Маленький

Выключаю свет в комнате и, разбегаясь, плюхаюсь на кровать. Одеяло предательски смялось под весом тела, поэтому, пыхтя и пытаясь подняться, вытаскиваю из-под себя краешек прохладной и приятной на запах ткани. Раньше я бы закутался с головой в этот "щит", способный защитить от всех бабаек и чудищ мира. Помню, как я боялся того, что меня за ногу кто-нибудь схватит и утащит в потусторонний мир, поэтому бежал на всех парусах к матери, чтобы та успокоила меня. Мама опять сильнее всех в мире. Её тёплые, чуть шершавые руки, ложились на маленькие щёчки, а затем перемещались на голову, взъерошивая каштановые волосы, превращая их в ещё больший беспорядок. Я стал сильнее, и теперь я не лягу к маме, только вот чудовища всё не приходили, я ведь ждал их целую ночь. Странно, что когда мы вырастаем, всё кажется таким до безумия глупым и бессмысленным. Вот как можно было думать, что из-за шторки вдруг выскочит какой-нибудь преступник, сбежавший из психушки и решивший перекантоваться у тебя в квартире? Почему мы раньше боялись этого серенького волчка, который должен был укусить за бочок? Вот и я теперь не понимаю всех этих сказок. Нынче я должен был защищать себя сам, не надеясь на маму, потому что её больше нет рядом. Сколько себя помню, все мне всегда сочувствовали, переживали за то, как я буду расти без матери. Шестилетка Рома, оставшийся на попечении отца-военного, переквалифицировавшегося в начинающего алкоголика, так себе по звучанию. Я уже и забыл эти аккуратные и нежные прикосновения той, которая заставляла моё сердце трепетать. От мысли, что я хотел жениться на собственной матери, даже смешно становится, но в хорошем смысле. Она всегда была для меня идеалом. Приходя из детского сада, я носом чуял запах ленивых голубцов. Ароматная капуста, нашинкованная специальным огромным стальным ножом, вперемешку с фаршем создавали божественный дуэт. Только мама умела готовить пищу, от которой хотелось улететь в самое небо. Всегда просил добавки, потому что одной порции было мало. От мамы мне передались большие ярко-зелёные глаза. Все говорят, что они даже какие-то флюоресцентные, что ли. Широкая улыбка всегда была на её лице. Даже в те моменты, когда было плохо, она предпочитала скрывать грусть за смехом и яркой улыбкой. Эта восхитительная женщина приходила в детский сад, а каждый мой однокашник мечтал побывать у нас в гостях - хотели хоть на минутку узнать, какая она - моя мама. А я высовывал язык и дразнил этих малявок за то, что они не пересчитают все звёздочки на тёмном небосводе зимой; они не будут пытаться угадывать, какую фигуру изображает облако; их мама не станет воображать себя принцессой, а своего сына прекрасным рыцарем, которому суждено спасти свою принцессу из обители злого и вредного дракона. Так умела делать только она - моя любимая мама. Лучше было сразу провалиться в сон, не вспоминая того времени, когда мне было хорошо, но приятная меланхолия окутала меня, увлекла мои мысли, и мне пришлось ещё какое-то время просто смотреть в потолок. Гробовая тишина, в доме абсолютно никого, только я и одиночество. Веки начали тяжелеть, и мне, Ромке Пятифанову, пришлось сдаться и уснуть, только вот слишком быстро открыл свои глаза. Яркие лучи света озарили комнату, стены которой были покрыты детскими неряшливыми рисунками. Мама любила, когда я выплёскивал все свои эмоции на бумагу, она вешала эти творения по всей квартире, а папа постоянно бухтел, мол, чего обои портить, если можно просто посмотреть и выкинуть. Нежная, мама грела меня в своих руках, крепче прижимая к себе. — Ромочка, вставай! Приятный голос разбудил, будто даже поманил сдвинуться с кровати, раскрыть глаза и потереть их руками. Мягкость пальчиков, коснувшихся до собственных глаз, ничуть не сбила с толку. Сбросив колючее синее одеяло, каким я ненавидел укрываться, я ринулся с кровати, носом улавливая запах чего-то печёного - квартира по выходным всегда наполнялась приятным ароматом обычных московских плюшек с сахаром, которые я обожал уплетать