Помощь нежностью

      Кажется, день аль-Хайтама не задался с самого утра: Кавех не дал ему доспать законных два часа, потому что шумел в своей комнате. Но это еще ничего. Поняв, что он больше не уснет, секретарь поднялся с постели, но тут же приземлился на нее обратно из-за боли в висках. Все-таки спустя полчаса он выходит из своей комнаты, — к слову, шумы из комнаты соседа прекратились, — и пошел на кухню, в надежде спокойно попить кофе, но там уже вальяжно восседал Кавех. Проигнорировав его, Хайтам сразу же пошел наводить кофе. По неосторожности секретарь выливает горячий кофе на себя, что тому не характерно. Тут же возникает Кавех. Серьезно, тут нет ничего такого, все мы люди. Но нет. Он ему слово, тот ему — десять.       Может ли день стать еще хуже?       У Хайтама плохое предчувствие.       Кавех в ярости направляется в кабинет секретаря академии, кажется, не замечая никого и ничего на своем пути, он распахивает дверь и без каких-либо церемоний заходит внутрь помещения без такового разрешения. Хозяин кабинета и бровью не повел, более того, даже взгляд не поднял, продолжил заниматься тем, чем и занимался. Как будто это что-то обыденное, так сказать, повседневное. Разгневанный архитектор подходит к столу и хлопает ладонью по нему, чуть наклоняясь к человеку, сидящим за ним.       — Аль-Хайтам… — практически шипит Кавех, прежде чем сделать глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но все бестолку. — Кто-то распространил слух, что мы живем вместе! Насколько же ты жесток? Я думал, мы договорились держать это в тайне.       Аль-Хайтам почти с издевкой усмехается, откладывая письменное перо в сторону. И с каких пор его сосед так по-хозяйски входит в его личный кабинет, не то, что не спросив разрешения войти, даже не постучав? Что-то аль-Хайтам поздно об этом задумался. Седовласый медленно поднимает голову, он видит, что Кавех часто дышит, а брови сильно опущены. Губы сжаты в тонкую линию; сдерживается, чтобы не сказать чего-то лишнего в порыве эмоций. И дураку ясно — он действительно злится. И довольно сильно.       — А что такое? Ты стесняешься? — мужчина подобно своему старшему вздыхает и продолжает: — Мне это зачем? Сам подумай. Может, это из-за твоего длинного и пьяного языка слух начал распространяться? К тому же, это и не слух вовсе. Выпивай поменьше, иначе весь Сумеру будет знать все о твоей личной жизни, — спокойно отчеканил секретарь, демонстративно возвращаясь к работе.       Кавех снова ударяет рукой по столу, но уже намного слабее, просто для того, чтобы опять обратить на себя внимание недоступного аль-Хайтама. Блондин наклоняется ближе к нему и секретарь вынужден снова посмотреть на него. Седовласый успевает спрятать легкую улыбку за ладонью.       — Это что, для тебя какая-то шутка? Тебе смешно? Не улыбайся мне! — но и архитектор успевает ее заметить.       — Ты просто боишься, что люди узнают, что у тебя тяжелое финансовое положение, — Кавех пару раз похлопал густыми ресницами, но с неохотой согласился.       — Да... Но ты же знаешь, как мне важна моя репутация? Кому как не тебе об этом знать?       — А что, совместная жизнь со мной — это что-то постыдное в твоем понимании?       — Конечно! — не задумываясь выпалил Кавех, от чего секретарь внезапно для себя слегка дергается от неожиданности. Полукрик отдает в голове особой болью, но секретарь не заостряет на этом внимание. Соседи обмениваются удивленными взглядами, но Кавех выпрямляется и первый прерывает зрительный контакт, устремив взгляд на стену. Хайтам прочищает горло, скрещивает руки на груди и начинает:       — Во всяком случае, к слухам я не имею никакого отношения. Если ты не хочешь, чтобы люди узнали о твоем финансовом положении, то заставь их поверить во что-то другое, если уж они узнали, что ты живешь у меня. Больше ничего не могу посоветовать. К тому же, в моем доме двери всегда открыты, если что-то не устраивает, то ты можешь уйти, когда пожелаешь.              Архитектор кусает внутреннюю сторону щеки до такой степени, что становится больно. Как ни странно, Хайтаму он верит, но раздражает лишь то, что тот прав. Опять. «Убедительна ложь, чтобы сумеровцы не узнали то, что знаменитый архитектор прячется за секретарем академии» — придумать такое очень сложно.       — А вот и уйду!       