Это и есть настоящее

Вдали виднеется яркая вспышка на толстой антенне, ведущей от печатной машинке к небесам, таким тоскливо-серым, неправдоподобно реальным. Зоркие глаза моргают, голова отворачивается в другую сторону и рассматривают молчаливую антенну другой машинки, откуда в последний раз отправляла сообщение в рацию хрупкая Фиона. Глаза хищно сощуриваются, пытаясь понять куда делась жрица, и замечают ее убегающей от высокой скрюченной фигуры в черном балахоне. Девушка ранена и еле передвигается, прыгая в окна и держась только на мыслях, что попадать в тонкие костлявые руки монашки хочется еще меньше, чем умирать от усталости прямо на земле. Глаза снова моргают. Брук ловко отталкивается от антенны под своими когтями, пикируя вниз и садясь на вытянутую руку подозвавшего ее юноши. Илай сосредоточенно смотрит на пернатого союзника, ощущая как холодная капелька пота стекает по его шее и колко падает на ключицы под одеждой: каждый раз отправляя на помощь Брук, он сомневается как в самый первый раз. Поможет ли это? Сможет ли птица не получить травмы сама, защищая чужих ему людей? Ответственность преследовала его всю жизнь, цепляясь маленькими коготками в горло, подкидывая все новые задачи, ничего не изменилось и здесь. Чужая судьба по-прежнему была в его руках, неприятно оттягивая их как гантели вниз, к земле. Легким движением пророк подталкивает сову к полету, и та взмывает вверх, слушаясь и с тяжелым уханьем накидываясь на опешившую охотницу, готовую уже в эту секунду опустить тяжелый крест на маленькую спину Гилман. Та благодарно кивает, и он это видит глазами Брук, облегченно вздыхая. Кажется, оторвалась. Когда взъерошенная сова возвращается к хозяину, указательный палец чешет ее, сминая гладкие перья, и довольная Брук взлетает ввысь, даря Кларку зрение вновь. Вот только не успевает пророк вернутся к холодным и шумным клавишам печатной машинки, стук сердца становится непривычно громким, звуча так, будто бы его теперь слышно на всю небольшую фабрику с запылившимися мешками и старыми подгоревшими наклейками. Ноги сами собой отрываются от земли, подгоняемые холодным ужасом вперед, к ближайшему окну, словно в нем было спасение. Одежда не самая удобная для бегства, но Илай прыгает через деревянную старую раму, готовую рассыпаться в любой момент, и, наконец, видит долговязую мрачную фигуру за поворотом. Пророк облегченно вздыхает, убегая к валяющимся в куче деревяшкам и бочкам, присаживаясь и прячась в них. Брук взволнованно кружит рядом, готовая в любой момент кинуться на помощь хозяину, но Кларк не готов заставлять маленький комочек перьев страдать снова, пока она не передохнула, как бы та не рвалась в бой. Стук сердца приближается, чертовски верно направляясь в сторону пророка, и тот замечает острыми совиными глазами взлохмаченную кошку, изломанную худобой. Та сидит неподалеку, терпеливо ожидая хозяйку и наблюдая за каждым его движением словно хищник, изучающий жертву. Он засмотрелся в янтарные глаза животного, горящие как церковные свечи, изредка моргающие как дрожащее пламя. Однако в отличие от тех самых свечей, от этих не чувствовалось ни грамма тепла - кошачьи глаза-свечки были омерзительного желтого цвета, вызывающего мурашки по спине. Будто святость прогнила как старая деревяшка, покрываясь гнилью. Обтянутый бинтами длинный крест оказался непривычно тяжелым для дерева: удар пришелся по плечу засмотревшегося Кларка. Как ошпаренный, он вырвался из иллюзорного плена, вскакивая на ноги и еле успевая увернуться от цепких рук в последний миг. Мертвецки-серые пальцы хватают края бочки, пока пророк, сжимая ладонью раненое плечо, бежит к высоким цветным доскам неподалеку, прикидывая в уме, что этим можно было бы защититься. И это у него получается: тяжелые доски со скрипом поддаются и падают вниз, на идущую следом монашку. Та болезненно шипит, застывая и хватаясь за голову, пытаясь придти в себя. Терпеливая до этого кошка не выдерживает, накидываясь на маленькую человеческую фигурку в ответ и вгрызаясь в лодыжку, буквально прогрызая мышцы раз за разом, накрепко цепляясь тонкими острыми когтями в плоть Кларка. Илай стонет от боли, с трудом скидывая освирепевшее животное и пиная готовящуюся снова напасть зверюгу в живот. Тушка кошки отлетает в стену, и пророк успевает вырваться из хватки сумасшедшей кошатницы, убегая прочь. Монашка отстала. Стоя за ветхой лачугой и судорожно хватая ртом воздух, Илай, наконец, почувствовал острую боль, притупляемую раньше выбросом адреналина от погони. Он попробовал