***
Мир кажется ослепительно белым. Он так долго провел во тьме, блуждая, но не находя выхода, что этот свет показался тем самым желанным концом, к котому он так стремился. Времени не существовало, и не ясно, прождал ли он сотни лет, или все стремительно произошло за секунды, но конец уже так близок. Вспышки сменяют друг друга, изредка выхватывая неясные очертания в столь белом мире, но агония тут же пронзает все существование. Откуда такая сильная боль, почему он снова разваливается на части, что или кто, черт возьми, делает это с ним? Синчэнь открывает глаза и замутненным зрением вглядывается в обстановку. Глазные яблоки тут режет болью. — Они еще не привыкли, что ты делаешь? Голос, слышимый как сквозь толщу воды, появляется словно из ниоткуда, а потом мир опять меркнет. Синчэня прижимают на место, и только сейчас он понимает, что вероятно вертелся или брыкался, но это странное ощущение… Разве оно реально? Наличие собственного тела реально? Вокруг запах трав, чистоты, ослабшей магии на талисманах, исписанных кровью, и еще один, очень знакомый, от которого сладко и больно, который он мечтал забыть, но которым хотелось бы дышать полной грудью. Это не рай, ни ад, ни перерождение. Значит ли это, что он, Синчэнь… — Очнулся? — Нахальный, дерзкий вопрос повисает в воздухе. Теперь Синчэнь может слышать особенно четко. — Ну что, святоша, отдохнул от меня? Вот оно что. Его изломанную, раненную душу собрали по кусочкам и впихнули в тело, как бы сильно он тому не противился. Тело же такое слабое, хрупкое, но живое и функционирующее от и до, со всеми сохраненными меридианами и чужой, диковатой ци, бегущей по каналам. Каким-то образом, но Синчэнь может чувствовать, как куски его существа не состыкуются друг с другом, болят, противятся осознанию того, что жизнь никуда не делась, ноют так, что даже дышать больно. А дышать приходится по милости неадекватного, эгоцентричного собственника, с душою ребенка, запертой во взрослом теле. — Почему ты…? — Хрипит мужчина, но не может договорить. Сил не хватает. — Почему я что? — Резко в ответ. — Воскресил тебя? Потратил несколько лет жизни просто так, потому что даочжан от собственной святости горло себе перерезал? Что за…? — Голос сбивается, полный злости и отчаяния. — Что за тупой вопрос? Совсем не понимаешь?! Вопрос и правда тупой, потому что Синчэнь прекрасно знает, что с ним будет. Знает, но уже ничего предпринимать не собирается. Пусть Сюэ Ян наиграется с его телом, как хочет, надругается над его душой. Сделает из него лютого мертвеца и утолит свою взбесившуюся душу. Синчэнь не против. Он чувствует тепло на своей руке, а потом ее грубовато сжимают мозолистыми пальцами. — Синчэнь… Сюэ Ян прикусывает губу, потому что прозвучало это совсем уж жалко. Это не помогает. Его губы дрожат и расползаются в оскале, но даже так он не может удержать задушенные всхипы. С воем он вжимается всем телом в Сяо Синчэня, крепко обхватывая руками, чтобы тот сдвинуться ни на цунь не смог. Дрожит всем телом, словно в лихорадке, но даже приставь кто нож к его шее, он бы не отпустил человека под собой, потому что Синчэнь, этот гребаный святоша, разрушивший его жизнь до основания, он, черт возьми, дышит, и сердце его бьется. Сюэ Ян слышит это даже сквозь собственные рыдания и ругательства. — Кто тебя просил… — рычит он, — кто тебя просил спасать меня тогда, а?! Кто разрешил тебе потом оставить меня? Синчэнь не отвечает ничего, потому что язык отказывается шевелиться, ему страшно попытаться ответить хоть что-то. Слабые попытки отодрать от себя юношу прекратились, руки, обессилев, просто покоятся на чужой спине, не притягивая и не отталкивая. Повязка, что была небрежно накинута на здоровые глаза Синчэня, сползла, и он смог увидеть темный, сгорбленный силуэт у его груди. Глаза щиплет, приходится щуриться, чтобы что-то разглядеть: хоть мир и перестал казаться таким белым, он все еще размыт. Но вот дрожь чужого тела ощущается отчетливо, как и четко слышен его глухой голос. Синчэню не спастись от откровений чужой души. — Напричинял добра, о котором не просили, так разгребай