***
– Опять ты? – Губанов хмурит свои широкие брови, когда при входе в кабинет сталкивается с обворожительной широкой улыбкой на юном лице. – Доброго вечера, Алексей Алексеевич! – Семенюк на этот раз выглядит слишком счастливо для человека, который попал в кабинет главы комиссариата. – Выглядите чудесно. Это что, новый парфюм? Вам очень идёт, даже молодит слегка. – Я бы на твоём месте не зубоскалил так, Володя, – Губанов перехватывает рабочую сумку в другую руку и проходит мимо стоявшего рядом со входом Шабанова, который, видимо, и привёл парня к нему. – Что на этот раз? Драка, пьяные дебоши, неприличные высказывания в сторону власти на главной площади, или может очередная похабная надпись на стенах народного комиссариата? – Ничего из перечисленного, – подаёт наконец-то голос Шабанов. – Превышение скорости в черте города, нарушение общественного порядка путём выкрикивания матерных песен и всё это после комендантского. Губанов задумчиво переводит взгляд с одной фигуры на другую, постукивает ручкой по деревянному столу и тяжело вздыхает. Что же за напасть то такая? – А в НКВД его зачем привезли? В участок не могли определить? – вопрос скорее риторический, Шабанов только снисходительно переводит взгляд с Володи на комиссара и разводит руками, мол, сами понимаете. Тяжелый вздох в тишине кабинета звучит уж слишком громко. – Тебе, Володя, тут что ли мёдом намазано? Пятый привод за полторы недели, – мальчишка складывает руки на груди, из-за чего явно импортная розово-синяя ветровка громко шелестит, и сводит брови к переносице, когда комиссар начинает повышать голос. Открывает рот и хочет, видимо, что-то сказать, но Губанов возможности не даёт – продолжает свой монолог. – Отведи его в пятую, пускай для разнообразия в настоящей камере посидит, пока за ним папаша не приедет. Алексей в последний раз обводит взглядом стоящую недалеко складную фигуру парня. Сложно не подметить его аккуратно модно выбритые виски, укладку локон к локону и дорогой парфюм, который слышно, кажется, прямиком до приёмной на первом этаже. Не то чтобы Губанов как-то особо в этом всём разбирался и интересовался вопросами дороговизны чьих-то кроссовок. Что уж говорить, он едва ли хоть раз обращал внимание на глубину глаз людей, которые так или иначе побывали в этом кабинете. Шабанов в несколько шагов преодолевает расстояние до рабочего стола начальника и кладёт на него с громким стуком новенький пистолет. Комиссар вопросительно изгибает бровь, переводя взор на подчиненного. – Достал из-под ремня – сказал, что отцовский, – говорит снисходительно и разворачивается в сторону выхода, прихватывая мальчишку под локоть. Губанов медленно облизывает губы, наблюдая за тем, как Шабанов дёргает чужой рукав и начинает тащить к выходу из помещения. Но спорить с тем, что чем-то этот мальчишка всё-таки цепляет, Губанов просто не может. – Ой, а вы зайдёте ко мне, товарищ главный комиссар? – нарочито нежно произносит Семенюк, останавливаясь перед порогом, от чего Шабанов чуть ли не спотыкается о него. – Зачем? – игнорируя злостное шипение и проклятья спрашивает комиссар. – Боюсь, мне будет слишком одиноко, и только вы сможете скрасить моё томительное одиночество! – кричит уже откуда-то из глубины коридора. На последнюю реплику Губанов только горько усмехается. Откидывает ручку подальше от себя на стол, а сам откидывается на спинку стула, разминая затёкшую шею и разглядывая черный кусок металла, что валяется на его столе. Приехали, теперь малолетним сынкам бандитов ещё и стволы за хорошее поведение раздают. А одиночество он ещё как скрасит, Володе даже не стоит сомневаться. Потому что отказать этому несносному мальчишке кажется почему-то совершенно невозможным.***
