать. Мне же очевидно нужен один единственный человек, самому смешно стало от своего мотива. Гнал я коня безжалостно — время по чем зря тратить нельзя было. Растерянные лица встречались мне на пути, а я, мне кажется, впервые за долгое время почувствовал себя живым. Давно я так лихо не скакал, попутный ветер подстёгивал двигаться быстрее. Сердце от чего безумно колотилось. Не понимаю, когда я стал таким сентиментальным… Это уже признак старости? Начали виднеться флеши — несколько углов успели поставить, что не может не радовать. Но чем ближе я подъезжал, тем больше я видел проблем. Боюсь, французы не глупы и давно разведка доложила Наполеону о слабости этого фланга. Значит со стопроцентной вероятностью сюда бросят внушительные силы, возможно и не основные, но для наших это будет фатальная битва. Печальный расклад… Скорее бы найти его. Пётр, ну куда же ты мог запропаститься? Меня заметил его адъютант, всё-таки появление командующего другой стороны армии здесь не могло быть незамеченным, он подошёл и без лишних приветствий перешёл к делу: — Михаил Богданович, зачем пожаловали? — пренебрежительный тон как-то сразу остудил мой пыл и от былой решимости осталась хрупкая оболочка сдержанности. Может не стоит спрашивать про Багратиона?.. — Мне был поручен осмотр армии. И почему я должен отчитываться вам? — я изобразил страшное возмущение, хотя страшно хотелось сбежать… Да, видно правы все я предатель и трус. — Отведите сейчас же к Петру Ивановичу, у меня к нему срочный разговор! — Что же, следуйте за мной. — развернувшись ко мне спиной, мужчина заметно напрягся, похоже опасаясь ножа в спину от меня, и направился в сторону неподалёку стоящей халупки. Так обидно мне ещё не было. Адъютант зашёл в дом предупредить Багратиона, а я пока привязал коня и осмотрелся — место всё же ужасное для встречи с французами. Их артиллерия сильна и тут у неё преимущества. — Проходите. — меня «любезно» пригласили пройти, во взгляде читалось отвращение. Хорошо, что не знаю имени его адъютанта, а то ненароком проклял бы. Снаружи постройка не внушала доверия, но вот внутри оказалась даже уютной. Посередине по всем канонам стоял стол, рядом две лавки, пара окон и ковёр на стене, а под ним было поставлено что-то на подобие кровати — вот и всё в принципе, хотя я про печь забыл, она небольшая, зато есть. В чём же уют? — многие могли бы подумать, но для меня его создавал человек проживавший здесь временно. Багратион сидел, опираясь локтями о стол и закрывая ладонями лицо. Мне показалось, что он был более растрёпан чем раньше, хотя он, я знал это, не терпит в себе небрежности. Лев русской армии в одно мгновение для меня сделался потерянным котёнком. Он соизволил взглянуть на меня, глаза его печальны и красны, я испугался — не болен ли он? — У вас вроде был срочный разговор. — равнодушно, без издёвки, смешка или упрёка сказал он. Сердце сжалось в комок. — Да, был. Но прежде хотел бы справиться о вашем самочувствие. Выглядите неважно… — я старался поддержать формальный тон и держать дистанцию, но похоже мой план трещал по швам. — Я в полном порядке! — крикнул Пётр, а потом сам ужаснулся. Потупив взгляд и сжав кулаки, он начал извиняться, причём за всё. Я растерялся окончательно — не понимал, как реагировать. Происходящие далее я не в силах объяснить. Я думал в этой жизни все повидал, все пережил. Как же я ошибался! Пётр Иванович вскочил и стал метаться из угла в угол, постоянно что-то бормоча и косо поглядывая на меня. Разобрать что он говорил было невозможно по двум причинам: жуткий акцент и очень тихо. Но тут он резко остановился около меня, меньше чем в метре. Меня это несколько смутило… Багратион просто стоял и разглядывал меня, иногда