Некультурная антропология

- Том, ты ведь несерьёзно? Реджинальд с силой провел большим пальцем по корешку книги - толстой, массивной и старой; казалось, надави чуть крепче, - и она рассыпется пожелтевшими сухими листами. Том смерил его неодобрительным взглядом, и Реджи спешно спрятал руку в карман. До завтрака оставалось семнадцать минут, и ему стоило бы прочитать текст презентации еще пару раз, но вместо этого он сидел в старой библиотеке и старался переубедить Тома. Который, кстати, был непривычно серьёзно настроен. Реджинальд бы подумал об этом сейчас - ладно, он обязательно подумает об этом вечером, перед сном, изведя себя до состояния нервного сомнамбулы, - но он был слишком раздражен и огорошен. Будь это чье угодно решение, даже кого-нибудь с их факультета, Реджинальд бы рассмеялся ему в лицо; но это было решение Тома. А решения Тома не обсуждались. В свои девятнадцать Том был одним из самых перспективных молодых научных сотрудников; он уже даже публиковался несколько раз - сначала с помощью Слизнорта, потом - с протекцией старого Диппета, и его статьи (особенно последняя) имели такой несвойственный для "молодежных" научных журналов успех, что репутация Тома как юного гения и исключительного дарования меньше чем за сутки дошла до ректора. Для студентов Том был безусловным и непререкаемым авторитетом. К тому же, его политические соображения разделяли многие; достойнейшие получали возможность следовать за лидером и находиться в ближнем круге его общения. Реджи гордился тем, что был в их числе. Он редко не соглашался с Томом. Честно говоря, он еще никогда не расходился с Томом во мнениях. Разумеется, Реджи бы не беспокоился, если бы дело его не касалось. Но этот конкретный случай - он потратил всю ночь, чтобы осознать это и принять, - волновал и тревожил. Ну кто в здравом уме променяет поездку в экспериментальный центр со Слизнортом - их деканом, на минуточку, - на лекцию Дамблдора по культурной антропологии? Культурная антропология не была их профилем (даже близко - нет), и Том никогда не проявлял к ней особого интереса. Непонятно даже, с чего Дамблдор вдруг решил провести ее сегодня вечером, параллельно с экспериментальным центром. Непонятно, кто вообще пустил сюда Дамблдора. Ведь они с Томом много говорили об этой поездке. Реджи даже запланировал, какие объекты он хотел бы посетить вместе с Томом, Альфардом и Абрахасом. А вчера вечером Том объявил, что есть нечто, требующее его внимания здесь, на базе, и он останется на лекцию. Им троим пришлось согласиться поехать - Слизнорт не мог переписать их так поздно. - В чем дело, Реджинальд? Не верю, что вы не сможете справиться с отчетами без меня. Отчеты, в самом деле, были последним, о чем Реджинальд мог волноваться. - Но Том, - запальчиво возразил он, - ты же знаешь, этот рыжий индюк не расскажет ничего достойного! Там придет-то человек пять! Тратить время на это... - ...вполне разумно в текущей ситуации, - спокойно закончил Том, но от его голоса Реджи ощутил холодок, пробежавший по позвоночнику. - Ты должен сосредоточиться на этом работнике, Джонсоне; обеспечьте Абрахасу поддержку и выведайте все возможное. Мы ведь обсудили это вчера вечером. Все, что Том поручил им вчера вечером, Реджи записал в специальном блокноте и знал лучше, чем текст и содержание своей утренней презентации. Он снова хотел возразить, сказать, что на экспериментальный центр стоит потратить время, что все они так ждали этой поездки, и Реджи даже приготовил для них несколько интересных фактов из последних исследований... Но Том неожиданно поднялся, придерживая страницу очередного талмуда, и в ответ на непонимающий взгляд Реджи указал на часы. Без трёх девять. На завтраке Слизнорт обещал прояснить организационные моменты и просил не опаздывать, поэтому стоило выдвигаться в сторону столовой сейчас. Значит, времени переубедить Тома почти не осталось. *** Солнце светило по-весеннему пронзительно и светло, не нагревая даже черные - чернее пучины долгов первокурсников - рюкзаки, но засвечивая экраны смартфонов и заставляя девушек морщиться. Почти вся учебная группа уже была здесь. Том опустил сумку с ноутбуком на пол, усаживаясь на свое место. Их столик на четверых стоял немного в стороне, в недосягаемости для солнечных лучей, так что он спокойно