Это не совсем то…       Аль-Хайтам хмыкает, казалось, не придавая этой фразе какого-то особого значения. Кавех всегда говорит что-то такое на эмоциях. Мужчина просто снова возвращается к работе. По крайней мере, всем своим видом это показывает.        Кавех оглядывает аль-Хайтама, и на его лице появляется что-то вроде... разочарования? Не то чтобы он ожидал, что сосед станет его отговаривать... Старший вздыхает и выпрямляется.       — А ты как всегда немногословен. Если ты действительно хочешь, чтобы я ушел, то я уйду.       Вся эта обстановка понемногу начинает напрягать секретаря, который не то чтобы не в настроении, казалось, вокруг него собралась вся негативная аура Сумеру.       — Я тебя услышал, Кавех. Ты можешь идти. У меня еще куча работы, — только потом младший понял, что прозвучало это грубовато, но оправдываться перед Кавехом у него не было желания.       Кстати о Кавехе. Он молча ушел. И громко хлопнул дверью.       Сейчас совсем не хочется задумываться о Кавехе и о кавеховских выкидонах, но пронюхать, кто бы мог распространять такую «секретную» информацию было бы неплохо.       Аль-Хайтам кидает быстрый взгляд на дверь в кабинет, которая уже множество раз страдала из-за Кавеха, а затем смотрит на бумаги, лежащие на его столе.       «Обиделся?»       Спустя пару часов мелкая головная боль переросла в невыносимую, которую игнорировать уже невозможно при всем желании. Свинцовая голова падает прямо на бумаги, секретарь тихо рычит от боли. Эти пару часов он что только и делал так это клевал носом из-за не пойми откуда-то взявшейся сонливости. Если так и продолжится, то Хайтам и к концу дня не закончит, а то и испортит бумаги из-за невнимательности. Седовласый выпрямляется и массирует виски, подумывая над тем, чтобы забрать бумаги домой и закончить там.       Так он и сделал.       Только вот, он забыл учесть то, что там обитает его главная головная боль — Кавех. Еще и обиженный Кавех. Лучше некуда. Если принимать во внимание с какой силой архитектор хлопнул дверью утром, то аль-Хайтаму не стоит появляться дома минимум неделю. А то еще и под горячую руку попадет.       Но он так хочет попасть домой, что уже все равно. Хайтам просто включит шумоподавляющий режим в наушниках.       Аль-Хайтам входит в дом, но дома удивительно тихо. Как только у него мелькнула мысль, что сосед мог отойти по делам, то Кавех собственной персоной выглядывает из-за угла с чашкой. Архитектор недоуменно оглядывает младшего.       — Ты вернулся раньше, чем обычно, — произносит блондин, ожидая, что сосед объяснит причину. И когда тот молчит, не подняв глаз, то старший закатывает глаза и берет инициативу на себя. — Что-то случилось?       Но его наглым образом игнорируют.       — Эй! В чем дело?       — Все нормально, Кавех. Я пойду к себе, — однако архитектора такой ответ не устроил. Он хватает свободной рукой чужое предплечье, почти роняя чашку, которую держал в другой руке, и грубо тянет на себя.       Утреннего разговора как будто и не было.       От пустого взгляда младшего мороз по коже пробивает. Блондин шарахается только от одного вида аль-Хайтама, тут же отпустив чужую руку. Выглядит секретарь на самом деле не очень. Жутче обычного.       Может быть, обычный человек и не заметил бы глобальных изменений, но чуткий Кавех увидит все. Особенно изменения у своего младшего.       — Что с тобой? Выглядишь страшнее, чем обычно. Кошмар какой...       — Что ж, cпасибо за комплимент, — ответил Хайтам, даже не скрыв свой саркастичный тон.       — Я серьезно! Ты бледный, весь сгорбился, еще и ногами шоркаешь, — как бы Кавех не хотел скрыть мелкое беспокойство, по тону его голоса, выражению лица все было ясно. — Еще что-то с голосом, кажется... Ты никогда так не хрипел.       На миг секретарю показалось, что он уже где-то слышал подобное, или был когда-то в такой же ситуации.       Что-то теплое, приятное, отдающее глубоко в прошлое... Что-то... связанное с детством? Необычные ассоциации.       Он быстро отбросил эту мысль.       — Я приму во внимание. А теперь я все-таки пойду, — прохрипел аль-Хайтам и, как сказал Кавех, «пошоркал» в свою комнату. Странное слово.       Архитектор уже было открыл рот, чтобы что-то сказать, остановить, но не стал из-за принципов. Все-таки переживать за соседа он хочет в последнюю очередь. Как он хотел думать.       