с молоком. Чувствуя опору в виде пола под ногами, топот маленьких ножек раздавался из детской, давал понять, что совсем скоро кое-кто голодный окажется на стуле, и только макушка будет выглядывать из-за тяжёлого дубового стола. Облизнувшись, я, будто вот-вот доберусь до заветного конца "Марио", подлетел к той, что стояла возле раковины и вытирала мокрую посуду стираным вафельным полотенцем, и обхватил руками её ногу. Женщина довольно усмехнулась и поставила тарелку в посудный шкафчик. — Ты уже прилетел сюда. Жаль, что у меня нет возможности будить тебя так каждое утро. — Огорчённая, она замерла, и я краем уха уловил тихий и осторожный всхлип. — Тётя, почему ты меня по имени назвала? Я уже и забыл твой голос, из памяти начало стираться твоё лицо, которое было самым дорогим на этом свете. И даже детские воспоминания были не в силах помочь мне вспомнить тебя во сне. Но словно что-то знакомое слышалось в твоём заботливом голосе. От моих слов ты сильнее зашмыгала носом, а потом и вовсе закрыла лицо руками, но ногами своими не дёрнула. Ты продолжала всхлипывать, а я смотрел на тебя, потому что так и не мог понять, что в сегодняшнем сне встретил тебя, мама... Грёбаный будильник, помешавший мне выспаться. Рука недовольно скинула трезвонящий аппарат с тумбочки, а сам я перевернулся с одного бока на другой, позабыв о том, что просыпаю поездку с классом в кинотеатр. Только звонок домашнего телефона заставил подняться с нагретого и приятного местечка. Продирая глаза, почёсывая голову, я дошёл до телефона. — Кого там черти надоумили позвонить в такую рань? — Да, с утреца я никогда не проявлял вежливости и особой обходительности, только бы вот стоило попридержать язык и быть чуть мягче. — Пятифанов, почему ты вечно подставляешь весь свой класс? — Голос противной Лилии Павловны неприятно отскакивал от стенок в моей пустой с утра голове, пытаясь переварить всю информацию. Какое кино? Что, чёрт возьми, происходит... — Рома, мы долго ждать не будем. Деньги уплачены, советую тебе поскорее прийти к остановке, к которой мы с ребятами доберёмся через пятнадцать минут. До свидания. Ну всё, мне точно не избежать поездки с классом в какой-то городской музей. Что там новенького? Расскажут о каких-нибудь картинах, написанных либо известной мексиканкой, носившей длинные юбки в пол, либо же о чёрном квадратном мазке, в котором заключён великий вселенский смысл. И что мне с этого? Только от бати прилетит за пропуск поездки, на которую он потратил те сбережения, которые не успел потратить на очередную бутылку светлого разливного пива. Пришлось подняться с кровати, доковылять до ванной и быстро почистить зубы, напялить на себя первый попавшийся шмот из целой кучи мятых, но постиранных вещей. Предстояло как можно быстрее идти через внутренний дворик, пройти чуть прямо и сократить дорогу через местную круглосутку, чтобы "не задерживать остальных", как сказала бы Лилия Павловна. Глупости какие, уехали бы без меня. Точно, она же взяла ответственность за меня и теперь не может просто так отпустить. Будь проклята эта экскурсия. Забыв о том, что я притягиваюсь к земле по закону Ньютона, я перелетал через эти ступеньки так, будто и вовсе находился не под действием гравитации. Открыв дверь подъезда, я почувствовал запах мокрого асфальта - дождь прошёл совсем недавно. На лужи было наплевать, ведь промокшие ноги не такая уж и страшная вещь. Сейчас меня больше озадачивали две вещи: как бы скорее свалить с этой экскурсии и дойти до магазина, чтобы купить сигареты. Второй пункт решался быстро, стоило только ускорить шаг, перепрыгивая через огромные лужи. Помню, как раньше любил весной мерить ногами ручей, ведь гораздо интереснее прийти домой с мокрыми насквозь ногами и получить нагоняй от предков. Каким хулиганом я был тогда, таким и остался. Дойдя за пять минут до какого-то ларька, я зашёл в него, потирая руками предплечья, потому что погодка выдалась неважная. Тётка смерила меня недовольным взглядом, когда я попросил нежелательный товар