поднять повисшую правую руку и услышал мерзкий хруст, будто только что сломал гнилую палку - выстрел спазма снова схватил за горло, отдаваясь от плеча по всему телу. Кажется, тупой удар крестом у фабрики пришелся не только по плечу, но и сломал все же ключицу, не позволяя теперь даже почувствовать кончики своих пальцев, не то что шевелить ими. Прочертив спиной по прохладной деревянной стене, Кларк сполз на пол, сбивчиво дыша и переключаясь на собственное зрение, застывая в темноте и ощущая как перед глазами яркими вспышками пляшут звездочки. Ему так хочется домой... к черту! К черту эти игры, письма, деньги - к черту все! Илай просто мечтает оказаться в теплой постели, выпить ароматную кружку чая и почитать на ночь любопытные исследования, а утром выйти на улицу, вдыхая лёгкими разноцветный запах живого человеческого мира. Хоть на чуть-чуть забыть о том, что боль - все, что ему достанется вместо покоя. - Прости меня, - пересохшие губы дрожат. Он так бы хотел сейчас быть со своей любимой, сжимать ее теплую ладонь и смотреть в понимающие глаза. Она никогда не судила пророка как другие, не требовала от него ничего, не осуждала... Илай мог просто замереть у нее на коленях, закрыв глаза, и наслаждаться нежными тонкими пальцами, перебирающими его пряди волос на виске. Ему не нужно было заглядывать в ее будущее, они жили в счастливом неведении, радуясь каждому новому дню, по-настоящему новому. Но чем дольше он был тут, - с каждой новой секундой, отбивающей болью в плечо и все остальное тело, - мысли о любимой притуплялись. Подаренная ему сила играла с Кларком злую шутку, ведь свою судьбу он угадать был не в силах, идя по скользкой тропе с завязанными глазами на чужие голоса. Было слишком тихо. Илай, опираясь ладонью на стену лачужки, смог встать и, пошатываясь, проверить молчаливую рацию, неуверенно шепча в нее: - Живые?.. В ответ вторил только шум помех, кажется, создаваемый чьим-то устройством, лежащим на земле среди пыльной травы. Никого. Пророк был последним, кому еще посчастливилось остаться на ногах - да и посчастливилось ли? Он едва мог передвигать ногами, замирая у ближайшей машинки и упираясь здоровой рукой в холодный металл. Вероятно, правильнее было искать данж, но худощавая монашка, несомненно, уже ждала там, осматриваясь горящими кислотными глазами на фарфоровом лице. Пальцы сами начали бегать по кнопкам, издающим привычные звуки, успокаивая разум и отвлекая от раздираемой болью руки. Пыльные перчатки неприятно натирают, что хочется их просто скинуть на холодную траву. Посмотреть на свои исполосованные тонкими царапинами от чужих когтей и ушибов ладони. Нет, он не забывал о технике безопасности, это просто был его способ почувствовать себя живым, все еще способным смотреть открытыми глазами в... будущее. Брук терпеливо кружила рядом, ожидая когда ее хозяин закончит, но этого так и не происходит: стук сердца вновь ускоряется, когда холодные глаза касаются его затылка. Она здесь. Попытка сорваться с места не завершается успехом, ведь в ногах снова проклятая взъерошенная кошка - мир плывет. Илай уже не чувствует как на спину ему падает тяжелый крест, удерживаемый иссушенной рукой Энн. Ха-а... Кажется, сегодня он пожалел о непредсказуемости своей жизни. Каждый день одно и то же, он знал их судьбу наперед на дни, недели, месяца - видел их смеющиеся или плачущие лица. Так почему же сейчас все, что он видел - были окровавленные клавиши, по которым неспешно сползала его ладонь, оставляя яркий след за собой? Колени уже не держали: Илай опирался боком на высокий постамент машинки, смотря как плывет земля возле его колен, измазанных в пыли, грязи и крови. Чужие руки поднимают его будто тело Кларка - пушинка, и на секунду пророк заглядывает ясным голубым глазом, виднеющимся из-за сползшей повязки, в лицо охотницы, встречаясь с ней взглядом. - Мне жаль, - вырывается из обветренных губ само собой. Неосознанные слезы на щеках будто обжигают. Буквально секунду, но он видит ее насквозь, чувствуя прогнившую душу как свою собственную. А после руки грубо кидают его на землю, разрывая это маленькое волшебство и возвращая Кларка к его настоящему, которое оказывается ничуть не лучше... Могильный холод, повеявший на горячие щеки, ошпаривает как кипяток, и пророк хватается окровавленными пальцами живой руки за траву, подтягиваясь и проваливаясь в обволакиваемую темноту данжа, напоследок заглядываясь на тонкую нервную фигуру женщины с помощью Брук, после чего закрывая глаза и ощущая как силы покидают его.