Cloudburst.

Загрубевшие от усердных тренировок пальцы стучат по небольшому столику точно в ритм бьющимся о землю каплям дождя. Он уже давным-давно перешёл в ливень, не желая щадить гуляющих людей. Вряд ли таковых вообще сейчас можно будет найти. Никто не захочет испытать на себе отчаяние небес. И никто не сможет их утешить. Ждать, скрывшись внутри домов – единственное решение. Некоторые такое беспокойное время проводят вместе с кем-то, нежась в кровати или наслаждаясь душевными разговорами за чашкой чая, а кто-то подвергает его замысловатым размышлениям, не оставляя и секунды отдыха, будто решая крайне сложную и замудрёную головоломку. Под аккомпанемент погоды мысли идут своим чередом, затрагивая те струны души, что натянуты сильнее всех. От них не убежать, к сожалению или к счастью. Рыжие густые брови опускаются чуть ниже, хмуря по обычаю спокойное лицо морпеха. Порой казалось, что вывести его из себя задача не из самых лёгких. Выдержка военного затмевает все чужие ожидания, превосходя их в несколько раз. Удивительно, пусть и не для всех. Какого же узнать его в гневе? И можно ли отличить его от ярости? А не одно ли и то же это? Кто-то скажет да, а кто-то возразит. Именно так всегда и было. Именно так и останется. Ведь в мире нет одного мнения, нет того, на чём все сойдутся. Жизнь жестока, и она не намерена отступать после проигрыша. Пусть после подвернётся удача, пусть заледеневшее сердце, забывшее об искренней любви ради работы, вдруг растает, даря владельцу те угасшие чувства, что станут неким спасением в жизни с одной единственной и, кажется, невыполнимой целью. Но они же заставляют волноваться. Дайс, кого Рио уже давно перестал называть Арисугавой, был непосредственной и крайне важной причиной этих волнений. В голове крутилось лишь одно – всё ли с ним хорошо? Совсем не хотелось, чтобы тот попал под этот ужаснейший ливень, а что ещё хуже, простудился. Может, стоило всё же настоять на том, чтобы он остался на ночь? Мэйсон лишь устало вздыхает на свои же мысли. Уже поздно жалеть. Зато в следующий раз мужчина точно проследит, чтобы его дурашливый возлюбленный добрался до дома в целостности и сохранности. Проводит его до победного. Только чтобы знать, что с ним всё в порядке. Да, ради такого счастья можно и до нитки промокнуть. А пока оставалось надеяться на чужое благоразумие. Не то чтобы он был в нём не уверен. Нет, конечно нет. Бравый воин любил всё в своём мужчине и никогда не стеснялся сказать ему об этом, не редко заставляя чужие щёки налиться багровым румянцем, а лицо принять столь забавное, но до безумия милое выражение. Он любил всего своего мужчину, не выделяя плохих качеств, принимая те за особенности, что должны почитаться наравне с другими. Будто Арисугава был его личным достоянием, произведением искусства и, что более важно, неоспоримой причиной, за что тот был готов умереть. Хватало одного взгляда на чужую лучезарную улыбку, чтобы отважный солдат расцвёл, смотря на своё сокровище влюблёнными, наполненными нежностью глазами. Даже и представить нельзя, что бы на это сказали его сокомандники. Неужто их милый Рио решил связать свою жизнь с парнем из другой команды? Как же Бусиджиме было всё равно на эти наречения. Как же всё равно было на чужое мнение. Разве для любви нужно одобрение других? Нет. И морпех готов пойти на всё, чтобы это доказать, но не людям вокруг и даже не самому себе, а Дайсу. Готов пойти на всё, чтобы доказать свою преданность, привязанность и искренность в намерениях. Здесь нет никакой корыстности, нет желания поиграть, а потом попросту забыть. О чём вообще идёт речь, когда главным участником этих отношений является полностью отданный своему делу военный, для кого долг и честь стоят выше всего? Ложь – инструмент глупцов, найденный в порыве скрыть горькую правду и уйти от ответственности. Потому Мейсон честен как с собой, так и со своей второй половинкой. И так останется до самого конца. По крайней мере, он в это верил. Костёр трещит приятно слуху, помогая даже немного расслабиться. Мог ли Рио жить в других обстоятельствах? Мог ли променять выживание на семейную жизнь? Очень необычный и хороший вопрос. Казалось, что это невозможно – отказаться от роли солдата, стать простым не заинтересованным в политике человеком. Но отказаться в пользу чего? В пользу счастливых отношений. Не могло ведь это всё продолжаться так долго. Рано или поздно Дайс обязательно спросит его об этом. Только вот, у мужчины не было на него ответа. Ведь он банально не знает, никогда и не задумывался. Это уже является частью него. Тем, без чего жизнь будет уже совсем не та. Но не всем понравится факт того, что любимый человек буквально живёт в палатке, не имея конкретного места жительства. Так значит и Арисугаву это не устраивает? Стоит завести об этом диалог. Ветка под чужими ногами беспощадно ломается, обозначая постороннее присутствие. И военный спешно поднимается, оборачиваясь на звук. Глаза тут же натыкаются на излюбленную зелёную куртку, пока сам Рио расплывается в милой улыбке, тем самым приветствуя любимого. Но взгляд его сразу же принимает нотки беспокойства, видя чужой уставший вид. Ему плохо? И ведь не ошибается, ведь не успевает он ничего сказать, как другой падает в обморок. Как же сильно это напоминает