Как ёрш

      — И ты даже не хотел бы узнать как там сейчас Лена…с кем? — искренне интересовался Феликс, сидя на балконной скамейке напротив одногруппника.       Обстановка более, чем типичная: общая пьянка всего курса, прокуренная брежневская однушка какого-то знакомого чьего-то друга, который друг ещё кому-то там. Из видавшего виды аудиоцентра, в котором ещё есть «сидишник», вперемешку льются новая попса и нафталин, и оба типа песен про любовную любовь. Находиться здесь уже тошно, как и заливать в себя этиловый ужас под названием вроде «Зауральское светлое». Но куда более тошно пыриться в стену напротив кровати в собственной комнате, поэтому Вару и здесь.       Терпит трёп приятеля, пока он снова не заводит свои расспросы из области «что там у тебя на личном».

«Нихера хорошего, одним словом, и всё!»

      — А нахера, Фельк? Пусть делает что хочет, мне то что? — всё ещё пытаясь свести негатив на нет, ни разрушая атмосферу праздника для другого, ни доканывая себя гнетущими мыслями окончательно, с усердным безразличием говорит зеленоволосый, выдувая тугую струю вонючего дыма.       А Феликс не курит. Вару пару раз давал ему затянуться, но тот так резко и так громогласно начинал кашлять, что первый быстро прекращал травить мальчишку под собственный гогот, и поддерживающе хлопал несчастного по спине.       Светловолосый юноша, у которого на лице было написано, что играй он в карты, его любимой мастью были бы червы, поражал коренного курганского панка своими…смазливостью, женоподобностью, какими-то двусмысленными намёками… Но покуда с ним было интересно общаться и подтрунивать над этим не понимающим чёрного юмора «ангелочком», Вару держал его рядом с собой. Однако в такие моменты, как этот, когда он лез не в своё дело, хотелось на него прикрикнуть.       — Ну, я не знаю… Хотя бы потому что вы же были близки! Может, она пожалела уже сто раз, что ушла. Может, скучает, може-       — Феликс, она кристалльно ясно дала понять, что ни-чер-та подобного! — отрезает юноша в очках, показывая оскал, но ещё пытаясь сдержать огромное раздражение.       Повисает неловкая тишина, и Феликс, очевидно, начинает сожалеть о том, что разбередил рану другому человеку. Не только потому, что ему стыдно, но и потому, что назревал скандал. Блондин, вообще-то, несмотря на внешнюю безобидность и мягкость, лишний раз повысить голос не боялся, но проблема не в том была… Ему не хотелось делать этого именно в компании парня, который только-только начал ему открываться.       Но Вару продолжает, чтобы расставить все точки над «i».       — Мы не вместе, и думаю уже не будем. Пролистанная страница, закрытое дело, смытая втулка — как больше нравится обзови! — разгорячившись, юноша на какой-то момент забывает даже про окурок в руке, который угрожал выпасть.       Курчавый тушит сигарету и кидает в банку из-под кофе, вскоре приземляясь близ своего горе-собеседника. Им угрожает новая волна нервного молчания, сопровождаемого стуком пальцев Вару по подлокотнику, но в этот раз везёт.       — Прости меня, — бормочет тихо Феликс. — Просто я спрашиваю, потому что хочу знать, что на самом деле тебя гложет…       По ушам Вару такая простая фраза режет, как серпом по яйцам.       — Хочешь слышать правду? Да, мне до сих пор пиздецки больно. Я пытаюсь утопиться в других людях, найти мир со своей головой и хотя бы прекратить чувствовать внутри себя дыру. И что мне, блять, распластаться перед тобой и рыдать из-за этого теперь? Изливать всё это бабское дерьмо?       Зеленоволосый не истерит, не прожигает соседа пламенем гнева. Он чувствует освобождение и боль, смешанные как «ёрш», что они поглощали час другой назад.       — А что в этом такого, Вару? — Феликс сверлит взглядом «пикового», каким был назван зеленоволосый с чьей-то лёгкой руки за его любимую карту.       — Да пошёл ты. — мгновенно, ни секунды не думая отвечает юноша в очках, и прерывисто вздыхает, словно одновременно плачет и ухмыляется. Но он не делает ни одного, ни второго. В детстве всё было выплакано.       Феликс не набирается моральных сил что-то возразить в ответ на агрессивную искренность. Или, хотя бы найти такое словцо, что сейчас не воспринималось бы его одногруппником, как удар поддых. Но провокация блондина, как оказалось, не прошла даром.       — Знал бы ты, как меня затрахало, что это Я всю жизнь должен кого-то любить. Бежать за кем-то вприпрыжку, как верный пёс, добиваться, ждать… Нахуй! Хоть бы раз кто-то подошёл ко мне, Феликс. — немного начиная жестикулировать от волнения, Вару едва не отрывает от себя по куску с каждым словом. Настолько он не привык быть честным.       Дыхание, похоже, сбито у них обоих. У одного — из-за ярого пристрастия к курению и чуть ли не самого откровенного разговора с далёкого детства, а у второго… За компанию, наверное. От большой эмпатии.       — Хоть раз бы в жизни почувствовать, что это ты кому-то небезраличен…       Глубокому монологу растерзанной души было не суждено окончиться как положено, потому что стоило с губ Вару сойти слову «небезразличен», как они тут же были робко накрыты чужими, а плечи поджаты чужою хваткой. Напряжение в воздухе взорвалось, изверглось искрами, предохранитель в их ещё недавно приятельском общении сгорел. У Феликса в глазах поблёскивали слезинки — от выслушанного, от невысказанного им самим, что вылилось в такое резкое, будто пощёчина, действие. А у Вару, чьи глаза уже не обрамляли очки, снятые мгновение назад его спутником, глаза скорее напоминали два блюдца. Хотя это он тут только что рвал душу.       Нежнее поцелуя Феликса для Вару были только какие давние-давние воспоминания из тех времён, когда он ещё толком не ходил и знал три слова. И то, мать к нему довольно быстро охладела. Потому руки, опережая мозги на десять ходов, уже выплясывали по худощавой спине, которая — Вару мог бы поклясться — была в веснушках. А «червовый» млел в этих грубых ладонях, как не млела ещё ни одна девчонка.       Испробовав друг друга и слегка утомившись, они тотчас разорвались, а Феликс рефлекторно прикрыл рот рукой, только после поняв, что его никто не убил за то, что он натворил.       — И, это… Что это? — сбивчиво дыша, искренне желает знать зеленоволосый.       — Теперь ты счастлив? — будто игнорируя вопрос, и разглаживая попутно свою чёрную рубашку, парирует недавний скрытный тихоня.       — А мне не придётся разочароваться позже? — лелея ребяческую надежду, вопрошает недавний хулиган, ублюдок и панк.       Судя по всему, общаться прямо его одногруппник не настроен, потому что ещё спустя секунду следует второй, кроткий поцелуй. Пауза. Прямо, как когда они чуть не поругались.       — Пойдём тогда в хату, что ли. Нас небось уже потеряли. — похлопав Феликса по плечу, прямо как в тот раз, когда пытался научить его курить, Вару хватает свои очки и, напялив их как и в любой другой день, он выходит на пустую кухню, ведя за собой приключившееся недоразумение.