flowers

      Тогда,       К бабушке Джисон приезжал на летних каникулах.       В последний день угасающего мая Минхо не находил себе места. Он, безумно скучающий по другу, думал о новых местах, которые хотел ему показать; об играх, которые придумал и желал повторить, собравшись с соседскими мальчишками. Минхо о многом хотел рассказать: о том, как прошёл учебный год, какая классная клубника будет в этом году, какую яркую звезду он видел нынче. Он хотел о многом спросить, но, кажется, потерялся бы после первого вопроса, тараторя и путаясь.       Минхо менялся на глазах, когда рядом с ним был Джисон. Становился болтливым и улыбающимся, немного неловким, но с ярким блеском в глазах и цветущим румянцем на кончиках ушей и шее. Да, Джисон менял его так, как меняло наступление лета. Оно казалось чем-то донельзя свободным и свежим, рассветом после долгой снежной ночи.       И вечер, когда Минхо, припав носом к стеклу на террасе, ждал приближения знакомого автомобиля, ощущался иначе. Дневная духота сходила на нет, заменяясь тёплым, но ненавязчивым травянистым запахом. Вечер пах костром и цветами.       - Ну что, выглядываешь? – спросила бабушка. Минхо засопел в ответ, мысленно взывая, чтобы серая машина уже повернула на их улицу.       - Выглядываю.       И у Минхо получалось. То ли из-за силы мысли, то ли из-за детской привязанности, но Вселенная слушала его и через минуту-другую собственноручно отправляла машину.       Приехал.       Шёпот слетал с губ рефлекторно, быстрее, чем Минхо мог понять, что это его голос. Он шустро выбегал с террасы, перепрыгивая через одну ступеньку («осторожнее, Минхо, не расшиби нос!»), чтобы добежать к соседскому дому.       - Джисон-и! – получалось кричать набегу. Мальчик, едва успевший вылезти из машины, тонул в мягких и уставших объятиях, сбивающих с ног. Джисон обхватывал Минхо в ответ, кое-как удерживал равновесие и, стискивая крепко и (иногда!) отрывая от земли, смеялся. – Ты сильно устал?       - Нет, - и, противореча собственным словам, он прятал зевок в плече Минхо. – Может быть.       - Дурак, - шептал на ухо Минхо, чтобы родители Джисона не услышали, хотя они разминались после долгой поездки, разглядывая цветущую клумбу около дома, и уж точно не слышали разговор мальчишек. – Отдыхай. Хорошо и тепло спи, понял? Мне столько нужно тебе рассказать завтра, я не хочу, чтобы ты прослушал.       Джисон улыбался и быстро кивал, мягко отстраняя Минхо:       - Сам спи, - он тыкнул его пальцем в нос, дразнясь. – У нас будет всё время этого мира, мы наболтаемся ещё.       И Минхо ему верил-верил. Теперь уже не из-за детской наивности, но из-за яркой улыбки, правильных слов и привязанности, формировавшейся на протяжении всей дружбы.       И, может быть, чего-то ещё. Минхо никак не мог словить чувство и пощупать его, попробовать на вкус или увидеть, но слепо доверял, как и всему, что было связано с Джисоном.       Минхо долго спал. Измученный вечерним ожиданием и избытком эмоций он заснул практически за пару минут, едва успев устроиться удобнее в кровати. Разлеплять глаза, зная, что следующие три месяца проведёшь, греясь под лучами с Джисоном под боком, было приятно.       День казался хорошим. Минхо стоял, запрокинув голову, рассматривал перьевые облака. Они медленно перетекали по небу, изредка закрывая солнце и защищая от жары. Ли любил наблюдать за природой. Она говорила ему, что всё будет хорошо, а Минхо ей верил, провожая взглядом убегающие облака.       Минхо ждал.       Иногда он нервно покачивался с пятки на носок и обратно, как делал всегда. Небо притягивало и манило. Он понял, что сейчас у него закружится голова, он упадёт, будет долго-долго лежать в траве, до тех пор, пока не придёт Джисон, а потом…       - Минхо-о! Минхо, извини, - Минхо вздрогнул. Взъерошенный Хан остановился совсем рядом. Согнулся пополам, держась за живот – пытался отдышаться, видимо, собирался быстро и замаялся. – Я проспал. Чуть-чуть. Не обижаешься?       - Подумаю. – Минхо пихнул его плечом. Джисон заулыбался, толкнув его в ответ. Молчаливое примирение.       