Весомая причина, чтобы не любить

      Ей было семь, когда они впервые встретились, а ему — двадцать три. Билли на шестнадцать лет старше её, но для Мэдисон это никогда не было каким-то весомым коэффициентом, чтобы не любить его. Он всегда относился к ней как к своей младшей сестре и любил её лишь по-братски, без намёка на что-то большее. Она была ещё совсем мала, чтобы её можно было любить в романтическом плане, но Мэди сходила с ума от мыслей об этом симпатичном парне. Её мучило это изо дня день.              Началось всё с того, что родители снова сообразили целый скандал из всякой жижи, содержащей в себе повышенный тон, нецензурную лексику и оскорбления, которые кололи больше девочку, чем её маму и папу. Мэдисон быстро собрала тогда свой рюкзак, положила в него всё самое необходимое и убежала из дома, пока родители были заняты своими личными проблемами.              Девочка бродила по улицам с опущенной головой. Она была голодна и совсем без сил — и физических, и моральных. Её клонило в сон. Ночной Нью-Йорк совершенно её не грел, было катастрофически зябко и страшно, потому что в этом районе всегда происходило что-то ужасное и связанное с криминалом.              Мама никогда не разрешала гулять ей в такое время одной. Но сейчас с ней никого не было. Ни одной души рядом, кто бы мог её спасти от вурдалаков, что здесь водятся.              Мэдисон присела на ледяной бордюр и плотнее закуталась в вязаную кофточку, что согревала её лишь на жалкую половину. Её голова оставалась опущенной, а маленькое тельце дрожало от неизвестности, что таилась на этой страшной, по её мнению, улице. В домах поблизости уже давно погас свет, а фонари девочку совершенно не утешали.              Интересно, родители уже ищут её или до сих пор ссорятся и крушат всё вокруг?              Она жалобно всхлипнула, вытирая неожиданно полившиеся слёзы рукавом кофточки, и не заметила, как над ней нависла человеческая тень. Мужская. Высокая. Мэди даже глаз не подняла — смотрела на старую-престарую обувь и чувствовала, как дрожь улетучилась моментально.              — Какая маленькая крошка разгуливает в таком гиблом месте, — басистый голос, противный, склизкий и напоминает чем-то водоросли.              Мужчина присел на корточки рядом с беззвучно плачущей Мэдисон и злонравно улыбнулся, хватая бедняжку за совсем тонкое предплечье.              И она наконец подняла голову, чтобы рассмотреть этого страшного дядьку и ещё больше испугаться.              — Что ты тут делаешь совсем одна, а? — грубо спросил он, сжимая пальцы на её коже, практически стискивая её, и создал ощущения крапивки на молочной нежной коже.              Её хрустальные, детские, совсем невинные слёзы начали струиться по щекам нещаднее и быстрее.              — Не трогайте меня! Отпустите! — попыталась кричать Мэди, но голос у неё совсем был ослабший, и поэтому вырвался лишь тихий девичий писк.              — Раскудахталась, соплячка, — пролаял мужик на вид, которому было уже под пятьдесят, и он был, на вкус Мэдисон, совсем не привлекателен, а наоборот.              Он дёрнул её за предплечье, чуть ли не отрывая его от плеча, и чуть ли не по всей улице раздался нездоровый хруст, от которого девочка почувствовала режущую боль в мышцах, и рыдания окутали её. Этот ублюдок продолжал держать её — прямо там, где болит больше всего — и давить сильнее. Ещё немного, и Мэдисон точно бы упала в обморок.              Но голос…              Её спасение от этого ненормального…              — Отвали от девчонки, урод.              Стальной голос рассёк пространство волной, и Мэди вздрогнула от такой внезапности.              — А ты ещё кто такой? — мужчина выпрямился и подошёл к «спасителю» практически вплотную.              Парень был высоким и слегка худощавым по сравнению с этим фриком, но в его глазах было нечто отпугивающее, что напрягло мужика и он отступил от паренька, вновь направляясь в сторону плачущей девочки, что держится за своё предплечье, которое жжёт болью изнутри, разрывая мясо.              — Я её брат, — соврал так честно, что мужик поверил ему и отошёл, когда этот парень начал надвигаться на него, — и лучше бы ты свалил отсюда, пока я тебе череп не проломил за сестру.              