Ива склонилась и спит, И кажется мне, соловей на ветке — Это её душа. © Басё
***
Вы когда-нибудь задумывались о том, что чувствует тот, кто свободным в бездну летит? Думали о том, какую песню в этот момент поёт ему ветер? И поёт ли он вообще? Гадали, поддерживают ли подобное безумство солнце и луна или же, наоборот, проклинают безумца за бессмысленную смелость? Не думали? Вот и Чонгук не утруждал себя размышлениями на подобную тему, пока мальчишка с горящей искрой в глазах не задал ему похожий вопрос. Как давно это было? Десять? Пятнадцать лет назад? Чонгук давно уже не считает время, предпочитая не ковырять едва зажившую (зажившую ли?) рану в своём сердце. Но иногда всё же наступают такие моменты, когда воспоминания, подобно пурпурным водопадам, обрушиваются на его сознание, заставляя присесть ненадолго и с головой окунуться в водоворот тех противоречивых чувств, что он испытал, будучи ещё подростком. Соловей, соловей, соловей… Наверное, именно тогда он полюбил впервые. Наверное, это была та самая пресловутая любовь с первого взгляда. Наверное, это было его самой большой ошибкой. Наверное, тогда он поступил как неразумное дитя. Наверное, он глубоко ранил его тогда. Вернись он в прошлое, подошёл бы к нему вновь? Порой людям кажется, что мир необъятен, а на самом деле он довольно мал. Подобное начинаешь понимать, лишь прожив определенный отрезок жизни. Интересно, а его мир тоже был загнан во всеобщие рамки или же он жил так, как велело ему хрупкое сердце? Хотя… скорее всего, Чонгуку все же стоило задаться немного другим вопросом. А именно: был ли он на самом деле или же жаркая летняя ночь просто навеяла ему его хрупкий образ? Чонгук в мельчайших подробностях помнил тот момент, когда впервые увидел его. В то утро было довольно жарко и невыносимо душно. Самый конец лета, что б его. Складывалось такое впечатление, будто солнце резко озадачилось целью испепелить своим жаром всю планету. Ну или хотя бы одну конкретную деревню близ Сеула. Небо было ясным и чистым, ни одна туча не осмелилась загородить солнце своим эфемерным многотонным телом. Даже дерзкие хулиганы ветра притаились на верхушках гор, не решаясь и «носа» высунуть из своих каменных убежищ. Ветра — могучи, да, но куда им до Солнца? Куда Чонгуку до «луны»? Возвращаясь из магазина, который располагался в двух кварталах от старенького домика его бабушки, Чонгук, блаженно мечтая о тесной аудиенции с громоздким вентилятором, повидавшим уже не одно лето на своём веку, торопливо шел вдоль ровного ряда загородных особняков и неосознанно вертел головой, стараясь рассмотреть как можно больше деталей местного ландшафта. Любопытно же. Уже через три дня он вернётся в город, и яблочные сады с маленькими речушками и изящными тропинками будут радовать его своим видом только лишь на экране компьютера. Ох, сколько новых фото он сделал! Повернув в сторону своего дома, Чонгук, радостно улыбнувшись, ускорил шаг, ибо ему оставалось миновать всего лишь огромный особняк, территория которого занимала почти половину их улицы. Пройдя мимо главных ворот этого диковинного «монстра», Гук неожиданно для себя услышал тихий плач, который доносился со двора. Будучи от природы весьма любопытным, он, стараясь сильно не шуметь, незаметно подошел к невысокому железному резному забору, вдоль которого ярким пятном на фоне серости здания выделялись кусты малины, и, присев на корточки, осторожно отодвинул в сторону несколько колючих ветвей кустарника и воровато заглянул во двор через образовавшееся «окно». На тропинке у входа в дом, прямо на земле сидел белокурый мальчишка лет семнадцати, а напротив него стоял высокий статный мужчина, которому на вид было уже лет за тридцать. Мужчина презрительно смотрел на рыдающего мальчика, всем своим видом демонстрируя недовольство сложившейся