перепроверил телефон - и нашел утреннее сообщение от Цереры о сдаче рефератов пятницу. Стоило сообщить группе об этом, подумал Том, оглядывая помещение столовой. Почти все были на местах: только Гойл и Паркинсон, похоже, проспали. Церера приветственно махнула рукой, и он едва наклонил голову в ответ, когда взглядом зацепился за такой же как у них, отстоящий от основного пространства столик. Тонкие изящные пальцы порхали над экраном, набирая текст для какой-нибудь очередной учебной работы (о, Том хотел бы лучше подумать над ее содержанием, потому что это наверняка была новая и небанальная мысль), иногда замирая, и тогда солнце высвечивало матовым блеском теплую, цвета топленого молока кожу, мягкие контуры подушечек и аккуратные линии ногтей. Как художник, Том мог выделить и запомнить каждую мельчайшую подробность: узкий плетеный браслет на запястье, свежую тонкую царапинку - "бумажный" порез, маленькую, незаметную родинку, почти скрывшуюся под рукавом пуловера. Кажется, он уже рисовал эти руки не один раз. В своем альбоме Том хранил самые лучшие или просто самые важные свои работы - и больше восьмидесяти процентов занимал этот человек. Титаническим волевым усилием Том заставил себя оторваться, наконец, от этих рук - Мерлин, он минут на семь без единого движения вперился в пространство (в эти пальцы, самые бесподобные, невероятные, чудесные и так далее) - но зацепился взглядом за закатанный рукав и острый изящный локоть. Понимая, что пути назад нет, он поднял глаза к плечу и словно светящейся в вырезе пуловера шее - такой же контрастной, расчерченной тенью и мягким светом. За ухо была заправлена прядка, пушистая и вьющаяся после утреннего душа... Том запретил себе думать в этом направлении и окинул взглядом необычные круглые очки. Зеленые - ярче нового плаката Крауч с социальной рекламой - глаза за ними жмурились и постоянно моргали: столик находился не в "безопасной" зоне, и экран планшета нещадно бликовал. Том бы с удовольствием, - "с удовольствием" - это мягко сказано, - пригласил Певерелла за свой столик: здесь и освещение было лучше, и стулья мягче. Том был готов мириться с его бесполезными друзьями, переложить свои вещи в сумку, чтобы он занял хоть весь стол своим планшетом и тетрадями, и пойти на другие страшные жертвы. Первая проблема заключалась в том, что между ними недавно - буквально неделю назад - произошла крупная размолвка, и они не могли общаться как раньше (Ньютон, они вообще больше не могли общаться: Тому его статус и общественное положение не позволяло разговаривать с выходцем из другой, мало уважаемой группы, который еще и ведет себя неподобающим образом, "непочтительно"). Том не был уверен, ненавидит ли его Певерелл или просто равнодушно относится, но одно он знал точно: на прежнюю дружбу рассчитывать не приходится, не говоря уже о чем-то большем. Вторая проблема была не менее серьезной. Он - Том Риддл, самый успешный молодой ученый за последние лет двадцать, которым восхищалось все научное сообщество, которому прочили большое будущее не только в академической сфере и который, вообще-то, пользовался большей популярностью, чем Ричард Вонс с мировой литературы, выучивший томик стихов Персиваля Пратта и вынужденный теперь отбиваться этим томиком от своих поклонниц; о, Миллер, он был даже очаровательнее самого Персиваля Пратта в его молодые годы! Но в последнюю неделю Том Риддл забывал человеческий язык и превращался в неандертальца, когда неожиданно сталкивался с Певереллом в коридорах и встречал прямой спокойный взгляд. Это вряд ли было заметно со стороны - Том всегда держал эмоции под железным контролем и требовал этого же от своих последователей. Сам себе Том никак не объяснял это - мысли вроде "я влюблён" и "я безответно влюблён" казались ему бессодержательными; он ненавидел опираться на эти эфемерные вещи и просто не признавал их. Если подумать и прогуглить проблему, такое его состояние могло быть связано с "голодовкой" по Певереллу: вот они дружили, общались, а теперь едва ли видятся дважды в сутки. Или за мучительную беспеверелловскую неделю Том что-то для себя осознал. Например то, что втрескался в своего нового одногруппника, как второклассница. Дамблдор был бы в восторге. Будто что-то почувствовав, Певерелл обернулся. При этом его зеленющие