О спине, семье и чувствах

      Этой любви никогда не должно было быть, как писал в своих сценариях Бруно, но чувство юмора у судьбы было злокозненным и коварным — кому, как не ему, пророку и вестнику неудач, было знать.       Наверное, в соли было слишком много песка, а может быть, и он постучал о косяк не три, а четыре раза, или же дело в том, что ему было уже далеко не двадцать, и желание произвести впечатление на племянницу сыграло с ним злую шутку. Гордыня — коварнейший из грехов, ведь даже Касита была на их стороне, и они утратили всякую осторожность, не способные оторваться в ночной темноте друг от друга ни на миг.       Бруно был в достаточной форме, чтобы, бесстыдно осыпая раскрасневшуюся племянницу поцелуями, приподнять за пышные бёдра и в порыве страсти усадить на кухонный стол. Но вместе с остатками совести и стыда из его головы напрочь вылетела и главная истина, которой учат на каждой стройке — поднимай тяжести не спиной, а ногами. А у кого бы не вылетела, когда его жизнь, его запретная страсть, и его спасение — Мирабель — уделяла столько внимания его грешной шее!       С небес на землю их вернул тихий хруст, и от боли Бруно едва смог выдохнуть, не то что пошевелиться. Мирабель быстро пришла в себя и, поохав над ним, вместе с Каситой перевернула все кухонные шкафы, но, не найдя в них ни крошки, приняла за них двоих взрослое и взвешенное решение:       — Я бужу маму.       Если Бруно от стыда мог бы тотчас же умереть, он бы умер, однако грешникам полагались муки. Господи, спаси его и помилуй. С трудом опираясь на стол, он подрагивающей от боли рукой безуспешно пытался хоть как-нибудь застегнуть пижаму и безнадёжно взывал о милости к Пресвятой Деве Гваделупской, Святому Младенцу с Аточи и даже архангелу Михаилу, но куда там.       Был третий час, когда разбуженная Джульетта и кипящий от раздражения Агустин молча осматривали место постыдного преступления, и Бруно не знал, как смотреть сестре и зятю в глаза. Однако никто не спешил закапывать его лицом вниз где-нибудь на кофейном поле. Впрочем, для этого нужно было оторвать от него Мирабель, и привести согбенное тело в вертикальное положение…       — Воды ему, значит, захотелось ночью попить? — Агустин гневно сжал кулаки в опасной близости от стоявшей рядом с ним сковородки, а затем сердито подвинул стул прямо под ноги Бруно, и тот в агонии застонал. — А нечего было лезть к нашей дочери.       — Агустин, потом подерётесь. — Джульета захлопотала вокруг перекошенного страдальца. — Братишка, ну же, дай я посмотрю, и попробуем тебя разогнуть…       — Хули, просто… просто отрави меня… я заслужил, — Бруно мученически тряхнул головой, чувствуя, как дьявол поворачивает в его пояснице вилы. — За всё…       — Оба хороши, — сестра поставила перед ним исходящую паром чашку. — Вот, пей своё сантаферено, и идите уже спать, голубки.       — Порознь! — Агустин категорически скрестил руки у себя на груди.       — Папа! — с решимостью медсестёр, уносящих на себе безнадёжно раненых с поля боя, тут же вскинулась Мирабель.       — Что «папа»?!       — Папа, он же… он же без меня не уснёт!       — Ох, Мирабу… — с отцовской болью в голосе выдохнул Агустин, глядя на дочь, кутавшуюся в потрёпанную руану поверх одних тоненьких панталон, и Бруно почти ненавидел себя за то, что по его спине разливается успокаивающее тепло и что-то встаёт на место.       — Так, мальчики, все ссоры с утра. — Джульета успокаивающе положила руку на плечо кипящему мужу. — Мирабель, иди, уложи своего дядю, поздно уже… поздно делать вид, что ничего не было, и оставлять его наедине с его самоедством. Утром, всё утром!