ситуацией. — Тэхён, братик, прости меня, — сквозь слезы промолвил мальчик мягким подрагивающим голосом, очень похожим на перезвон колокольчиков. — Почему ты не можешь просто умереть? — выплюнул в ответ мужчина и брезгливо отдернул свою руку, за которую держался мальчишка. — Прости, прости меня, — всё не унимался мальчик, напрасно пытаясь ухватиться за мужчину. Чонгук смотрел на эту совсем не радужную картину и все не мог понять, чего такого мог натворить совсем ещё юный мальчишка, что к нему так холодно отнесся родной брат? Не оправдал возложенных на него надежд? Не выполнил обещание? Всё это так незначительно. Впереди же ещё целая жизнь. Когда ещё делать ошибки, если не в юности? Гуку было так странно осознавать то, что кто-то его возраста в одно мгновение мог лишиться любви и поддержки своих родных, просто сделав что-то не так. Неужели кровные узы настолько тонки, что даже легкое дуновение ветра может их разорвать? Похоже, ему очень повезло с семьёй. Хаотичный, нескладный поток мыслей Чонгука неожиданно прервал пожилой садовник, который выбежал во двор и, резко оттолкнув мужчину в сторону, накрыл все тело мальчишки темным покрывалом и трясущимися руками поднял того с земли, унося свою ношу куда-то в дом. И что это было? Боясь быть замеченным, мало ли что он сейчас увидел, Гук, воспользовавшись шумихой во дворе, быстро, не оглядываясь назад, вернулся на дорогу и продолжил свой изначальный путь. На душе у него вдруг стало как-то совсем мутно и тоскливо, так, словно он сдуру выпил крепкий алкоголь из папиной праздничной коллекции и теперь не мог отойти от его горького послевкусия. Чонгуку было так горько за того мальчишку. Но что он мог сделать? Постучаться в двери и предложить тому свою помощь? Вот это был бы номер! Просто картина маслом: не ждали или непрошеный недо-герой на полставки. Вряд ли бы кто-то оценил его рвение. Никто не любит незнакомцев. Особенно тех, кто суёт свой нос туда, куда не просят. Весь оставшийся день Гук проходил бледной тенью самого себя. Кто же знал, что он окажется таким впечатлительным и чутким к чужому горю? Сам того не желая, он вновь и вновь мысленно возвращался к мальчишке, немного удивленно осознавая то, что все его нутро буквально сжигает жаркий огонь обиды. Вот как близкие люди могут быть такими безразличными к боли родного человека? Мальчишка ведь так искренне просил прощения, что же не устроило его брата? Неужели тот действительно желал мальчишке смерти? Понимая, что ему так и не удастся отделаться от навязчивых мыслей, что, подобно рою пчел, атаковали и без того больную голову, Чонгук, словно ведомый какой-то потусторонней силой, под покровом ночи тихонько сбежал из дома и тенью направился к уже знакомым кустам малины, тая в душе нешуточную надежду вновь увидеть того мальчишку. Как говорится, чем черт не шутит. Помешательство? Похоже на то. Но что тут уже поделаешь? Росток его интереса уже пробился из-под земли. Дальше — больше. Назад дороги нет. Не дойдя до ворот каких-то жалких пару метров, слух Гука неожиданно уловил дивную мелодию, которая звучала так ровно и мягко, что складывалось такое впечатление, будто все птицы вокруг высвободили из своих сердец волшебные ноты и окутали ими все пространство вокруг. Не заботясь о конспирации, Чонгук слепо шел на звук музыки, упрямо стараясь отыскать её источник, которым в результате оказался все тот же мальчишка. Тот сидел под ветвями невысокой старой ивы, на том самом покрывале, которым его укрыли днем. В его руках был совершенно незнакомый Гуку струнный музыкальный инструмент. До чего же любопытно. Всего за одну секунду Чонгуку до безумия захотелось рассмотреть его поближе (инструмент, не мальчишку, хотя…), — уж очень звук у него был дивный, — но он вовремя остановил себя, не без оснований побоявшись своим незримым присутствием напугать