последствия, святой ты придурок. Слова срываются то в благовейный шепот, то в яростные выкрики, но ни на единый миг Сюэ Ян не выпустил его из своих рук. — Твоя доброта слишком жестока ко мне. Ненавижу так, что болит в груди. Ненавижу тебя, Синчэнь… Теперь мучайся вместе со мной. — Сюэ Ян… Юноша вскидывает голову, не стесняясь своего зареванного лица с потемневшими от слез глазами. Его лицо, как ни странно, приобрело некое очарование несправедливо наказанного ребенка: слипшиеся от влаги ресницы кажутся длинными и яркими, алый рот приоткрыт, а взгляд внимателен и пронзителен. Синчэнь видит очень размыто и лишь иногда слезящиеся от рези глаза выхватывают детали. Весь облик юноши перед ним вызывает желание прижать к груди и утешить, но руки того по локоть в крови, а в сердце столько грязи, сколько ни один грешник не видел. Странно испытывать жалость к подобному, тем более у Сяо Синчэня и не получается это сделать. — Ты наверное тоже ненавидишь меня, — шепчет Сюэ Ян. — Отлично, ненавидь, только не оставляй больше. Ты же знаешь, я тебя с того света достану. Он ластится, как бездомная одичавшая кошка, нежный, но настороженный, ожидающий ножа в спину, его почти жалко, только вот… — Я не ненавижу тебя. — Нет? Сюэ Ян недоверчиво всматривается в его глаза, сомневаясь, правильно ли он провел ритуал, но ошибки быть не может. Это его мимика, его тон голоса, его жесты, все это принадлежит Синчэню, Сюэ Ян просто не мог бы перепутать его с кем-либо, но почему тогда он не чувствует того, что должен. Расколотая душа, как и говорилось во многих инструкциях, в следствие воскрешения может утратить нечто важное, повести себя нетипичным образом или вовсе стереть личность человека. Сюэ Ян очень тщательно подошел к ритуалу, сумел доработать его, восстановил некоторые кусочки души, практически приведя ее к первоначальному состоянию, тогда почему же… Синчэнь не чувствует к нему ничего вообще. В глазах самого желанного человека он увидел лишь безразличие. И это ломало сильнее, чем когда Синчэнь открыто презирал его.***
Синчэнь не ел уже несколько дней. Сюэ Ян был уверен, что это последствия ритуала, и телу нужно просто привыкнуть к тому, чтобы существовать самостоятельно, без помощи заклинаний, но, кажется, его просто разводят как идиота. Цвет кожи Синчэня, сияющей и светлой, потихоньку терял краски, лицо осунулось, а глаза смотрели с еще большей отрешенностью от мира, хотя казалось куда уж больше. Синчэнь намеревался умереть. Второй раз, вот так нагло, прямо на глазах у порядком взбешенного Сюэ Яна, который костьми ляжет, но не даст ему подохнуть снова. Он чувствует себя сотни раз обманутым и преданным, когда понимает, что слова Синчэня о том, что ему пока что не нужна еда — были ложью. Потому что прямо сейчас он собирается умереть от истощения, раз уж все колющие-режущие-душащие и другие опасные предметы Сюэ Ян заблаговременно убрал куда подальше. — За идиота меня держишь? Ну-ка открой рот, даочжан. — Сюэ Ян с оскаленной улыбкой подносит ложку горячего супа мужчине, не без иронии собираясь накормить его своими руками, потому что сам тот делать хоть что-то отказывается. Даже сейчас Синчэнь почти не реагирует, только отворачивается от него. Такой открытый бунт, но Сюэ Ян выдержит, несмотря на то, как сильно он хочет разбить чашку о голову упрямого даочжана. — Я все равно залью его в твою глотку и прослежу, чтобы еда оказалась в желудке. Я заставлю тебя жить, хочешь ты этого или нет. Так что не упрямься, хорошо? Я покормлю тебя. Раньше тебе нравилось, когда я готовил, так что попробуй, это вкусно. Гнев в голосе петляет с нежностью. Синчэнь все еще даже не смотрит на него. Сюэ Ян крепко сжимает зубы и заставляет себя вдохнуть поглубже. Он не может прямо сейчас сорваться на Синчэня, потому что… это не то, чего он хочет на самом деле. Вдох-выдох, держи себя в руках, твердит себе юноша. Он кладет ложку с чуть остывшим на ней супом себе в рот, убеждаясь в том, что тот и правда получился как надо. Именно так, как любил когда-то Синчэнь. — Я старался сделать это вкусным для тебя, даочжан. Будь сговорчивее. Я ведь просто могу раскрыть твою глотку и влить это внутрь, но я добр к тебе, так что пойди навстречу. Сюэ Ян уже не знает, какие слова использовать, он и правда хочет, чтобы между ними было добровольно, чтобы ему не приходилось применять силу. Да и какой в этом азарт, когда Синчэнь не сможет дать ему отпор, а что еще хуже — даже не захочет ударить в ответ. Медленно, но Синчэнь поворачивается к нему. Самая настоящая улыбка мягко появляется на лице Сюэ Яна, он подчерпывает суп и осторожно дует на него, прежде чем поднести к чужим губам.***
