Моя зависимость осталась в кабинке туалета.

      У Вилбура есть, чем пожиться, есть тлеющая дешёвая сигарета, есть осыпающиеся блёстки на веках и макияж, сделанный под надеждой на несколько туториалов одной из бьюти-блогерш, которая говорила каждое видео «девочки, я покажу, как нанести это правильнее...» и, как на зло, Сут делал всё идентично. Он старался, купил косметику, рисовал долбанные стрелки час и хотел выглядеть, как самые кокетливые и напыщенные девчонки, кружащиеся в танце, в коротких юбчонках и в обтягивающих топиках в центре под самым диско-шаром с амазона.       Из колонок льётся "die for you", он мог слышать громче музыки лицемерный и девчачий разговор. «Какая у тебя красивая сумочка! Тебе что, парень купил?...» голос поддельного восхищения, но мягкого в попытках скрыть очевидную зависть и упестрить разговор, потому что «зависть - не моя стихия». Вилбур мог читать мотивы, как книжку в старой библиотеке с жёлтыми и давно потускневшими страничками, но книжка здесь - безумно красивая однокурсница, чьи глаза блестели голодом по дорогим подаркам, а сладко развратные и красные губы оставляли след на белом пластиковом стаканчике с пивом.       Вечеринки ему никогда не нравились. Вдыхать алкогольный запах похоти на каждом шагу и слышать жадные для внимания вздохи - не особое удовольствие, отвратительное дело, которым Сут, вообще-то, сейчас и занимался. Но нет, он не извращенец! Ему нужно было отвлечься, но к сожалению или даже, что, как бы, не укладывается в голове счастью, ни в общежитие, ни в сраной чужой квартире покоя не было. Невкусное пиво не помогало даже спустя каких-то жалких двух стаканов, от чего в груди поднималась, нет - вопила тяжёлая буря боли.       Вилбур хотел бы быть таким же красивым, как девочки во всех квартирах, в которых он бывал хоть одной ногой на пороге. Но его острые колени и локти, длинная шея и худое лицо казались уродливее всего, чего он видел в своей жизни. В кармане одиноко пустеет рваная пачка сигарет, с ресниц сыплется чёрная тушь, щёки розовеют от приятной лёгкости в желудке - Вилбур ничего не ел перед выходом из дома. Может, оно и к лучшему. Может, если он повременит с приёмом пищи снова или снова забудет, то, может быть, станет лучше девчонок. Или, по крайней мере, не будет вешать старые простыни на зеркала, которые итак были уродскими - прикрывай ты их или нет.       — Почему не танцуешь? Там такие красотки отжигают!       Резкий голос и чьё-то присутствие выбило из колеи, заставляя трястись руку с почти докуренной сигаретой. Даже через темноту можно увидеть, как прибывший из ниоткуда поморщился на запах отвратительного дыма. Вилбур тоже поморщился.       — Что?       — Я спросил, почему ты не танцуешь!       — А, Карл, это ты.. — затягиваясь сигаретой, Сут думает пару секунд, кидая окурок в стакан с пивом, который хоть как-то ещё мог освещать накрашенное лицо. Он снова думает, отвечает, — Не хочу, я не подходящий вариант для этих красоток. Ты просто взгляни на меня. Я накрашен, как клоун.       — Ты серьёзно просто кинул эту хуету в пиво? — Его что, волнует только это?       — Это пиво такое сраное, что туда только и кидать окурки да всякий мусор.       Неловкая, такая долгая, но на деле минутная пауза.       — А я думаю, что он бы точно оценил твой макияж.       — Кто?       — Он. — Джейкобс поморщился, прищурился в темноту и цокнул языком созвучно музыке. О ком речь? Непонятно. Карл сжал запястье Вилбура в попытках отвести в сторону.       Сжал. Запястье. Вилбура.       