Герой из воска

Если бы у него вдруг спросили, он бы не смог ответить, когда именно всё это началось. Когда именно он ощутил, что начинает потухать, словно брошенный посреди леса костёр — одинокий и всеми оставленный, обдуваемый ветрами и постепенно умирающий. Он бы мог перекинуться на траву, пойти дальше, сжечь все деревья вокруг, обратить их пеплом ради своего выживания. Но почему-то не делал этого. Если бы у него вдруг спросили… Вот только спрашивать было некому. Дрим не хотел, чтобы кто-то знал о том, насколько тёмным и серым однажды показался ему мир, да так и остался — обветшалый и пыльный, покрытый паутиной трещин, из которых, словно кровь из раны, текла чёрная гниль. Всё это — всё то, что он видел — казалось ему знакомым, до боли знакомым и болезненным. Потому что именно такой стала его душа спустя все года — отражением окружающего мира, постепенно теряющего всё добро и свет. Золотое яблоко, способное осветить самый тёмный путь, медленно разрушалось под гнётом тоски и безграничного одиночества. Нет, Дрим не был один — рядом с ним всегда находились его верные друзья. Бесчувственный хранитель АВ и маленький наивный ребёнок, желающий быть спасителем для других. Инк и Дрим не могли не встретиться, не могли оказаться по разные стороны баррикад — работать вместе оказалось почти что велением судьбы, пусть они оба были не самыми лучшими напарниками друг для друга. С Блу всё оказалось сложнее. Он был обычным монстром — не хранителем, не путешественником. Его код был намертво привязан к своей вселенной, до одного момента. На Underswap напали, и, конечно, Дрим и Инк спасли беззащитную АВ, поскольку они — самые настоящие герои. Герои… Именно так сказал Блу в тот день. Он вместе со своим старшим братом и ещё несколькими сильными монстрами помогал отбиться и, как следствие, прекрасно видел двух своих неожиданных защитников. Маленький скелетик был искренне восхищён Дримом — пока он помогал восстановить часть вселенной, которую, несмотря на все усилия, успели потрепать, ходил за хранителем хвостиком и всё говорил-говорил-говорил. Обо всём на свете — о королевской страже, о своём брате, о желании защищать слабых и быть таким же сильным и смелым, как сам Дрим. Хранитель не мог его игнорировать. Не тогда, когда от образа двух горящих детской радостью глаз что-то внутри скручивалось холодной пружиной вокруг сердца — которого, конечно, у Дрима никогда и не было. Даже перезапуск не помог Блу забыть нападение. В тот день с ним что-то случилось, какая-то деталь выскочила из отлаженного механизма, запустила поломку. Но Underswap не сломался. И Блу — тоже. На самом деле, несколько лет для бессмертного существа — не более, чем пустой звук, но для Дрима они длились бесконечно, необъяснимо долго. Будто бы кто-то раз за разом возвращал его назад, заставляя вновь и вновь смотреть на то, о чём бы он предпочёл забыть. Дрим провёл в виде камня пять сотен лет, не в силах сдвинуться, сказать что-нибудь — не в силах даже вдохнуть. Повезло, что большинство времени он был в беспамятстве, лишь иногда приходя в себя и страдая от боли, что причиняла ему искажённая Негативом вселенная, из которой он не мог выбраться. Возможно, это был всего лишь морок, галлюцинация, но однажды Дриму показалось, что перед ним предстала сама Смерть. Улыбнулась, протянула белоснежную руку и взмахнула чёрными вороньими крыльями, прошептав, что ему больше не нужно будет страдать. И тогда Дрим отказался. Сказал, что не может умереть, ведь он — хранитель Позитива и должен принести всем счастье, должен спасти мир от Тьмы, должен спасти своего брата. Сказал, что… Что ему есть, для чего жить. А сейчас? Что бы сделал Дрим, если бы Смерть вновь пришла к нему сейчас, когда