Красное с белым

Сапоги скользили по насыпи, и та с жутким стуком скатывалась вниз, к подножью Белого Бома. Туда, где едва виднелся Акбом - оплот надежды, единственный на тысячи миль вокруг. Горы - опасное место. Никогда не знаешь, какой камень подведёт, выскользнет из-под дрогнувшей ноги, приговорит к захватывающей и быстрой смерти. Азирафель умереть, в известном смысле слова, не мог. Он мог стать жертвой бюрократии, что, в целом, для любого порядочного ангела было равносильно смерти. И, наверное, оттого горная тропа внушала ангелу поистине нечеловеческий ужас. А опаснее гор могла быть разве что война. Гражданская война. А на дворе стоял 1919 год. — Сюда! Он побежал сюда! — послышался за скальником крик и Азирафель вновь ринулся по узкой горной тропе к кривому каменному уступу. Он не спасёт ангела от преследования, но на время укроет от свинцового града. На плече бесполезным грузом болталась брезентовая сумка, повязка с красным крестом пропиталась кровью, да так, что самого креста видно уже и не было. Если бы эфирные существа были способны чувствовать боль, Азирафель, наверное, сошёл бы от нее с ума. Но ангелы боли не чувствовали, поэтому букинист, а в суровых реалиях военного времени медбрат, продолжал бежать по размытой глиняной тропе, усеянной то мелким щебнем, то острыми осколками белого скальника. — Налево! Окружай паршивца! — вопил хрипло кто-то. Азирафель смутно понимал, что сам себя заводит в тупик, но другого пути, ни в прямом, ни в переносном смысле не видел. Людей слишком много, они вооружены и слабое тело не позволяет совершить даже самое ничтожное чудо. — Попался! — воскликнул солдат, что с самого начала погони наступал букинисту на пятки. Его крик ознаменовал конец нелепого преследования. Сначала Азирафель услышал, что пропал и только потом уткнулся носом в холодный, светлый камень. Вершина Белого Бома смотрела на попавшего в западню ангела насмешливо и презрительно. Так Гавриил будет смотреть на подчинённого, умудрившегося так глупо потерять человеческое тело. — Господа, то есть... Товарищи, прошу Вас, это недоразумение... — попытался в последний раз вразумить солдат букинист, ладонью здоровой руки прикрывая место, где у людей должно находиться сердце. Как минимум, у большинства людей. Едва ли сердце может быть у человека, способного так бездумно погубить своего собрата. — Теперь не уйдёшь, — кровожадно усмехнулся преследователь, с готовностью вскидывая дуло винтовки. Будто всю погоню мужчина только и жаждал, что окропить священную гору чужой кровью. — При готовься к смерти, предатель! Азирафель крепко зажмурился. Ох, и стыдно же ему будет на ковре у Гавриила. — «Отец, прости им, ибо они не ведают, что творят...» — пробормотал он по проформе. Винтовка в руках солдата звонко щёлкнула, он прильнул к прикладу щекой, прицелился, как вдруг... — Осторожнее! — вдруг закричал кто-то над головой Азирафеля и в следующее мгновение все стоящие у подножья Белого Бома оглохли от поистине адского грохота. Несколько небольших кусков гранита упало к ногам ангела и тот хотел бы защитить чудом себя и людей, но мог. Прежде чем мир погрузился в кромешную тьму, букинист успел подумать лишь о том, что теперь составлять рапорт начальству будет ещё сложнее. *** Тени плясали по алому своду пещеры в каком-то жутком ритуальном танце. Искры то и дело взмывали высоко в воздух, распугивали причудливые образы и исчезали, позволяя кровавому празднику продолжиться. Едва распахнувший глаза Азирафель завороженно следил за хороводами на потолке, не осознавая еще, где он оказался и каким образом. Ясные глаза, медленно скользившие по освещенной костром стене, не сразу приметили тень крупнее и темнее. Свет не проходил сквозь неё, боязливо дрожал, сгущаясь в отдалении и лишь едва касался носков чёрных, высоких солдатских сапог. — Кроули? — вдруг уловил Азирафель подозрительное сходство загадочной фигуры со своим старым знакомым. — Я должен был догадаться. Какая же война случится без адского вмешательства? Демон сидел на плоском куске гранита, зажав меж острых колен старую винтовку Мосина. В руках у него был кусок замызганной чем-то грязным и дурно пахнущим ткани. Сосредоточенно и медленно змей начищал ей притупившийся штык. Кажется, от тряпки несло керосином. — Война, где нет победителей и проигравших. И какой тогда в ней смысл? — почти устало отвечает Кроули и по взмаху тряпки костер испуганно вспыхивает с новой силой. Свет робко вычленяет из тьмы узкое лицо, огненные волосы, небрежно спадающие