Они выходили чуть раньше остальной компании. Бродили по улицам, любуясь красивыми домами; пытались добежать наперегонки до площадки – там обычно и собирались. Иногда Минхо поддавался, потому что раскрасневшийся от беготни Хан выглядел умилительно. Иногда, наверное, поддавался Джисон – Ли не был уверен, почему он бежал так медленно. Но благодарил. Мысленно, надеясь на крепкую ментальную связь.       Они переходили железную дорогу: она отделяла небольшую деревню от бескрайних полей. Где-то там, за ними, была речка, их любимое место, о котором никому не говорили. Этот детский секрет хранили тщательно и верно.       - Хочу на речку сегодня, - признался Джисон, когда они с Минхо стояли вдвоём посреди поля. Железная дорога осталась позади, а под ногами шелестела трава. – Как думаешь, Бан Чан разрешит?       Бан Чан самый старший из них. Даже старше Минхо. Многие не понимали, почему он нянчился с таким количеством детей, но, кажется, Чану было всё равно – он брал ответственность за их шалости, защищал и водил в интересные места.       - Думаю, что да. Он добрый же, наш Чани.       На речку они действительно ходили редко, но метко. Дорога по жаре тянулась дольше обычного, все начинали канючить и желали вернуться назад.       - И я так думаю. – задумчиво кивнул Джисон.       Следующим пришёл Чанбин. Медленно подтягивались и остальные.       Про речку Бан Чану сказали сразу. Он, поворчав для вида, всё же согласился. Первый поход в году всё-таки. Нужно было уважить младших. Прогулка получилась торжественной и весёлой, в чём-то хаотичной. Их компания издалека походила на чаек, причаливших где-то на берегу: они смеялись, перебивали друг друга в попытках рассказать новости за весь учебный год, иногда шутливо пихались и посменно играли в догонялки.       Бан Чан шёл позади, улыбаясь и изредка суетливо пересчитывая разгорячённые солнцем и походом макушки. Теперь, не насчитав одной, улыбка медленно сползла с лица, а тревога, в контрасте с жарой, заполнила сердце. Минхо учуял смену настроения сразу – он шёл рядом и увидел ступор и округлившиеся глаза.       - Кто?       - Джисон, кажется.       Минхо вздохнул и оторопело моргнул. Он посмотрел вдаль, прищурившись. Джисон отошёл от общей кучи-малы, склонившись над каким-то кустарником. Ли ткнул Бан Чана в плечо, кивком указывая на юного натуралиста Хана. Чан протяжно выдохнул, драматично положив руку на сердце. Иногда Минхо казалось, что их хён был уже взрослым. Совсем-совсем и давно-давно. От него исходила не только энергия забавы и всевозможных выдумок, но и невесомо заботливая, защищающая. Поэтому Ли старался всякий раз помочь Бан Чану, как сейчас. Он направился прямиком к Джисону, чтобы поругать за неосторожность и за то, что заставил волноваться.       - Минхо, - услышал Ли заговорщический шёпот, когда приблизился. – Смотри, что я нашёл.       - Ты нас напугал, - парировал Минхо, скрещивая руки на груди и наклоняя голову набок. Он постарался выглядеть строгим. Для остальных ему даже не надо было стараться. Для Джисона – да. – Что это?       - Сирень, - Джисон улыбнулся. Он присел на корточки, поглаживая молодые листья кончиками пальцев, едва касаясь. Сирень ответила на прикосновения покачиванием. – Маленькая такая.       И правда. Кажется, её посадили совсем недавно. Но кто? На полях не велись хозяйственные работы; по дороге люди в основном ходили на речку, но чаще пользовались автомобилями, предпочитая добираться с комфортом. Вряд ли кто-то стал бы облагораживать почву просто потому что.       - Хорошая.       - Сколько растёт сирень? – Джисон внимательно посмотрел на Минхо.       - Не знаю? Много, думаю, - Ли пожал плечами. – Что ты хочешь?       - Чтобы она зацвела. Я бы нарвал тебе букет.       Папа дарил букет маме. Дедушка дарил бабушке. Люди показывали любовь, срывая тонкие стебельки цветов. Если с хорошими намерениями, то растениям не так больно.       - Вырасти сначала, – Минхо ткнул указательным пальцем в джисонов лоб. Хан нахмурился, и Ли дотронулся до хмурной складки, смеясь. – Потом посмотрим, дурилка.       «Потом посмотрим» – «да, я обязательно приму твой букет.»       В этом году Джисон задержался.       У него остались какие-то дела в школе, отнимающие неделю (целую неделю!) от летних прогулок. Минхо отчего-то не знал, чем себя занять: слонялся с остальными мальчишками, изучал знакомые тропы, помогал бабушке, много читал и слушал музыку. Он скучал, но скука отзывалась нытьём под рёбрами.       Ему не хватало Джисона. Только и всего.       И он боялся нехватки. В таком смысле. Его чувства, которые он списывал на детскую преданность, мутировали во что-то непонятное. Ли пытался запереть мутанта в себе, только с каждым днём становилось всё горше. Мутант рос с каждым часом, превратился во что-то колючее, режущее сердце и царапающее лёгкие. Минхо не мог спрятаться от боли в будничных делах, как бы не старался. Стоило неправильной мысли закрасться в его голову, так мутант с аппетитом кормился ею, возобновляя ежедневную пытку.       Дзынь.       - Ай, чёрт… - Минхо вздохнул, присаживаясь на корточки над разбитой тарелкой.       - Милый! Не поранился? – подоспела бабушка. Ли хмыкнул: пострадала разве что его гордость.       - Нет, бабушка. – он принялся собирать осколки. Бабушка не уходила, стояла где-то за плечом и наблюдала. Минхо не нравилось, когда за ним наблюдали. Язык чесался рассказать о чудном монстре внутри него; о мыслях, не дающих спать по ночам уже несколько месяцев; о том, что считал себя ошибкой. Так всегда бывало. Кто-то же должен.       - Что-то случилось, - бабушка погладила его по голове, прежде чем он успел встать. Минхо уставился в пол на секунду, не решаясь взглянуть в её глаза. Бабушка положила руку на щёку Ли, мягко поглаживая. – Ты тоскуешь, дорогой.       - Я… я не знаю, - ближе бабушки у него никого не было. Он боялся говорить что-то дальше. – Не знаю, бабушка.       - Выкинь уже этот мусор. Я сделаю нам чай, и мы поговорим. Как тебе такое, а       Минхо медленно кивнул. Пожалуй, ему стоило рассказать хоть кому-то. Хранить боль в себе, запираться и делать вид, что всё в порядке, было для него привычным явлением. Но если что-то стало привычкой, то не всегда здоровой. Как курение. Выкуришь одну – захочешь больше. Спрячешь одну эмоцию – перестанешь показывать их совсем.       Осколки тарелки зазвенели в мусорном баке. Бабушка мягко напевала что-то, похожее на колыбельную, одну из тех, что Минхо слышал в детстве.       - Вот так, - она поставила две чашки с чаем на стол. – Зелёный, с жасмином, как ты любишь.       Ли кивнул, присаживаясь рядом с бабушкой. Она не торопила и не требовала срочных объяснений. Лишь мешала чай ложкой, аккуратно касаясь стенок чашки. Минхо кусал внутреннюю сторону щеки. Он пытался вспомнить Джисона, те эмоции, которые идут следом за воспоминаниями.       Он улыбался.       - Ты влюблён, Минхо, - хитро подметила бабушка, отпивая чай. Ли встрепенулся, помотал головой. Монстр ощетинился и утробно зарычал у него в груди, боясь, что его секрет раскроют. – Вот что я тебе скажу, милый: за любовь нужно всегда бороться. Она не может быть плохой и её не нужно бояться.       - Она болит. – выдохнул Минхо. Бабушка потянулась через стол и сгребла его руки в свои, тепло и любяще поглаживая:       - Значит, у тебя есть, чему болеть.       Минхо сглотнул, потупив взгляд в плавающие листья заварки.       - Это Джисон. Мне кажется, что…       - Я знаю, - улыбнулась бабушка. – Я может и старая, но не такая слепая. У вас всегда была особая связь.       «Всегда» – хороший срок для любви. Только бы она была тёплой, согревающей и никогда не показывала клыки, не резалась зубами мудрости, не ныла дырой в сердце, опускаясь в пустой желудок.       «Всегда» - попробовал Минхо слово на вкус. «Всегда и в Джисона» - казалось, что так было правильно. Так и нужно. Это то, без чего Ли не был бы собой. Зверь в недрах его души стал успокаиваться, словно Минхо наконец-то принял его, погладив по чёрной мордашке, единственному месту, не покрытому колючками. Сказал: «Да, я слышу тебя, да, кажется, я действительно чувствую что-то», признал своим, перестал бояться. Если показывать страх, то можно обмануть самого себя и свои чувства.       - Кажется, я понял, - Минхо улыбнулся, сжав её нежные, покрытые морщинами руки. Бабушка отозвалась простым поддерживающим движением, но Ли почувствовал столько уверенности в себе, словно она передала через прикосновение всю силу, что томилась в её душе. - Спасибо. – Минхо благодарно кивнул, встав. Он наклонился, оставив на щеке бабушки поцелуй и, улыбнувшись, отправился в свою комнату.       Завтра приезжал Джисон.              Неловкости не было. Разлука и опоздание Джисона пошли им на пользу. Минхо полностью приручил своего зверя. Он сбросил колючки и не царапал, но поглаживал утомлённое сердце, скулил по-доброму, ненавязчиво напоминая, что у Минхо было это.       - Хэй. - улыбнулся Минхо, похлопав Джисона по спине, когда они обнимались.       - Хэй, – ответил Джисон, мягко щипая Минхо за плечо. – Ты куда откачался? Хочешь, как Чанбин?       - Если это был комплимент, то отстой.       - Какой уж есть.       Джисон стал выше. И покрасил волосы. Стал улыбаться при Минхо чаще. И лезть под руку, как кот, только чтоб погладили, тоже. Ли это не могло не радовать: ему было тепло с осознания, что их дружба крепла с каждым годом, несмотря на учебу в разных местах и поддержание общения больше на расстоянии, нежели в жизни.       - На речку сегодня? – потянулся Джисон. Минхо кивнул:       - Лягушка. – и взял его за руку, сжимая своими прохладными пальцами. Хан вздрогнул:       - Сам лягушка.       Так и пошли, никому не сказав из своих. Джисон даже не сообщил, что уже приехал – только Минхо, выглядывающий периодически в окно, смог заметить его. Или он просто чувствовал. Интуиция могла работать и в эту сторону тоже.       Джисон много болтал по дороге. Об учёбе, учительницах, проваленных контрольных и удачных тестах, просмотренных аниме и музыке любимых исполнителей. Он становился таким разговорчивым рядом с Минхо, показывая ему все свои мысли, раскладывая всё своё перед ним, вот, на, смотри, это моё личное.       Минхо улыбался и кивал, вставлял язвительные комментарии и получал за них тычком под рёбра, смеялся, запрокинув голову назад и щуря глаза.       И солнце светило, и дул слабый, но прохладный ветер.       И всё было хорошо, и им было хорошо. Впереди ждало целое лето, полное жуков-пауков, сборов клубники и дел в огороде, улыбок и объятий, вечеров, пахнущих костром и цветами, закатов на пустой детской площадке под скрип качелей.       Минхо понял, что пора.       Он надеялся, что сирень ещё жила. Может, она выросла вместе с ними, увеличилась в размерах в миллион раз, превратившись из маленького кустика в целый кустарник. А, может, её срубили какие-то пацаны, вырвав сердце растения прямо с корнем. Может, она…                Но вдалеке показалось что-то фиолетовое. Минхо не мог ошибиться. Он ещё раз прищурился, поставив ладонь козырьком, чтобы солнце не мешало.       Точно. Его сирень. Их сирень. Она стояла и ждала, медленно качаясь на ветру и перешёптываясь с луговой травой.  Когда-то давно с ней разговаривал Джисон, приговаривал, чтоб росла красивой, обещал Минхо, что обязательно подарит ему букет. Теперь всё наоборот. Но это неплохо – в конце концов, Ли давно этого…       …хотел.       - Джисон? – кивнул в сторону сирени Минхо. – Тебя давно здесь не было, видишь, как выросла?       Джисон хмыкнул. Его улыбка тёплая, как закат, и согревающая.       - Вижу. Красивая.       Они шли до сирени молча. Их руки иногда соприкасались тыльной стороной. А иногда Джисон, играясь, тыкал указательным пальцем прямо в ладонь Минхо. И Минхо, играясь тоже, пытался поймать его.       Ветер доносил запах быстрее. Душистый сладкий аромат. Джисон почесал нос и тихо, как кот, чихнул.       - На языке цветов сирень означает первую любовь.       