глаза распахнулись еще шире в каком-то порыве детского невинного любопытства, а кусочек тоста с джемом все так же оставался зажатым между его губ. Том молниеносно отвернулся, делая вид, что он не пялился только что на самого непрестижного аутсайдера всего института, а вот, например, внимательно втыкал в телефон. Осмотрев свою фракцию, он убедился, что никто не обратил внимания на его десятиминутный вылет за пределы сознания: Реджинальд сидел неестественно прямо и смотрел в свою овсянку с таким космическим усердием, словно в этой каше утонул текст его презентации (которая, к слову, была назначена на сегодняшнее утро, и, по мнению Тома, лучше бы Лестрейндж действительно повторил все перед выступлением). Абрахас с невероятной скоростью допечатывал реферат, а Альфард перешучивался с Пьюси и опоздавшим Паркинсоном. Том принялся за завтрак, еще раз мысленно планируя свой день и размышляя о поездке в экспериментальный центр. Он был абсолютно уверен в том, что его личное присутствие необязательно. Абрахас сам справится с этим Джонсоном - одним из министерских псов, почему-то работающих в закрытом научном сообществе. Информация о нем, конечно, представляла интерес, но не была бесценной. Этот вечер Том решил посвятить более важным и более волнительным делам. Как верно заметил Реджинальд, на внезапную лекцию Дамблдора не придет много студентов. Но среди этих немногих обязательно будет Певерелл, который отказался от поездки в центр по непонятным причинам. И если Тому удастся как-то сдвинуть их ситуацию с мертвой точки, это будет громадный успех. Он еще раз оглядел зал, останавливаясь на соседях Певерелла. Забини и Крауч проводили вместе с ним почти все свободное время - в библиотеке, в столовой, в кофейне, в парке. Они не были навязчивыми, но Певерелл и сам, похоже, не был против их компании. Четвертый за столиком - Игнатиус Тафт, если Том правильно помнил - сидел рядом с Певереллом и рассказывал что-то, активно жестикулируя и усмехаясь. Гарри улыбался в ответ, но как-то сухо, как если бы услышал забавную, но в общем скучную историю. Том не мог понять, почему четверокурсник, заявившийся как куратор для группки первогодок, сидел и шутил шутки перед второкурсниками, пренебрегая своими основными обязанностями по сбору детей (да, "детей", говорит Том Риддл, еще год назад бывший таким же первокурсником) и превращению этих элементов броуновского движения в четкую и структурную рабочую группу (задача от создателей "похудеть к лету", "одеться моднее Бири" и "прийти в субботу на первую пару философии вовремя, не используя темную магию и не заходя в Старбакс"). Но когда Тафт почти мимолетно, неприметно кладёт крупную ладонь на тонкое запястье Певерелла, Тома аж ведет от неожиданности и острого, очень колючего ощущения над диафрагмой. Он удерживается и остаётся спокойным, как Будда, сидя все так же прямо и изображая, на самом деле, очень напряженного ленивца. Певерелл явно шокирован таким поворотом светской беседы, и через три секунды - Том считает - убирает руки подальше от Тафта, который лепечет что-то про дружеские жесты и пытается очаровательно улыбнуться Певереллу. Том свято убежден, что его, Риддла, улыбка выглядит лучше, чем кривой оскал этого... Том готов вмешаться, но за тем столиком есть Забини, у которой, похоже, не вовремя проснулся материнский инстинкт и которая сама вмешает кому хочешь. Особенно за ребенка, находящегося под ее протекцией. К мрачному разочарованию Тома, Тафт не получает по зубам или лицу; но Певерелл что-то тихо говорит ему, и это что-то заставляет Игнатиуса оправдываться втрое усерднее, а в конце поднять руки в примирительном жесте. *** Гриндевальд появляется в столовой через восемь минут и выглядит так, словно проспал не завтрак, а как минимум Второе Пришествие. Его футболка с классическим принтом Роллинг Стоунз исчерчена широкими складками, а по оттенку синяков под глазами Том с вероятностью до девяносто восемь плюс девять десятых процента может предсказать дату выхода его следующей статьи. Он не глядя накладывает себе омлет с беконом и причаливает к столику преподавателей. У Тома мелькает мысль, что не будь Геллерт таким бесценным для университета гением, он давно бы уже работал в местной газетке и вел астрологическую колонку для провинциальных бабушек. - Дброе