он выбрался из камня и понял, что на самом деле не может никого спасти? Что на самом деле он лишь барахтается в паутине горечи и страданий, будто глупое насекомое. Что на самом деле он никогда не был настоящим хранителем Позитива. Что на самом деле он поломался, склонился и не смог сохранить даже собственный свет — и теперь его душа такая же тусклая, как и должна быть. Что на самом деле… … Может, именно поэтому Дрим позволил Блу остаться. Чтобы жить не для чего-то, а для кого-то — для мальчишки, так напоминающем ему о сочащемся ядом прошлом. Это было эгоистично, безответственно и ужасно. Совершенно недостойно того, чьё естество — Добро и Радость. Но… Но. Ха… «Но»? Нет, нет. У Дрима нет никаких оправданий. И никогда не будет. Инк понимал это. Понимал, на самом деле, почти всё — даром что бездушный. Инк знал о том, насколько на самом деле разбит Дрим. Они оба были всего лишь поломанными куклами, и именно поэтому не могли помочь друг другу. Это было почти смешно. Инк безумно желал себе душу, желал почувствовать себя живым. А Дрим бы сделал что угодно, чтобы избавиться от собственной души и больше не испытывать страданий. Они оба были одарены или прокляты — и, может, поэтому никак не могли оставить попытки, оставить друг друга. Если бы Дрим мог, он бы отдал Инку всё — свою душу, свою силу, свой титул и даже собственную жизнь. Он не знал, что это было: любовь или просто отчаяние. Но может ли Дрим, светлый хранитель Позитива, испытывать отчаяние? Он не должен. Не должен… Это «должен» осело где-то внутри гнилью, лишило разума и забралось в золотое яблоко, подобно гусенице — чтобы отравить и сожрать изнутри, оставив снаружи лишь пустую никчёмную оболочку. Оболочку, да… Дрим бы, может, сказал, что он потерял себя. Что сам стал этой самой оболочкой, утратившей цель, понявшей, что в её существовании нет смысла, нет надобности. Но ведь, если так подумать, у него никогда и не было этого эфемерного «себя», чтобы его можно было потерять. Всю жизнь Дрим жил ради других. Сначала: ради своей полуразрушенной семьи, ради Древа, ради лицемерных и лживых жителей, чью сущность он понял слишком поздно, когда небо налилось кровью. Потом: ради мультивселенной, ради сохранения баланса, ради всеобщего счастья. Дрима никогда не существовало. Всего лишь марионетка. Так чем же он отличается от Инка? Так чем же… …чем наличие души лучше её отсутствия?.. Возможно, он должен был умереть. Ещё тогда, пятьсот лет назад — отдать последнее яблоко своему любимому брату, позволить выполнить его цель, в последний раз улыбнуться и раствориться в вечности, оказаться такой же истончающейся тенью, как бывшие друзья. И тогда Найтмер был бы счастлив. Был бы… Точно?.. Золотое яблоко слабо вспыхнуло, что-то внутри натянулось звонкой тетивой лука, и Дрим сжал челюсти, словно от боли. Его брат, его Найтмер… Разве Дрим может позволить ему окончательно исказиться, утонуть во Тьме? Разве Дрим может позволить ему потопить во Тьме всю мультивселенную?.. «Ему». Все те разы, когда Дрим и Найтмер сталкивались, старший брат пытался забрать у него душу, закончить начатое. И говорил. Много говорил. Он говорил о том, что Дрим — единственный, кто виноват в случившемся. Что лишь из-за его глупости, недальновидности и эгоизма был разрушен Dreamtale и сейчас страдает вся мультивселенная, постепенно наполняющаяся Негативом. И Дрим верил. Безоговорочно верил. Но… Вина, которую он ощущал всё это время… Могла ли она оказаться не более, чем ложью? Дрим тихо рассмеялся, зная, что никто этого не услышит. Сполз вниз по стене, не в силах стоять на внезапно задрожавших ногах. Он, на самом деле, так жалок. Ведь так долго гнался за иллюзией. И так долго отказывался от правды.