Стоит ли говорить о том, что не прошло и трёх часов, как Губанов обнаружил себя у серванта, выбирающим одну из нескольких, подаренных ему когда-то наркомом, бутылок коньяка? Алексею и самому от себя тошно в какой-то мере, потому что малец чувствует свою власть над ним и не боится пользоваться положением. Не играется, но поддевает, бросает вызовы, на которые комиссар вновь и вновь ведётся. И дело тут далеко не в том, что Губанов ведёт дружбу с его отцом, ох, не в том... Комиссар ступает по пустым коридорам и невольно вспоминает первую встречу с этой малолетней занозой. Первый привод, поздравление с почином и едкие комментарии в сторону мальчишки получили ответ в виде мешка на голову, багажника и допроса с пристрастием на кухне в какой-то хрущевке на выезде из города. Губанов до сих пор помнил едкую ухмылку на лице отца Володи, когда тот пытался выяснить, с какого такого хера, его сыночка дрюкает какой-то новенький пижонистый комиссар. В тот день ему и объяснили как система-то работает, кого трогать можно, а кого лучше обходить за три километра окольными путями. И сейчас Алексей с уверенностью может сказать, что да, с такими людьми лучше дружбу водить, иначе выбитые коленные чашечки уже не получится вставить на место. Да и в целом, редкие походы в гости к старшему Семенюку ему не кажутся каторгой, а у его жены уж очень вкусный чай, завезённый из Китая. Ему даже в подарок одна упаковка перепала когда-то. Губанов подходит к нужной двери и отпирает её собственным ключом. Володя даже шарахается сначала, не ожидав резкого звука, но, когда понимает кто к нему пришёл, расплывается в дружелюбной улыбке. – А я уже успел даже заскучал, думал, до приезда отца вы и не навестите меня, товарищ главный комиссар, – говорит медленно, иногда постукивая зубами. Мда, ещё не хватало, чтобы заболел птенец, тогда Губанову точно голову снесут, за то, что папенькино солнышко засунул в ледяную камеру и пытал, чуть ли не доведя до обморожения. Губанов переступает порог и отодвигает Семенюка в сторону, присаживаясь рядом и загораживая поток сквозняка, который ощутимо пробирается даже сквозь его теплую форму. Недаром у птенца губы синие. Ветровка то хоть и импортная, но явно не для такой погоды. – Грейся, – пихает бутылку коньяка в трясущиеся от холода руки, а сам откидывает головой на крашенную в мерзкий ярко-голубой стену. Краем глаза смотрит на то, как парень жадно присасывается к горлышку бутылки и делает несколько медленных глотков. – И что же тебе на месте то не сидится? Губанов осторожно тянет руку к чужому лицу и самыми кончиками пальцев зачесывает уже порядком растрепавшуюся челку назад. Володя на это движение только тянется ближе к тёплой руке, ёрзает на месте, чтобы подсесть как можно ближе. Чтобы нога к ноге – чувствовать тепло, исходящее от чужого тела. Алексей на это только тихо хмыкает. Стягивает с себя рабочий китель и накидывает на чужие, подрагивающие плечи. Вова двигается ещё ближе и перекидывает свои ноги через бедро комиссара, устраиваясь поудобней, а бутылку перехватывает двумя руками – лишь бы не уронить. Губанов смотрит на него и налюбоваться не может. Смотрел бы и смотрел, прямо как в самый первый раз в гостях у отца Володи. Сидел, пил настойку на вишне и следил за игривым взором и аккуратными движениями. И непонятно было, это сын главы одной из самых крупных ОПГ с ним так заигрывает, или это мозг под воздействием торкающей настоечки разыгрался. И вот сейчас, сидя впритык к молодому парню с дурацким проколом в ухе, его ногами у себя на бедре и рукой, что путается в его волосах, комиссар готов с точностью заявить – разыгрались только его гормоны. – Мама говорит, что у меня шило в одном