мальчишку. Немного помедлив, Чонгук всё же решился заговорить первым. Но лучше бы он просто ушёл. — Ты очень красиво играешь, — ляпнул первое, что пришло на ум Чонгуку. Да, он — мистер оригинальность. Почти пикап-мастер. Только в миниатюре. До чего же стыдно! Его же не примут за сталкера? А то читал он на днях одну историю на эту тему, и там всё закончилось смертью… Мальчишка, услышав незнакомый голос, вздрогнул всем телом и, резко повернувшись, хмуро посмотрел на Чонгука. На мгновение его красивое лицо исказила гримаса страха. В этот момент почему-то он показался Гуку таким родным и в то же время совершенно далёким, как звезда на ночном небосводе. — Спасибо, — мягким голосом ответил мальчишка, с опаской глядя на Чонгука. — Я тебя испугал? Прости, — прошептал Гук, стараясь разглядеть того получше. — Все нормально. Почему ты гуляешь тут так поздно? — отложив в сторону инструмент, поинтересовался мальчишка, всё ещё не расслабляясь. — Бессонница в гости зашла, — честно ответил Гук. — Не помешаю? — Нет, заходи, — немного неуверенно улыбнулся блондин. Да, похоже, гости к нему приходят нечасто. Иначе как ещё объяснить то, что он так легко впустил незнакомца? Возвращаться к калитке или же заходить через главные ворота Чонгук не стал. Ему было тупо лень. Поэтому он просто перелез через забор и сел на землю прямо напротив блондина. Вблизи тот оказался ещё красивее, вот только его кожа была прозрачной, как росинка на одиноком бутоне розы — такая обычно бывает лишь у людей, измученных долгой болезнью. Неожиданно мальчишка чем-то напомнил Чонгуку нарядную фарфоровую куклу, которая гордо сидела на трюмо в их доме. Вот только вместо пышного розового платья на нем были надеты белые льняные штаны и серая ветровка. Ещё он не улыбался яркими красными губами, его уста были такими же бледными, как и он сам. — Меня зовут Чонгук, а тебя как? — прокашлявшись, представился Гук. — Чимин, — коротко отозвался мальчишка. — Очень приятно, — заулыбался Гук. — А как называется твой инструмент? Я не видел раньше ничего подобного. — Лира, — погладив инструмент кончиками пальцев, ответил Чимин. — Почему ты выбрал именно лиру, а не что-то посовременнее? — не скрывая своего интереса, поинтересовался Чонгук. — Потому что она способна воспроизвести все веяния музыки. — Вот как, — кивнул Чонгук, не совсем поняв ответ мальчишки. Вот как столь хрупкий инструмент мог обхватить все музыкальные жанры? Ему лира показалась чем-то вроде миниатюрной арфы. Разве ей под силу сыграть, к примеру, рок-н-ролл? Или джаз? Очень вряд ли. Но спорить и высказывать своё субъективное мнение он не решился, сейчас оно особо не играло никакой роли. — Я не знал об этом. Струнные инструменты удивительны. — Это точно, — быстро кивнул Чимин. — У них огромный потенциал. Ох… и что дальше? О чём говорить? Вот же! Чонгуку так сильно хотелось спросить у Чимина о дневном инциденте, что его аж коробило, но он всё никак не мог подобрать нужных слов. Спросить прямо ему не позволяло воспитание, да и не было никаких гарантий того, что мальчишка захотел бы ответить. По сути, он — посторонний человек, который нагло вторгся на чужую территорию и тут же начал копаться в грязном белье незнакомой семьи. Кому такое своеволие понравится? Точно не Чонгуку. — Чимин, а с кем ты тут живешь? — неуверенно спросил Чонгук, оглядываясь по сторонам. Либо пан, либо пропал. Да? — С братом, тётушкой и садовником, — доверчиво ответил Чимин, не почувствовав подвоха. — Я когда приехал, видел у вас во дворе молодого мужчину. Наверное, это и был твой брат. — Скорее всего. Тэхён часто гуляет днем во дворе, — как-то болезненно улыбнулся Чимин. Было видно, что брат Чимину дорог. Но почему же тогда они так ругались? Чонгук не заметил чего-то очевидного? — Вы близки? — осторожно поинтересовался Гук. — Можно сказать