шевеля губами, собираясь что-то сказать, но не решаясь. Мы могли так долго простоять. Два упёртых, старых идиота. Моя выдержка первой дала слабину — я непроизвольно взял его за руку. Он оторопел, медленно переводя взгляд на переплетённые пальцы, мне даже привиделось, что у него уши покраснели… Я хотел было отпустить его руку и попытаться как-нибудь оправдаться, но Пётр остановил меня: — Не знаю как, но вы невероятно вовремя решили явится. Нам следует кое-что прояснить. — он явно сомневался, я же боялся и шелохнутся. — Я пытался в своей ненависти скрыть… Думал, упрекая и смеясь, создам пропасть, между нами, но вышло, наоборот. — наконец он посмотрел мне в глаза. Непонятно что он хотел увидеть в зеркале души, ведь я за пару лет потерял себя. Повисло неловкое молчание, а вслед за ним хотелось и мне повеситься — страшно переживал, слова совсем вылетели из головы, да и боялся всё испортить. Мне просто было приятно быть рядом с ним, но ему этого видать было мало. — Вы так и будете молчать?! Я тут вам сердце открыл! А вы что? Струсили? — после этого возмущения он резко отшатнулся с испугом поглядывая на меня: — Только не говорите, что вы не испытывали того же самого… Я же не мог так ошибиться? Молчите! Мне нужно вернуться к армии! — впервые вижу его таким — пытающимся убежать от проблемы. Раз он просил молчать, так я и поступил. Перекрыл ему единственный выход для отступления. Он что-то пытался мне объяснить, мол уработался и забудьте все что здесь слышали, но я, не обращая внимания на эти жалкие попытки притянул его к себе. Мимолётное прикосновение к его губам — еле удержался не впиться в него со всей накопившейся страстью за столь долгое время, но в итоге заключил в объятия. Пётр не сопротивлялся, удивительно даже. Обмяк у меня просто и всё, пришлось удерживать его на ногах. — И что это было? — недовольно пробурчал Багратион, приходя в себя и стоя уже самостоятельно. — Слова важны, но не стоит обманываться их красотой, они безжалостно воруют заключённые в них чувства. Посчитал, поступки более красноречивы. — Ну какой же вы словоблуд! — Боже, вот они южные крови! Закипает моментально… — Вы сводите меня с ума… — Извольте изъяснятся точнее. — чего он добивается? Чтобы я сказал эту избитую фразу? Не на того напал! — Вы симпатизируете мне. — можно сказать, я играл с огнём, ведь Багратион, как ни странно, багровел. — Издеваетесь?! Это вы мне мстите, да? — Нет, просто кто-то очень придирчив к словам. Я же доходчиво… — Я хочу слышать это! — пора заканчивать изводить его, а то добром это не кончится. — Вы мне нравитесь. Я долго размышлял над этим. Поначалу думал я восхищаюсь вами как полководцем, но нет. Вы привлекаете меня как человек. Так позвольте же любить вас! Вы властны над моим сердцем, ровно также, как и я над вашим. — Спасибо, теперь я спокоен. Жаль времени мало, нам следует вернуться к солдатам. Тем более вы не закончили смотр армии. Я кивнул в знак согласия со всеми его словами. Не теряя времени, мы направились к флешам, благо Георг, наконец-таки я узнал имя адъютанта, сообщил, что мы всего двадцать минут переговаривались. Мне же показалось, что мы провели в той лачуге пару часов. Интересная штука — время. Армия радостно приветствовала своего любимца, он в свою очередь отдавал новые распоряжения. Но мне всё хотелось сказать свое замечание, а возможности не находилось — то один офицер, то другой, то кто-то ещё постоянно оказывался рядом с командующим. Спустя минут двадцать пять Пётр сам меня спросил, что я думаю о готовности армии. Я без увиливаний ответил, как есть: — Это не флеши, а плеши самые настоящие! — Георгий с выпученными глазами посмотрел на меня, ожидая реакции командира. Багратион