месте, вот и неймётся, – и улыбается как всегда обезоруживающе. Ярко, словно само солнце светит в лицо и хочется зажмуриться, лишь бы не ослепнуть. – А папа что говорит? – А папа говорит, что если хочешь чего-то, то добивайся этого любой ценой. Губанов только тяжело хмыкает. Недаром отец советы раздаёт такие – с его то махинациями уже сидел бы на пожизненном, да только вот уж лет пятнадцать на него ничего нарыть не могут. И Губанов соврет, если скажет, что он к этому никак не причастен. – Будешь беспрекословно слушать советы отца и в одном месте будет не только шило, – Губанов не выдерживает и ерошит копну русых волос, окончательно разрушая чужую прическу. Вова на это только фырчит что-то недовольно и пихает в грудь несильно. – А может я был бы и не против этого не только, – и делает ещё один глоток, озадаченно нахмурив брови. Комиссар смеётся тихо и продолжает наблюдать. Тяжёлый выдох так и рвётся наружу. Это ж нужно было так вляпаться, просто кошмар. Упасть в сына главы опасной группировки, ходить к ним на ужины и на обеды, лишь бы посмотреть хоть одним глазком на милого парня с красивыми глазами. А в особо счастливые дни, когда гормоны уж слишком сильно бушуют, судорожно урывать в подъезде хотя бы несколько чмоков в пухлые влажные от настойки губы. А когда мальчишка с завидной регулярностью начнет попадать к нему в кабинет, мастерски делать вид, что он не понимает с какой целью Семенюк всё это творит. И уже только потом вновь и вновь ловить чужие губы в невинных поцелуях, только на этот раз в камере на нулевом этаже. И сейчас Володя сидит весь такой продрогший, маленький в сравнении с его огромным кителем, в который он завернулся, словно в одеяло. И Губанову хочется выть от того, сколько же разных чувств он испытывает одновременно. Начиная от умиления и заканчивая неудержимым предвкушением. – Мы с твоим отцом договорились поехать на рыбалку в конце недели, – внезапно нарушает тишину Губанов. Из-за чего Володя чуть ли не давится очередным глотком коньяка. Он утирает капли с подбородка рукавом чужой одежды и красноречиво смотрит в глаза с напором, ожидая какого-либо продолжения или объяснения происходящего. Но Губанов продолжает любоваться и вместе с тем собирать мысли воедино. – А потом мы едем к вам на дачу и бог мне свидетель, но я пытался держаться от тебя и твоей семьи как можно дальше, Володя. А Володя сидит и лупает глазами, явно перебирая все возможные и невозможные исходы данных событий в голове. В глазах читается страх и не понимание. – Если вы так шутите, товарищ комиссар, то это очень несмешная шутка, – выходит слишком хрипло. Губанов хмыкает и снова зарывается рукой в волосы Вовы, продолжая аккуратно массировать кожу. – Да какие уж тут шутки?.. Притягивает парня к себе как можно ближе, аккуратно заглядывает в не верящие, блестящие от подступающих слёз глаза, и прижимается своими сухими губами к нежному лбу. Оставляет на нём несколько поцелуев, стирает большим пальцем одну скатившуюся слезу и целует в щеку, на месте солёного следа. – Давай, – стучит легонько несколько раз по чужому бедру и опускает ноги парня на землю, – шуруй в мой кабинет, пока не приехал твой отец и не увидел своего зайку за решёткой. Иначе твой кавалер моментально лишится своего достоинства и супружеский долг исполнять будет нечем. Вова заливается громким смехом и поднимается на ноги следом за Губановым, поправляя китель на своих плечах и перехватывая его удобней. – Боже, какой же ты всё-таки дурак, – Володя игриво бьёт мужчину по плечу, но сразу же хватает аккуратно под локоть и тянет в сторону выхода из камеры. – Но я очень рад, что мне не пришлось орать песни Сектора Газа ночью в шестой раз за полторы недели.