утро, - (бодро) изрекает Гриндевальд и ставит тарелку с омлетом на руку Ридвину, который активно что-то листает на экране лаптопа и не сразу замечает, что коллега решил поджарить его с утра пораньше. Дамблдор недовольно оглядывает их обоих поверх своих неполноценных, как его вкус в одежде, очков и предупреждающе хмурится: - Геллерт. Геллерт переставляет тарелку с таким лицом, будто Ридвин должен выплатить ему премию за этот подвиг, достойный Геракла и Супермена. Но Ридвин продолжает пялить в ноутбук, намеренно игнорируя или просто увлекшись очередной метафорой в очередном латинском тексте. - Если ты снова провел всю ночь печатая свои околонаучные статейки или скролля инстаграм, можешь не рассчитывать на мою аптечку, - говорит Дамблдор таким тоном, словно отказывает другому государству в военной поддержке. Том видит, что слово "околонаучные" - О-КО-ЛО-НА-УЧ-НЫЕ - почти воскрешает Геллерта из павших в сражении с редакторской бюрократией и превращает его в голодного зомби. Ридвин косится в их сторону, отодвигает подальше свою кружку с логом Кэмбриджа, исходящую ароматным ягодным паром. Со свистом втянув в себя рекордные объемы воздуха, Гриндевальд, похоже, готовится напасть и сразить противника в этой словесно-воздушной баталии, но тут Слизнорт поднимается со своего места и хлопает в ладоши. Разговоры за столиками тут же смолкают. - Всем доброго утра! Надеюсь, первая ночь на новом месте прошла отлично; вы же знаете, с какой тщательностью я всегда подхожу к выбору отеля. Да-да, мисс Фэй, этот чудесный сад за окном - одна из весомых причин, - подмигнул декан и серьезно продолжил: - Итак, друзья, нам всем предстоит хорошо поработать! Напоминаю, что уже через сорок пять минут в конференц-зале некоторые студенты представят нам отчеты о своей исследовательской практике, проходившей в последние три недели в Кэмбридже... Слизнорт огласил общее расписание, кратко обрисовал план поездки и в довершение объявил, что ответственным преподавателем в его отсутствие назначается Гриндевальд. Меррисотт одобрительно сверкнула очками в сторону молодого профессора, который тут же прекратил листать твиттер и с улыбкой графа Дракулы приветливо помахал студентам. Девушки за столиками зашептались, и Том уловил брезгливую и неприязненную гримасу Дамблдора, словно ему было непонятно, почему ответственным преподавателем назначили самого безответственного. - Через полчаса я жду вас и всех ваших коллег в лобби на первом этаже, - напомнил декан и в компании профессора Трелони покинул столовую. Том тоже не стал задерживаться надолго: проверил почту, обсудил еще раз с Абрахасом вечернее предприятие и допил кофе. Реджинальд ушел еще раньше, и они, вообще-то, уже подходили к лестнице, когда... Ну разумеется. Как же иначе? ...С кем еще они могли столкнуться в дверях? Певерелл смерил его сонным, но подозрительным взглядом. Том должен был сказать что-нибудь приятное, свежее и утреннее. Он старался. - Ах, это ты, Певерелл, - произнес он таким тоном, что уловившие его настроение Рыцари изобразили на лицах издевательские и неприязненные ухмылки. Гарри не ответил, окинул Абрахаса и Альфарда нечитаемым взглядом и просто ушел. Том решил, что на оставшиеся от публикации последней статьи доллары купит веревку и мыло. *** В кофейне было шумно. Стайка детей шныряла в проходах между стойками, столиками и стульями, бормоча что-то слишком веселое и жизнеутверждающее. Том устроился в самом дальнем и темном углу. Он разложил учебные материалы и вчитывался в собственные конспекты, иногда окидывая взглядом усердно повторяющих одногруппников. Повторяющих за ним или повторяющих лекции - Том не знал, но надеялся на второе, потому что Меррисотт обещала зачетную работу на следующей неделе, а подвести факультет плохими баллами - не самое благодарное дело. В толпе у кассы Том неожиданно разглядел Бири. Профессор увлеченно - насколько вообще возможно для Бири - высматривал что-то через панорамное окно и затемненные стекла очков-авиаторов, перебирая в пальцах небольшой чехол с флэшкой. Он обернулся, будто почувствовав чужое внимание - так что его длинное черное пальто взметнулось полукругом и задело курносый нос какого-то ребенка - а потом наткнулся стекольно-голубыми глазами на взгляд Тома. С этим своим коротким хвостом