Всё мигом помутнело, похолодело, сжалось узлом в животе, в мозг ударил адреналин от страха и боли и заставил колени подкоситься для рывка в неизвестность. Бежать, бежать, бежать. Бежать, не оглядываясь, рыдая, задыхаясь и хватаясь за голые ветки деревьев. Бежать, чтобы забыть, кем ты был, чтобы забыть, кто с тобой был и отчаянно утонуть в грязной реке, барахтаясь, но хотя бы затыкая уши от безысходности и неприятного ощущения воды внутри. Хотя бы, чтобы впасть в кому - так себе затея.       Ужасно вспоминать о том, что давно запылилось на полках в папке "что нельзя никогда забыть" в крошечной для событий памяти. Некогда думать и напрягать голову в бессчётных попытках вспомнить некрасивую внешность, неприятный запах тела и морщинистые руки, безумно шарящие по телу беспорядочно и грешно. Нет времени и нет возможности. В ушах стоит шум сломанного новостного канала и отдалённые голоса, зовущие в людскую и нормальную жизнь - прямо из грязной воды, которая успела оставить в ушах тину и обратно, на свежий воздух, на колючую траву и заставить дышать через силу непрямым массажем сердца.       Некогда тонуть в ломающих рёбра мыслях.       — Чёрт, Вилбур! Эй!       Боль в затылке отдалась сразу же после того, как кто-то - Вилбур ещё не понял кто, подарил бледному лицу пощёчину и яркую вспышку фонарика разбитого телефона. Он что, умер? Это райский свет? Тогда почему так больно?       Больно.       — Нет! Отойди! Отпусти меня!       Его крик звучал, как самый звонкий колокол в церкви, осведомляющий о скорой службе и молитве, как звонок на урок в старой школе и крики детворы, как разбитая на тысячи осколков посуда, которую собирают надоедливым пазлом, как его собственный будильник, бьющий по стрелке ровно в 8 на скучные пары. Вилбур кричал действительно громко, заставляя всех, считая красивую однокурсницу смотреть только на него. Такого внимания ты хотел?       — Я....Ээ..       Ну почему сегодня? Было же всё так нормально! Удивительно нормально, но сейчас Вилбур лежит, смотрит в потолок и хочет слиться одним целым с полом, пропасть без вести или молиться, чтобы его задушили чьи-то руки. Умереть жестоко, но чертовски быстро - это как подстрелить утку на летней охоте с отцом. Встаёшь ровно, руки не дрожат, поднимаешь ружьё и....не попадаешь в цель. Неприятное зрелище, когда хочется быть лучше всех. Или просто убить эту чёртову утку, думая не об утке.       Почему все продолжают смотреть?       — Да что я-то не так сделал?!       Такой знакомый, резкий, даже чуть уже надоевший голос засел в ушах крепкой хваткой, как будто он только что надел наушники и врубил самую любимую песню в своём безвкусном плейлисте. Парень вжался в стену за ним, задрожал, думая о том, как же, всё-таки, хороша жизнь, когда ты живёшь её один, в одиночестве, в сраной комнате общежития, на стенах которой - жёлтые пятна и некрасивые обои, потерявшие свой цвет со временем. Как же хороша жизнь, когда ты куришь дешёвые сигареты, чтобы заглушить потребность в еде и чувствовать, как приятно оседает пустые лёгкие этот грязный, серый и невкусный дым. Хороша жизнь, когда всё, что тебя волнует - это цифры на весах и отражение в разбитом и уродском зеркале. Что-то в этом есть, но Вилбур не мог понять, чем его устраивает такая жизнь. Ему бы быть стройным, тоненьким, худеньким, как спичечка. Ему бы не заглядываться на девушек, только из желания оценить, насколько его ноги тоньше.       Гул толпы возвращает его обратно в мир, где люди спешили понять, под кайфом ли Вил.       Он бы лучше был под кайфом.       — Эй? Бля, Карл, он что, принял что-то? Какого хуя он такой торкнутый? — Шлатт одаривает взглядом бледное, в потёкшей туши, лицо, — Вилбур, мать твою.       — Не говори о моей матери.       — Да ты поехавший, что ли? Ничему тебя жизнь не учит, твой мозг уже совсем отупел от этих вонючих сигарет? — Совсем никакой реакции.       Все уставились на его лицо. На его потёкшее, бледное, худое и некрасивое лицо. Интересно, кто-то снимал видео, чтобы выложить в твиттер с громкими криками «Студента-торчка плющит от дозы! Умора!». Хотя будет ли кто-то смеяться...       — Ничего.. — Подаёт голос парень и опускает лицо, встаёт, сгорбившись и нащупывает в кармане пачку, чтобы понять, что она пуста, — Ничего.       — Ты что, серьёзно?       Следом вскакивает и Джонатан, такой нарядный и большой, что аж Сут бы смог обвить всё его тело ногами и руками. Он упирает руки в бока и смотрит на Вила немигающим взглядом, полным не то, что беспокойства, а полным огненной яростью. Только он не выглядел так, словно готов был сожрать Вилбура с костями. Он не казался страшным, но, естественно, злым, потому что какой-то Вилбур Сут сорвал его прекрасный вечер. Интересно, он целовался с кем-нибудь?       — День сегодня какой-то...Странный.       — Чувак, подожди... — Шлатт морщит нос и сжимает пальцами переносицу - делал так всегда, чтобы отойти от переполняющих тело сильных эмоций, — Ты...Ты, типа...Я тут сидел перед тобой, пытался привести тебя в чувства, когда хер пойми что случилось, может ты умирал от аллергии на это ебаное пиво или тебя схватил приступ астмы, никто не знал! И ты просто посмотрел на всех своими блядскими глазками, похлопал ресничками и спизданул что-то о том, какой сегодня странный день? Ты что, совсем ебанутый?       — Шлатт, мужик, спокойно-       — А ты, ебать-тебя-в-рот-Карл, не перебивай меня.       Стало не по себе от тяжёлого и сухого, как камень на плечи и спину голоса и взгляда, такого властного и колючего, что аж царапало под самое горло и умоляло сглотнуть огромный ком стыда и страха. Он что, боялся Шлатта? Совсем чуть-чуть. А может, просто сейчас он такой пугающий.       Карл нахмурился, готовый нападать, как будто в дикой среде он - хищник, а Шлатт - его лёгкая добыча, игнорируя вокруг толпу букашек и музыку, которую никто не торопился выключить. В толпе послышалось протяжное и интригующее на скорую драку «воу-воу-воу..»       Всё это из-за него.       — Яяя...Эээм... — Сут запинается, сглатывает громко вязкую слюну и стыдливо смеётся, — Знаете, я пойду. Меня там...Меняяяя...У меня дела, вот. Я...Ну...       Не молчи, не молчи..       — Да проваливай ты уже, — Шлатт шикает ему, как родитель маленькому ребёнку и качает головой в сторону тёмного коридора. И откуда такая уверенность? — Сучоныш.       Вилбур рванул, как та самая лёгкая добыча, хватаясь за больной бок и кусает щёки, смахивая капли пота со лба. Напряжённое тело потело, как в годы переходного возраста и противной, смазливой влюблённости в одноклассниц, которым лучше будет нравиться взрослый актёр кино или взрослый дядя на мотоцикле со двора, но не Вилбур. Мама говорила, целуя в щёчку, что он у неё самый красивый мальчик и никто не смеет говорить иначе, а отец учил, кому вздумается приставать к нему, как давать лёгкой, но весьма болезненной сдачи. Он до сих пор помнил, как бить по отцовским урокам. Сейчас же, фиолетовые от холода кулаки - если повезёт, могли и нос разбить.       Сут молился каждую ночь, чтобы не разбили и его. Хотя, кому какое дело?       Вилбур так старался быть красивым и заметным, тратил деньги на красоту, вместо того, чтобы ещё раз подумать лишний раз и поесть. Он не хочет возвращаться в общежитие, в котором воняет его смертью и, может быть, немного едой.       Он успел сломать несколько склонившихся к лужам сухих веток, пахнет весной и сыростью, пахнет страхом и болью. Его дорогая тушь рассыпалась по воздуху порошком, блёстки осели, а самый вкусный в его жизни блеск для губ въелся в кожу. В ушах играет всё та же "die for you", которую он добавил в плейлист вечером влюблённо задушенного четверга, смотря в экран разбитого телефона : «Вил, у меня завтра вечеринка! :)».       Ему просто не повезло в этот вечер пятницы.