***
Первый сон приходит к ней с первой кровью. Дочь целительницы не испугать признаком взросления, но ни про какие ночные видения матушка не говорила. И Яньхуэй понимает вдруг: а ведь никогда прежде ей ничего не снилось – или, может быть, она просто все забывала. Она и сейчас-то почти ничего не помнит, в памяти осталось только лицо мужчины, которого она совершенно точно не встречала раньше. Он красив так, что от этого почти больно. Совершенство опасно: никто не выдержит сравнения с ним. Это неразумно, конечно же, но – ей очень хочется увидеть его снова. Только дни сменяются один другим, рассыпаются цветными осенними листьями, а незнакомец не спешит посетить ее сны. И лишь когда воздух становится холодным и каким-то особенно чистым, а лужи на земле затягивает первым льдом, сон возвращается. Да сразу так, что наутро Яньхуэй стоит немалых усилий не краснеть и не прятать глаза. Она еще не открыла путь в свои Чертоги разума – так и должно быть, этому все долго учатся. Но во сне-то не так, и она не просто умеет уже, она… ох. Впустить кого-то в самую суть – это куда ближе, чем то, что происходит между двумя на супружеском ложе. Единение тел – обычное для взрослых дело, но Яньхуэй это все пока рано и даже не особо-то интересно, а вот соприкосновение разумов будоражит кровь. И почему-то она точно знает: тот, кто открыл ей этот путь, не причинит вреда. А еще – во сне она уже знает его имя, и просыпается с этим знанием, и впервые произносит его вслух наяву. Тяньяо. Вот только этого еще не хватало, сердито говорит себе Яньхуэй. Видно, не стоило лишний раз вспоминать ту давнюю историю: едва ли в этом мире кто-то осмелится взять имя короля-дракона, а грезить о легендарном герое – это уж вовсе неуместно.***
Следующий сон окончательно не оставляет сомнений в том, кого она видит. Магия короля-дракона – золото и зелень, и он щедро делится умением, вот только – не с ней, это Яньхуэй тоже понимает отчетливо. Там, во сне, – другая Яньхуэй, и это к ее ладоням он прикасается своими, это для нее произносит слова, управляющие силой. Драконье пламя, мощное и яростное, покоряется их рукам, и легко поверить, что эти двое способны встать против тьмы – и одержать победу. Ей… немного завидно, да. У нее и через годы так вряд ли получится. …И вот как удержаться-то? У Яньхуэй хорошая память, жесты и слова она запомнила, и желание испытать самой просто нестерпимо. А вдруг хоть что-нибудь да выйдет? Опрометчивое решение – пробовать без присмотра чужие техники, но она аккуратно, потихоньку… и в тренировочном зале, конечно же. Уж не настолько она глупа, чтобы незнакомую магию в незащищенной комнате применять. С первого раза не получается ничего. И со второго, и с третьего, и… Яньхуэй уже сбивается со счета, сколько ж раз она пыталась вызвать хотя бы слабое подобие драконьего пламени. И когда она совсем отчаивается и готова бросить эту затею – над дрожащими от напряжения ладонями вдруг мелькает зелено-золотой отсвет. – Кто научил тебя этому? – звучит за спиной резкое. Яньхуэй не умеет лгать, да и не привыкла она обманывать родителей, а потому рассказывает все честно. И видит, как лицо отца каменеет, будто от сдерживаемой боли. Он запирает тренировочный зал, и Яньхуэй целый день мается, пытаясь заняться хоть чем-то полезным, но все валится из рук. К вечеру беспокойство становится совсем уж невыносимым, особенно после того, как отец о чем-то долго говорит с матушкой за закрытыми дверями. Стыдно признаться, она даже пыталась подслушать – да куда там! Не с ее уровнем силы пробивать защиту мага-даоса. Она почти уверена, что ее накажут, – но нет. Просто со следующего дня отец берется за ее обучение всерьез. Яньхуэй тренируется – до рези в глазах, до боли в сведенных от усталости пальцах. Отец терпелив и безжалостен: снова и снова он объясняет, подсказывает, исправляет ошибки. В какой-то из дней Яньхуэй не выдерживает – засыпает прямо в тренировочном зале. И чувствует смутно, как ее поднимают на руки и относят в постель. Узкая прохладная ладонь касается лба – о, кажется, и матушка тоже пришла. – Ты суров с ней. – В тихом голосе не слышно осуждения, только сочувствие. – Ты ведь знаешь причину, – откликается отец. И, помолчав, добавляет что-то совсем уж непонятное: – Пусть не равной, но хотя бы достойной. Яньхуэй смотрит сквозь ресницы, как ее родители идут к дверям. Отец движется как воин: и уверенные бесшумные шаги, и разворот плеч – все как у опытного бойца, а не как у кабинетного ученого. А ведь он нередко покидает дом на несколько дней, и так ли просты эти его путешествия? В мире хватает опасностей, которым противостоят как раз маги-даосы, – и, может быть, юной дочери просто не рассказывали лишнего? Супруга скользит следом за ним – легко и изящно, ни одна складка не шелохнется на безупречных одеяниях. И Яньхуэй впервые понимает вдруг, как много нечеловеческого в лисьей грации ее матери.***