Сюэ Ян набирает в бочку воды и подогревает ее с помощью заклинания. Тут же под рукой находятся мыльный корень, полотенце и масла для волос, которые он купил для Синчэня. Самого его откровенно никогда не интересовало, как выглядят его волосы, насколько они шелковые и послушные. Но для даочжана когда-то это было важно. Сейчас правда это совсем не так. Сначала Сюэ Ян не обратил внимания, потому что Синчэнь первые недели был откровенно оторван от мира, но даже сейчас, когда его сознание более менее укрепилось, он не может заботиться о себе. — Синчэнь, иди ко мне. Все готово. Синчэню было все равно, чистое его тело или нет, он просто предпочел бы сгнить в одиночестве, но один настырный юноша не даст этого сделать. Он будет насильно заботиться о нем. Как и сейчас, откажись Синчэнь повиноваться ему, тот бы просто приволок его к бочке, раздел и затащил в воду. Так что, есть у Синчэня желание или нет, это не имеет значения. Именно поэтому он приближается к Сюэ Яну, на котором только нижнее одеяние, а рукава закатаны до локтей, чтобы было удобней. Юноша привычными движениями снимает с него ханьфу, оставляя нагим, а после помогает забраться в бочку. Сначала он был раздражен тем фактом, что ему приходится помогать с мытьем другому взрослому мужчине, который из-за затянувшейся хандры не может выполнить такие простые вещи, но сейчас это действие стало привычной рутиной, вечерним ритуалом, который успокаивал его. Синчэнь покорен его рукам, не дергается и не перечит. Можно перебирать мягкие, длинные волосы и омывать тело. Витая в мыслях, Сюэ Ян аккуратно, с несвойственной ему нежностью, массирует кожу головы Синчэня, расчесывает его волосы, втирает масло в кончики. Наверное, захоти Синчэнь сам этим заниматься, Сюэ Ян растерялся бы, но после отвоевал это право назад. Он просит Синчэня подняться, чтобы омыть тело и тот слушается. Его кожа бледна, а от влаги кажется почти мертвенно-призрачной, но Сюэ Ян старается не думать о таком. Его даочжан самый красивый, а самое главное — живой. Никакая она не призрачная, эта кожа. Просто чуть бледная. Сюэ Ян протирает спину, руки и грудь, потом переходит к ногам. Тщательно, без брезгливости, моет чужие ступни. Лицо Синчэня всегда принимает странный оттенок при этом. То ли неловкость, то ли непонимание, но это не так важно, пока он позволяет это делать. К паху юноша не притрагивается, потому что еще в первый раз получил по рукам. Возможно светлую голову даочжана не только сутры посещают, и, хоть это и заставило улыбнуться, все же было немного обидно. У него даже в мыслях не было делать то, что пронеслось в чужой голове, а с ним по-грубому. Глупый даочжан, если бы он знал, что Сюэ Ян при желании брал, не спрашивая, и тем более не прибегал к таким изощренным и глупым методам, как попытка помыть другого человека, чтобы добраться до желаемого. У него к Синчэню только глухая нежность, граничащая со вспышками чего-то неприятного в груди и животе. Раздражает, потому что органы скручивает в тугой узел, когда Синчэнь прямо смотрит на него, глаза в глаза. Как сейчас например. Сюэ Ян даже не понял, как начал бездумно перебирать влажные прядки волос меж пальцев, а Синчэнь ждет, когда же он наиграется. Знал бы, что никогда. Юноша замечает его прямой взгляд на себе и тело мигом слабеет, но он тут же заставляет себя вернуться в норму. Синчэнь имеет такое огромное влияние на него, и даже не пытается воспользоваться этим, что становится дурно. — Я вытру тебя. И одеться он тоже поможет. Запахивая полы нижних одежд, Сюэ Ян чувствует