для собственной покупки. Признаться, на мнение чужих мне было наплевать: не продаст она - это сделают другие, мне-то что, а вот от неё выручка убежит. По-моему, довольно упитанная продавщица сложила два плюс два и получила в своей голове верную сумму. Язвительно улыбнувшись, я протянул смятые и промокшие купюры, которые зажимал в кулаке в течение всего пути. Недовольно хмыкнув, деньги были отданы, а мои лёгкие наполнятся желанной порцией табачного дыма, так губительно влиявшим на состояние организма. Снова смотря под ноги, я вспоминал, как мягкие женские пальчики касались моей руки, сжимая её в своей. С мамой всегда ходили за руку, ведь она боялась, что я упаду. Постоянно твердила: "Рома, вот свалишься, разобьёшь себе нос. Жалеть тебя никто не будет". Удивительно, нос я так и не разбил, но вот жалеть меня было кому. Если бы ты знала, мама, кто это, как бы ты отреагировала? Что бы ты сказала, если бы увидела нас вместе? Чиркнув спичкой о коробок, я понял, что нужно было ускориться. Затяжка номер один на бегу далась сложнее. Почувствовав, как термоядерный дым сразу же пропитал все внутренности, я закашлялся, не переставая быстро перебирать ногами. Дед мой всегда курил папиросы "Беломор", из-за чего в их с бабушкой квартиру мама боялась заводить меня маленького. Забавно, что сейчас я шёл по стопам деда и бати, которые дымили паровозом. — Роман! — Голос классной в этой печально-депрессивной атмосфере показался соответствующим окружению. Тётка средних лет стояла буквой "Ф", сложив руки в бока, нахмурившись и скривив рот. Уже начавшая дряхлеть кожа на её лбу стала похожа на ковёр, который зажевало ножкой дивана. — Думаешь, отцу приятно, когда я каждый раз вызываю его на беседы чаще, чем вижу тебя в школе? — Вызывайте снова. Думаю, что он соскучился по вашему лицу. Лилия Павловна ничего мне не могла сделать, она только умела угрожать тем, что вызовет моего батю на воспитательную беседу, а мне же было всё равно. В толпе я искал знакомую белобрысую башку, которая будто пряталась от меня. Я же точно видел, как это хрен в очечах сквозанул в толпу, чтобы спрятаться от меня. — Все собрались. Можно садиться в автобус. Покривив рот, изображая подобие зигзага, я сунул руки в карманы и резко выдохнул воздух. Изо рта вылетел пар. Удивительно, но я не ожидал, что такая собачая холодина наступит быстрее, чем в прошлом году. Я видел каждого одноклассника, садившегося в автобус, которому уже было лет десять, если не больше. Краска по всей площади транспорта начала облупливаться, создавая некую паутинку, придавая этой полуживой ржавчине ещё большую старость. Катюха, ухлёстывавшая за мной уже какое-то время, тихонько подошла сзади и хотела было что-то сказать, только вот я нарушил её злобные замыслы, развернувшись как раз к моменту начала её монолога. — Ромочка, ты сегодня проспал? — Блонда скрестила руки за спиной, скрепляя тонкие и нежные пальчики в замок, нелепо улыбнулась. Высокий и писклявый голос долбил по мозгам каждый раз, стоило ей только открыть рот. — А тебе-то есть разница, если я тебе отвечу? — Я просто интересуюсь! Старосте же нужно знать, где пропадают её одноклассники перед важным мероприятием. — Ты эту экскурсию дурную называешь важным мероприятием? — От раздражения я даже и не заметил, как начал повышать собственный тон. — Будто бы я нашего музея никогда в жизни не видел. К чёрту эту дрянь послал бы. Катька хмыкнула и прошла вперёд, занимая место в очереди. Слишком уж просто было вывести эту девчонку на эмоции. Смирнова стала первой в нашем классе, у кого начала прорисовываться фигура. Она всегда просила мать подшить её школьную форму как можно уже, чтобы талия выделялась на фоне остальных. Она первой начала носить бюстгальтеры и кружевное бельё. Даже как-то стрёмно стало вспоминать момент, когда парни бегали в женскую раздевалку открывать девочкам двери, чтобы лишний раз позлить их. Тогда-то я и увидел, как Катенька, примерная для всех, стояла перед дверью, стягивая с себя шорты. Идеальная персиковая кожа