Он зол и смотрит на мужика со зверством в своих чёрных глазах.              — ВАЛИ! — громко проревел парень, и кажется, что этого даже никто не услышал, потому что не было возмущённых выкриков с домов о том, что они мешают им спать своей перепалкой.              Мэдисон в очередной раз вздрогнула и отвернулась, сидя на бордюре к ним боком, и тихо плакала, всхлипывая и шмыгая носом. Когда тот мужик, наконец, исчез, неизвестный для неё парень подошёл к ней и присел на корточки напротив, пытаясь всмотреться в её черты.              На вид девочке было лет шесть или семь, худенькая до омертвения и такая… хрупкая… держалась за своё предплечье и хныкала от боли. Он боялся даже коснуться её, чтобы хотя бы как-то ей помочь.              — Я тебя не обижу, детка, — мягко проговорил парень, протянув руку к её густым мягким волосам, и убрал прядь, прилипшую к мокрой щеке, что мешала рассмотреть ему эту милашку. — Что он с тобой сделал?              Один всхлип. Второй.              Девочка продолжала дрожать, но всё равно доверия к этому парню было больше, чем к тому противному мужчине. Мэди повернулась к нему, подняв голову, и парень совсем спятил, когда увидел эти зелёные, большие невинные глаза, которые смотрели на него с болью. Он точно никогда не забудет эту милашку. Она такая… очаровашка, со своими пухлыми щёчками и приоткрытыми губами. Честное слово, ему было так жаль её. Она просто не заслужила сидеть здесь и рыдать от боли в предплечье из-за какого-то извращенца. Она была всего лишь ребёнком.              — Дай я посмотрю, — пододвинувшись к ней, аккуратно изрёк он и сначала всмотрелся ей в глаза, чтобы найти там знак согласия, прежде чем с огромной робостью взять её ручку в свою и закатить рукав вязаной кофты до локтя.              В темноте перелив синяков на бледной коже казался чёрным, и парень сморщился от ненависти к тому типу, что сделал это с такой маленькой беззащитной девочкой.              — Как тебя зовут, детка? — сжав зубы до неприятного клацания, поинтересовался он и запустил пятерню себе в зачёсанные волосы, на зная, что делать с этой бедняжкой.              — Мэдисон, — несмело ответила девочка, смотря ему в чёрные глаза сквозь полотно своих слёз, и ей пришла мысль, что он достаточно симпатичен.              Или же это боль вскружила ей голову?              — Я Билли, — представился он с еле заметной улыбкой, — Билли Руссо.              Она взглянула на него с печалью в своих зелёных глазах.              — Ты же не сделаешь мне больно? — всё ещё сидя в слезах, уточняет Бутман.              — Конечно, нет, я же не варвар, чтобы такой милашке больно делать.              Её и без того пунцовые щёки зарумянились ещё больше от такого комплимента, и Мэди отвернула голову, вновь всхлипнув до дрожи. В горле зудело спазмами, а в ноздрях неприятно щипало. Но больше всего болело предплечье, буквально ныло.              — Скорее всего этот придурок сломал тебе предплечье, — хмуро заметил Билли, — мне нужно отвести тебя домой, чтобы твои родители не волновались и отвели тебя в больницу.              — Я не хочу домой, — тихо пробурчала Бутман.              — И почему же это? — изогнул бровь и в два счёта поднял её на руки, стараясь не задеть случайно больную руку.              — Моим родителям сейчас будет не до меня, они всегда ссорятся и не обращают на меня внимания, — очевидно, что она была сыта по горло безразличием родителей, потому что её голос был пропитан тоской и мрачностью, а слёзы продолжали течь по её румяным щекам.              Билли всё равно отвёл девочку домой, несмотря на эти «детские» капризы. Он верил всем её словам и тому, что отца нельзя было называть хорошим. Руссо убедился в этом, когда увидел его впервые. Разъярённый, наорал на дочь, что та убежала из дома, да и ещё обвинил в том, что она сама виновата в том, что мужик переломал ей лучевую кость. Мать Мэдисон он не видел.              Но на следующий день Билли встретил её, бегущую ему навстречу, с гипсом и со счастливой улыбкой.              