высветленных курчавых волос он выглядел чем-то средним между моделью Гуччи и деревенским лесорубом. Том напрягся, когда уголок тонких губ дернулся в намеке на улыбку. Через пару мгновений Бири уже направлялся к их столику, держа в руке с узкими пальцами огромный стакан маккиато. Он остановился в нескольких футах. - Доброго утра, джентльмены, - пропел он голосом солиста Эйси Диси, и Том неожиданно вспомнил, что их математик тоже не брезгует научной работой и, судя по всему, эту ночь провел не в теплой постели, а за обсуждением какой-нибудь новейшей концепции вместе с Ридвином. Или просто сидел в твиттере. - Есть одна небольшая просьба. Бири уезжал в центр раньше студентов и просил передать флэшку (в форме личурки, Шредингер) "профессору Дамблдору лично в руки". Профессор, несмотря на все свои странности, не был идиотом и понимал, что с таким сложным заданием может справиться только Том. Альфард по дороге зацепился бы языком с каким-нибудь старым знакомым и опоздал сам, Абрахас и Реджинальд не дошли бы до чужого декана: первый - потому что плохо ориентировался в новом отеле, второй - из принципа. Бири отчаливает, довольный и со стаканом кофе в руке; Том засиживается на полчаса и отправляется на поиски рыжего профессора, оставив этим троим еще несколько указаний насчет вечернего задания. Слизнорт радостно сообщает, что Альбус, в смысле, профессор Дамблдор, живет на шестом этаже в номере шестьсот шесть, Том не собирается торчать у лифта и тратить драгоценное время, так что уверенно направляется к лестнице. В районе четвертого пролета он сталкивается с второкурсницей. Ее лицо кажется смутно знакомым и ужасно взволнованным, но Том не придает этому особого значения. Уже через две минуты он стоит перед дверью с выгравированными шестеркой-нулём-шестеркой. Дверь с третьего звонка открывает Гриндевальд. Он выглядит потрепанным, и Том проглатывает вертящийся на языке вопрос, потому что нет, он не хочет знать, что Геллерт делает в чужом номере и чем они занимаются во вполне себе рабочее время. На его красноречивый взгляд Геллерт жмурится, улыбаясь сыто и довольно. Слишком довольно, если хотите знать мнение Тома. - Ты чертовски проницателен, Том; но в этот раз ты не угадал. К сожалению, - негромко добавляет он и оглядывается куда-то за спину. - Мы подрались. - Подрались? - почти сочувственно интересуется Том; он давно знаком с Гриндевальдом и знает, чего можно ожидать от этого во всех смыслах злобного гения. Приступа инфантильности, например. Том проходит за Геллертом по коридору, едва прислушиваясь к его пространным и шутовским рассуждениям. В их гостиной светло и свежо; стол завален бумагами и кружками, с кухни доносится бормотание телевизора - Том узнает какую-то бибисишную передачу, - пахнет рабочей пылью, весной и миндальным печеньем из соседнего бейкери. Справа массивная дверь спальни чуть приоткрыта; оттуда веет уютной прохладой и апрельскими сумерками. Дамблдор сидит в кресле, подобрав под себя ноги и держа на коленях толстую - с том "Левиафана" - книжку. Она выглядит не менее потрепанной, чем Гриндевальд, а магнетически черную обложку украшает треугольный символ. Дамблдор внимательно оглядывает Тома с головы до ног, но побыть серьезным и строгим профессором у него не получается: он растрепан до невозможности, и солнечные лучи, проникающие через широкое окно, теряются в курчавых рыжих волосах, изламываются и высвечивают воздух в радиусе с целый фут оранжевыми бликами. Вся его прическа словно составлена из тончайшей проволоки, раскаленной до желтого свечения. Том думает, что такая фотография была бы восхитительным компроматом (плюс один в его богатую коллекцию), но Геллерт стоит рядом, на расстоянии вытянутой руки, и несмотря на всю его любовь к безобидным шуткам (а уж над Альбусом - святое дело), он бы не одобрил такой выходки. Так что он позволяет себе только намек на вежливое удивление, легко приподнимая брови - Дамблдор отворачивается и сжимает губы в тонкую линию, - а потом протягивает ему флэшку-личурку. Альбус мгновение рассматривает узкую ладонь, и его лицо наконец принимает то самое выражение, с которым Дамблдор всегда разговаривает о Бири: слегка ироничное и сочувствующее, отмеченное глубокой душевной неприязнью к таким, как он, - 'технарям', но приятное и, в