с россыпью тёмных родинок. Пацанва в тот момент так завидовала мне, потому что Смирнова медленно, глядя на меня взглядом лисицы, покачивала бёдрами, пока шла к двери. Крашеная в белый цвет деревяшка тихонько прикрылась передо мной, а я, как дурак, вылупив свои глаза, пытался понять, что только что увидел. Я зашёл в автобус самым последним, пытаясь найти место, куда можно было бы приткнуть собственный зад, чтобы не сидеть рядом с классной. В конце этого железного коня я заприметил одинокое сиденьице рядом с тем, кто направил взгляд в окно. Сунув уже заледеневшие руки в карманы и медленно проскальзывая по автолину, я шёл к своей цели. Взору предстали глазки-бусинки Полины Морозовой, которая чуть нахмурила брови и надула губы. Недовольная из-за того, что она не сядет рядом с ним, пока есть я. Какие-то девчонки-одноклассницы доставали из сумочек зеркальца и карандаш для губ, чтобы подправить плачевное состояние на лице. Кого они хотели привлечь этими кривыми линиями и безуспешными попытками сделать из своих губёшек вареники? Лучше тонкие и настоящие губки, чем такое недоразумение. — Что, Тоха, ты грустишь? Думал, что я уже не появлюсь? Как "вовремя" ты меня разбудил, а. Ловко-ловко, — Я подтрунивал над своим лучшим другом Антоном Петровым. А чего это он должен сидеть на жопе ровно, если камушки всегда летят только в мою сторону? — Ну, чё, Тошик. Молчишь? — Дошёл я до тебя даже, в звонок звонил, стучал, а ты даже не встал. И чего это я тут оправдываюсь? — Белобрысый друг повернулся ко мне и скривился. Не нравилось моё нападение. — Ты, как мне кажется, уже достаточно самостоятельный для того, чтобы отвечать за свою голову. Но ты же не слушаешь. — Ой, да ну, харэ причитать. Тоже мне, воспитатель хренов. Петров отвернулся и продолжил глядеть в окно. Я знал, что он хочет точить лясы всю дорогу, хочет что-то обсуждать и доказывать, только вот гордость мешала ему. Не хотел сам Антон Петров поддаваться какому-то Ромке Пятифану, который даже дверь открыть не смог. Да уж, неловко выходит. Получается, что меня можно назвать моральным уродом за то, что я никак не могу проявить искренних и тёплых эмоций, не могу закружить в водовороте любви и понимания тех, кто мне по-настоящему дорог, кто не отворачивается от меня по сей день. Но ведь и особых чувств я показывать не могу давненько. Ну-ка, Ромыч, собрал себя воедино и снова в строй. Я не намерен таять от поступков Тохи. Или же собираюсь? Кроме того, чтобы просто ждать прибытия в город, не оставалось ничего. Я пытался ни о чём не думать, только вот плохо получалось. Что бы мне ответила мама, если бы узнала, в кого я превратился? Её любимый сын, который с особой нежностью принимал любовь и открыто проявлял чувства. Мама была уверенна во мне, нужно продолжать жить. Я не заметил, как веки постепенно начали тяжелеть, а потом глаза и вовсе сомкнулись, дыхание стало размеренным, и я уснул. Я пытался воспроизвести сегодняшний сон, хотел попытаться разглядеть лицо матери во сне, визуализировать её улыбку, но ничего не выходило. Надежды вновь увидеть хоть на минутку дорогого человека улетучились, когда на плечо упала ладонь белобрысого. — Давай, поднимайся уже, а то мы одни остаёмся в автобусе. — Тоха поправил на переносице свои очки. Он всё пытался сохранить недовольное выражение лица, только вот у него плохо это получалось. — А давай никуда не пойдём? — Своими пальцами я потёр глаза и широко зевнул. Окинув взглядом автобус, из которого уже почти вышли все наши одноклассники, я вскинул вверх густую бровь, пытаясь заставить Тошу согласиться. — Зайчики нынче предпочитают прятаться по норкам, чем пытаться водить дружбу с волками? — Заколебал же ты меня. Антон натянул шапку и встал с места, нагло ломясь к проходу через мои ноги, но я схватил его за руку и устало посмотрел ему в глаза. Синие, глубокие, умные. Когда мы были классе в шестом, мы со Златовлаской сидели за одной партой. Целый урок я пялился на него, пытался уловить в этих глазах что-то. И они мне казались не обычными