Оказывается, он жил неподалёку от неё, со своим приятелем и готовился отправиться в морскую пехоту. Мэдисон видела в нём своего старшего брата. Он ей слишком нравился, чтобы прекратить общение. Тем более, Билли спас её от того урода, у которого в голове было черти что.              Они встречались несколько раз в неделю. Это точно. Билли водил её в кафешки, кормил мороженым на последние деньги и самолично называл её сестрой, потому что она ему нравилась, как и он ей. Между ними было что-то, что притягивало обоих. И Руссо не видел в этом ничего плохого, хотя в его планах никогда не было написано где-то в самом начале, первым пунктом, красными чернилами: «привязаться к маленькой девочке и любить её, как собственную сестру».              Мэди часто его жалела, когда Билли рассказывал ей что-то из своего детства, и его это раздражало до мрака в дне зрачков, что не сулил ничего хорошо, но он слишком оберегал её, чтобы намекать на то, что испытывает чистую ярость. Она же была всего лишь ребёнком. Чистой, невинной девочкой с красивыми глазами зелёного оттенка. Бутман смотрела на него всегда практически не моргая, с особым интересом и вслушивалась в каждое его слово. Постоянно. Право слова, эта девочка нравилась ему как слушатель.              Через год Билли уехал, но Мэдисон писала ему каждый месяц письма втайне от родителей. И когда отец ушёл из семьи, девочка написала ему об этой новости, а через неделю пришёл долгожданный ответ, хотя перерывы всегда были две или три недели, потому что Билли находился далеко от Нью-Йорка и почта не могла приходить быстрее.              Он ответил, что это только к лучшему, что её недоотец наконец ушёл. Никто больше не будет пугать её и пытаться причинить боль.              Постепенно всё стало налаживаться, но мать, не смирившись, что Бакстер ушёл вот так просто, начала постоянно вести профилактические беседы со своей дочерью. Мэдисон рассказала об этом Билли в одном из писем, что вызвало у него чистой воды гнев. Ведь женщина решительно была настроена сделать всё возможное, чтобы выставить мужчин в глазах дочери монстрами, настоящими зверями, думающими о собственном удовольствии.              И всё это дошло до того, что к двенадцати годам малышка Мэди совсем перестала доверять кому-либо, кто относится к мужскому полу. Помимо Билли, конечно же, потому что он был её братом, её защитной стеной и поддержкой. Он приезжал раз в год и всего на месяц. У него появился новый друг Фрэнк Касл и, естественно, Билли познакомил их, хотя девочка сначала боялась что-либо говорить или пожать ему руку в знак приветствия.              Но старое-доброе доверие охомутало её, и она позабыла, что мужчины — опасность. Когда Билли был рядом, ей никогда не было страшно. Мэдисон цеплялась за него всеми силами, она любила его, и он любил её. Как будто они действительно были родственными душами. Как будто они действительно были братом и сестрой по крови.              К тридцати годам Билли Руссо превратился в настоящего мужчину. В отряде все называли его «красавчиком», по словам Фрэнка. Он действительно слишком сильно привлекал женское внимания, и все теряли голову от его очарования, что порой доводило до белого коления Мэдисон, которая постоянно наблюдала со скрытой злостью, как Билли флиртует с другими женщинами.              Конечно, Мэдисон знала, что в его глазах не было никого лучше неё. Те женщины всего лишь на одну ночь, а она — девочка, за которую Руссо готов пойти по головам. Буквально проехаться на танке. На чём угодно, чтобы её никто-никогда-не-касался, потому им было запрещено это делать. Он охранял её так, будто Мэди была территорией, на которую нельзя было заходить, ибо этот поступок мог выйти им боком.              Или же смертью.              Никто, блять, не смел даже думать, чтобы причинить ей вред. Билли слишком её оберегал, чтобы позволить своей маленькой беззащитной девочке вновь влипнуть в то дерьмо, как в прошлый раз, когда какой-то урод сломал ей лучевую кость и она заживала больше месяца.              К пятнадцати годам Мэдисон начала становиться похожей на девушку. Причём на очень красивую девушку, хотя сама Мэди так не считала. Она была низкой, тощей и слишком бледной, но глаза остались всё такими же большими и яркими, как два вечноцветущих леса, в которых можно с лёгкостью потеряться. И Билли потерялся.              