их первую встречу. Только вот, предаваться настольгии в такой момент будет крайне опрометчиво. Сильные руки подхватывают измождённое тело, и Бусиджима спешит отнести того в кровать. Мягкие губы слегка касаются лба. Кажется, его опасения оказались правдивы. Температура крайне плохой знак, особенно при прошедшем ливне. Теперь Дайс обречён на упорное лечение и истинную заботу. Самая настоящая пытка, не менее. Сверху осеннего одеяла на Арисугаву падает ещё и зимнее, дабы тот смог пропотеть и улучшить своё состояние. А после в ход идёт тяжёлая артиллерия. Но не успевает чай завариться, как Рио прерывают. -- Мне жарко. – Тянет парень, только очнувшись. – Зачем ты накрыл меня двумя одеялами? Я сейчас спарюсь. – Жалуется он тихо, будучи практически без сил. -- Этого я и добиваюсь. – Совершенно немногословный ответ, достойный только военного. -- Да ну, Рио, я же правда так умру. -- Но его смягчает пряно мягкая улыбка и нежный низкий голос, от которых Дайс лишь хмурит брови, но всё же сдаёт позиции боле не пытаясь снять с себя злосчастные одеяла, пусть и очень сильно хотелось. Мейсон присаживается рядом, помогая возлюбленному привстать, а после вручает ему чашку с чаем, который Арисугава, хоть и нехотя, но начинает пить. И рука в перчатке поощряет его действия, укладываясь на столь любимые мягкие локоны, вороша их, а после и поглаживая, на что другой охотно отзывается, трепетно ластясь к грубой ладони. -- Ты обещал отвести меня на рыбалку. – То ли в шутку уличает он солдата, то ли по настоящему, ставя чашку на пол и заходясь в кашле. -- Ты простужен. А это значит, что до твоего выздоровления ты прикован к этой кровати. – Но эти слова только подливают масла в огонь чужого азарта. И картёжник пододвигается ближе, почти вплотную, оставляя всего пару сантиметров между губами, опаляя те своим горячим дыханием. -- Значит это время я буду играть по твоим правилам? – При такой усмешке начинает казаться, что жар вызван совсем не болезнью. Но Рио не обращает на это должного внимания, не видя в этом ничего такого. -- Получается, что да. -- Пальцы аккуратно берут Дайса за подбородок, чуть отворачивая лицо в сторону. Губы касаются чужой щеки в лёгком поцелуи. – Большего не жди. Ты болеешь. – В голубых глазах плескается самый настоящий океан любви и заботы. Он мягок с ним, до безумия. И совершенно не желает на этом останавливаться. -- Но так нечестно. – Возражает он, уже не обращая внимания на своё состояние. Кажется, это намного важнее, чем какая-то там простуда. -- Хочешь кинуть кубики? – Мейсон смотрит умиротворённо спокойно, с особым наслаждением наблюдая то, как быстро меняется эмоция на чужом лице, и уже в сотый раз разглядывает любимые черты, отмечая всё новые и новые качества, которые после можно будет внести в список любимых. А ведь так хочется расцеловать кожу, потеряться в мягкости волос и поведать о всём сокровенном, рассказывая насколько же сердце трепещет при каждой встрече. -- Да! – Чуть вскрикивает Дайс, а после заходится в кашле, прерывая потаённые желания и заставляя Бусиджиму даже чуть посмеяться. – Если мне выпадет больше трёх на обоих, то ты целуешь меня в губы. – Какой напор для человека с температурой. Удивительно. И в этом весь Арисугава. Его Арисугава, которого он любит таким, какой он есть, совершенно не желая того, чтобы он менялся. Дайсы вынимаются из кармана куртки, что всё ещё была на нём, и они же в ту же секунду летят на кровать, показывая двум мужчинам выпавшие цифры. Две шестёрки! И малиновые глаза загораются, пока на лице больного появляется до безумия самодовольная и счастливая улыбка. Но не успевает он хоть что-то сказать, как Рио проявляет инициативу, но не целуя, а лишь слегка чмокая пухлые губы. А после не позволяя любимому рассыпаться в возражениях, начинает полюбовно расцеловывать лицо, оставляя казалось, что с сотню поцелуев пока руки параллельно с тем закутывали другого в одеяла посильней. И Дайс только и может, что лепетать про обман в перерывах от смеха, позволяя абсолютно всё своему мужчине, пусть то и было совсем не тем, чего он так хотел. Но даже так эта близость приятно отдавалась в сердце у обоих. Кузнечики снаружи стрекочут под умиротворённый шелест листьев на деревьях, будто переговариваясь о чём-то своём. Спокойствие ночи перенимает даже уткнувшийся в чужую грудь Дайс, тихо бурча что-то про то, что всё равно не позволил бы Рио спать где-либо ещё, кроме кровати. И мужчина тихо смеётся, прижимая того лишь сильней, пока рука перебирает шелковистые пряди, кажется, даже не замечая этого. -- Я очень волновался за тебя в тот день, когда начался ливень. – Шепчет военный, не желая нарушать покой вечера и его возлюбленного. -- Надо было всё-таки остаться у тебя. – Он зевает сразу же после того, как заканчивает эту фразу, а после лишь больше ластится к чужому телу, устраиваясь поудобнее. -- Да, надо было. – Лёгкий смешок. -- Но теперь я всё равно у тебя. – Произносится ещё более тихо и заспанно. -- Да, и ты не представляешь, насколько это меня радует. – Губы касаются нежной кожи лба. – Я люблю тебя, Дайс. – Но ответа не поступает, лишь тихое и довольное сопение. И этого вполне хватает для мягкой любящей улыбки и кроткому вздоху, после которых Рио с гордостью позволяет себе уйти в царство Морфея.