как его руки перехватывают чужие прохладные ладони. Синчэнь опять смотрит на него, так, что сбежать хочется. Наверное он перестарался, когда зачем-то решил, что глаза Синчэню непременно нужны. — Забота обо мне — это то, чего ты хочешь? — Растерянно спрашивает Синчэнь. — Забота? — Фыркает Сюэ Ян. — Я просто слежу за тем, чтобы ты не рассыпался на моих глазах. — Разве это не схоже? — Осторожно предполагает Синчэнь, но юноша перед ним вспыхивает и одергивает руки. — Не нравится, сам этим занимайся. Что я тебе, женушка какая? Сам не зная, к чему он это сказал, и еще больше раздражаясь от этого факта, Сюэ Ян отпрянул и, развернувшись, ушел к своей кровати. Прятаться от неловкости было негде, а бежать на улицу — совсем позорно. Никакого занятия, кроме заточки клинка, он себе не нашел. Все равно уже очень поздно — а на утро все неловкие разговоры забудутся. *** — Господин Бессмертный выздоровел! — С возвращением, Господин Бессмертный! — Господин Заклинатель, с выздоровлением! Весь город беспокоился, столько времени прошло. В городе И редко что-то происходит. Точнее не происходит практически ничего, поэтому возвращение Сяо Синчэня тут же сплетнями разлетается по всем торговым лавкам. От этих улыбающихся лиц Сюэ Яна сейчас стошнит, он не хочет делить даочжана с этими неотесанными деревенщинами, которые лезут куда не следует. И вздумалось же Синчэню когда-то остановиться именно в этом городе. После его смерти появилось иррациональное желание прирезать всех и каждого, кто жил здесь, а потом найти паршивую девку А-Цин, которая не умела держать язык за зубами. Тупой сучке обязательно нужно было выболтать все даочжану, разрушить все то, что между ними было… У Сюэ Яна зуд в руках не прекращался несколько недель, так сильно ему хотелось найти эту дрянь и вырвать ее гнилой язык под корень, а после выколоть глаза, и может даже надругаться над ее телом и бросить полудохлую умирать. Так сильно этого хотелось, но ему нужно было ухаживать за телом Синчэня и попутно искать способы воскресить его. А потом безумные желания улеглись сами собой, потому что Сюэ Ян сосредоточился на одном единственном человеке, действительно имеющим для него значение. Сейчас же это желание начало вновь проявляться. Все пялятся на его даочжана, хотят отобрать его внимание, донимают разговорами и дурацкими вопросами о самочувствии. О том, почему Сюэ Ян крепко держит под локоть этого мужчину, не выпуская из рук ни на миг, никто не заикается даже. О вспыльчивом характере юноши знает даже случайный прохожий, так что все просто принимают это за норму, чтобы не нарваться на неприятности, а Синчэнь не сопротивляется такому отношению к себе. К тому же плотная повязка на его глазах все еще создает впечатление полной слепоты, но на самом деле он просто ужасно переносит свет. Когда они возвращаются домой, Сюэ Ян облегченно выдыхает, он и не думал, что обычная прогулка за продуктами может так вымотать, но тем не менее он чувствует себя опустошенным. Радует только то, что Синчэнь согласился прогуляться с ним. Первые дни Сюэ Ян дико боялся, что тот может сделать с собой что-нибудь в его отсутствие, но ничего не происходило. Сначала Синчэнь даже рукой не мог пошевельнуть, с постели встать ему было особенно тяжело. А потом оказалось, что он покорен судьбе как побитая собака, и ему абсолютно безразлично, что происходит вокруг. На повторный суицид у него не хватает сил. Как и не хватило бы сил Сюэ Яна вновь воскресить его, ведь в этом случае душа, уже однажды расколотая, превратилась бы в пыль. Может быть хорошо, что Синчэнь ничего не чувствует, иначе первым его желанием было бы стремление вновь отправится в мир иной, вдребезги растоптав все старания Сюэ Яна. — Синчэнь. — Окликает Сюэ Ян. Старшего приятно звать по имени. Тот не поворачивается на обращение, но Сюэ Ян знает, что его слушают. — Тебе нравится это место? Хочешь продолжать жить тут? — Я… — Синчэнь замолкает. Они все еще в том же самом похоронном доме. В полумраке Синчэнь, щурясь, может даже разглядеть обстановку места, когда-то действительно бывшее ему домом. И темную, стройную