Кавех недовольно хмыкнул, оставаясь на месте. Не хочет говорить и ладно. Его дело. Нашелся гордый. Больно Кавех хочет помогать.       Искринка беспокойства все же пульсирует в груди, не давая унять тревогу, но блондин подавляет ее, удаляясь в свою комнату.       Спустя некоторое время Кавех заканчивает с очередным чертежом. На столе беспорядок, уже давно пора бы разобрать это все. Блондин встает со стула и шумно потягивается, разминая затекшие мышцы. Он хрустит костяшками, а после кидает взгляд на окно. Уже поздновато.       Кавех берет со стола кружку, из которой пил кофе днем, и выходит из комнаты с намерением отнести ее на кухню.       Проходя около комнаты аль-Хайтама, архитектор замечает, что дверь приоткрыта, что странно. Обычно она всегда закрыта, а иногда даже на защелку. К слову, за все это время пока Кавех сидел у себя, в доме было очень тихо, как будто тут никого и не было.       «Он вообще выходил из своей комнаты? Может, он там уже откинулся?» — с долей сарказма пронеслось в блондинистой голове. Но любопытство берет верх над ним.       Кавех остановился около двери чужой комнаты. Он колеблется. Парень хотел бы пересилить себя и пойти по своим делам, но не может.       Будет ли естественным беспокоить соседа после того, как Кавех пришел к нему утром в академию с претензиями? Он вообще-то играет обиженного. Но делать вид, что ему глубоко все равно сложнее, чем играть обиженного. Да и кто из них обижаться вообще должен?       В небольшой дверной щели тихонько показывается сначала нос, а затем и вся голова. Рубиновым глазам предстает вызывающая жалость картина: аль-Хайтам совсем завалил себя бумагами, тихо шмыгает носом и в целом его состояние не улучшилось с момента прибытия домой, как показалось Кавеху.       Старший продолжительное время рассматривает его, совсем позабыв о личном пространстве.       — Я вижу тебя, Кавех, — не поворачиваясь подал голос аль-Хайтам. — Нужно что-то?       Блондин не сильно пугается от того, что его поймали с поличным, а затем, полностью входит в комнату, понимая, что уже не отвертится. За этот короткий промежуток времени в голове он прокручивал нормальные, а главное, не глупозвучащие оправдания.       — Ну... ты сидел так тихо, что я решил проведать тебя.       — Ясно.       — Что с тобой?       — В плане? — секретарь наконец-то соизволил посмотреть на соседа. Его невозмутимость поражала. Или это тупизм?       Раздраженно рыкнув, Кавех решительно подходит к аль-Хайтаму, ставит грязную кружку на стол и складывает руки на груди, смотря на бестолкового соседа сверху вниз.       — Скажи мне, ты заболел?       Секретарь отводит взгляд, а после недлительной паузы отвечает:       — Не знаю.       — Ты нормальный?!       Дальше Кавех неожиданно сам для себя ладонями хватает щеки Хайтама, а тот и не сопротивляется. Руки Кавеха холодные, но очень нежные.       Архитектор шокировано охает и выносит вердикт:       — Да ты весь горишь! — седовласый неоднозначно хмыкает и закрывает глаза.       Кавех ощупывает все лицо Хайтама, а затем без стеснения пробирается к шее, но в конечном итоге возвращает ладони на щеки. Он и забыл какие они на самом деле мягкие на ощупь.       — Так тебе и правда плохо? И ты молчишь? Ты не наработался в академии? Сюда притащил свои бумажки. Я понимаю, что ты хочешь закончить свою работу как можно скорее, но не жертвуй ради этого своим здоровьем. Твое здоровье важнее, чем бумаги из академии.       — Ого, неужели я слышу нотки беспокойства? — с полуулыбкой произнес аль-Хайтам. Теперь и щеки Кавеха постепенно начинают гореть, только в его случае от смущения.       — Вот еще! Не говори ерунды. Но! Как твой старший я так уж и быть позабочусь о тебе, если ты, непутевый младший, не можешь сделать это сам, — блондин сжимает щеки Хайтама и теперь его лицо стало очень забавным. Архитектор всеми силами пытается сдержать ехидный смешок.       — Мы уже давно не дети, Кавех, — не успевает Хайтам договорить, как неожиданно почти бесшумно чихает. Лицо старшего трескается от умиления при виде такого вида его соседа, и он даже не пытается это скрыть. Спокойный и саркастичный мужчина, а чихает как котенок.       — Как скажешь, малыш Тами, — сказал Кавех, хитро прищурившись, а улыбка его походила на чеширского кота. Аль-Хайтам лишь одаривает соседа хмурым взглядом, не в силах сделать чего-то большего.