горько усмехнулся. — Вы правы, но мы еле успеваем. Иногда там, — он указал на пригорок вдали, — аккуратно рыскают лягушатники, думают их не замечают. Я понимаю, в численности мы уступаем. — Так просите главнокомандующего! Просите прислать вам подкрепление! — недолго думая, я заявил. Смутился потом страшно. Ранее я старался не проявлять эмоций при солдатах. — Думаете? — Да! Я могу за вас просить, если вам так угодно, как раз мне придётся доложить о нашей готовности. — Был бы признателен, времени в обрез. — Хорошо. Так как вряд ли мы сможем увидеться в ближайшие дни, то прошу, не подставляйтесь лишний раз. Хотелось бы видеть вас живым! — мне в этот момент привели моего коня, а то совсем я голову потерял так и оставил его у той халупы, поэтому изначально нравоучительную и т.д. фразу я, пыхтя, неуклюже произнёс. — Сами смотрите, да с коня не упадите! За меня не переживайте. — Багратион пребывал в хорошем расположение духа, удивительно, что при таких обстоятельствах он мог улыбаться. Возможно, конечно, он так скрывает тревогу, но тут я уже не знаю. На обратном пути задумался: не зря ли я выбрал ту формулировку для прощания? Звучит так, будто я только накликал беду… Вот ещё не хватало суеверным и нервным стать! Странный я человек всё-таки. Вот даже нашёл ради кого жить стоит, а желание умереть так и осталось, видать вечный позор и клеймо предателя для меня страшнее страданий любимого. Ужасный и поганый я человек. Могу ли я звать себя великим существом — человеком? Наверное, я понял прилипшее ко мне прозвище. Много слов, а дела ноль. Я вот всё думаю и думаю о смерти, но попыток так и не предпринял, да и в последний момент начинаю опасаться за свою единственную, дарованную Господом жизнь. Да какие к черту сейчас размышления о смысле жизни! Я стою уже пять минут перед главным штабом. Кутузов небось ждёт, а может надеяться, что я помер где-нибудь. Помни: долг превыше всего! И пора уже зайти и о всём доложить. Благо внутри оказались Кутузов, Раевский и Тучков — не так уж и много презрительных взглядов, хотя первого стоило вычеркнуть из мысленного списка в виде исключения, так как он просто не хотел подставляться и идти против мнения всех, репутация ему ещё важна, могу его понять. Так вот я явился в момент бурного обсуждения позиции Раевского — земляные укрепления. Курганная высота по их предположениям могла стать важной целью французов, с чем я согласен. Укрепления должны были послужить защитой для батареи всего лишь из восемнадцати орудий. — О, Михаил Богданович, ну же рассказывайте! Не зря же время теряли. — Кутузов, я думаю, сразу хотел меня расспросить, но Николай Николаевич постоянно возвращал его внимание на себя. — Левый фланг слишком малочислен! Это дыра в нашей армии. Усильте его, прошу! — лишь бы я не слишком взволновано выглядел, ещё подумают, чего лишнего. — Эка вы впечатлительны, — честно признаться, не понял к чему мне он это сказал. — Посмотрим-ка кого можно отправить… — Михаил Илларионович, я тогда пойду? — Раевский, получив одобрение главнокомандующего, ретировался. — Николай Алексеевич, третий пехотный корпус передадите Багратиону? — Разумеется. — не мешкая, ответил Тучков. — Замечательно. А вы, Михаил Богданович, возвращается на свои позиции. Как ни как на вас берег Колочи. — и снова я его не понял, точнее сарказм это или серьёзно. — Вас понял. — задерживаться я не собирался, потому покинул штаб. Как я и предполагал, времени не осталось. На следующее же утро французы напали. Мощный артиллерийский обстрел левого фланга вполне логично оказался обманным маневром. В это время был атакован егерский полк, стоявший перед моей позиций в самом селе. Им пришлось отступать, переходя Колочу, где ждали