Асбестоз

Джейкобстаун оставался таким же небольшим псевдогородком, как и двадцать лет назад. У него появился свой маленький сад и более просторный загон для толсторогов, а вдоль тропы кто-то починил фонари. Ныне супермутанты рубили разросшийся лес. Обменивали его на свою безопасность и различные припасы: муку на хлеб, виски для холодных ночей, а бензин — для генераторов, чтоб поддерживать их дар к освещению. Курьеру здесь нравилось. Спокойное и живописное место, чтобы умереть. Он узнал об асбестозе вскоре после своего пятидесятилетия. «Злоупотребление ноской силовой брони», — сказал один из последователей, помогающих НКР, убирая рентгеновские снимки. Там тёмные пятнышки повисли на его лёгких плакучей гирляндой — становились только крупнее, когда автодок раз за разом принимался обследовать грудину. «Скверная штука. Стирается с подкладок, проникает сквозь фильтры и так попадает внутрь. Такой вот круговорот». Ему сказали собрать вещи, отыскать место, где попрохладней, а затем — чтобы он расслабился и ожидал. Два, максимум три, года. И вот он проводил своё время, сидя на балконе, — в чужом кресле, укутанный в старую, изъеденную молью парку до колен. Маркус не терпел приживальщиков, даже если тот был так называемым «спасителем Мохаве» двумя десятками лет ранее. Потому плата взималась тем, что у него осталось — пусть не мог совершить и вдоха, не держась рукой за сердце, или подняться по лестнице без сопровождения белёсых точек пред взором, но он всё ещё мог пристрелить человека, попав тому точно в глаз с помощью ладно настроенного прицела и зоркого взгляда. Лили всё ещё жива. Каждое утро около десяти она приходила к нему, и они вместе сидели, наблюдая, как пасутся толстороги близ главных ворот. В первую неделю он очень расстраивался, когда его не признавали — держа её за руку, столько раз объяснял, кто он такой, что у него начался приступ кашля, от которого нечто разорвалось в груди. После этого он перестал пытаться и просто укладывал её большую ладонь, — кожа полна жара и слегка шершавая, — меж человеческих своих и слушал, что она говорила. Изредка глядела на него по-иному, и тогда вспыхивала искра узнавания, отдающая ярким тёплым отблеском, но чаще всего та терялась так же стремительно, как и возникала. Неважно. Вскоре он всё равно падёт, сражённый собственным телом и околевший в своей постели, и лучше бы ему не оставлять милую прекрасную Лили вновь горевать по своему Джимми. Старушка не заслужила помнить всё это.