Бессмертные рождаются дважды

Египтус. Где-то в пустыне. Первый год после переселения.

Пирамида возвышалась над песками, и ее золотой купол мерцал в последних лучах солнца. Нагретый воздух танцевал у каменных сводов и манил грабителей гробниц. Но опытные воры знали, что эти сокровища обманчиво доступны и за одну только попытку их украсть можно лишиться головы. Однако одинокий путник все же шел к таинственной пирамиде. Один, среди песков и бескрайнего вечернего неба. Его лицо скрывала мягкая льняная накидка, и лишь черные блестящие глаза сверкали из-под нее. Мужчина прошел по барханам, спустился к пирамиде и легким движением руки снял защитные чары. Нажал на нужный камень и, когда открылся проход, зашел внутрь. Его встретила прохлада и мрак. Краткий росчерк огнива, и закоптил один из факелов. Мужчина наклонил его к выемке — огонь побежал вдоль стен разгонять тьму. Путник тяжело вздохнул и пошел по туннелям. Золото, ткани, музыкальные инструменты, изделия из дерева и камней — сплошное богатство. Жаль, что хозяйке уже все равно. Когда показался саркофаг, мужчина не выдержал. Остановился на несколько мгновений, прикрыв глаза. Что-то неслышно прошептал и сел у саркофага, прижавшись лбом к крышке. Просидев несколько минут в тишине, он сдернул с себя накидку и бросил на пол. Медленно ослиная морда сменилась на человеческое лицо: слишком бледное для египтянина, с острыми чертами и хитрыми, подведенными колью алыми глазами. Огненно-рыжие волосы упали на обнаженные плечи. — Я знаю, что ты здесь, — прошептал он. В усыпальницу бесшумно зашел юноша. Он так же снял накидку. — Ты помнишь. Я рад. Юноша неловко поправил короткие черные волосы. Ночная прохлада непривычно покусывала его шею и пробегала волной мурашек по худой спине. В этом облике он чувствовал себя маленьким и бессильным. — Отец, ты никогда не думал, что мама не принимала нас такими, какие мы есть? Сет усмехнулся. — Разве это что-нибудь изменит? — он нежно провел по украшенной крышке саркофага. — Ее звериное начало проявлялось иным образом. Да и будем честны: не так-то просто возлечь в одну постель со мной в истинном облике. — Избавь меня от подробностей, — сморщился Анубис и присел рядом. Они замолчали. Разговоры всегда были по части Нефтиды. Анубис пошел в отца — вырос нелюдимым, угрюмым и молчаливым. Такие не спешат говорить о чувствах и перенесенной боли. А говорить было о чем. Ра решил сломать их мир. Он потерял надежду на процветание после множества завоеваний со стороны недружелюбных соседей. Вернее, он потерял надежду на процветание на Земле и загорелся повторить и, самое главное, сохранить величие Египта, даже если потребуется пересечь границу миров. Сету была дарована милость — место в новом совете, теплый укромный дом, где можно счастливо жить с женой и сыном, и признание. Признание его равноправным членом среди божественных родственников. А плата до смешного мала — отдать свою силу и получить взамен другую. Конечно, более скромную, но в новом мире такую же значимую. Сет достал молочно-белую жемчужину. Она перекатилась меж его пальцев и неверно блеснула в слабом свете огня. — Что это? — спросил Анубис. — Скажи кого хочешь увидеть. Анубис взял жемчужину и надломлено прошептал: — Маму… Он сморщился. Получилось так по-детски и жалко. Жемчужина вспыхнула и воздухе над ней появилась полупрозрачная картинка. В покоях пол был покрыт шкурами диких животных, на стенах висели украшения, свитки и традиционное оружие. В центре комнаты стояла тяжелая кровать с полупрозрачным балдахином, а стол забит тарелками с финиками и сладостями. Мужчина с распущенными алыми волосами прижимал к груди маленького ребенка, нашептывая ему колыбельную. Девушка танцевала совсем рядом. Она изящно двигала бедрами, и калазирис струился по ее ногам. В тишине едва слышно звучал бубен. — Дай мне сына, — попросила она. Мужчина протянул ребенка, не упустив шанс нежно провести по щеке жены. — Ты подобна восходу звезды по утру. Девушка ласково улыбнулась и прижала сына к груди. Она медленно закачалась из стороны в сторону и запела. Мужчина же прикрыл глаза. Он расслабленно раскинул руки, осел на дорогие ткани и на его лице вместо привычного недовольства расцвела улыбка. Раздался шепот ветра. Мужчина приоткрыл глаза. Его любимая раскрыла свои прекрасные крылья. Перья заблестели в солнечном свете и рассыпали сотню бликов по покоям, как если бы кто-то открыл сундук с драгоценными камнями. Видение развеялось. Оно принесло с собой любовь, но после исчезновения оставило лишь кровоточащее сердце. — Как ты можешь быть с ними заодно? — едко прошипел Анубис. — Он знал, что мама умрет. Он не мог не знать. Сет отвернулся. Многие тогда не выдержали перехода. В Египте почитали более двухсот богов, а попали в нужный мир лишь несколько десятков. Кто-то умер, кто-то пропал. Знал ли Ра, что так случится? Скорее всего знал. Но что толку, если сам владыка солнца уснул вечным сном и оставил новый мир в их руках? Что толку, если их разрывает боль от потери близких, а положение Кефера так шатко? Сет служил мировому порядку долгие столетия. Нес на своих плечах ношу необходимого для равновесия зла. Помогал сражаться с Апопом каждое плавание на ладье Вечности. Мог ли он предать волю отца всех богов в этот раз? А если мог, то был ли в этом смысл? Нефтиду уже не вернуть. Жаль только, что теперь они с сыном по разные стороны. Но, возможно, на то воля Ра? Анубис раздражённо зарычал, будто понял, о чем думал отец. Он подскочил, по привычке замахнулся и… — Оставь. Тебе нужнее. Юноша замер, сжал жемчужину до побелевших костяшек руки и спрятал в складках ткани. Он взглянул на саркофаг в последний раз. Набросил накидку на плечи, но вернуть свой истинный облик не рискнул. Не сейчас — за пределами гробницы. Ведь если мать видит его здесь, то она хотела бы человеческий облик. Тот облик, что не напоминал бы о буйном нраве отца, которым он славился с самого рождения и который так хотела забыть Нефтида. — Сын! Анубис обернулся. — Встретимся через год на этом же месте, чтобы не случилось между золотым и темным братствами. Анубис замер. Он хотел услышать совсем иное, но… Кивнул и скрылся в ночной тени. Сет остался и просидел подле саркофага любимой до самого утра, а с первым лучом солнца покрыл голову льняной тканью и пошел навстречу пустыне, пески которой как и прежде были готовы его принять.