лужицами, не чем-то обыкновенным, а целой вселенной. Можно даже сказать, что два глубоких океана пытались поглотить меня в свои воды. Петров никогда не смотрел на меня с болью, состраданием. Я не требовал от него этого. Всё было по доброй воле. Мы всегда давали друг другу то, чего искали долгое время. Предки Антона не очень-то и ладили, а на прошлой неделе они вообще ошарашили: сказали, что подали заявление на развод. Несколько лет назад я думал, что всегда останусь чёрствым сухарём, сделанным из Бородинского хлеба, но в тот момент во мне что-то содрогнулось. Тоха давал мне домашку, помогал с контрольными и прочим. Кто-то скажет, что я использовал его, но нет. Мы оба утопали друг в друге, чтобы избежать проблем суровой реальности. — На кой хер тебе сдалась эта выставка? Мону Лизу ты тут всё равно не встретишь, поэтому со спокойной душой предлагаю тебе сбежать куда-нибудь, — Выражение лица Антона немного выбило меня из колеи, потому что он никогда не мог устоять перед соблазном, а тут он изогнул бровь, поджал губы и даже не сдвинулся с места. — Вместе. — Тебе всегда всё достаётся с лёгкостью, Ромка. Пора привыкнуть к тому, что не всё в этом мире крутится вокруг тебя. Тоха поднялся с места, поспешно натягивая вязаную синюю шапку с помпоном на голову. На ходу он застёгивал куртку и даже не смотрел на меня. В автобусе я остался один, но не спешил пребывать в таком состоянии долгое время. Покинув водителя, я перелетел через всё ступеньки транспорта, тяжело приземляясь на землю. Ноги проскользили по мокрому асфальту, едва оставляя меня в равновесии, но даже это не помогло обратить внимание Петрова на себя. Упрямец, пытается изо всех сил игнорировать присутствие своего друга. — Э, так и будешь делать вид, что меня здесь нет? — Стремительно сокращая дистанцию, я, наконец, схватил беглеца за плечо и развернул к себе. — Да, я облажался. Опять. Но давай убежим? Пожалуйста... — Так уж и просишь? — Едва заметная улыбка промелькнула на лице Тохи, что не заставило не испытать облегчение. — Сердечно и искренне. Пошли уже, Зайчик. Руки сразу нашли место в тёплых карманах, потому что из-за погоды я чувствовал, как кончики пальцев начинали потихоньку неметь. Не оглядываясь, я надеялся сразу же услышать шаги за мной, только на это потребовалось чуть больше времени. Борясь со всеми противоречиями, Тоха сдался и зашагал за мной, своим... другом. Я не знал, куда мы идём, просто полагался на собственное чутьё, которое не раз помогало на протяжении всей жизни. Пасмурная и неприглядная погода так и отталкивала от прогулок, только вот нам вдвоём было всё равно. Шагая туда, куда глаза глядят, мы добрались до набережной городка, в который прибыли на экскурсию. Живописное место, вдохновлявшее, думаю, многих людей на творческие свершения. Здесь тебе и река, лавочки-скамеечки, куча народу. Индивидуальности нет предела: здесь идёт компашка школьников, прогуливающих уроки, за ними дедуля в клюкой и пакетом семечек - собрался голубей кормить, а среди всей этой толпы я увидел... её. Женщина, кружившаяся посреди набережной, широко улыбавшаяся и манившая к себе. Волосы чуть ниже плеч, каштановые и волнистые, образовывали вихрь. Иногда останавливаясь, эта искрящаяся незнакомка смахивала налившие влажные волосы с лица, поднимала голову к небу, расправляла руки и снова кружилась. А потом она замерла, резко прекратив свою выходку. Мама... — Рома, давай! Повторяй за мной! — Мама закружилась на месте, расправляя руки в стороны, словно это были её крылья. Подол платья, выглядывающего из-под серого пальто, тоже начал свой полёт, образуя красивые волны. — Не хмурься, а то раньше стареть начнёшь, и будут у тебя на лобике морщинки! Я не хотел веселиться. Не понимаю, почему маме было сейчас хорошо, ведь мы шли домой, где нас поджидал отец. Наверняка опять сидел перед телевизором с бутылкой и выжидал удобного момента, чтобы опять начать цепляться за любую мелочь. Мне хотелось спрятаться, убежать из этой реальности, чтобы не видеть ничего подобного. Но