фигуру человека, что навсегда вклинился в его жизнь самым абсурдным образом. Привязанный к нему на грани помешательства. — Здесь тоже хорошо. Не думаю, что есть разница, где мне быть. Сюэ Ян кивает, не особо удовлетворенный ответом по каким-то своим причинам, но не возражает насчет того, что даочжан вроде как собирается и дальше существовать в городе И. Они молчат, пока Сюэ Ян разбирает пакеты и заново придирчиво осматривает продукты, как будто кто-то может иметь достаточно наглости, чтобы облапошить его. Тишина оглушает, но Сюэ Яну привычно проводить время с Синчэнем в молчании, Синчэню же не сложно находиться в этой самой тишине. Пока они молчат, мужчина неосознанно разглядывает, насколько ему позволяет зрение, фигуру Сюэ Яна. Тот двигается легко и непринужденно, как будто та ситуация, в которой они находятся, в порядке вещей. Старательно ведет быт, присматривает за обессилившим Синчэнем, водит его на прогулки, словно они… что? Нормальные люди, которые хотят жить вместе? Возможно раньше так и было. Когда-то. Когда Синчэнь наивно надеялся, что за оболочкой зверя скрывается мягкое сердце, которое хотелось защищать. Спрятать в своих руках, заботиться и любить. Отдать все сладости мира этому человеку, в шутку перепираться с ним, хвалить, когда тот хотел его одобрения, целовать в жесткие, изогнутые губы. С ним всего хотелось. А сейчас глухая боль где-то внутри и только. Синчэнь решительно не понимал, почему Сюэ Ян занимается всем этим, раз так громко кричал о том, как сделает из него послушную марионетку для собственного развлечения. Почему сейчас делает вид, что все нормально, после того как своими руками уничтожил доверие Синчэня к нему. В жизни Сяо Синчэня все пошло черт знает как, когда этот сумасбродный юноша появился в его жизни. Точнее, после того, как Синчэнь сам залез в его жизнь, себе же устроив ад на земле, привязавшись к убийце. Жизнь Синчэня меняется так стремительно, что он не успевает осознать, что происходит с ним, но вокруг него все продолжает течь своим чередом, несмотря на ту агонию, в которой он находится. Дом, в котором они живут, все также стоит, мир заклинателей не рухнул, город И продолжает жить. Город И. Все тот же, но как будто что-то неуловимо изменилось. — На рынке кажется было очень шумно. Не так, как раньше. — Первым прерывает затянувшуюся тишину Синчень, заставляя другого мужчину вздрогнуть. — Дохнуть перестали, как мухи. Тварей стало меньше. Женщины стали рожать чаще. — Странно. Не помню, чтобы здесь было спокойно. — Мне же нужно зарабатывать нам деньги, а людям спокойная жизнь. В этом мы с городом И сходимся. — Понятно. По крайней мере ясно, почему жители общаются такой странной интонацией с Сюэ Яном. Они боятся его и недолюбливают, но не могут не признать его способностей, без которых город и правда мог бы загнуться. К тому же, груб он или нет, а внешностью не обделен, и вероятно это одна из причин, почему к его выходкам относятся со снисхождением. — Хорошо справился. — Все же заставляет себя сказать Синчэнь. Возможно, это звучало бы как издевка, намек на то, что для Сюэ Яна очень удивительно то, что он не стремился разрушить все вокруг себя, но они оба знают, что эти слова искренние. Пусть голос звучит безжизненно и сломлено, пусть эти слова тяжело было сказать, но для Сюэ Яна они как глоток свежего воздуха. Он опускает голову и улыбается уголками губ. Синчэню конечно сложно увидеть эту улыбку, но он как будто знает о ней.***
Первым, что вспомнил Синчэнь — была горечь. Тоскливая и острая, пронзившая его нутро в одно мгновенье. Он не мог справиться с нахлынувшими эмоциями, а ощущались они как природная стихия, бушующая в его сердце. Каждый раз, когда он видел Сюэ Яна, чувствовал его запах или просто слышал голос — все затапливало болью. Он уже привык ничего не чувствовать, привык к холоду, с которым смотрит на мир, и теперь ему становилось страшно от того, какой силой могут обладать чувства. Умоляя не приближаться к нему, забивался в углы дома подальше от источника боли, но это не спасало, потому что Сюэ Ян не оставлял его ни на миг. Зачем