и так, — неопределённо кивнул Чимин. — Ты тут недавно? — Да, приехал на каникулы, — честно ответил Чонгук, понимая, что Чимин не хочет говорить о своей семье. Что ж, настаивать он не станет. — Живешь в большом городе? — на глазах оживился Чимин. — Наверное, там интересно. — Ты ни разу не был в городе? — не смог скрыть своего удивления Чонгук. — Нет, я — дикий соловей, пойманный в клетку. — Поэтому ты играешь тут по ночам? — Конечно, ведь соловьи никогда не поют в присутствии людей, а я не играю. Это моё правило. — Не любишь людей? — наугад предположил Чонгук. — Почему же, люблю, — равнодушно пожал плечами Чимин. — Вот только они меня боятся. Некоторые даже вампиром называют. — Из-за ночного образа жизни? — Быть может, — хмыкнул Чимин. — Вот и рассвет, мне пора. — Может, увидимся днем? — попытался удержать мальчишку Чонгук. — Сходим на речку? — Мне нельзя выходить на улицу днем, но если хочешь, ты можешь прийти ко мне ночью, — доброжелательно улыбнулся Чимин и, поднявшись с покрывала, не спеша пошел в сторону дома. Чонгук смотрел тому вслед и почему-то чувствовал какую-то странную опустошённость. Вот с чего бы это? Ему хотелось поговорить с мальчишкой, и он это сделал. Вылазка удалась. Или нет? Никаких ответов он ведь так и не смог получить. Не то, чтобы он надеялся на откровенность при первой же встрече, но и к такой холодности тоже оказался не готов. Прощанье — и нету слов, лишь душа его хранит. Не всё сразу? Похоже на то. Незаметно вернувшись домой, Чонгук, все ещё томясь в жаре своего неугасающего любопытства, немного опасливо решил пока что никуда не рыпаться и благоразумно дождаться пробуждения бабушки. Та, как сторожил этого посёлка, должна хоть что-то да знать об их странных соседях. Вдруг что расскажет? Поговорить с ней будет наиболее информативно и беспалевно. Правда, Чонгук опять-таки не знал, с чего стоит начать разговор. Промучившись все утро и придумав аж пять относительно логичных причин для своего интереса, Гук, нацепив на лицо как можно более равнодушное выражение, вышел из комнаты и тут же направился к бабушке, которая уже успела встать и приступить к приготовлению завтрака. — Бабуля, а ты знакома с нашими соседями? — уже привычно начал издалека Чонгук, как бы невзначай пропустив и «доброе утро», и «как спалось?». — Да, их садовник мне частенько помогает в огороде, — замешивая тесто, ответила бабуля. — Я вчера уснуть не мог и вышел немного прогуляться. У них во дворе был парень моего возраста. Он тоже приехал на каникулы? — Ты о Чимине? Нет, он тут живет. — Правда? Я и не знал, что тут есть мои одногодки. Надо бы с ним познакомиться. А то скучно. — Это вряд ли, — нахмурилась бабуля, медленно помешивая суп в кастрюле. — Он выходит лишь по ночам. — От чего так? — У него какое-то странное заболевание, солнечные лучи оставляют ожоги на его коже. Местные его вампиром кличут, — фыркнула бабуля, отставляя ложку в сторону. — Это, конечно, не так. Но ты лучше не ходи к нему. Такие, как он, долго не живут. Зачем привязываться в урон себе? — Я видел, как он просил прощение у брата, такое часто происходит? — пребывая в некоторой прострации, осведомился Чонгук. Такие, как он, долго не живут? Ничего себе заявление. Жутко, однако. — Бывает… ты не подумай, Тэхён — хороший человек, но ему сейчас очень тяжело. Он вынужден полностью посвятить себя брату. Такие срывы — что-то вроде побочного действия. — Ясно, — кивнул Чонгук, чувствуя нарастающее беспокойство в груди. Да что это с ним? Долго не живут… — Накрыть на стол? — Давай. Расставляя посуду на стол, Чонгук всё думал о том, что рассказала ему бабуля. Долго не живут. С одной стороны, он мог понять этого Тэхёна — заботиться о больном человеке очень сложно. Как морально, так и физически. Понять-то Гук мог, а вот оправдать — нет. Чимин не был прикован к постели, он так же, как и все люди, ходил, говорил, страдал. С какой стороны ни посмотри — он был совершенно самостоятельным человеком. Правда, с небольшим изъяном. Тогда к чему вся эта драма? Что мешало Тэхёну жить полноценной жизнью? Все, что от него требовалось, так это платить по счетам, покупать еду и приносить её в дом. Последнее, к слову, могла сделать и доставка. Тэхён сам сделал из себя жертву и теперь намеренно вымещал всю злость на ни в чем неповинном брате. Слабые духом люди — самые жестокие. Похоже, это уже практически аксиома.***