мои полки. Французы, ободрённые захватом Бородина, перешли вслед за полком Бистрома на другой берег, но тут уже больше было нас. Мы оборонялись на славу, чего нельзя было сказать о левом фланге. Мне иногда, по возможности, докладывали о событиях там, я старался не показывать явного волнения. Нельзя было допустить падения морального духа. Да, несмотря на то что меня не сильно жаловали, но всё-таки солдаты полагались на меня, а я на них. За себя страха нет, я в самой гуще событий, а меня будто высшие силы берегут. Снаряды разрывались рядом, коня это пугало, и я еле удерживался на нём. Вокруг меня на земле уже валялись убитые, ползли раненые, а я до сих пор без единого ранения, да что там без царапин. Заметив отступление противника, я приказал тоже чуть отступить, переформироваться и отнести нуждающихся в медчасть. Осматривая последствия удара, я встречал на себе неоднозначные взгляды. Я не мог понять: это тоже самое презрение, что давно преследовало меня, или уважение, но с чего бы? Мои прогнозы не оправдались — потерь у нас не так много, казалось бы, не всё и плохо, но Алексей нарушил мою мимолетную радость. Сообщили о потере южной флеши, ожесточённой битве, где Багратион львом сражался, будучи сильно раненым в голень, но им пришлось отступить за Семеновский ручей. Из-за потери крови Пётр свалился с лошади и его быстро вынес с поля боя офицер, вроде, Олсуфьев. Последнее, что было известно о нём — он был доставлен в главный временный госпиталь в самом тылу. Меня очень напугали слова о кровопотери. Я импульсивно собрался мчать к Петру, временно оставив командование и принятие экстренных решений на ближайших доверенных лиц, например, Бистрому, рассчитав, что скорее всего есть время в несколько часов. Буквально долетев до нужного места, я без особых усилий нашёл палатку по доносившимся оттуда возмущённым выкрикам, в которой Багратион по идее должен был лежать. По факту, зайдя внутрь, я обнаружил Петра, пытавшегося уйти, а несколько докторов пытались вернуть его в постель, аргументируя это тем, что сейчас он под адреналином пройдет пару метров и снова рухнет. Первым меня заметил врач и попросил помочь. Да, не перестаю поражаться насколько Пётр похож на льва. — Чего стоите, отцепите их от меня! — Багратион вырывался из, как ему казалось, бесполезных и тупоголовых врачей. — Пётр Иванович, давайте благоразумно кое-что обсудим. А вы все выйдите вон! — окружающие не ожидали такого от меня и просто стояли в ступоре, но потом всё же вышли. Не совсем все, тот, что ранее просил меня помочь остался стоять и решительно смотрел на меня. — Почему вы всё ещё здесь? — Позвольте я новую повязку налажу, а то эта вся в крови. — он спокойно указал на ногу Багратиона, который похоже почувствовав слабость сел на койку. Я кивнул. Ждать долго не пришлось, да и Пётр успокоился, что значительно облегчило работу мужчине. Наконец он оставил нас наедине. Никто не спешил первым заговорить. Я сел рядом с Багратионом, не зная с чего начать, он склонил голову мне на плечо. Хотелось бы так подольше, но, к несчастью, я помнил наше положение. Я обещал там отлучиться всего на пару часиков и лучше бы я сдержал данное мной слово. — Что вам такого сказали могли сказать, что вы готовы были отбиваться до смерти от врачей? — я с интересом смотрел на пострадавшего. Багратион, уставши, вздохнул. — Сказали необходима ампутация… Я отказался. — Пётр всё старался удобнее устроится на плече, но эполеты очевидно мешали. — Почему?! Головой где-то приложился? Совсем с ума сошёл?! — сейчас я понял: он упрямый ребёнок, непонимающий угрозы. — О как заговорил! Ну хорошо, ты сам дурак. Думаешь я не слышал о твоей неоправданной и рискованной отваге. В центре