***

Очередная битва началась внезапно. В один момент в спокойной картине мультивселенной просто пошли круги, словно по воде, и это значило только одно — что-то поменялось. Найтмер и его Кошмары нашлись в какой-то более-менее нейтральной АВ с уклоном на Негатив — кажется, это была тройная Fell-вселенная. Дрим не обратил особого внимания, тут же ныряя в атакуемую АВ через портал, чтобы она не успела стать слишком негативной — ведь тогда хранитель Позитива просто не сумеет полноценно сражаться. Инк и Блу следовали за ним — и в глазах у них горели азарт, злость и предвкушение битвы. Дрим почти завидовал Инку из-за этого, ведь, в конце концов, художник может заполнить себя, пусть и искусственными, но эмоциями. А вот Дрим слишком пуст даже для этого. И улыбка на его лице, такая неизменная, такая вечная и такая лживая… Лишь эта улыбка была для него бронёй. Самой прочной бронёй в мире, которая, тем не менее, дала трещину и раскололась на части. Дрим не улыбался больше — и что-то в этом было настолько жутким и неестественным, что даже Кошмары были в смятении. Добро всегда побеждает зло. Дрим уже давно не мог назвать себя настоящим добром, ведь он больше не герой, какого когда-то увидел Блу. Он — всего лишь уставший от собственного существования бессмертный, в чьём доме больше никогда не будет зеркал. Но отчего-то им вновь удалось выстоять. Блу и Инк вместе с несколькими особо смелыми монстрами оттеснили Киллера, Даста и Хоррора по сторонам — откуда-то из леса слышались энергетические удары Гастер-бластеров, к небу вздымались острые кости, а ещё, кажется, где-то хохотал особо удачливый Убийца. Дрим остался наедине с Найтмером. Повелитель Кошмаров прямо на глазах увядал, лишаясь источников страха и боли, лишаясь сил. Как-то отстранённо хранитель Позитива подумал, что, возможно, Найтмеру следовало не пытаться превратить очередную вселенную в свою «кормушку», а спокойно наведаться в изначально негативные АВ. Впрочем… Какая, к чёрту, разница?.. Дрим смотрит в единственный горящий ненавистью глаз Найтмера, в котором уже давно нет родного тёплого фиолетового цвета, лишь холодная и колючая бирюза. Смотрит. И не видит там ничего. Ничего, кроме своего же отражения — опустошённого и измотанного, хоть и не телом. У него в руках красивый резной лук и горящая голубым стрела, а в глазах — разбитая, обезличенная и уже опостылевшая тоска, какая иногда бывает и у Инка, когда он долго не пьёт красок. Именно поэтому Дрим больше не смотрит в зеркала. Он не вздрагивает — лишь вздыхает так, будто несёт на плечах неподъёмный груз. Дрим больше не смотрит на Найтмера. В его руках испаряется лук, он разворачивается и молча уходит в открывшийся портал, оставляя Повелителя Кошмаров позади. Они победили, да. Отвоевали очередную вселенную в этой замкнутой петле бесконечных сражений-побед-поражений. В замкнутой петле на шейных позвонках Дрима. Инк возвращается один — вероятно, отправил Блу в родной Underswap, отдыхать. Он потрёпан, помят, с парой раздробленных рёбер. Дрим лечит его в то же мгновение, когда художник приземляется на диван, обессиленный. Они оба молчат, ничего не говоря. На самом деле, между ними