мама... В редкие моменты можно было посмотреть на её радость, на то, какой живой она является внутри. Ни одна трудность не могла сломить её настоящую. Кажется, ради этого можно было бы и закружиться с неё сейчас здесь, остаться в этом моменте навсегда. — А ты купишь мне трактор? — Я подскоками приблизился к маме и встал подле неё, ожидая её остановки. — Ну, тот, который я хотел на Новый год? — Давай прямо сейчас пойдём в магазин, чтобы ты выбрал себе то, что хочешь? — Мама остановилась и присела передо мной на колени, аккуратно взяла мои ладошки в свои и прошептала. — Я сделаю всё, что ты пожелаешь, сынок. Только ты не плачь по ночам, не грусти. Я всегда буду с тобой. Вот здесь, — Она приложила палец к моей шапке, указывая на голову, — И вот здесь. — Теперь палец переместился на курточку, прямо в область сердца. — Я люблю тебя, мама... На нос приземлилась дождевая капля, что заставило вознести голову к серому и депрессивному небу. А потом, вспомнив о маме, я снова перевёл взгляд на то место, где только что видел танцующую женщину, но её не было. — Ты чего застыл? — Со спины подошёл Тоха и чуть согнулся, пытаясь перевести дыхание. — Да так... Ждал тебя, — Пытаясь не раскиснуть, я закрыл глаза, сильно сжал их, а потом снова открыл. — Ты скажи мне вот что: долго дуться собираешься? Мы пытались выяснить отношения уже давно, около двух лет. Всё началось с того, как Тоха ни с того ни с сего начал заниматься моим репетиторством по математике и физике. Всегда говорил, что я способный и умный, только ленивый. Нелепые детские улыбки, случайные касания и долгие переглядки. Помнится, прошлой зимой мы ходили на каток, который сделали активисты нашего захолустья. Там-то всё и началось... — На хер мы сюда пришли, скажи мне? — Я затягивал коньки туже, пытаясь сопротивляться снегу, летевшему прямо в лицо. Ветрище сегодня был нефиговый, поэтому пришлось натянуть на лицо шарф как можно выше. — Ты говорил, что не умеешь кататься, поэтому давай учиться. — Антон по кругу скользил на своих лезвиях, резво и маняще. Почему-то я никогда не заикался о том, что умею кататься на коньках, но когда Златовласка спросил у меня насчёт этого, то я стушевался и ответил отрицательно. Серые от грязи шнурки были обмотаны вокруг чёрных коньков. Пришлось медленно вставать со скамьи, показывая своё неумение держаться ровно и уверенно. Тогда-то, когда я полностью выпрямился, Тоха подъехал ко мне и протянул руку. Если бы такой жест сделал кто-то другой, я бы сразу дал в глаз и засмеял, а сейчас мне не хотелось этого делать. Напротив, я вытянул руку в ответ и крепко стиснул пальцы друга в своей руке. Этот Зайчик аккуратно двинулся вперёд, что-то говоря про положение ног, про вес и уверенность в себе. Я же не слушал его. Мне хотелось просто проскользить с ним по этому льду раз десять и просто наслаждаться моментом. Вокруг не было никого, только мы. Тоха покатился, я за ним. Деревья, одетые в белоснежные одеяния, искрились в свете фонарей. Крепкие и сильные, даже ветру было неподвластно их сдвинуть с места. Пока мы "учились", снегопад стих, и наступил покой. В воскресный и холодный вечер здесь мало кого можно было встретить. В очках Антона отражалась луна, чередующаяся с блеском огромных ламп. Яркая и светлая улыбка, озарявшая мои тёмные деньки. Здесь и сейчас я нашёл спокойствие, которое потерял ещё в детстве. — Знаешь, у тебя хорошо стало получаться. — А ты ничего не заметил за всё это время? — Я выпустил из своей хватки руку Антона и свободно покатился вперёд, цепляя руки в замок позади себя. Вязаный в полоску шарф уже давно слетел с лица, куртка была расстёгнута а адреналин зашкаливал. Друг стоял посреди катка, только и успевая прокручиваться, чтобы посмотреть на мои умения. — Ты лгун! — Смех, и мы стали кататься вдвоём. — Я догоню тебя! — Попробуй! Увидишь, что Серые волки непобедимы в гонках. Догонялки стали нашей постоянной игрой, в которой я всегда одерживал победу. Вот и сейчас мне представился шанс, чтобы в очередной раз показать