Boulevard of Broken Dreams – Green Day
***
— Так когда же вы назначите дату свадьбы? Прямо под нос Михаила суют микрофон, одновременно с проскакивающей мыслью о непрофессионализме журналиста, позволившего себе сократить дистанцию настолько сильно. Непозволительно, но мужчина умеет сдерживать себя, отчего на его лице лишь слегка дёргается мускул. Но он, тут же исправившись, широко улыбается на манер голливудских звёзд, филигранно подхватывая рядом стоящую девушку за талию. Чуть повернув голову в её сторону и подмигнув ей, он отвечает прямо в камеру: — Мы решили не затягивать, и пожениться через неделю!***
Нервы на пределе, готовые словно порваться с каждым новым звонком и с каждым очередным письмом на почту. Михаил выдыхает, поправляя рукав пиджака и улавливая стук каблуков за дверью. В кабинет в своей обычной манере заходит Камалия, тепло улыбаясь каким-то своим мыслям. Её длинные, шелковистые, — Московский точно знал, — волосы, собранные в аккуратные французские косы и её нежная блузка с длинной, утончённой юбкой, говорили сами за себя — она прекрасна. Но Московский лишь отводит взгляд за окно, прикладывая пальцы к переносице. — Дорогой, как ты? — Камалия подходит сзади, тонкую, изящную кисть укладывая на крепкое плечо Михаила. — Заказчики в бешенстве, а я просто мечтаю, чтобы это поскорее решилось, — мужчина последний раз смотрит в окно, там, где свобода, и поворачивается к своей невесте, — У тебя всё хорошо? — У меня всё хорошо, когда у тебя всё хорошо, — она тянет уголок красиво накрашенных губ, — Пресса в восторге от нашей помолвки. Михаил ничего не отвечает, натягивая улыбку и принимая лёгкий поцелуй в уголок губ. А после он наблюдает, как его невеста покидает кабинет, словно красивая птица, вылетающая из клетки. Оставляет за собой аромат цитрусовых духов. Миша открывает окно. Камалия всегда мечтала о далёком. О звёздах, о небе, о космосе. По началу Михаил её поддерживал в этих мечтах, но со временем владение компанией поглотило всё его время и все его мечты. Он стал всё чаще замыкаться в кабинете, не желая видеть ни работников офиса, ни Камалию, занимавшую должность не менее важную, чем мишино владение компанией. Он не желал видеть никого кроме... Лёгкий стук в дверь отвлекает мужчину от мысленных рассуждений, подкрепленных рассматриванием пейзажа, открывающегося с окон, — Рокфеллер-плаза было любимым местом Михаила для просмотра Нью-Йорка с высоты, — и Московский, прочищая горло, говорит: — Войдите. — Михаил, — его имя выходит полным акцента, но от голоса по обратной стороне шеи ползут мурашки, — У нас есть кое-какие новости по поводу заказчиков. Миша картинно вздыхает, но тут же расплывается в улыбке, рассматривая беспокойство на лице помощника. Тот, увидев на лице начальника положительные эмоции, выдыхает с облегчением. Укладывает нужные документы на длинный, стеклянный стол. Московский наблюдает за тонкими пальцами заворожено. — Нэйтен. — Да, Михаил? — Московский задыхается, смотря, как тот с наивностью ребёнка оборачивается. — Могу я предложить сегодня отвезти тебя домой? — Ох, я... — помощник отводит взгляд и закусывает губу в раздумьях, под тяжеляющий взгляд Московского, — Я живу довольно далеко, в Астории. Не думаю, что вы можете потратить столько времени. — В Астории? — хрипит Миша, — Не так далеко, как могло быть. — Да, — Нэйтен прерывает его, — Вы можете отвезти меня.***
Миша ждёт его, словно покорный пёс, ожидающий своего хозяина. Он бы никогда не посмел бросить Бронкса одного посреди улицы шумного Нью-Йорка, так и не выполнив своего обещания подвезти домой. Даже если бы появились важные дела, даже если бы его двухэтажный дом начал гореть. Когда из стеклянных, день и ночь крутящихся дверей выходит его самая красивая мечта, самая нежная любовь и самая главная боль, Михаил сдержанно машет рукой, привлекая внимание, и в пригласительном жесте открывает дверь пассажирского места. Рядом с водительским. Он, по вашему, придурок, чтобы садить Нэйта на заднее? — Спасибо, что подвозите. Вам же не по пути, — тихо говорит Бронкс, когда машина, ведомая Московским, трогается с места и поправляет на коленях яркий рюкзак, — Да и Камалия, возможно, будет волноваться за