***

      Раннее утро, когда на их головы должен был обрушиться Страшный Суд, выдалось таким же неловким и странным.       — Это временное увлечение, или вы планируете строить брак? — Джульета перевернула арепу. — И как вы намерены справляться с нашим слишком любопытным городским обществом? — она вытерла руки о фартук и повернулась к обоим виновникам, сидящим на кухне. — Планируете в ближайшее время детей?       — Мы ещё даже не думали… — тихо ответила Мирабель, боясь поднять голову.       — А вы подумайте, подумайте… — Джульета отёрла со лба муку.       — Им не о том надо думать. — Агустин поостыл, но не выглядел слишком довольным. — Я что-то не вижу у моей дочери помолвочного кольца…       Её брат слегка округлил глаза и вцепился в худую коленку.       — Дорогой, не торопи их. Может быть, они просто… экспериментируют. — Джульете даже лопата была не нужна, Бруно явно и сам был готов провалиться под землю.       — С родным дядей? — всплеснул Агустин руками, и с него едва не слетели очки.       — Лучше пусть это будет Бруно, чем неизвестно кто, — покачала она головой, глядя, как дочь жалась к тому поближе.       — Я бы хотел, чтобы это был мальчик её возраста…       — Ну, очевидно, мальчики её возраста нашей дочери абсолютно не интересны. — Джульета снова вздохнула, глядя, как заливается краской дочь. — Но так мы можем быть хотя бы уверены, что мой брат не заморочил ей голову и не обидел.       — Да уж, скорее наоборот… — покачал головой Агустин бросив взгляд на такого же красного, как и дочь, шурина.       — Мам, папа, я люблю tio Бруно! — Мирабель вся подалась вперёд, прижимая руки к груди.       — Хули, Тин, я… я так люблю вашу дочь… я не вижу без неё жизни, без неё я не вижу вообще ничего, — Бруно так нежно коснулся напряжённого плечика Мирабель, что материнское сердце защемило.       — Это не повод бросаться в крайности, учитывая, что случилось с твоею спиной вчера, — Джульета устало прикрыла глаза и ущипнула себя за переносицу. — Милая, твой дядя был один в стенах десять лет, ему нужно время… и hermanito, не пытайся что-то доказывать. Ты взрослый человек и разумный, как, я думала, человек, двигайтесь медленно. Я не хочу вот так каждую ночь вставать. И ради Бога, будьте благоразумны, сами знаете какие настои я держу в буфете, все знают где. Ступайте уже, мне ещё кормить этот город.       Когда Бруно позволил племяннице решительно себя утащить, Агустин смотрел, как его жена устало опустилась на один из кухонных стульев, теряя всю свою показную бодрость.       — Mi vida, что мы скажем твоей милой матушке? — он нежно приобнял её.       — Ничего. Мы подождём до помолвки. — Ни один из них сегодня не выспался, и Джульета, откинув голову на него, прикрыла глаза.       — Так долго?       — Мой брат побежит за кольцом, как только Мирабель даст ему немого пространства, — зевнула она, — а бегает он очень быстро.       — Ты думаешь, они не слишком спешат?       — Ради бога, они ходят вокруг друг друга кругами уже пятый год. Только слепой не заметил бы.       — Я не заметил… — Агустин сердито помассировал переносицу.       — У тебя зрение минус пять, поэтому Феликс предложил тебе заключить пари, когда Мирабель исполнилось восемнадцать…       — И всё же… твой брат… — Агустин печально выдохнул жене в кудри.       — Бросится строить лестницу, если наша дочь попросит у него луну с неба. Но помилуй его Господь, если он снова будет строить её по ночам.

***

      Бруно ждал неминуемой кары, серы и пламени на свою седеющую кудрявую голову, ведь тайна в их доме едва б прожила пару дней, но за все блага мира он бы не нашёл в себе мужества заглянуть в будущее и узнать, что их ждёт. Однако завтрак прошёл спокойно, а затем спокойно прошёл обед, разве что Пепа метала в Бруно молнии, но исключительно взглядом, и туча над её головой поворчала-поворчала и успокоилась, когда Феликс начал ей что-то шептать.       Все закончили есть, Мирабель трогательно чмокнула его в щёку и унеслась по никогда не заканчивающимся делам, оставляя его с тёплым чувством внутри. Бруно уже думал немного вздремнуть после бессонной ночи, когда они успокаивали друг друга по очереди, и, наверное, слишком отвлёкся.       — Брунито, — от этого тона у него мурашки пробежали от макушки до самых пят.       — Д-да, мам? — Бруно подавил желание спрятаться под капюшоном.       — Я думаю, мы не будем обсуждать ту часть, где ты делаешь из моей внучки честную женщину, но ты понимаешь, что не стоит затягивать вам с детьми? — Альма Мадригаль крепко ухватила сына под локоть, чтобы тот не смог убежать. — Ты не молодеешь, а детям нужен отец.       — Но мама… — сглотнул неуверенно он.       — Ничего, самый сложный период лет до пяти… — она нежно похлопала его по плечу. — А потом они получат ещё и волшебный дар… Поверь, тебе понадобится много сил, очень много. И нам нужен новый костюм к твоей свадьбе, ты же не думаешь, что Мирабель должна его шить. У неё и так будет масса других забот. Мы идём к донье Ремедиос!       — Мама, у меня есть костюм, — Бруно попробовал аккуратно освободить руку, — ну тот, что со свадьбы Лолы…       — Бруно Оскар Педро Мадригал, ты женишься, или просто решил рядышком постоять? Всё должно пройти идеально, — улыбнулась решительно мать, и Бруно бросил тоскливый взгляд на висящую на втором этаже картину, зная, что выхода за ней больше нет.

***

      Приготовления шли полным ходом, и масштабы начинали пугать. Сегодня они целый день украшали церковь, и только вечером после ужина Мирабель удалось ускользнуть.       — Дядя, ты живой? — она осторожно убрала с лица дядюшки капюшон.       — Не уверен, — он устало приоткрыл один глаз. — Ты правда всё ещё хочешь всего этого… ну… со мной?       — Отступать поздно, мама уже запланировала торт… — она мягко коснулась его кудрей, перебирая подёрнутые серебром пряди.       — Торт? — Мирабель была готова поспорить, что услышала в хриплом со сна голосе обречённость, а затем дядя осторожно перехватил её руку. — Ну, тогда все мосты сожжены и назад пути нет.       — Ай! — вскрикнула она вдруг, ощутив рывок и приземляясь в дядюшкины объятья. — Дядя Бруно!       — Ох, не стоило говорить о Бруно, — губы дядюшки искривила полная коварства ухмылка, его ладонь поползла по её бедру, а глаза засветились колдовской зеленью.       — Ах, tio, — Мирабель, театрально приложила руку ко лбу и игриво хлопнула на него ресницами, — Ты не можешь быть таким плохим, как шепчутся горожане!       — О… я очень, очень плохой — выдохнул он ей прямо в ухо, снимая с неё очки, и Мирабель почувствовала как её щёки, да и не только щёки, горят. — Я убиваю рыбок, питаюсь криками и…       — Никаких крыс. Сегодня мы бережём твою злодейскую спину, — шепнула она в ответ. — Мы же не хотим будить маму. Снова.