Полностью.              Руссо любил её всего лишь как сестру и не более. Или скорее только внушал себе это, потому что понимал, что он намного старше этой девчонки. Он не мог думать о ней совершенно в другом подтексте. Мэдисон для него оставалась маленькой девочкой. Всегда. Он видел в ней семилетнюю копию её и думал, что же поменялось. Почему теперь всё по-другому?              Касания его стали другими. Взгляды поменялись на более ревнивые. Билли буквально отгонял всех от неё, не давал подойти к ней и даже перекинуться хоть единым словечком. Мужчина стал сходить с ума. Но не как Мэди от его новой причёски, которую она, между прочим, очень полюбила, а как настоящий одержимый собственник-любовник.              Она всего лишь сестра.              Да нихрена подобного. Он понял это слишком поздно.              Хотя… Как там говорится? Лучше поздно, чем никогда?              Здесь это очень подходило.              Ей было всего пятнадцать, а ему тридцать один. И Мэди всерьёз не понимала, что его касания стали более голодными и имели романтический смысл. Она была хрупким цветочком, что пахла так ангельски фруктами. Не так, как он — уже давно испачкавший свои руки кровью. Фрэнк замечал часто блик ревности на чёрной радужке его глаз. Каждый раз, когда на Мэдисон кто-то смотрел не просто так, то Билли сразу уничтожал его взглядом, словно лазерами.              Его ревность имела бурый цвет, совсем как кровь. И она меняла оттенок радужки. Всегда. Постоянно. Но самообладание у него всегда было потрясающим.              До поры до времени…              Билли избил какого-то мужика до крови на своих костяшках. До чужой крови. Вопрос: из-за чего? Ответ прост. Ему показалось, что он посмел флиртовать с ней, а точнее — домогаться. А Мэдисон сидела сконфуженная, на её красивых глазах стояли слёзы отчаяния, тело дрожало от ужаса и неизвестности, и Руссо видел это слишком хорошо. Он отошёл тогда в туалет помыть руки, но не успел вернуться, как на его-чёрт возьми-девочку набросился какой-то болван, который думал, что ему всё можно.              После этого случая Мэди поняла, что начала отчасти побаиваться его, потому что Руссо ведёт себя неоднозначно. Слова матери о мужчинах всплывали в её черепной коробке, но девушка старалась их отмахивать от себя. Так было лучше для всех.              Через год, когда ей было шестнадцать, Билли совсем потерял себя. Во-первых, Роулинс превратил их всех в киллеров и ещё начал упорно предлагать ему денег. Очень много денег. Но для этого ему нужно было предать Фрэнка, что Руссо не хотелось делать ни при каких обстоятельствах. Лучше умереть, чем предать брата. Он думал об этом очень долго, заколачивал в бошку, что хреновы деньги не сравнятся с тем, что он ощущал вместе с Фрэнком и его семьёй.              Ему этого всегда не хватало. Особенно в детстве.              Мать — наркоманка, которая бросила его. Билли мучил её, положив в стационар. Он хотел, чтобы она страдала, как и он когда-то. И слава всем богам, что Мэдисон не узнала об этом, потому что в её маленькой головке и так было много лишнего, чего она никогда не должна была узнать.              Руссо до сих пор чувствовал вкус пепла и крови во рту. В Афганистане столько всего произошло… И вот он наконец дома. Его родной Нью-Йорк. Билли принял решение уйти из морской пехоты спустя столько лет вместе с Фрэнком. Восемь лет бок о бок, и теперь они были снова обычными людьми со своими скелетами в шкафах, которые уже были чересчур переполнены.              Он шёл по Центральному парку в военной форме, на его плече была тяжеленная сумка, но Билли даже не замечал дискомфорта. Он искал здесь её. Единственную девушку, которую всегда любил. Ему было всё равно на разницу в возрасте, хотя иногда Билли с озорной ухмылкой вспоминал «Лолиту» и ему в ту же секунду хотелось надавать себе хороших пинков за такие мысли. Это жизнь, а не какой-то дешёвый роман про нездоровые отношения между сорокалетним мужчиной и четырнадцатилетней девчонкой.              Нет, здесь всё намного проще.              Были весомые аргументы, чтобы не любить её так, как любит он. Но кто на них обращал внимания? Это же просто формальности. Жалкие стереотипы.              