своё превосходство в этой игре. Коньки царапали лёд, оставляя за собой дорожку из снежной крошки. Я разворачивался, дразнил друга, чтобы тот как можно скорее нагнал меня. Издёвки, на которые он никогда не обижался, потому что привык к этому. Я скользнул вправо, когда Тоха, усыпив мою бдительность, полетел вправо. Не успев среагировать, он схватил меня за руку и раскружил, заставив упасть на задницу. — Рома, извини, я... — Тоха прикатил ко мне, протягивая руку. — Я не хотел, чтобы ты упал. Больно? И в этот момент, когда протянутая рука была прямо перед лицом, я почувствовал, что только от одного человека я могу всегда получить поддержку. Его круглое лицо, розоватые щёки, которые на морозе казались ещё более насыщенного цвета, большие голубые глаза. Эти родные окуляры, которые я постоянно находил для друга, когда везде терял их. Это ли не то, чего так долго ищет каждый? Я взялся за руку Тохи, но подниматься не спешил - вместо этого силой притянул его к себе. Безрассудство вскружило голову, отключило мозг и заставило полностью улететь из этой вселенной в поисках потерянного кусочка пазла. Мне нужно было заполнить пустоту душевную, физическую. Я скучал по ласке и любви, скучал по всему, но не мог выразить это словесно - не этому меня когда-то учил отец, который ненавидел любое проявление заботы, тактильности и любви. Спаси меня, и я навсегда буду рядом. Не предам и не уйду, не оставлю в моменты горя... — Так чё, Тоха? Ты в обиде? — Временами ты невыносим, но я понимаю, что не могу долго злиться на тебя. Обида уходит, когда я вижу твоё лицо. На душе теплее становится в те моменты, когда ты улыбаешься, когда не уходишь в себя, — Антон заприметил скамейку за моей спиной и указал на неё взглядом. — Пошли, а то набегался я с тобой. Если сядем, то я могу хотя бы дух перевести. Мы плюхнулись на эти деревяшки с облегчением. Закинув руку на задний бортик скамьи, я уставился на Антона, чем явно смутил его. Не всегда можно было в моих действиях разглядеть прямоту и открытость, ведь я боялся порицания общества за собственные действия. А что скажут окружающие? Что подумают обо мне те, кто находится рядом? Сочтут ли меня психически больным, положат в больницу и запрут под семью замками? Этого я знать не мог, поэтому зачастую считал свои чувства непозволительными и незаконными. Тогда-то от меня точно отвернутся все, я это скажу уверенно. — Я просто расстроен тем, что ты снова пытаешься убежать из реальности в мир чего-то несбыточного, — Тоха стянул с головы вязаную тёмно-синюю шапку и надел капюшон. Я давно заметил, что во время важных разговоров ему нужно что-то держать в руках. — Что происходит? Если я лезу туда, куда не просят, ты только скажи, в один момент перестану. — Просто сейчас... — А что сейчас? Именно так я жил с того момента, как мать умерла, а теперь что. Что изменилось? Почему в последнее время мне всё сильнее хочется провалиться в небытие из этого мира, чтобы ни одна живая душа не знала про то, что творится у меня на душе. — Я запутался во всём: в происходящем, в окружающих, в себе. Меня преследуют кошмары, призраки прошлого, так сказать. Кажется, что меня уже ничто не спасёт. — Я просто хочу, чтобы ты понял одну вещь: я не спасу тебя, Рома Пятифан. Я ни за что не буду делать этого, потому что понимаю, что тогда полностью растворюсь в тебе, хотя я и так уже влип во всё. Я покажу, как тебе спастись. Доверься мне, прошу тебя. Сладостные речи, сорвавшиеся с губ приятеля, толкали к ощущению спокойствия и стабильности. Уже давно не знал, что это такое — когда тебя ждут, когда о тебе заботятся. А Тоха именно это и делает. Никогда не встречал человека, который настолько тебя понимает и принимает таким, какой ты есть. Ему всё равно на мою успеваемость, на то, какая у меня семья. Ему важен я, ценность представляет душа. Забитыш, переехавший в посёлок, думавший, что никогда и ни с кем не заведёт знакомств. Только вот думал ли он, что в скором времени станет необходимым мне? — Покажи мне, как спастись, — Я