Алмаз

Хёнджин выключает кран на кухне, как только заканчивает мыть посуду, и, услышав из спальни приглушённую ругань, обеспокоенно хмурится. Он берёт со стола кружку только что сваренного какао и идёт туда, замечая Сынмина, сидящего за столом перед ноутбуком и вцепившегося пальцами в волосы. — Минни, что случилось? — подходит Хван ближе, ставя кружку с напитком на стол и осторожно кладя руки на плечи младшего, слегка сжимая. — Приложение… Оно слетело и удалило к чертям почти всё, что я только что написал, — выцеживает Сынмин сквозь зубы, жмурясь и губы кусая. Какого дьявола он не сохранил всё раньше? Почему не воспользовался вордом, как делал обычно? Вдохновение не ждало, и он решил записать всё в первых попавшихся заметках, как видно, зря. — Я ни в жизнь не вспомню, что только что написал. Ни строчки. Сынмин обхватывает себя руками и выдыхает, силясь не разреветься на месте. — Вся работа коту под хвост, — голос младшего дрожит буквально на грани истерики. — Малыш, — Хёнджин обнимает его, мягко целуя в макушку и поглаживая по сжатым на плечах ладоням, постепенно расслабляя чужие напряжённые пальцы и грея их в своих. — Ты напишешь ещё лучше, я знаю. Ты столько работаешь над этой книгой и продумываешь каждую деталь до мелочей, и с новой попыткой определённо напишешь то, о чём даже не думал в предыдущую. — Это… Тяжело. Терять то, что ты только что создал, все эти эпитеты, эмоции, чувства, — Сынмин откидывает голову назад, прислоняясь к плоскому прессу и давая чмокнуть себя в нос, чувствуя, как длинные хёнджиновы прядки щекочут лоб и щёки и постепенно успокаиваясь, приходя в равновесие с каждым ласковым прикосновением, отдающим теплотой, нежностью и любовью. — Знаю, щеночек, знаю. Но ещё я знаю, что ты великолепный писатель, и правда верю, что ты способен на большее, Минни, не сдавайся, — искренне улыбается Хёнджин, разворачивая Сынмина к себе лицом и быстро несколько раз чмокая в губы, постепенно растягивающиеся в ответной улыбке. — Ты справишься, Сынмин, обязательно. Попробуй написать сейчас то, что помнишь, и доработаешь это чуть позже. А я пока схожу наберу ванну. — С персиковой бомбочкой? — тихо и с надеждой спрашивает его Сынмин, чуть выпячивая порозовевшие от поцелуев губы. — С ней самой, — хихикает Хёнджин и, не удержавшись, наклоняется и целует ещё раз, обхватывая лицо напротив руками. Чуть дольше задерживаясь и лаская мягкие податливые губы своими, он с нежеланием отстраняется, напоследок лизнув нижнюю и ловя в поцелуй еле слышный довольный выдох. Сынмин смотрит снизу вверх на смеющегося Хёнджина и в который раз чувствует трепет бабочек в животе. Ему достался самый замечательный в мире парень, и Ким вообще не в курсе, сколько планет в прошлой жизни он спас, чтобы в этой обрести такое сокровище. — Не засиживайся и приходи ко мне, Минни, — подмигивает Хван и, забрав парочку предыдущих столпившихся на столе кружек, выходит из комнаты, прикрывая за собой дверь. — Спасибо, Джинни, — счастливо улыбается Сынмин, разворачиваясь обратно к компьютеру и обхватывая тёплую кружку ладонями, делая первый глоток. Он не знает, что согревает его сейчас больше — хванов свитер, который тот безропотно отдал в вечное пользование Киму, обожаемый какао, который Хёнджин варит ему всегда, когда видит, что Сынмин долго сидит за работой и наверняка ужасно вымотался. Или же фантазии о том, как чужие ладони будут ласкать его тело в розоватой персиковой воде, вырывая из груди мелодичные стоны. Это не важно, потому что в совокупности все эти маленькие вещи складываются в одну большую — бесконечную заботу и любовь со стороны Хёнджина к младшему, и она абсолютно взаимна. А это — самое главное. И Сынмин готов вечно благодарить Вселенную за то, что у него есть Хёнджин, который дарит ему столько счастья, вкладывая в это всего себя, и младший всегда возвращает его в стократном размере, ограняя чужие чувства в своём сердце, как драгоценный алмаз, и сберегая их в своей душе, чтобы потом вновь, не скупясь, разделить на двоих.