~

      — Хочешь чего-нибудь еще?       — Серьезно, Кавех, я не умираю. Иди уже, — прохрипел Хайтам.       Блондин все-таки затащил его в постель.       Чтобы тот отдыхал.       Наклеил охлаждающий пластырь на лоб, принес воды, укутал в два одеяла...       Серьезно, у кое-кого комплекс старшего брата. Еще со времен юношества. Да ладно, он старше всего на два года!       — Не капризничай, — парень бегло осмотрел аль-Хайтама и снисходительно выдохнул. — Ладно, уйду. Зови, если что-то нужно.       Секретарь ничего не отвечает. Кавех выходит из комнаты и аккуратно закрывает за собой дверь. Не то что утром, да?       Хайтам переворачивается на бок и кладет руку под щеку. Он недовольно мычит, то ли от головной боли, то ли из-за навязчивого поведения Кавеха.       Однако...       Однако некое тепло все же потихоньку пробирается к грудной клетке. Щемит между ребрами.       Последний раз так сильно он болел когда был подростком, или где-то в этом промежутке времени. Но тогда о нем заботилась бабушка. С тех самых пор как ее не стало, Хайтам болел на ногах, или не болел вовсе. Секретарь шумно выдыхает. К щекам, кажется, поступил жар.       Пару минут поворочавшись, аль-Хайтам все-таки засыпает.       Следующее утро «радует» секретаря жутким ознобом и кашлем, что раздирает горло. Он хватает с тумбочки пустой стакан, где до этого была вода, любезно налитая Кавехом, накидывает на себя одеяло с головой и топает на кухню. Мужчина набирает свежую воду и осушает стакан в считанные секунды. По инерции Хайтам начинает делать себе кофе.       На довольно таки громкий шум, издаваемый аль-Хайтамом, на кухню зашел Кавех. Он с легким недоумением оглядывает это недоразумение в виде кокона из одеяла. Этот «кокон» даже не замечает чьего-то присутствия и продолжает крушить кухню, сопровождая свои действия удушающим кашлем.       — Архонты, что ты делаешь? — посмеиваясь спрашивает блондин, облокотившись о дверной косяк.       Хайтам оборачивается на пару секунд, одарив соседа нечитаемым взглядом, а затем снова отворачивается. Он только и успевает подметить, что Кавех почему-то уже в уличной одежде, хотя обычно тот встает намного позже чем седовласый.       — Кофе.       — Зачем?       — Я всегда его пью перед работой, если ты забыл, — голос его хриплый до ужаса, еще и шмыгает. И куда он собрался?       — Ты никуда не идешь.       — Мне еще у тебя разрешение спрашивать? — Кавех вздыхает, подходит к аль-Хайтаму и осторожно, с некой нежностью изымает посуду из его рук.       — Нет. Но я уже был утром в академии и сказал, что ты не состоянии выйти на работу, — архитектор ставит посуду на столешницу, облокачивается об нее бедром, складывает руки на груди и смотрит прямо в усталые изумрудные глаза напротив.       — Ты весь дрожишь, — с жалостью заключает Кавех. А Хайтам и правда мелко дрожит, не поспоришь. — Ты еще не скоро поправишься.              Секретарь пренебрежительно фыркает и отводит взгляд. Кавех каким-то образом замечает, как напряжены плечи младшего.       — Во всяком случае, я голоден.       — Я сам приготовлю тебе поесть, дуй отсюда в постель, — старший небрежно, но слабо отпихивает соседа подальше от столешницы и начинает что-то активно делать. Хайтам скептично оглядывает спину Кавеха, будто бы пытаясь прожечь в ней дыру глазами. Этот вырез на рубашке...       — Ты же не собираешься отравить меня?       — Обязательно подсыплю яд, — этот ответ более чем удовлетворил секретаря, и, если уж на то пошло, его губы тронула еле заметная легкая улыбка, плечи в миг расслабились, затем он без лишних слов поплелся прочь из кухни к себе в комнату.       По дороге мужчина захватил новую книгу из библиотеки, которую еще даже не открывал. Аль-Хайтам улегся в мягкую и теплую постель и принял удобную позу для чтения.       Но седовласый читает первую страницу, наверное, уже в четвертый или пятый раз, не в состоянии понять смысл текста и разобрать расплывающиеся буквы. Он потирает глаза, виски — все бестолку. Хайтам мрачнеет, он откладывает книгу и ложится на бок. Все что ему остается, так это дождаться Кавеха. М-да, и чем ему заняться, пока он болеет? Валяться целый день в постели, не в силах даже держать в руках книжку — невыносимо.       Кавех без стука заходит в комнату с какой-то тарелкой и чашкой. Он ставит все это на тумбочку и кладет руки на бока. Аль-Хайтам приподнимается с постели и заглядывает в чашку, а затем хмурится и кривит лицо.       — Это чай? Я хотел кофе, — буркнул седовласый, снова накрываясь одеялом с головой. Блондин на его слова оскорбленно ахнул.       — Хватит воротить нос! Мог хотя бы поблагодарить старшего! — сложил он руки на груди. — Тем более, чай сейчас для тебя намного лучше кофе.              Хайтам что-то меланхолично промычал в подушку.       — Ешь пока не остыло. Давай, давай.       Хайтам снова лениво выползает из своего «укрытия», его седые волосы из-за этих махинаций слегка распушились. Кавех с явным осуждением смотрит на соседа пару секунд и выдает:       — Я приду через пятнадцать минут, — не дожидаясь ответа, архитектор выходит из комнаты и прикрывает за собой дверь.       Хайтам потирает лицо и берет чашку. Он делает глоток и горячая жидкость постепенно распространяется теплом в груди. Секретарь кидает взгляд на тарелку, которая тоже дожидалась своего часа.       Каша?.. Cерьезно?..       Не сказать, что Хайтам не ест каши, просто он не особо-то и хотел ее сейчас. Почему выбор Кавеха пал именно на нее?       Придется ее съесть в любом случае. У него особо-то и выбора нет... Архитектор насильно накормит...       И аль-Хайтам действительно съел все. Вот уж неожиданно, секретарь академии Сумеру, великий ученый, да и в конце концов, просто взрослый мужчина может по-детски вредничать.       Кавех, как и обещал, пришел через пятнадцать минут.       — Я вернулся. Все съел? — блондин подходит к тумбочке и берет грязную посуду, он уже было хотел уйти, но кинул взгляд на Хайтама. Тот улегся на бок и накрылся одеялом по нос, видно лишь недовольные глаза. Кавех садится на корточки перед ним и неловко улыбается. — Тебе понравилось?       Вместо ответа седовласый полностью зарывается в одеяло, по всей видимости, не желая отвечать на вопрос.       Архитектор опечаленно поджал губы, выпрямившись, он направился в сторону двери, но тут же остановился, услышав неразборчивый бубнеж из-под одеяла.       — Что ты сказал?       Снова молчание. Кавеху уже подумалось, что ему показалось.       — Я сказал... — Хайтам выбрался из-под одеяла, чтобы его речь была яснее. — спасибо, старший. Это ты хотел услышать?       Сейчас секретарь выглядит особенно по-домашнему: растрепанные пушистые волосы, утомленные, но такие же яркие глаза, слегка нахмуренные брови, помятая после сна темная майка. И ведь... никто, кроме Кавеха никогда не видел его таким? От осознания сжимается сердце.       Блондин не мог сдержать удивленной улыбки. Он кивает, как бы одновременно говоря «да» и «пожалуйста», и выходит из спальни. Кавех касается щеки подушечками пальцев свободной руки. Горячая. На них по-любому уже образовался заливистый румянец.       Где-то час-два спустя Кавех снова наведался к аль-Хайтаму, чтобы наклеить соседу охлаждающий пластырь.       — Тебе все никак не становится лучше? — спрашивает старший, зачесывая одной рукой длинную челку седовласого назад, дабы не мешала. Хайтам отрицательно машет головой, прикрыв глаза. Кавех дует губы, он приглаживает пластырь на лбу, а затем говорит:       — Пожалуй, стоит навестить Тигнари. Он быстро поставит тебя на ноги, — архитектор ободряюще улыбается соседу, встает с постели и отряхает руки. — Ну вот и все.       Аль-Хайтам наблюдает за действиями Кавеха без особого энтузиазма. Точнее, энтузиазмом тут даже не пахнет. Просто наблюдает.       — Я ненадолго. Скоро вернусь, а ты должен отдыхать. Не вставай с кровати по возможности, ладно? — младший слабо кивает и принимает лежачую позу.       Кавех удаляется из комнаты. Накручивая золотую прядь волос на пальце, он выходит на улицу. Уже идя по оживленной дороге, он задумался:       «Такой покорный, когда болеет... Или «покорный» — не совсем подходящее слово? Послушный?» — Кавех прыснул в кулак. — «Ну и ну, кто бы мог подумать».       Архитектор уже на месте, быстро, в двух словах он объяснил ситуацию Тигнари, что да как. Фенек был немного удивлен внезапной простудой секретаря. Он выдал Кавеху пару лекарств, рассказал как правильно ухаживать за аль-Хайтамом и даже написал пару рецептов.       — Вот, возвращайся в город, купи это, — приказным тоном произнес лесной страж, передавая последний листок с рецептом другу.       — Спасибо, Тигнари, — кивнул Кавех, принимая его.       — Хм... — коварно улыбнулся фенек, заинтересованно подняв хвост и приложив указательный палец к подбородку.       — Что?       — Да вот все думаю... Вы, ребята, как кошка с собакой, вечно не можете что-то поделить... Но одновременно с этим вы так трепетно друг к другу относитесь. Это даже мило в какой-то степени. И странно.       — Трепетно? И что ты имеешь в виду под этим? — спросил Кавех, сделав вопросительное выражение лица, но, как назло, его голос предательски дрогнул.       Страж увлеченно наблюдает за забавной реакцией архитектора, облокачивается рукой о стол, на котором недавно записывал рецепты для Хайтама, и пока не спешит с ответом. Кавех сглатывает накопившуюся слюну, сверлит его недоверчивым взглядом, не совсем понимая к чему тот клонит. Тигнари медленно машет кончиком хвоста, дергает ухом и наконец поясняет:       — Ну как. Будь тебе все равно на аль-Хайтама, ты бы ко мне не пришел, так ведь?       Кавех глупо моргает, осмысляя вопрос друга. Он театрально нахмурился.       — Просто он сам не может о себе позаботиться, и все, — махнув свободной ладонью, с презрением бросает блондин.       — Ага.       — Я это делаю, чтобы меня потом совесть не мучала.       — Да что ты.       — И я не волнуюсь о нем! Ничуть!       — У тебя все на лбу написано.       Выслушав еще парочку нелепых оправданий, Тигнари все же отправляет бедного красного Кавеха на рынок за продуктами.       — Передай от меня привет аль-Хайтаму! — с улыбкой кричит фенек в след убегающему архитектору, быстро помахивая длинным хвостом.       Кавех доходит до улицы Сокровищ и проходит мимо торговцев, выискивая нужные продукты питания.       Побродив по рынку где-то полчаса, блондин заканчивает с покупками и спешит домой.       Архитектор забегает домой, закрывает за собой дверь, оборачивается и... вскрикивает от испуга, но скорее от неожиданности, чуть не выронив пакеты с едой.       — Вернулся, — выдает аль-Хайтам хриплым голосом.       — Ты почему голый?! И почему не в кровати?!       Ну, фактически, секретарь не голый, но такое ощущение, что это махровое полотенце, обвязанное на его бедрах, сейчас точно спадет.       — Я захотел пить.       Кавех рычит, потирая переносицу, тем самым закрывая себе обзор на эту неурядицу.       — Это что? — говорит блондин, судя по всему, указывая на полотенце.       — Поскольку тебя не было, я решил сходить помыться, — спокойно ответил младший.       — Отлично! Ты всех встречаешь почти нагишом? Ты же знал, что я сейчас вернусь, мог бы хотя бы одеться, что ты обычно и делаешь. Или тебе совсем голову с этой температурой отбило, Хайтам?       — Не понимаю твоего возмущения, — сложил аль-Хайтам руки на груди. — Вот именно, что знал. Кого мне стесняться? Это мой дом.       — Ясно, я понял! Оденься, Архонта ради! — протараторил блондин.       Аль-Хайтам машет плечами и удаляется в свою спальню, сопровождая уход громким кашлем.       Кавех облегченно выдыхает, прижимая к груди шелестящие пакеты. Сердце стучит как бешенное.       Его невозмутимость поражает...       «Я поспешил с тем, что назвал его послушным... Вредный, упрямый, невыносимый... Сказал же лежать в кровати...»       — Я буду на кухне, — крикнул Кавех.       Ответом ему стала тишина, лишь глухие звуки доносились из комнаты секретаря.       — Ложись в постель, пожалуйста, и не вставай! — добавил блондин и ушел на кухню.       Поставив пакеты на стол, Кавех стал рыскать в карманах в поисках рецептов от Тигнари. Пробежав глазами по текстам на листках, он нашел нужный.       Суп.       На лице медленно расползлась злодейская улыбка.       Ну а что? При простуде полезно.       Ничего страшного, если Хайтам не захочет его есть. Кавех всего лишь принудительно накормит любимого соседа.       Разложив продукты на столе, он принялся за готовку.       Все проходило более менее, но подозрительная тишина из спальни секретаря стала немного напрягать.       «Притих. Надеюсь, он уснул...» — проскальзывает в голове архитектора, пока он нарезает овощи для супа. — «И где же он подхватил болячку? Не помню, чтобы он когда-нибудь вообще болел».       Задумавшись, Кавех случайно роняет ложку, лежащую на столешнице. Звонкий стук столового прибора немного отрезвляет, как бы иронично это не звучало. Блондин вымучено и почти устало вздыхает и поднимает ложку, а после идет промывать ее от налетевшей пыли.       А Кавеху еще вообще-то надо поработать над чертежами, но он бросил все свои дела ради готовки супа.       Ради Хайтама.       — Ай! Да что ж такое? — прошипел архитектор, рефлекторно засунув порезанный от ножа палец в рот.       Он промыл небольшую рану на указательном пальце и быстро перебинтовал, продолжив готовку.       «Он даже не представляет, что я с ним сделаю, если не съест этот суп».