уже всё давно сказано, но… Инк вновь и вновь продолжает находить темы для разговора. И где-то в глубине своей посеревшей души Дрим ему благодарен. — Ты не ранен? — спрашивает художник тихо, шипя от боли в восстанавливающихся псевдокостях. — Выглядишь дерьмово. — Всё нормально, спасибо за заботу. — говорит Дрим быстро, словно бы заученный текст, много раз повторяющийся. По черепу, совсем рядом с золотой диадемой, прилетает мягкий удар, больше похожий на щелбан. Дрим поднимает недоумевающий взгляд на Инка, встречая красный прицел и синюю каплю. Это смешение эмоций… Дрим не успевает ничего спросить, Инк начинает первее: — Я знаю, что это неправда. — С чего вдруг такая забота? — Дрим прикрывает глазницы, заканчивая с лечением. Инку должно быть всё равно. Должно быть. — На тебя не похоже. — Считай, мера предосторожности. — художник говорил грубо, почти рычаще — теперь было понятно, откуда агрессивно-яркий цвет в одной из глазниц. Когда только успел красной краски выпить? — Мне не хочется, чтобы баланс в мультивселенной пошёл к чёрту только потому, что хранитель Позитива загнулся по собственной глупости. Дрим слабо рассмеялся, утыкаясь лбом в колено Инка — он так и не встал с пола после окончания лечения. По затылку прошлась чужая рука, наполовину укрытая причудливой перчаткой. — Я ушёл. — неожиданно даже для самого себя произнёс Дрим искренне. Слишком искренне. Не так, как привык. — Не стал сражаться с Найтмером и ушёл. — Мы всё равно выигрывали, и ты это знаешь. — беззаботно фыркнул Инк. — Найтмер ничем своей шайке не помог — разве что телепортировал их. А он бы в любом случае это сделал, просто на этот раз пораньше. Ничего плохого не произошло, Дрим. — Ты не понимаешь. — выдавил хранитель, сжимая кулаки. — Я ведь всегда бился с ним, чтобы поговорить. Чтобы переубедить, чтобы хотя бы попытаться! Но… Но сейчас… Я будто бы сдался… — Сдался? — эхом повторил Инк и вдруг усмехнулся. Прицел в зрачке перевернулся и угрожающе мигнул. — Ты просто не умеешь сдаваться, иначе бы мы с тобой не говорили, уж мне ли не знать. Дрим не шелохнулся, когда художник наклонился и выдохнул ему прямо в ушное отверстие слова: — Ты не сдался, Дрим. Просто устал. — Инк грустно улыбнулся. — Всё изменилось. Он изменился. И ты изменился. Возможно, пора просто… отпустить. Дрим молчал несколько секунд, и вдруг разрыдался. Совсем по-детски, невинно и громко: словно бы не было этих пяти сотен лет в камне, словно он — не потухшая на ветру свеча, а маленький мальчик, лежащий под Древом в объятиях своего брата, плачущий из-за кошмара. Жаль только, что всё это время кошмаром для него была явь. Ведь Дрим не мог спать в привычном смысле этого слова — для него сны были такими же реальными, как и окружающий его мир. Он не мог впасть в спасительный мрак, не мог забыться, не мог почувствовать облегчение хотя бы на жалкие пару мгновений. Его рассудок всегда был светл и трезв. И эта ясность ума казалась Дриму самым ядовитым дурманом. Инк гладил его по голове, мурлыкал что-то едва слышно и не двигался с места, позволяя хранителю отпустить себя. Позволяя окончательно принять действительность. Может… …это действительно конец.