Его цветочек стоял возле будки, где делали сахарную вату. Она поедала её с улыбкой вместе со своей блондинистой подружкой Грейс. Билли остановился примерно в пятистах метрах от них и наблюдал, как одержимый сталкер, как Мэдисон отламывала каждый воздушный кусочек ваты и ела его с огромным аппетитом, иногда облизывая большой, указательный и средний пальцы, чтобы убрать с них слой сладости.              И Билли почему-то на секунду захотелось сделать это самому. А больше всего хотелось вцепиться в её пухлые губы, что пропитались сладостной консистенцией ваты. Очень хотелось.              Все женщины, что у него были на одну ночь — просто нелепейшая чепуха по сравнению с этой девочкой.              Она ангел, она — лучик солнца и маленькая милая зайка, только без длинных ушей.              Билли не мог не называть её так в своём сознании, потому что он видел её такой. Мэди действительно была невинным человеком со своими шрамами на психике. Руссо определённо бредил, но этот бред был самым вкусным.              Теперь Мэдисон не сестра. Она больше, чем просто его маленькая сестрёнка, как Билли успел окрестить её через неделю после их первой встречи.              Бутман заметила его только спустя несколько минут, как Билли явился сюда в своей военной форме, в тяжёлых ботинках и с сумкой на плече. Она начала отдаляться от Грейс и приближаться к нему. На ней было лёгкое летнее платьице из ситца и шокированная вуаль на лице. Девушка не ожидала, что он приедет так скоро, ведь Билли говорил, что отпуск у него только в октябре, когда у неё должно быть день рождение.              Мужчина должен был приехать и отпраздновать её семнадцатилетие, но в итоге решил заявиться раньше, да и ещё так внезапно и в своей военной форме. Билли выглядел мужественно, опасно, но пахло от него так маняще её любимым парфюмом, которым он пользовался постоянно.              Мэдисон подошла слишком близко. Между ними было расстояние длиной лишь в два ёбаных шага, и Билли не знал, почему она смотрела на него так, будто он умер и теперь пришёл к ней призраком, а она, в свою очередь, поверить в это не могла. Её мягкая маленькая ладонь коснулась его щеки острыми костяшками, но не раня его, а совсем наоборот. На этот раз не было его щетины, которая так ей нравилась. Руссо не брился около месяца, и этим всё и сказывалось. Борода не была длинной. Всего сантиметров два или три. Но она была неимоверно колючей и так подходила ему, что у Мэди совсем голова кругом пошла.              У обоих перед глазами всё засверкало от взаимных прикосновений. Билли притянул её ближе и обнял мёртвой хваткой, чтобы никуда не посмела сбежать от него. Ни-ко-гда. Его пальцы наматывали её пряди, она льнула сильнее к нему, пытаясь глубже вдохнуть родной аромат, что причинял боль. От которого по её бледным щекам покатились струйки слёз, палящие их до налившей крови под кожей.              — Я ушёл, детка, — прошептал Билли ей в макушку, держа другую руку поперёк её туловища. — Всё закончилось.              Ему не составило труда поднять её так, чтобы они были на одном уровне с ней, чтобы их губы обожглись друг от друга огнём, сливаясь воедино. Её губы — никем не тронутые до этого — были совсем неумелые. Она пыталась сделать что-то подобное, по аналогии, как Билли, но первый раз вышел огромным комом, что разочаровало её больше.              Билли никогда не любил таких, как она. Он любил опытных, острых на язык и храбрых. А Мэди была мягкой, тихой и не могла защитить себя даже словесно. Вот поэтому Руссо и был ей нужен.              — Но я же как сестра… — нерешительно проговорила Бутман, и её ладони упали на его плечи, удерживаясь.              Его руки были крепкими, раз смогли до сих пор удерживать её в воздухе, чтобы Билли мог любоваться столько времени на её заплаканное личико.              — Приведи аргументы, почему я не могу любить тебя, как свою девушку, — заявил Билли и хитро улыбнулся, зная, что слов у неё не найдётся, как и аргументов, в принципе.              Потому что Мэдисон больше не любила его как брата. Потому что теперь это было совсем другое.              Полное противопоставление.