так мучить своим присутствием? Сюэ Яна же самого трясло не меньше, когда он впервые столкнулся с глазами, полными невыразимой печали. Первой его мыслью была попытка понять, что он, черт возьми, сделал, что Синчэнь смотрит на него так. А потом до него дошло, и радостное предвкушение разлилось по его телу, гранича с нервозностью и беспокойством. Душа Синчэня наконец-то начала восстанавливаться, медленно, возвращая казалось бы навсегда утраченные частички. Сюэ Ян был тем еще талантливым ублюдком, так что ритуал по воскрешению он выполнял, зная наверняка, что Синчэнь вернется к нему таким, каким всегда был. Но процесс не обещал быть легким. Раны души затягиваются очень медленно, хаотично восстанавливая утерянное. Эмоции Синчэня настолько обострились, что на него накатывала неконтролируемая истерика, если Сюэ Ян приближался ближе, чем на пару метров. Но мог ли он оставить его? Теперь его даочжан походил на труп еще больше, чем когда действительно был им. Но что если… Что если Синчэнь наложит на себя руки и в этот раз? Как непривычно Сюэ Яну было наблюдать его в таком состоянии, но он понятия не имел, что с этим делать, и единственное, что он мог обеспечить — это свое постоянное присутствие, чтобы неустанно следить за тем, как бы в руках Синчэня не оказалось заточенного ножа или чего-нибудь еще, до чего додумается его светлая голова. Хоть его присутствие делало ситуацию только хуже, он не видел другого выхода. Не видел, поэтому ходил с черными кругами под глазами, проводя каждую ночь у чужой кровати. Просыпался от малейшего шороха и потихоньку сходил с ума от усталости и неопределенности, от собственной самонадеянности и надежды. А надеялся он на такие глупости, что начал испытывать отвращение к самому себе: с чего он решил, будто они смогут жить вместе как раньше? Измотанный и озлобленный, он тем не менее готовил еду для них каждый день, изредка выполнял поручения за деньги, таская с собой даочжана, вытирал ему ноги после долгой дороги, хоть тот и дергался так, словно Сюэ Ян намеревался отрезать ему пальцы, и упрямо жил как обычно, потому что верил, что даочжановский период тоски всего лишь странная выходка его расколотой души. Впрочем, так оно и было, но тем не менее эмоции и состояние Синчэня были настоящие, и полностью игнорировать их было глупо, но грубость и дикость его натуры давали о себе знать даже в такие моменты. Чтобы не сорваться на Синчэня, которого он так сильно ждал и хотел себе, Сюэ Ян предпочел просто не разговаривать с ним лишний раз и обойтись молчаливой заботой. Хотя это раздражало не меньше, потому что он уже понял, что его забота нахрен не сдалась Синчэню. В последнее время его эмоции улеглись, но он все еще был закрыт для Сюэ Яна, поэтому, когда Синчэнь все же обратился к нему, он отреагировал совсем не так, как хотел бы: — Чего тебе?! — рявкает как на шавку, и только потом понимает, что Синчэнь все же захотел сам поговорить с ним. Помолчав немного, он нехотя объясняется: — Не злись, даочжан, я не хотел. Разговаривал бы почаще со мной, и такого не было бы… — заканчивает юноша, поджимая губы. — Почему ты поступил так со мной? — спрашивает Синчэнь, одаривая юношу ненавистным тому взглядом, полным праведности и искренним желанием разобраться в чужой душе. Лучше бы он сейчас на него с укором смотрел, чем это. — Как так? — Играясь с огнем, переспрашивает юноша. — Предал меня. Глаза Сюэ Яна округляются на такое заявление, как будто он не понимает о чем речь. Предал? Это кто еще кого предал? Видя столь странные эмоции на чужом лице, Синчэнь все же решается объясниться. Было бы, что объяснять, но Сюэ Яну именно что придется разжевать, что он чувствует, потому что тому слишком сложно понять чужую душу и тем более чужую обиду. — Я доверял тебе. Хоть я и сам виноват в том, что вообще решил довериться тебе, но было больно понимать, что смутные опасения, которые я заталкивал поглубже, оказались правдой. Слишком жестоко ты показал мне, какой же я наивный идиот. Я не сразу догадался о твоей личности, но после многое на это указывало, но я просто… решил, что могу