~

      — Суп? Я не буду, — Хайтам прячется от назойливого соседа под спасительным одеялом.       Действительно. Ну а чего ожидал Кавех? Было очевидно, что он откажется.       Как, впрочем, почти от всего, что приносит ему старший.       — Вот еще! Будешь! Для кого я вкалывал на кухне? — взвыл Кавех, поставив тарелку с горячим супом на тумбочку и слепо надеясь пробудить совесть аль-Хайтама.       — Ты же знаешь, я не ем супы.       — Поупрямься еще. Это Тигнари выписал. Сказал, чтобы ты обязательно это съел.       Он такого не говорил.       Где-то чихает один лесной страж.       — И я должен проконтролировать. Это... тоже он сказал. Не уважаешь меня, так хотя бы делай то, что говорит Тигнари.       Ложь на лжи. Опять же, он ничего из этого не говорил.       Фенек чихает второй раз.       Прости, Тигнари, но вдруг это поможет?       — Мне самому тебя покормить? — недовольно вырывается у Кавеха. Кто его за язык тянул?       Аль-Хайтам неспеша выбирается из своего одеяльного убежища и только сейчас архитектор понял, что сказал. Он прикусывает язык, сердце в предвкушении забилось чаще. Серьезно? Нет, ну серьезно? Он не против, чтобы...       Седовласый принял сидячее положение и уставился прямо на потерянного Кавеха.       — А ты можешь? — секретарь начинает улыбается, чуть-чуть подняв уголки губ. В его глазах появляется веселый блеск, который ему не свойственен.       Что за улыбка, взгляд? Это не Хайтам.       — Ну... вообще-то...       — Ладно, не стоит. Если это выписал Тигнари, то думаю, мне придется съесть твой суп.       А, нет, это все еще прежний Хайтам. Просто издевается. Это ему точно свойственно.       Значит, мнение Тигнари для него значительнее мнения Кавеха? Ну еще бы.       Архитектор обиженно хмыкает.       — Чтобы ты знал, это была шутка. К слову, Тигнари передал тебе привет, он очень удивился, что ты заболел, тоже за тебя переживает, — Кавех скрестил руки на груди и задрал подбородок. Помолчав, он добавил, но уже более мягко: — Как ты? Есть ли хоть какие-то изменения в твоем самочувствии?       — Мне стало немного лучше, но все также плохо.       — Ясно, — мрачно проронил Кавех.       — Твои старания не проходят зря.       — А? — блондин переводит полный непонимания взгляд на соседа.       — Я вижу, как ты пытаешься помочь мне. Если бы я был один, то сейчас бы до сих пор валялся в постели не силах даже встать.       — И что... что это значит?       Хайтам кусает нижнюю губу и отводит взгляд. Его вид в миг стал таким... уязвимым?       — Ничего. Просто я думаю, что ты должен это знать.       Кавех замечает слегка насупленные брови аль-Хайтама. А затем замечает, как его уши стали ярко-алыми. У секретаря при смущении редко краснеют щеки, но уши всегда.       — Я понял... Наверное, я пойду к себе, да?       — Да, ага.       Кавех подозрительно слишком быстро выходит из чужой спальни, оставив Хайтама наедине с супом. И что за внезапно возникшая неловкость между ними?       Как и сказал блондин, он ушел в свою комнату. Кавех плюхается на свою кровать и судорожно выдыхает.       «Аль-Хайтам всегда говорит сарказмом. Слышать от него что-то такое... очень непривычно».       Одна мысль следует за другой. Кавех медленно оглядывает свою комнату, а после переводит взгляд на стол. Он тут же вскакивает с постели.       «Проект! Мой проект!» — архитектор подбегает к столу и разгребает наваленные чертежи, ища нужный. — «Забегался из-за Хайтама, совсем забыл! Сдача скоро, а мне нужно еще кое-что подправить и доделать».       Кавех тотчас садится за рабочее место, принимаясь за чертеж. Как-то и его сосед и их недавний разговор быстро вылетели из головы. Мысли занял только приближающийся дедлайн.       Когда архитектор горит каким-то делом (или когда горит его дедлайн), то он совершенно не замечает ничего вокруг, не следит за счетом времени вообще; несколько часов подряд может просидеть в одной позе, пока не закончит начатое.       Как и сейчас.       День постепенно подходил к концу. Приближается глубокая ночь. Кавех, может быть, так бы и сидел за проектом до утра, если бы не резко навалившая усталость. Он потирает ладони, затем в голову приходит мысль сходить в душ. Освежиться не помешает.       