Дни складываются в годы, и время от времени сны приходят к Яньхуэй, собирая из осколков прошлого мозаику чужой жизни: такой яркой, такой разной, такой… настоящей. Иногда Яньхуэй думает: возможно, однажды эта чужая жизнь станет полной настолько, что от ее собственной ничего не останется. Вот только уже слишком поздно: то, что поначалу казалось просто легендой, вросло в ее сердце так крепко, что до последнего мгновения останется в нем. Этой ночью она просыпается от собственного крика и долго потом не может сомкнуть глаз: отголоски пережитой боли гуляют по телу, стирая грань между сном и явью. Вот тебе и великая любовь, думает Яньхуэй сердито. Кто бы мог подумать, что «пронзенное сердце» – не просто трагический образ из красивой легенды, что слова эти следует понимать именно так, как они написаны? Как та, другая Яньхуэй выжила-то после удара, бедная, – и как сумела простить то, что не назовешь иначе как предательством? А ведь простила, это совершенно точно – и дело не в том, что в легенде так написано. Уверенность крепнет внутри, смешиваясь с возмущением и острой, мучительной обидой: как, ну вот как мог король-дракон повторить то, чего сам когда-то не простил? Наутро матушке хватает одного взгляда, чтобы сказать решительно: никаких занятий сегодня, мы идем собирать травы. И – удивительное дело: отец не пытается возразить ей и безропотно следует за город вместе с женой и дочерью. Они не ходят в лес одни – только с отцом, так было всегда, сколько себя помнит Яньхуэй. И на то есть причина: матушка обмолвилась как-то, что в этом лесу они с отцом и познакомились, когда совсем молодой еще маг-даос отбил у разбойников юную лисичку. Нет, дева-дух из Цинцю – не беспомощное человеческое дитя, и кое-кто из нападавших больше не поднялся, распластанный призрачными лисьими когтями. Но все же она целительница, а не воин, и положить в одиночку разбойную шайку не сумела бы, так что – спаситель появился вовремя. Защитил, да так удачно, что больше они с матушкой и не расставались уже. Скандал был, конечно, но – третий сын, не наследник, что уж там… лиса так лиса, лишь бы жили хорошо. А в лесу – спокойно и тихо. Древесные стволы тянутся далеко вверх, сливаясь кронами где-то в невидимой вышине, травяной ковер укрывает землю, и лечебные растения в нем, как по заказу, отыскиваются на каждом пригорке. Матушка улыбается: мир любит целителей и щедро делится с ними. Яньхуэй кивает сосредоточенно, общипывая очередные фигурные листики и укладывая их в корзину: мы же для доброго дела, все правильно. Неторопливая работа успокаивает, тишина окутывает мягким одеялом, родительское тепло согревает душу и усмиряет тревоги. И мало-помалу спокойствием наполняется и сердце Яньхуэй. Она ведь уже достаточно взрослая, чтобы понимать: не стоит судить о чужих поступках, полностью не разобравшись в них. Может быть, следующий сон принесет все ответы – и она простит короля-дракона так же, как много лет назад простила его та, что носила одно с ней имя.***
Читать легенды о подвигах – занятие увлекательное, да только в историях этих обычно не пишут, что героям тоже бывает больно и страшно. Яньхуэй понимает краем сознания, что это по-прежнему сон, но слишком все ярко и ощутимо, и так сложно сдержать отчаяние, когда ледяные воды Обсидиановой реки смыкаются над ее израненным телом. Но о тех, кто не справился, легенд не складывают – и сила просыпается в ней. Чуждая, темная, страшная, но – покорная слову и жесту. «Свой разум раскрой и найди там свое отражение», – шепчет Яньхуэй, и тьма взвивается вихрями, ластится к ладоням. Пусть ее проклянут на всех горных пиках, пусть теперь ей нет хода в драконью долину, пусть, наполнившись