позволить себе любить. — Синчэнь глотает последние слова, они комом застревают в горле, но он заставляет себя продолжить. — Ты быстро спустил меня с небес на землю. — Даочжан? Так ты знал? Знал и ничего не попытался сделать? Это сбивает юношу с толку, потому что это означает, что Синчэнь осознавал, с кем делил крышу, и все равно позволял… Дыхание сбивается, когда Сюэ Ян понимает, что Синчэнь принимал его тогда. Кто как не он знал о гнилой, изворотливой натуре молодого заклинателя, и все равно ел еду, приготовленную им, восхищался смертоносными навыками на ночных охотах, почему-то откладывал в сторону мысль о том, что и его могут убить, делил постель с ним, касался его и хотел жить с ним и дальше. Синчэнь даже сказал, что любил. А этого Сюэ Ян так же сильно боялся, как и невыносимо хотел. И если бы не долбанный Сун Лань, гори он в аду вместе со своими предками, — чертыхался про себя Сюэ Ян, у него была бы эта жизнь, и никто бы не отнял ее. — Когда я понял, кто ты, было уже слишком поздно. Мое сердце уже было открыто для тебя, так что я просто… позволил себе плыть по течению в надежде, что моя жизнь всегда будет такой. Тихой, размеренной, со своим дорогим человеком и нашей А-Цин. Сюэ Ян замирает и почти не дышит, переваривая услышанное. Ему хочется содрать с себя кожу от того, как дерьмово он себя чувствует прямо сейчас. Злится на Синчэня, Сун Ланя, А-Цин, себя, всех. Весь мир виноват в том, что случилось. Он потерял Сяо Синчэня так стремительно, что очнулся только когда было уже поздно. Но он просто не видел других решений. Даже сейчас, спустя столько времени, вспоминая об этом дне, он просто не понимает, какими еще способами он мог защитить то, что у него было. Вмешательство Сун Ланя было неожиданным, и Сюэ Ян устранил проблему привычным для него способом, но в итоге его жизнь просто скатилась в бездну. Все, что ему оставалось, как безумцу, ночевать рядом с трупом, сдувать с него пылинки, целовать холодную кожу и часами молча смотреть на него, не в силах поверить, что Синчэнь просто решил оставить его. Приручил как собачку, приласкал своими же руками, дал конфетку, а потом оставил глупого, жестокого ребенка ни с чем. — Я все еще хочу знать почему. — Тихо, но настойчиво добавляет Синчэнь. — Да потому что… какой же ты тугой, даочжан. Я не мог допустить даже мысли о том, чтобы жить без тебя. Откуда мне вообще было знать, что ты уже в курсе о моей личности? Так что я просто убил твоего дружка, который лез куда не следует, и собирался вернуться к тебе, чтобы жить как раньше. Правда я не думал, что у той мелкой сучки такой длинный язык. Так что мой хороший даочжан встретил меня не с самыми добрыми намерениями. Синчэнь вздыхает, не зная, что на это ответить. Извращенный образ мышления Сюэ Яна и его понятия о любви и привязанности были просто непостижимыми для него. Ему хочется опустить руки и разрыдаться, потому что его расшатанный внутренний мир в последнее время просто трещит по швам. Убийством Сун Ланя Сюэ Ян пытался защитить свою семью и простодушно поведал об этом Синчэню, но мог ли тот понять или простить это? Сюэ Ян даже близок не был к раскаянию и все еще уверен в том, что все сделал правильно, хоть и столкнулся с последствиями, к которым не был готов. Они оба не были готовы к тому, что станет с их жизнями. — Какой же ты все-таки дурной… Сюэ Ян растягивает на это губы в той самой привлекательной улыбке, на которую ведутся многие, и порывисто выдает: — Хоть как называй, даочжан, просто не уходи. Синчэнь поднимает на него глаза и слабо улыбается, понимая всю безнадежность их ситуации. — Уже не уйду. «Некуда» — хотел бы добавить он, но заметив вспышку нежности и надежды в глазах юноши, промолчал. Все равно он никуда от него не денется, раз уж ему наглядно показали, что и с того света достанут. Сюэ Ян медленно подходит к нему, склоняет голову и утыкается носом в сгиб шеи, сгорая от желания сгребсти чужое тело в руках и не отпускать. Но пока что он так не сделает, ему нужно, чтобы Синчэнь хотел этого тоже, а для этого придется подождать. Терпению Сюэ Ян уже научился. — Хорошо.