боя захотелось побывать? — возмутился Пётр. А я-то заметил в своих словах проявления фамильярности. — Прошу прощения! У меня и мысли не было вас оскорбить! — Считаю наши отношения позволяют такого рода общение, — Багратион слегка посмеялся над моей тревожностью и приблизился к моему уху: — Михаил, мы сейчас одни и не стоит так переживать. Расслабься. Отдохни немного. Я далеко не юноша, но такая близость меня смутила. Попытался плавно отстраниться, и тут потерпел неудачу — меня повалили на жалкое, деревянное подобие кровати. Сидеть было более приятно, чем когда на тебя навалилось увесистое тело. Багратион дурачился, то и дело с озорством поглядывая на меня. Минутой позже я оказался без мундира, видать засмотрелся, всё же он красив. — Давно хотел это сделать. — победно заявил Пётр, просто ложась на меня полностью. — Удобно? — немного возмутился я. Так-то он достаточно тяжёлый. — Ты явно мягче дерева. — без стыда и совести заявил. — Понятно, я всего лишь подушка для тебя. И разве тебе не должно быть больно? — с долей подозрения спросил я. — Бывало и хуже, тем более чем-то уже успели напичкать. — не понравилось мне это «бывало и хуже», как-то раньше ему не говорили о необходимости операции, да и конечности все на месте. — Слишком халатно относишься к собственному здоровью. Подумай хотя бы обо мне. — Добиваешься того, чтобы я согласился лишиться ноги? — Ну не всей же, и живой, здоровый будешь, — в кого он такой упрямый. Намучаюсь ещё с ним. — Хорошо, только ради тебя. — было видно для него это решение не из легких, но слышать, что он готов решиться на такое из-за меня, довольно мило. Нет, лучше сказать, это знак доверия, он полагается на меня. Я что стал думать о совместном будущем? Пока я ударился в мечтания, Петруша (наверное, так буду его теперь звать, во всяком случае когда мы наедине) слез с меня, давая мне наконец дышать полной грудью. Я поднялся, осознавая, что пора возвращаться. Стал, нехотя и оттягивая неизбежное, натягивать мундир обратно. Багратион сидел, наблюдал за мной. — Dzalian miq’varkhar — ни с того ни сего он что-то сказал. Ничего не понял. — Что? — любопытство брало вверх и я с нетерпением ожидал ответа. — Подойди, пожалуйста. — хитрый прищур и лучезарная улыбка, такие не характерные для льва вещи, что лисом было бы уместнее его назвать. Ну как тут не повестись на уловку. Я сделал пару шагов к нему, но оставил расстояние примерно в полшага, Багратион это не устроило и, поймав мою руку, потянул на себя. Пришлось подыграть, расстраивать раненого — неправильно и ничем ему не поможет. Ну вот мы рядом, и он смотрит снизу вверх чего-то ожидая. Признаюсь, не сразу догадался, но потом решил притвориться. Наклонившись, поцеловал его в лоб. Пётр огорчённо фыркнул. — Тогда гадай, что я сказал. — скрестив руки он отвёл взгляд, показывая всем видом обиду. Я тихо рассмеялся, теперь злится на меня у него не получалось, всё равно оставался милым. Не удержался и провёл рукой по его волосам чёрным как дёготь. Жёсткие, ну это и неудивительно. Багратион смягчился. Ладно, решил пора прекращать эти издевательства. Снова наклонился и прильнул к его губам. Не хотелось прерывать, да и он не горел желанием отпускать меня, но пришлось. — Я тебя очень люблю… — казалось бы взрослый мужчина, а краснеет как парень, впервые увидевший деву лёгкого поведения. — Перевод той фразы. — Петруша, и я тебя люблю! Прости, мне правда стоит уже возвращаться и… — Иди давай уже. Смотри вернись живым. — ну вот, он стал прежним — немного заносчивым и гордым. Я покинул палатку, позволяя зайти врачам. Верный конь, как всегда, меня дожидался. Оказавшись в седле, последний раз оглянулся и понёсся исполнять долг перед Отечеством.