***

Древо выглядит точно так же, как года назад. Срубленный ствол, бесконечные кольца на его срезе и слабая, но борющаяся капля жизни где-то там, в самом центре — то единственное, что осталось от великого Центра мультивселенной. Раньше Дрим верил, что однажды из трупа их убитой матери пробьётся росток, который спустя века станет новым Древом Чувств. Верил, да… Теперь — нет. Или он лишь пытается себя в этом убедить? Дрим не знает, зачем вновь и вновь приходит в родной мир, садится на колени перед стволом Древа и напитывает его энергией, сровно поддерживая зарождающуюся жизнь. Кроваво-красное небо год за годом серело, трава вновь набирала зелёный цвет, избавляясь от пропитавших её крови и черни, а жители-тени просто безвольно ходили между полуразрушенных зданий, но больше не пытались напасть. Дрим вздохнул. Это немного странно, но скелетоподобным монстрам, облик которых когда-то придала мама им с братом, тоже нужен воздух. В конце концов, у них тоже есть кровь и более плотные кости под твёрдой «плотью», которую все считают за облик скелета. Ему об этом как-то раз рассказал Саенс — Дрим, честно, даже не смог бы вспомнить, как они вообще пришли к этому диалогу, но… Это, на самом деле, многое объясняло. Внезапно Дрим дёрнулся, взгляд серо-жёлтых огоньков в провалах глазниц помрачнел. Вокруг, словно стая воронов, начала сгущаться Тьма, будто бы желая схватить хранителя Позитива когтистыми лапами леденящего ужаса. Дрим резко развернулся, вскакивая с земли. Недалеко от него безмолвной тенью стоял Повелитель Кошмаров — его узкий бирюзовый зрачок впился в чужое лицо, а векторы-щупальца хаотично сокращались за спиной, будто мечущееся пламя. Они встречались всего несколько дней назад, и то, даже не вступили в драку. Вряд ли кто-то, подобный Найтмеру, так глупо подставится ради чего-то вроде «реванша». — Уходи. — промолвил Дрим тихо, но твёрдо, смотря на Найтмера прямо и словно бы даже спокойно. — С каких пор я слушаю твои просьбы? — ухмыльнулся в ответ Кошмар, но что-то в его лице казалось странным. Что-то… отличалось. — Думаешь, я потерплю такую дерзость? Эту мерзкую «подачку». — выплюнул Найтмер со злобой. Его двоящийся искажённый голос будто бы отталкивался от воздуха и возвращался назад. Неужели он говорит о том, что Дрим не стал сражаться с ним? Думает, это из-за того, что Найтмер уже был потрёпан и измотан? Думает, что это была «пощада»?.. — Поздно пытаться что-то исправить. — Кошмар почти что рычит, не убирая жестокой улыбки. — Ты так и остался пустоголовым наивным болваном… брат. Над безжизненной поляной повисает тишина. Дрим сначала неконтролируемо фыркает, а потом сгибается почти пополам, не сумев сдержать рвущегося наружу смеха. Найтмер смотрит непонимающе, почти растерянно, а Дрим всё смеётся и смеётся, не в силах остановиться. Будто бы этот смех стал заменой самым горьким стенаниям. — Ох, прости, я не хотел показаться грубым. — говорит Дрим искренне, смахивая выступившие от безудержного смеха редкие слёзы. — Я раньше и не замечал, как на самом деле часто ты мне врал. Найтмер вскидывается, желая задать вопрос или в очередной раз уколоть, но Дрим не даёт ему начать. — А ведь пару раз ты действительно пытался открыть мне глаза. Но я тебя не послушал. — хранитель Позитива качает головой и нежно улыбается, ощущая, как пустеет грудь. — Ведь на самом деле мой брат давно мёртв. Векторы за спиной Повелителя Кошмаров в последний раз дёргаются и вдруг застывают, опадая на землю, будто длинный странный плащ. Дрим думает, что прямо сейчас Найтмер вновь усмехнётся и лишь скажет, что Дрим наконец смог хотя бы на толику поумнеть. Но почему-то он не смеётся. Его единственная глазница широко распахнута, и где-то на её дне Дриму мерещится фиолетовый свет, но на самом деле это — не более, чем отражение закатного неба за спиной. — Ты не мой брат. — говорит Дрим бесстрастно, стараясь игнорировать нечто по-прежнему детское и глупое, поднявшееся