вас. И как же он был не прав, чëрт. Миша же знал, что невесте глубоко всё равно, кристаллически наплевать. Она только написала сообщение, что хочет встретиться с подругой, и укатила из офиса ещё час назад. Но подавать виду нельзя — Московский всё ещё должен думать о фирме, о браке, о бизнесе. Поэтому он нехотя отвечает так, как его сердце совсем не хочет: — Моя невеста может не волноваться, я всегда буду честен и верен. Светлые длинные ресницы, обрамляющие необычного, красноватого оттенка глаза, подрагивают в закате оранжевого солнца. Бронкс сам не понимает, отчего так режет горло, отчего так дрожат руки и почему он немного расстроен. Утром, смотря репортаж с громкой новостью о помолвке начальников, он радостно хлопнул ладошками, понимая — теперь в компании всё будет хорошо. Автомобиль аккуратно заруливает на Куинсборо, за которым так отчаянно гонятся все туристы, и Нэйтен отвлекается от странных мыслей, разглядывая с высоты моста Ист-Ривер. Как бы долго он не жил в Нью-Йорке, этот вид — что-то интимное, что-то закрытое и, возможно, разделённое с самыми близкими ему людьми. Нэйтен улыбается. Михаил ловит периферическим зрением его улыбку. Сердце обливается кровью. Он, возможно, видит эту искреннюю, не натянутую в честь новых заказчиков или коллег улыбку в последний раз. Больно. Закатное солнце напоследок греет своими лучами уже успевший нагреться за целый день асфальт, а автомобиль с открытыми окнами едет всё дальше и дальше от суматохи центра самопровозглашённой столицы свободной страны. Ветер развивает и без того лохматые золотые волосы Нэйта, и Миша задыхается. Задыхается, понимая, что чистое золото никогда ему не принадлежало. Когда он переехал из родной Москвы в Штаты, он думал, что наконец-то обрёл свободу. Свободу, какой не знали в родной стране. Но мир крутят успешные люди, и чтобы стать успешным, пришлось пожертвовать главным — недавно найденной свободой. Пришлось притворяться тем, кем он на самом деле не являлся и, да, возможно, крутить мир. Но с тем ли наслаждением, как хотелось бы? Камалия была замечательной, и отлично подходила Михаилу по мнению прессы и даже по мнению родителей, тоже недавно перевезённых в пригород Нью-Йорка. Но была ли она замечательной и подходила ли она отлично по мнению Михаила? Увы, но нет. И как бы сильно не хотелось, изменить что-то он не мог. И лишь по пути на работу, иногда и случайно, он видел в толпе серой массы такие недоступные, но от того не менее привлекательные золотые волосы. Миша ловил взглядом каждое движение парня в толпе и пару раз чуть даже не стал зачинщиком аварии, не смотря вовремя на дорогу. Он никогда не хотел того, что имеет сейчас. Он хотел наблюдать за неуклюжим парнем, случайно задевающим прохожих в толпе и тут же торопливо извиняющимся, чуть было не роняя наушники. Он всегда любил неуклюжесть в нём. Когда перед глазами мелькает указатель с нужной улицей, — двадцать восьмая авеню, — Московский поворачивает голову на Бронкса и замечает, как тот отводит взгляд, что уже был прикован к Михаилу. — Какой дом, Нэйтен? — Сорок восемь семнадцать... Автомобиль мягко тормозит около нужного дома и Нэйт уже было собирается открыть дверь, дать себе волю выйти наконец на свежий воздух и сделать вид, что всё хорошо, но понимает — другого шанса не будет. Он должен поздравить начальника с помолвкой сейчас, по всем правилам приличия. — Михаил, — парень снова поворачивается в сторону мужчины, — Забыл сказать днём. Поздравляю вас с предстоящей свадьбой. Будьте счастливы. Что-то внутри с громким звоном разбивается и только через секунду Миша понимает, что Нэйтен вышел из машины под этот звук чего-то разбитого. В машине сразу становится холоднее, противнее. Московский ненавидит свою машину, свою серую жизнь. И предстоящую свадьбу тоже ненавидит. Он так мечтал дотянуться до солнца, а оказалось, что солнце отражается от грязной лужи его существования, и тянется он не в сторону того, чего желает, а в сторону грязной и непроглядной муки. На улице начинается дождь, барабаня по лобовому стеклу. Московскому кажется, что он стоит под этим дождём, потому что по щекам текут такие же капли, как по стеклу. Мужчина моргает и капли падают с новой силой.