общем, дружеское по отношению к этому конкретному технарю. Дамблдор был мастером выражения своих чувств и ощущений с помощью взглядов и мимики. Когда-то Том думал, что из него вышел бы превосходный актёр. - Герберт, похоже, заказывал ее у этого старого шута Берка, - сказал он наконец, повертев необычную вещицу в пальцах. По голосу Том не мог определить, нравится ли ему такой необычный аксессуар - Бири носил ее как брошь, увлекшись косплеем главного героя из того нового фильма. - Впрочем, то, что он пожертвовал нам свою бесценнейшую спутницу... как ее там звали? Пиккет?.. возлагает на нас еще более ответственную миссию, - он с предельной строгостью оглянулся на Гриндевальда: - Мы не можем облажаться с презентацией. - Есть, сэр, - отзывается тот и уходит почему-то не к ноутбуку, а на кухню, и через несколько минут до гостиной доносится уютный перезвон ложек. Дамблдор с обреченным вздохом отворачивается и переставляет лаптоп себе на колени. - Ну вот, теперь он будет игнорировать меня целые сутки, - Альбус не выглядит расстроенным; эта мысль, похоже, его радует. - Это из-за того, что я вас прервал, сэр? - осторожно и без особого интереса спрашивает Том. Ему давно пора быть в библиотеке и долистывать "Принцепс". Дамблдор снова внимательно осматривает его, убеждается, что Том в данную конкретную минуту не замышляет ничего ужасного и катастрофического, расслабляется в кресле и качает головой. - Ммм, - мягко тянет он, печатая, кажется, со скоростью триста символов в минуту. - Нет; нет, я думаю. Что бы ты там себе ни надумал, - он бросает на Тома показательно строгий и почти озорной взгляд, - мы всего лишь подрались. Понимаешь, Том, когда ты вынужден жить и работать с человеком... жить в одной комнате, разумеется...я имею ввиду.. в общем, когда ты близко общаешься с кем-то, проводишь с ним много времени, насколько бы разными вы ни были, вы привыкнете, научитесь уважать мнение друг друга, заведете общих друзей.. в общем, сойдетесь. Я - совершенно неконфликтный человек, и чтобы разозлить меня, надо очень постараться. Но, честно сказать, этот индивид совершенно невыносим, - Дамблдор поморщился, стреляя глазами в сторону кухни. - Я признаю, что он неплох в этих ваших точных науках о молекулах и прочем, но... Когда дело касается бытовых вопросов, он совершенно бесполезен, - на кухне что-то возмущенно звякнуло, подтверждая слова профессора, и через долю секунды разлетелось на осколки с мерным и высоким звоном. Послышалось недовольное цоканье Геллерта. Альбус совершенно не обратил внимания, как будто Гриндевальд каждый день бил посуду в его номере, и только мельком взглянул на подкатившуюся к самому порогу гостиной ручку от кофейной чашки. - И все эти разговоры о политике настолько безосновательны и безумны, что слушать тошно. - Вы не разделяете его.. профессора, политических взглядов? Дамблдор, кажется, поперхнулся. - Разделяю? Еще чего! Этот ограниченный ницшеанец уверен, что... - Альбус! - зашипел Гриндевальд с кухни. В дверном проеме показалось его недовольное лицо. Между бровей пролегла тонкая складка, а на скулах проступил злой румянец. - Ты не думаешь, что Тому, может быть, пора по своим делам?.. Это могло бы прозвучать довольно грубо. Ладно, в общем это действительно прозвучало нетактично. Но Том только закатил глаза - эти двое использовали его, чтобы опять поругаться. Возможно, Гриндевальд здесь вел более тонкую игру: спровоцировав партнера на драку - маленькую семейную потасовку, - он хотел выждать благоприятный момент для примирения и, собственно, учинить это благоприятное примирение. Но Том и Бири с его флэшкой помешали исполнению грандиозного плана, и Геллерт, вместо того чтобы наслаждаться чудесным весенним днем в компании своего любовника (а на счет этих двоих у Тома не было никаких сомнений еще с первого курса), теперь драил пол и выметал осколки, слушая его насмешливые комментарии. Том покачал головой. Он не был заинтересован во всем этом, и сейчас только тратил свое бесценное время. Он посмотрел на Дамблдора. - Мне действительно пора, профессор, - сказал он на полтона жестче, чем требовалось, и Альбус, готовый уже свести это все к шутке, только кивнул, пожелав ему хорошего дня и окинув напоследок фирменным подозрительным взглядом. Попрощавшись с этой странной компанией, Том