внутри волной колющего ужаса и грусти. — Я понял это слишком поздно, но… Он отводит взгляд. — Я пришёл навестить могилы своей семьи. — Дрим прикрывает глазницы. — Наверное, им было по-настоящему одиноко все эти пятьсот лет. Прямо, как мне. Хранитель разворачивается, желая открыть портал и вновь уйти, оставляя Найтмера позади. — До встречи, Повелитель Кошмаров. — говорит он громко, не поворачивая головы. И добавляет совсем шёпотом, так, что едва слышит сам. — Прощай, Найти… Дрим уже взмахивает рукой, когда вдруг что-то грубо бьёт его по позвоночнику, хватает, сбивает с ног и тащит назад. Он применяет всю свою ловкость, чтобы не разбить себе затылок об срез Древа, рядом с которым его уронили. Над Дримом нависла угрожающая тень. Эти эмоции, окружавшие, словно стая голодных псов, показались ненастоящими — злость, ненависть, затаившееся где-то на глубине отчаяние… и что-то ещё. Что-то, совершенно непонятное. Что-то, так сильно напоминающее… Нет. Нет, ему лишь кажется. Этого не может быть. Дрим смотрит в глаз Найтмера, не двигаясь. Они оба знают, что он всё ещё недостаточно обессилен аурой Негатива, всё ещё может сбежать с помощью телепортации, может спастись. Но почему-то не спасается. — Ч-что ты… — Дрим заикается, ощущая, как его конечности обвивают всё новые и новые лозы. Хранитель дёргается, но хватка лишь сжимается сильнее, причиняя тянущую боль. Найтмер распахивает ужасающий своей неправильностью широкий рот, в котором больше не видно зубов — лишь клыки, сотканные из склизкой энергии Негатива. Его голос кажется не менее, чем миллионом других — и почему-то Дриму кажется, что где-то там звучит ещё один, такой родной и такой далёкий: — Смеешь поворачиваться ко мне спиной?! — кричит Кошмар, почти захлёбываясь собственной ненавистью, душащей Дрима, будто петля. Хранитель не понимает, чем он так разозлил своего извечного врага, что он настолько вышел из себя, и вдруг лозы забираются под одежду — перчатки, жилет и дорогой сердцу плащ больше не спасают Дрима от прямых прикосновений чёрных векторов, которые словно бы оставляют на белоснежных костях свои следы, пересчитывают фаланги пальцев и скользят между рёбер. — Думаешь, избавишься от меня парой слов?! — продолжает Найтмер, и ещё один вектор обвивает шейные позвонки Дрима, сжимает. Хранитель мечется от холода лоз и ощущения нехватки воздуха. Стена безразличия вдруг трескается, и страх волной затапливает его сознание. Дрим не беспокоится о том, что с помощью векторов Найтмер неожиданно рвёт его одежду, откидывая лоскуты в стороны, не обращает внимание на то, что по какой-то причине он бережно снимает с дрожащих плеч жёлтый плащ и даже пару раз его складывает прежде, чем положить на траву. Нет, сейчас Дриму всё равно на это. Главное — это то, что он так глупо дал себя поймать и распять, фактически отдавая последнее золотое яблоко Найтмеру. Нельзя, чтобы он его получил! Пожалуйста… — Я! Я твой брат! Я всегда им был! Дрим не сдерживает рваный вздох, больше похожий на всхлип, когда в груди загорается серо-жёлтое свечение. Но почему-то векторы не спешат схватить потрескавшееся яблоко и исказить его — наоборот, аккуратно огибают его, стараясь не задеть. Лозы не позволяют вдохнуть, заполняют его грудную клетку, обвивают рёбра, будто змеи. Они везде, везде, и Дрим не знает, что ему делать. Его страх и ужас должны питать Найтмера, но почему-то он лишь кривится в досаде и взмахивает рукой. Душа Дрима возникает уже в другом месте — над солнечным сплетением, лишённая любой брони и совсем беззащитная. — Н-не надо! — успевает вскрикнуть Дрим перед тем, как один из векторов вновь лишает его кислорода. Хранитель беспомощно плачет от собственной слабости и незнания, что будет дальше. Зачем Найтмер это сделал? Зачем вместо того, чтобы сразу забрать яблоко, мучает его? Зачем сказал… Сказал… Глазницы Дрима распахиваются. Его сознание искажается, плавится, словно воск вновь загоревшейся