отвернул голову, устремляя взгляд зелёных глаз в толпу приближавшихся детей, возвращавшихся из школы. Руки начало морозить от холода. Покрасневшая кожа сулила множественные шелушения, которые было не в силах исправить любому крему. — Сделаешь это? — Опять ты сомневаешься... Петров поднялся со скамейки и присел передо мной на корточки. Контрастирующая с моей, его мягкая и нежная ручка с длинными и тонкими пальцами коснулась моего кулака. Я огляделся, пытаясь понять, куда двигалась школота, но они довольно быстро оставили нас, о чём-то перекрикиваясь и переключая внимание на разные объекты. Мы снова остались одни. Никогда раньше не позволял себе такого, но сейчас особенно сильно хотелось снять с Тохи окуляры, прильнуть к его щеке и просто быть рядом. Чувствовать то, что уже давно забыто, — вот моё главное желание. И я потянулся к нему, как тянутся к спасению. Я боялся признаться себе в том, что могу просто использовать Антона в своих целях, что рискую обидеть его и навсегда отпустить из собственной жизни. Ночью, когда я был в квартире в полном одиночестве, я сворачивался калачиком и не мог заснуть, будто ожидая чего-то. Те самые чудовища не пришли, я ждал их целую ночь. Никто не унёс меня в царство забвения и полного забытия. Что-то держало меня здесь, заставляя не опускать рук, не переставать бороться за жизнь. — Не хочешь убежать ещё раз? — Пряча глаза от прямого контакта, я переплёл наши с Петровым пальцы, не в силах посмотреть на него. — На автобус? Златовласке хватило моего кивка, чтобы сорваться с места вместе с моей рукой и направиться к остановке. Словно малые дети, стащившие кусок торта с праздничного стола, мы прятались в небольшом сооружении из шиферных листов грязно-зелёного цвета, надеясь как можно быстрее поймать автобус и вернуться домой. Антон был загнан в угол подобно зайцу. Изо рта выходили едва видимые клубы пара, а дыхание совсем сбилось. Мои крепкие руки, ухватившиеся за талию Тохи, крепче прижимали это хрупкое тельце в тысяче одёжек к себе. Губы неспешно коснулись шеи -- это было похоже на электрический разряд. Затем ещё и ещё, неумело и по-детски, но искренне. Его белобрысая макушка вдруг поднялась вверх, и тут мы сравнялись в росте. Мгновенное касание губ, и я понял, что запредельное желание тут же могло свести с ума. — Ты мог бы и перетерпеть... — Пальцы крепче сжали ещё мальчишескую талию, не давая возможности двинуться. — Вдруг увидит кто? — Ни души вокруг, Пятифан. Серые волки не боятся никого, помнишь? Пока с этим волком есть его зайчик, всё будет в порядке. Еле дождавшись автобуса, мы залетели туда и заняли места впереди. Сорок минут казались вечностью, которую сложно было вытерпеть. Мой подъезд, моя лестничная площадка, моя квартира. Мы с силой захлопнули за собой входную дверь, провернув замок на два оборота. Эмоции подкатывали прямо к мозгу, давая множественные разрядки. Мы сразу же помчались к дивану в зале. Одежды сразу же стало по минимуму. Кожа покрывалась поцелуями от макушки и до живота. То замедляясь, то наращивая темп, я сходил с ума, пытаясь опьяниться этим мгновением желания и любви. Что же я делаю? — Ром, я уже... — Я тоже. Не нужно усложнять то, что происходило сейчас. Не следует поселять в соей голове чертей, постоянно сулящих о бедах и несчастьях. Тоха точно не спасёт меня, но точно покажет, как я могу спастись сам. Он не подведёт. Джинсы и бельё оказались на деревянном полу, а губы снова слились в поцелуе. Резкий толчок, и комнату заполнил протяжный сладкий стон желания. Не хотелось делать это вот так. Я знал, что причиняю ему боль, но цепкие пальцы схватились за шею, заставляя наши тела сократить дистанцию. Второй, третий, пятый толчок. Я перестал считать их после шестого, когда разум затуманился наслаждением. — Я люблю тебя, Рома... Столько лет я не говорил этих слов. Столько времени считал себя маленьким и неспособным. А сейчас я чувствовал, что, наконец, начинаю обретать искомое. — Люблю тебя. Хватит ли мне смелости, чтобы вырасти? С тобой — наверняка.