Фиолетовые цветки мягкие. Их приятно касаться: Минхо задумчиво покусал уголок губ, поглаживая пальцами цветы. Он старался скрыть дрожь и в голосе, и в кончиках пальцев, но рядом с Джисоном – невозможно.       - Этот букет дарят только один раз в жизни, - Ли выбирал самую пышную веточку. Рвать цветы для любви не больно. Он аккуратно сломал сирень, мысленно извиняясь и обещая, что обработает всё позже. – Я не хочу рвать много, поэтому… вот так.       Джисон рядом. Протяни руку – и коснёшься. Минхо не смотрел в его глаза, но заправил веточку за ухо, сделал так, чтобы держалась, касался мягких волос и думал. Он не опускал руки, но перемещал её ближе к щеке. Прикосновение повисло в воздухе. Можно? Нельзя?       - Ты моя сирень, Хани.       Джисон потупил взгляд вниз, туда, где цвели другие растения.              И наклонил голову набок, подаваясь прикосновению. Его щека мягкая и тёплая, разгорячённая после долгой ходьбы. Минхо погладил большим пальцем под глазом трепетно, любуясь крошечными родинками и бледными-бледными веснушками.       - И ты моя сирень, Минхо. Извини, что так долго молчал.         Потом,       Джисон сидел на кухне. Она маленькая, но функциональная и удобная. И здесь открывался охрененный («Чанбин, угомонись», «Но реально охрененно!») вид из окна. Хану, уставшему битый час возиться с документацией, только и оставалось, что отвлекаться на колыхающиеся деревья и соседние дома. Какое-никакое, а разнообразие. Какой-никакой, а отдых для напряжённых глаз.       Джисон вздохнул и потянулся, запрокидывая руки вверх.       Он оглянул кухню. Ваза на столе непривычно пустая.       Минхо скоро должен прийти. А когда он придёт, то…       Джисон должен доделать отчёт до этого времени. Хан драматично вздохнул, отпил кофе (в ход идёт уже третья кружка, только не говорите Бан Чану) и вернулся к агрессивному печатанию на ноутбуке. Спасибо, что не от руки. Он бы умер уже на втором предложении.       Сегодня по новостям передавали что-то вроде дождя, но Джисон понимал, что они обманывают. На небе нет облаков от слова совсем, а духота стояла такая, что лишние движение отзывалось приливом теплоты и неприятного пота.       - Ты такой красивый в очках. – Джисон оторвал взгляд от ноутбука, болезненно поморщившись, но тут же расплываясь в улыбке от родного голоса. В дверном проёме стоял Минхо, опираясь плечом о косяк. Одну руку заговорщически и подозрительно-странно держал за спиной.       - А в руке?       - Ай, - Минхо мотнул головой, доставая из-за спины целый букет срезанной сирени. – Заезжал в деревню.       - Бан Чану помогал? – Джисон подпёр рукой щёку. Раньше он думал, что их компания развалится после того, как Чонин закончит школу. Но они продолжали общаться уже шестой год, списываясь в общем чате и раз в месяц собирались в каком-нибудь месте, будто то кафе или боулинг.       - Ага, - Ли положил букет на стол, подхватывая вазу и набирая в неё воду. – Представляешь, сирень нашу срубили.       Как?            - Подожди, а эта откуда?       Минхо пожал плечами:       - Ай. У бабушки какой-то разрослась, я одолжил. Не хотел возвращаться с пустыми руками.                   Сирень стала их спокойствием. Символом начала их чувств. Наверное, Минхо боялся, что, однажды не принеся домой цветы, он потеряет что-то важное. Наверное, Джисон понял это, потому что улыбнулся уголком губ, поддерживающе, как умел только он и только для Минхо.       - Ничего. В следующий раз не занимайся вандализмом, не хочу, чтобы мой муж был преступником, - Джисон встал, подошёл к Минхо и обнял его сзади, прижимаясь нежным поцелуем в шею. – Это цветы, кот. Просто цветы.       - Первая любовь же.       - Первая любовь – ты, а не букет сирени. Я люблю тебя, ты моя сирень. Это типа метафора, я не люблю цветы, я…       ...люблю тебя.       - Я понял.       Я тебя тоже.       В следующем году Минхо не привезёт сирень, не решаясь украсть её у доброй соседки. Джисон на это заявление кивнёт, скажет, что Ли исправился и теперь его не нужно будет забирать из тюрьмы.       А потом подарит букет незабудок.       И это будет правильно.