отправился в библиотеку. Он думал о Дамблдоре и Гриндевальде, пока спускался мимо пустого конференц-зала. В годы учебы они были однокурсниками и всегда соперничали - это знал даже гуманитарный факультет, незаинтересованный в Хогвартских интрижках. Когда-то они даже печатались в одном и том же журнале, и, Миллер, это был настоящий сериал с двумя главными героями, которые наполняли комментарии к статьям чем-нибудь вроде так мило, что ты заинтересовался этой темой, возможно, стоило хотя бы посещать лекции по предмету? Имея совершенно разный взгляд на современную науку, споря о каждой мелочи и шутке, они умудрялись как-то работать, печататься, заниматься наукой и - прости господи - жить вместе. Том задумался, смогли бы они с Певереллом ужиться в одном городском квартале. Выходило, что нет. Певерелл обладал необъятным чувством справедливости, не интересовался политикой, печатался в лавгудской 'Придире' - Придире!! За одно это его стоило выгнать из приличного общества - и любил собак (Том даже знал, что дома у него жили три подобранных щенка; в аккаунте на твиттере была чудесная, слегка засвеченная фотография Гарри и его питомцев). Он жил в семье Поттеров - они были двоюродными родственниками со стороны новой жены отца его приемного брата (Том выучил наизусть эту трудную формулу, в его дневнике была даже зарисована схема). Как Певерелл попал к ним - загадка, достойная телешоу с пафосным названием 'Величайшие тайны человечества', которое миссис Коул в свое время смотрела по пятничным вечерам. Он свернул по лестнице влево, уходя вдоль широких окон конференц-зала, когда выхватил взглядом знакомую черную макушку. Том ухватился за стену. В центре пустого зала стоял Певерелл, неловко улыбаясь и заведя сцепленные пальцы за спину. Напротив, прямо перед ним, стояла смущенная до красных пятен второкурсница, которую Том видел по дороге к Дамблдору. Эрин Бакли, второй курс биологического. Том, кажется, вспомнил всю ее родословную и еще много вещей, которых никогда не знал, потому что... Певерелл получал признание. Это не было редкостью, тем более для Тома - ему признавались в чувствах едва ли не каждую неделю - но, Эйнштейн, это же был Певерелл! С его ангельским терпением он мог взять

и согласиться.

Том ощутил, как легкие закололо от недостатка воздуха. Где здесь пожарная сирена. Он стоял у самого входа. Он мог пойти и прервать это безобразие и вообще хренов Армагеддон. Он без единого движения смотрел, как Певерелл, раскрасневшись от смущения, бормочет что-то жаждущей его ответа девушке и неловко лохматит волосы на макушке. Том развернулся и ушел, не притронувшись к ручке. *** Зеленый в полоску галстук никак не хотел завязываться, пальцы оскальзывались и не попадали в петли. Мысль про петлю Тому понравилась. Он плюнул на это бесполезное дело и оставил самый простой узел (на его взгляд, слегка кривоватый), закатал манжеты рубашки, подхватил сумку и вышел. Слизеринцы выехали полчаса назад, в коридорах было совсем пусто. Только первокурсник в стоптанных кедах журчал водой у кулера. Дамблдору выделили амфитеатр - Герц знает для чего, потому что на его лекцию пришло восемь студентов и пятеро каких-то местных интеллектуалов. Певерелл, все еще растрепанный и неловкий, сидел на втором ряду со своими вечными спутницами. Через место от них расположилась МакГонагалл, деловито раскладывая тетради и нотбуки, Диггори в расстегнутой на верхнюю пуговицу рубашке спокойненько листал инстаграм. Бакли рядом с ними не было, и Том выдохнул почти успокоенно, тут же разозлившись на свою слабость и мягкотелость. Он устроился на ряд выше и левее, у самой стены. Какие-то дяденьки уверенно за шестьдесят в серых деловых костюмах кивнули ему, оккупировав места неподалёку. В воздухе витала легкая нервозность, этакое тревожное чувство, возникающее на парах Дамблдора, что вроде лекция, но придется работать. Дамблдор обожал вести пары в форме диалога (и основным его собеседником был Том, разумеется). Внизу Гриндевальд возился с проектором. Альбус что-то бодро вещал первым рядам, стоя перед кафедрой в своей нелепой футболке с Пибоди и перебирая массивную пачку листов а-четыре. Том выставил ноутбук, проверил почту и твиттер; Реджинальд уже наслал фотографий из центра (этой информации не должно быть в сети, бесполезный