свечи, но это приносит лишь боль и незнакомую ранее обиду. Почему… Почему Найтмер поступает так с ним?!.. — С самого детства… — вдруг говорит Найтмер тихо, на выдохе — совсем не так, как раньше. Он смотрит на Дрима и его истерзанную душу с чем-то, так тошнотворно напоминающим осознание. Будто бы только сейчас он видит, что сделал. Но всё равно не желает останавливаться, потому что уже поздно что-либо исправлять. Дрим дёргается, рвётся из пут и беззвучно кричит от боли — больше внутренней, чем в сжатых костях. — Ты всегда будешь героем, а я — злодеем. — Найтмер наконец усмехается, но так отчаянно и изломанно, что Дрим бы испугался за него, не пожирай его душу ужас и всепоглощающее разочарование. — Я никогда тебя не оставлю, ты навсегда мой младший брат. Хранитель не понимает, кому именно Найтмер это говорит — ему или всё же себе, будто бы пытаясь убедить, что поступает правильно. — Ты навсегда мой. Векторы извиваются в теле Дрима, и всё перед глазами вдруг начинает меркнуть, растворяться, будто акварель. Найтмер всё же прикасается к его душе, и это прикосновение пробегает по дрожащему телу, словно заряд тока. Почему-то золотое яблоко не изменяется и не темнеет даже тогда, когда Повелитель Кошмаров подносит его к своему лицу, но не для того, чтобы съесть. — Ты не сбежишь от меня, Дрим. — шепчет Найтмер, и в уголке его глазницы хранителю мерещится слеза фиолетового цвета. — Я не позволю тебе. Дрима прошивает болью — он дёргается, распахивает рот и вновь кричит, но на этот раз во весь голос, ведь душащий его вектор куда-то исчез, вероятно, присоединившись к пульсирующему клубку за клеткой рёбер. Этот крик проносится по разрушенной вселенной и звучит долго, очень долго, пока, наконец, не перерастает в горестный вой. Боль отступила, да. Но Дрим не может успокоиться, не может остановить свои рыдания. Потому что на его душе сомкнулась тёмная цепь, символ принадлежности. Эта тонкая цепочка опутывала сильнее, чем все извивающиеся щупальца, делала больнее и холоднее, чем они. Дрим всё воет и воет, заранее зная, что это не поможет, не подарит облегчения. Найтмер воспользовался его слабостью, его беззащитностью, его сломленностью и усталостью. Дрим очень, очень хочет его ненавидеть — хочет вцепиться в горло, вырвать из чужой груди душу и уничтожить её, превратить в труху. Но он не может. Его бесстрастность, его безразличие, его лживое «я понял, что ты не мой брат» — всё это сквозит в чёрной цепи, навсегда оставшейся на его душе. — Если бы ты сопротивлялся, я бы не смог этого сделать. — быстро тараторит Найтмер на одном дыхании, когда Дрим затихает, лишь изредка слабо всхлипывая. Повелитель Кошмаров подбирается к нему, всё ещё обездвиженному из-за наполняющих тело векторов. — Ты сам этого хотел, Дрим. Невесомым движением Найтмер поворачивает его голову, безвольно мотнувшуюся вслед за ладонью. Невидящим взглядом опустевших глаз Дрим смотрит куда-то сквозь своего брата, не в силах даже закрыть глаза, из которых всё ещё текут обесцвеченные слёзы. — Потому что ты всегда меня любил. — Найтмер вновь берёт золотое яблоко в руки и, не встречая никакого сопротивления, оставляет на нём мимолётный поцелуй. Хранитель издаёт особо громкий всхлип, и Кошмар довольно улыбается. — Тебе больше не нужно врать себе и мне. — На… Н-найти… — зовёт Дрим неосознанно, словно находясь в лихорадке. Векторы внутри груди смещаются, заставляя зажмуриться от странного, болезненно-сладкого ощущения. — Тшш, мой маленький хранитель. — Найтмер обнимает его позвоночный столб, обвитый одной из лоз, и удобно устраивает голову на мягкой траве. — Всё будет хорошо. «Я так сильно ненавижу тебя…» — хочет сказать, прокричать, прошептать Дрим, но не может. Ведь Найтмер сказал, что ему не нужно лгать… Но кому на самом деле он лжёт?.. Потухшая свеча крошится, оседая крупицами воска. Дрим закрывает глаза, прижимаясь к своей безумной, прошлой, настоящей, вечной любви. Ему так больно…