Как Чонгук провел весь оставшийся день, он помнил смутно, слишком много эмоций одновременно пробудилось и разбушевалось в нём. Но помимо гнева и обиды было что-то ещё, весьма необычное и странное. В его голове настойчиво, незнакомым монотонным голосом звучали странные слова, которые сначала ставили в тупик, а затем ловко группировались в целые фразы. Когда он взял в руки ручку и попытался перенести их на бумагу, у него неожиданно вышло что-то похожее на небольшое стихотворение. Оно не было идеальным: рифма хромала на обе ноги, размер «прыгал», словно раненый зверь, усмирить его так и не удалось даже спустя час работы (абсолютно никакого уважения к его первым творческим потугам). Но даже несмотря на все это, сам процесс написания Чонгуку понравился. Очень понравился! Тогда-то он и допустил шальную мысль о том, что, быть может, у него этакий талант к поэзии. Сначала это странное открытие показалось ему немного абсурдным. Он — обычный среднестатистический парень, который любит играть в компьютерные игры и смотреть ужастики. Разве такой способен создать что-то настолько прекрасное и возвышенное, как стихотворение? Поэты — великие люди. Куда ему до них. Хотя… утверждение это весьма спорное. Далеко не все поэты были истинными джентльменами или хотя бы просто хорошими людьми. Среди них были и пьяницы, и дебоширы, и тунеядцы, но, несмотря ни на что, они всё равно писали изумительные по своей красоте стихотворения. Чем же он хуже? Всё познаётся в сравнении. Многое приходит с опытом. Нужно начать записывать всё то, что у него в голове, ну а дальше — будет видно. Записывать… легко сказать, а вот воплотить в жизнь — нет. Как бы Чонгук не старался в тот день написать что-то ещё, у него так и не вышло. Муза выполнила уже свой план работы на сегодня? Похоже на то. Ну и ладно. Не сильно и хотелось. Ложь. Ещё какая. Спрятав блокнот со своими творческими потугами на дне рюкзака, Чонгук устало посмотрел в окно и с некой долей радости отметил то, что ночь начала уже опускаться на землю. Значит, совсем скоро он сможет ещё раз увидеть Чимина. Из последних сил дождавшись того момента, пока вся семья с бренной земли перенесется в объятое фантазиями царство Морфея, Чонгук накинул на себя легкую ветровку и тенью выскользнул из дома. Отчего-то ему было немного волнительно сегодня, некое чувство предвкушения приятно щекотало душу, заставляя ускорять шаг и желать как можно скорее увидеть своего нового знакомого. Ему так хотелось верить в то, что и тот ждет их новой встречи. Когда Чонгук, наконец, подошел к забору, Чимин уже был там. Так же, как и вчера, сидел под ивой и, светя себе небольшим фонариком, с интересом читал книгу в старом потертом переплете. — Привет, не помешаю? — негромко спросил Чонгук, пробираясь сквозь кусты. — Заходи, а я тебя и не ждал, — искренне улыбнулся Чимин, хлопая рукой по покрывалу рядом с собой, тем самым приглашая сесть рядом. — Почему? Я же обещал прийти, — покорно присаживаясь рядом, выдохнул Чонгук. — Думал, что тебя спугнут слухи. Не боишься, что я из тебя всю кровь выпью? — Нет, не боюсь. Ты же соловей, а не вампир. — Ты запомнил, — весело рассмеялся Чимин. — В этой жизни, будь она короткой или длинной, я не на многое способен. Сыграть на лире могу, а вот вырубить