на лоб из-под черной фуражки и два окантованных серебром овала очков. За ними едва видны хорошо знакомые Азирафелю змеиные глаза. — Такой извращенной фантазией не обладает никто в аду. Отец идет на сына, брат на брата... Такое способны придумать только люди. — Неужели и в этот раз ад ни при чем? — болезненно тихо, будто бы разочарованно вздыхает ангел и до того этот вздох тяжелый, переполненный печали, что Кроули, наблюдающий за незваным гостем из тени, беспокойно приподнимается с места. Кроули было сложно понять ангела, понять его беспокойство за людей и его высокое о них мнение. Змея эти хрупкие создания, падкие на золото, низменные удовольствия и лесть, волновали едва ли больше мух, слетевшихся на свежий конский навоз. Но люди были важны, должно быть, единственному созданию, которое хоть что-то пробуждало в давно очерствелом сердце змея. Азирафель в людей верил. И оттого все больнее ему было с каждым разом наблюдать за тем, как люди губят себя и прекрасный мир, вокруг них построенный. Языки пламени отшатнулись в сторону, стоило демону пройти мимо огня, не посмели прикоснуться к рукаву кожаной куртки, даже красную нарукавную повязку, перепачканную известью, не тронули. Только тень на алой стене причудливо изогнули так, будто на голове у Кроули выросли рога. — Почему они преследовали тебя? — демон присел рядом со своим неудачливым товарищем, посматривая на пропитанный кровью рукав светлого кителя. Змея все еще терзали сомнения. Излечил ли он руку своего белокрылого друга? Азирафель тем временем мялся: — Я помог солдату... — робко начал он, притих, а потом добавил еще тише. — Не нашему. Кроули вновь испытал чувство, похожее на то, что настигло его при первой встрече с ангелом на стене Эдема. Удивление, шок, чистый восторг! И как возможно только знать кого-то шесть тысяч лет и все еще поражаться его выходкам? Идея едва ли не хуже поедания блинчиков в Париже во времена великой французской революции. А ведь тогда дело едва не кончилось гильотиной. — Ангел, это... — открыл было рот змей, как Азирафель раздосадовано всплеснул руками. — Самоубийство, я знаю! — воскликнул букинист, едва не плача. — Но я не мог допустить, чтобы он умер! Кроули осторожно перехватил руку, в которую ангел был ранен. Теперь он полностью убедился в том, что конечность цела, но отпускать ее был не намерен. Накрыв невзначай мягкую ладонь длинными, холодными пальцами, демон непривычно ласково произнес: — Я хотел сказать, что это очень в твоем духе. Азирафель смолк не то смущенно, не то просто пристыженно. Он вновь попал в передрягу, и вновь все могло окончиться большой бедой, если бы не Кроули. Сколько же спасений задолжал букинист своему врагу. — А сам-то ты зачем так далеко забрался? — спросил мужчина, неловко отнимая ладонь. Кроули поспешил спрятать руки за спину, а потом и вовсе занять их хоть чем-то. Рядом оказались разве что очки и их запыленные стекла. — Надоело это все. Стрельба, грязь, кровь. А сюда сунется редкий глупец, — демон не успел одернуть себя, но букинист, все еще пребывающий в легком смущении, кажется, не заметил этого случайного неприятного сравнения. Он только коротко кивнул, продолжая тоскливо и задумчиво глядеть на огонь за спиной Кроули. — Что стало с теми людьми? Обвал – твоя работа, не так ли? Кроули поморщился, и едва заметно раздвоенный кончик языка недовольно показался меж скривленных губ. — Они чудом уцелеют, — не сказал – прошипел демон. И ведь почти правду. Умолчал лишь о том, что наглец, посмевший поднять на букиниста оружие, никогда больше не сможет взять его в руки. Нечем будет брать. Азирафель поднял на друга благодарный взгляд, а Кроули подумал о том, что все, кто сегодня чудом уцелел, скорее всего умрут. Не сегодня, так завтра. Не у подножья Белого Бома, так на другом кровавом поприще. Вместе с прочими безумцами, полагающими, что жестокая бойня изменит хоть что-то. Они молча сидели друг напротив друга. Белая полоса и слившийся с кровавым пятном крест - красная повязка и осевшая на ней известковая пыль. Частичка хорошего в плохом – капля зла в истинном добре. Жестоко играючи, судьба вновь определила их на одну, свою сторону. Тишину разрезает дрогнувший голос Азирафеля: — Ты когда-нибудь бывал в Америке? И Кроули соврет, что никогда там не был. И будет это единственная его ложь, совершенная во благо. Эти двое наверняка покинут штаты, когда грянет «сухой закон», но перед этим прекрасно проведут время где-нибудь на берегу Миссисипи. В Сент-Луисе или, скажем, Батон-Руж.