Лестрейндж), в конфе учебной группы лежал гуглдок с очередным социальным опросом, а в ленте мелькнуло селфи Слизнорта на фоне колонн исследовательской базы. Том зацепился взглядом за знакомое лицо. Джонсон в плаще на белый халат примостился у ступенек и без энтузиазма таращился в камеру болотно-рыжими глазами. Его невыразительное лицо ярко контрастировало с улыбчивой физиономией Горация. Лекцию Том слушал вполуха, успев дочитать Принцепс, выпить кофе из автомата и вдоволь насмотреться на Певерелла. На его странице не обнаружилось никаких Эрин наконец призналась мне! Завтра едем в парк развлечений \(^-^)/, общих фотографий, подозрительных записей и прочего, зато там было какое-то милое и домашнее фото с Юфимией Поттер, с очередным щенком и ретвиты исландских пейзажей. Забини изредка косилась в его сторону со второго ряда, Дамблдор рассказывал что-то о транснационализме и водил по слайду пятнышком лазерной указки. Потратив таким образом полтора часа (кто-то даже расщедрился на вопросы к лектору, серьезно), Том отправился к Меррисотт за материалами для группы и вернулся только к шести - Галатея и Кассандра спорили о каком-то аспекте применения современных методов в атомной физике, и Том мог только удивиться их способности превратить маленькую чайную дискуссию в полноценные научные дебаты. К тому же, он нашел это слушание крайне интересным. *** В коридорах отеля было все так же тихо; стемнело необычно рано, и с улицы проникал бутылочно-оранжевый свет фонарей. В конференц-зале горели только дальние лампы, так что часть кафедры скрадывалась свежими вечерними сумерками. Том отвернулся и хотел пройти по другой лестнице. Он бы так и сделал, если бы не странное чувство дежавю: в широком окне мелькнули те самые руки, за ними показалась растрепанная черная шевелюра, и Том не мог не подумать: а если сейчас у него назначена встреча с Бакли? Может, они уже там, - вместе сидят и разговаривают о чём-нибудь... о чём обычно разговаривают влюбленные парочки? Он должен был проверить. Он прошел ближе и осторожно заглянул внутрь. Певерелл был один; в домашней растянутой футболке и мягких штанах он совсем не выглядел как человек, собравшийся на самое важное свидание в своей жизни. Том неслышно прошел в зал. Гарри не заметил его, продолжая распутывать наушники - похоже, он забыл их во время утренней конференции. Наушники не распутывались, и Том бесшумно подошел ближе, останавливаясь в полуметре. Чудесная игра: поймай оленёнка, пока он увлечен и не заметил хищника. Стены в отеле почти картонные, в соседней комнате играет Healed, из окна под потолком сквозит теплый, будто газированный воздух - все это создает атмосферу озорную и нежную. Быть или не быть? - Риддл? - Певерелл оборачивается спокойно, ничем не выдает удивления. - Ты что-то хотел? Том смотрит куда-то в сторону. Его голос звучит не резко, как ожидалось, а по-вечернему мягко. Том думает, что хотел бы сказать ему - а ведь есть, что сказать. Например, я очарован твоей улыбкой, или я сталкерю тебе в твиттере, или твоя последняя статья в Придире - потрясающая, но не то чтобы я их все отслеживал... - Ты мне нравишься, - вместо всего этого говорит Том. Выдыхает: - Давно. И добавляет: - Очень. Двадцать три секунды они слушают саундтрек из Хоббита. А потом Певерелл делает шаг вперед, встает на носки и протягивает руки к шее. Том успевает подумать, что если это конец - то серьезно, это лучший конец. А потом изящные пальцы развязывают слизеринский галстук, поправляют воротничок, скользят по ткани легко и естественно, завязывая правильный виндзор-или-как-он-там-называется. Том не дышит и получает шанс скончаться от удушья прямо здесь - не потому что галстук тугой или что, просто он не может дышать. Он рассеянно таращится в потолок, а Певерелл без единого звука завязывает ему галстук. А потом легонько и ненавязчиво тянет вниз и целует куда-то в скулу. Том отстает от этой части Млечного пути на несколько световых лет. Но Том Риддл - умный мальчик. Вообще-то, Том Риддл здесь - юный гений. Поэтому ему не требуется день для осознания, переосмысления и прочей ерунды. Он осторожно обхватывает теплую кисть, перекладывает ее себе на плечо и наконец смотрит, встречая зеленый и свежий взгляд, замечая легкий сердитый румянец. И улыбается. А потом...