здорового парня и выпить его кровь сил у меня точно не хватит. — Тогда мне бояться точно нечего, — фыркнул Чонгук, наслаждаясь тем чувством покоя, что он испытывал, находясь рядом с этим самопровозглашённым соловьём. Украдкой оглядев красивое лицо Чимина, Чонгук взглядом зацепился за пластырь на правой щеке и невольно нахмурился. Неужели его новый знакомый опять выходил днем, и безжалостное солнце опалило его нежную кожу? Неужели тот настолько безрассуден, что совсем не ценит свою, пусть и бренную, но все же жизнь? Или же он намеренно это сделал? «Почему ты не можешь просто умереть?». Чёрт. Вот зачем он вспомнил об этом? — Ты поранился? — осторожно проговорил Чонгук. — Не больно? — Пустяки, не бери в голову, — отмахнулся Чимин, немного нахмурившись. — Чем хочешь заняться? — Может, просто почитаем? Брат сегодня дал мне прекрасный поэтический сборник, — совершенно очаровательно улыбнулся Чимин. — Тебе интересна поэзия? — С недавних пор — да. — Тогда решено. Посвятим ночь вечному! Это было немного (много) странно вот так просто сидеть рядом с малознакомым парнем, который определённо нравится, касаться плечом его плеча и при этом совсем ничего не говорить. Просто читать. Вслух, про себя. Больше, конечно, именно про себя… Раньше Чонгук и подумать не мог, что однажды сможет чувствовать себя настолько счастливым, просто находясь рядом с человеком. Он молод, у него бушуют гормоны, но как же это сейчас не важно. Лишь он, ночь, звёзды на небе и Чимин. Идеально. Любовь — это то, что приходит медленно, неслышно, без лишней суеты. Застает человека врасплох и берет в плен. Возможно ли полюбить всего за две встречи? Вопрос более чем интересный. На скромный взгляд Чонгука, ночь закончилась непозволительно быстро. Всего каких-то восемьдесят страниц и всё. Сказке пришёл конец. Едва первые краски рассвета вспыхнули на горизонте, как Чимин, тут же закрыв книгу, повернулся к нему лицом и тихонько спросил: — Придешь сегодня? — Конечно. Улыбнувшись, Чимин торопливо поднялся с покрывала и, не оборачиваясь, пошел к дому. Чонгук, как и в прошлую ночь, смотрел ему вслед, и его мозг неожиданно, словно острой стрелой, поразила мысль, что и милашке соловью ночь тоже показалось короткой, словно шёрстка у новорожденного котёнка. Этот момент — вечность. Дневные силы здесь ничем не обладают. Луна здесь полночь колдовскую шлет. В мгновенье — вечности мерцают…***
Когда Чонгук вернулся домой, бабушка уже во всю хозяйничала во дворе. Как-то тяжело посмотрев на него, она с укором выдохнула: — Говорила же не ходить к нему. — Мне просто не спалось. — Как же, не спалось ему. Ссориться и что-то доказывать родному человеку, Чонгуку совершенно не хотелось, поэтому он лишь виновато поклонился бабуле и поспешил сбежать в свою комнату. Раздевшись, он лег в прохладную постель и тут же погрузился в непривычно сладкий сон. Но долго наслаждаться им ему никто не дал. Примерно через часа два его разбудила мать и строго велела идти в сад собирать фрукты. Спорить, конечно же, Чонгук не стал. Пыхтя и кряхтя, он оделся и, вооружившись корзинкой, отправился в сад. Весь день он то и дело помогал то в огороде, то в доме. Мама с бабушкой словно сговорились, по очереди давали ему все новые и новые указания. Гук чувствовал себя бесплатной рабочей силой. И это возмущало. Ну ничего, ещё осталось немного. Вроде немного… Ближе к четырем часам дня Чонгук буквально валился с ног. Пожалев не привыкшего к такой работе сына, мама позволила ему, наконец, пойти немного отдохнуть. Едва голова Гука коснулась подушки, как его тут же сморила усталость. Спал он на этот раз как-то беспокойно. Словно его что-то тревожило. Но разлепить намертво склеивающиеся веки и вынырнуть из океана снов он так и не смог. Сил не было. Чонгук, словно слепец, которого поводырь бросил умирать, шел на ощупь