Кавех бесшумно выходит из своей комнаты, от чего-то думая, что аль-Хайтам уже давно спит. Наверное, потому что сейчас уже достаточно поздно. После некоторого времени «совместной жизни» и пары наблюдений, блондин засек, во сколько примерно его сосед ложится спать. По идее, уже должен.       Однако свет горит по всему дому. Хайтам забыл выключить?       Вместо ванной ноги ведут в сторону спальни соседа.       Просто проверит. Лишним не будет.       Кавех на этот раз не колеблется. Он аккуратно, насколько это возможно открывает дверь и заглядывает в щель.       — Хайтам, спишь? — вполголоса спросил архитектор у темноты. Ответ доносится не сразу.       — Нет.       Старший заходит в комнату и включает свет. Он замечает шевеление одеяла, это аль-Хайтам выползает из-под него.       — Почему не спишь? Уже довольно поздно. Или это я тебя разбудил?       Кавех подходит ближе к кровати, младший отодвигается, приглашая сесть, что Кавех и делает.       — Нет, не ты. Не могу уснуть.       Хайтам переворачивается на бок.       — Вот как, — говорит блондин, заполняя образовавшуюся тишину. После продолжительной паузы, он спрашивает: — Может, тебе принести что-то? Хочешь чего-нибудь?       — Нет. Не хочу. Я же усну в любом случае, просто нужно подождать.       — Если ты так говоришь, то, наверное, так и есть. Тогда я пойду. Не буду тебе голову забивать, — неловко посмеивается Кавех.       Ответа не последовало, поэтому он встает с кровати и направляется к двери.       Взгляд аль-Хайтама в последний момент цепляется за ту самую книжку, которую он не так давно положил на тумбу, не в силах ее прочесть. Идея всплывает мгновенно.       — Кавех.       — Да?       — Почитай мне эту книгу, — просит Хайтам, протягивая ее.       — Что? Почитать тебе? — архитектор переводит растерянный взгляд то на книжицу, то на соседа, что спрятал глаза за длинной челкой, явно удивляясь данной просьбе. Кавех неуверенно подходит к кровати и забирает среднего размера книгу. — Ну... хорошо, ладно...       Если это поможет ему уснуть...       Блондин снова усаживается на постель, ладонью проходит по обложке — стандартная, и без интереса читает название, думая, что это очередная заумная энциклопедия, коих у его соседа куча. И как бы Кавеху самому не уснуть, читая ее.       «Пожалуйста, Кицунэ Гудзи».       «Это же инадзумский роман!» — Кавех с долей, всего лишь с долей, скептицизма косится на лежащего рядом Хайтама, что глаз с него не сводит. — «Это вообще его?»       — Ты же такое не читаешь. С каких пор ты этим интересуешься?       — Просто читай, — буркнул секретарь, зарываясь по нос в одеяло.       «Это что еще за робеющий тон? Он смущается? Как мило!»       — Хорошо. Раз ты просишь...       Кавех прочищает горло и начинает чтение.       Архитектор читает по-обычному, ничего специфичного, даже особо не соблюдая грамматику, но бархатистый голос потихоньку успокаивает, действуя усыпляющим эффектом. Так было всегда? Голос Кавеха всегда был таким? Или аль-Хайтам просто устал? Он даже не старается вникнуть в текст, лишь слушает не самое идеальное, но спокойное и размеренное чтение соседа.       В какой-то момент Кавех и сам начал редко зевать, но чужие руки, обвивающие талию и седая голова, что пристроилась на бедрах, мигом сняли сонливость.       — Хайтам? Ты чего?       Секретарь молчит, делает вид, что уже давно спит. Что, естественно, было не так.       Кавех приподнял брови в удивлении. Да что с ним?       Младший мирно посапывает на бедре соседа. Седая челка закрыла вид на его лицо, Кавех умиротворенно улыбается этой картине, он тянется рукой к хайтамовской голове, чтобы убрать волосы, но тут же отдергивает себя.       Но ведь секретарь сам фактически подставил голову под руку архитектора. Значит... ничего плохого не случится, если Кавех...       Он нежно зачесывает чужие волосы на бок. Теперь стало видно прямой нос и закрытые глаза с подрагивающими ресницами. Спустя пару секунд Хайтам тихо чихает, и блондин улыбается шире. Рука сама рефлекторно начала перебирать и поглаживать шелковистые волосы.       Кавех возвращается к книге, не убирая руку с головы.       В конце концов, если у Кавеха останутся вопросы, то свое необычное поведение можно списать на простуду, температуру или жар.       Верно?