по неведомым ему доселе тропинкам и все не мог найти входа в реальность. В реальность, которая очень жестко ошарашила его поутру. Выбившись днем из сил, он проспал не только весь вечер, но и всю ночь… Торопливо поднявшись с постели, Чонгук тут же, что есть сил, бросился к дому Чимина, но того во дворе уже, естественно, не было. Гука распирало и морально убивало от понимания того, что Чимин прождал его всю ночь, а он так и не пришел. Набравшись смелости, он несколько раз настойчиво позвонил в дверь, но никто ему так и не открыл. В одно мгновение Чонгуку, словно наяву показалось, будто все деревья вокруг сбросили свою листву, а облака — свой дождь. Как он мог так облажаться? Почему не завёл будильник? Какой же он идиот!***
Когда часы пробили девять утра, мать, игнорируя все протесты, вручила Чонгуку две большие сумки и строго велела идти на автобусную остановку. Автобус не такси, ждать никого не будет. Перед уходом всё, что успел сделать Гук, так это попросить бабулю передать вечером Чимину письмо, которое он написал второпях. Там были записаны лишь его координаты, Чонгук свято верил в то, что тот позвонит. Не может не позвонить! Но ни через день, ни через неделю этого так и не случилось. Телефон всё молчал, а Чонгук внутренне умирал. Пересечение крестов мы видим на могилах, так свечи те горят — их время затушить не в силах… Чонгуку стоически запрещал себе думать о том, что бабушка не передала «соловью» его послание — разочаровываться в родных людях всегда слишком больно. Чимин просто не захотел. Или же… Больно. Едва Чонгук оказался дома, его словно прорвало. Он писал день и ночь, рифма с каждым разом становилась все лучше. Метафоры били из него фонтаном, слова, будто заговоренные, находили друг друга, становясь в идеальном порядке. Вся его боль выплеснулась на бумагу, ограждая его от людей вокруг. Это хоть и ненадолго, но все же подарило ему своеобразный покой. Затем начался институт. Последний курс, подобно опытному палачу, день ото дня вершил свою казнь. Лекции, сессии, диплом — вся эта рутина настолько поглотила Чонгука, что на мысли о Чимине просто не осталось времени. Но разве возможно так легко забыть о том, кто стал частью твоей души? Когда вся суматоха стихла и Чонгук, наконец, выпустился из института, воспоминания, подобно северному сиянию, осветили его сознание, на мгновение парализовав. Лик Чимина так отчетливо был выгравирован у него в памяти, что складывалось такое впечатление, будто они виделись буквально вчера. Берегись — очарованья эротизм хоть тонкий, и ты, и многие как в заключении в нем спят. Люди постоянно твердят о любви и ненависти, но то, что Чонгук чувствовал к Чимину и тогда, и сейчас, было нечто большим, чем эти две крайности. Ему так хотелось забить на все запреты, на здравый смысл и сломя голову броситься на автобусную станцию, дабы купить билет к своему соловью. Но он так и не решился на это… В его голове настойчиво звучала сказанная тогда бабушкой фраза: «Такие как он долго не живут. Зачем привязываться в урон себе?». Именно эти слова и останавливали Чонгука. Он банально боялся, что столкнувшись лицом к лицу со всеми проблемами, которые будут сопровождать их отношения, он станет вести себя так же, как и Тэхён. Чонгуку не хотелось, чтобы Чимин расценивал его симпатию как акт агрессии. Поэтому он и решил оставить все как есть. Пока его легкие продолжают дышать, он будет вспоминать о своём соловье и благодарить его за щедрый дар. В этом мире миллионов религий, Чонгук всеми ими молил Судьбу сжалиться над Чимином и послать тому того, кто не струсит перед трудностями и сможет сделать его счастливым. А если такой человек так и не появится, Чимин всегда может найти его сам, и тогда Чонгук посвятит ему не только свои стихи, но и жизнь. Вот только нужен ли самому «соловью» подобный трус?