этой жуткой магией, она не сможет даже коснуться короля-дракона, но если такова цена за возможность противостоять темному князю – Яньхуэй готова заплатить ее. Подобное лечится подобным: свет способен преградить дорогу тьме, но только встречная темная сила сумеет поглотить ее. И Яньхуэй вступает в битву – и дни сливаются в одну тяжелую бесконечность с редкими вспышками радости, когда удается еще кого-то спасти. Где-то далеко точно так же бьется с тьмой король-дракон, и как же ей хочется увидеть его, но – нельзя, зато голос его изредка можно услышать, и хотя бы это добавляет ей сил двигаться дальше. Вот только тьмы не становится меньше, она уже весь мир захватила, кажется, и все труднее противостоять ей, и думается невольно: еще немного – и они потерпят поражение, и… …Ледяной водопад обрушивается ей на голову. Яньхуэй вскидывается изумленно – и понимает: это уже наяву. Ее волосы и одежда промокли насквозь, кровать залита водой, а рядом стоит матушка с опустевшим тазом наперевес. – Ты металась и кричала во сне, – говорит она тихо, – и слабела с каждой минутой. Мы побоялись, что ты сама не проснешься. Яньхуэй не пытается спорить, когда матушка стаскивает с нее все сырые тряпки, укутывает в сухой ночной халат и покрывало поверх, отводит на расстеленный на полу запасной тюфяк. И без возражений выпивает залпом полную чашу отвара, отстраненно отмечая известные оттенки: хмель, пион, мята. Есть там и что-то еще, пахнущее тонко и горько, и с последним глотком все начинает плыть перед глазами, и Яньхуэй проваливается в глубокую и тихую темноту без сновидений. Наутро отец приводит ее в тренировочный зал, садится напротив. – Повторяй за мной, – произносит он мягко. – Это стихи Чэньсин, они очищают разум от тьмы. Три дня Яньхуэй пьет горькие снадобья и читает нараспев: «Добро и зло на расстоянии мысли от духов или людей. Пусть все идет своим чередом, принимайте все как есть…», и разум ее и впрямь становится холодным и чистым. На четвертый вечер матушка приходит без чаши в руках, садится на край постели. – Ты справишься, – говорит она, уже не пытаясь делать вид, что все происходящее – просто сны. – Я буду рядом, но эта битва – твоя. Яньхуэй кивает решительно, сжимает матушкину ладонь – и закрывает глаза.***
Дни тянутся медленно, и постепенно Яньхуэй начинает вставать с постели, и ей разрешают понемногу читать свитки и помогать матушке разбирать травы. Тяжело ей дался последний сон: она часто вспоминает до сих пор, как рассыпались светлыми искрами ее тело и разум, как побелели от невыносимого горя волосы короля-дракона. И это больно, очень, а еще больнее – понимать, что больше ей не увидеть Тяньяо даже во сне. Легенда закончилась, и эту историю Яньхуэй теперь знает лучше всех – а еще она знает, что в этой жизни ее героям уже не встретиться вновь. Это странно и немного неловко – прожить вот так чужую судьбу, и совсем уж стыдно – получить в наследство чужие чувства. Как же глупо юной полукровке любить тысячелетнего короля-дракона: несмотря на все увиденные воспоминания и одинаковое имя, она – вовсе не та Яньхуэй. А время идет, возвращая силы и унимая печаль, и в один из дней ее наконец-то отпускают на прогулку. Яньхуэй неторопливо бродит по городу: она любит Юнчжоу и знает здесь каждую улочку, и конечно, ей известно, кто на рынке готовит и продает самые вкусные баоцзы. Она покупает сразу десяток: многовато, да, но они так пахнут, что удержаться невозможно. И уже ищет, где бы устроиться с любимым лакомством, чтобы без помех им насладиться, как слышит вдруг свое имя. И замирает на месте, потому что голос ей совершенно точно знаком. Она оглядывается резко, и первое, что замечает, – длинные волосы, белые, словно снег на горных вершинах, и даже не видя лица – узнает сразу же. И понимает: король-дракон ошибся, окликнув незнакомую девушку, и разочарование от ошибки этой легко читается в его ссутулившихся на миг плечах и поникшей голове. Ей невыносимо хочется позвать его, произнести громко то имя, которое она не раз шептала во сне, но – он-то ведь ее не знает. И тогда Яньхуэй делает шаг к нему и спрашивает первое, что приходит в голову: – Хочешь баоцзы? Король-дракон оборачивается, смотрит удивленно – а потом узнавание вспыхивает в его взгляде и тут же сменяется таким бескрайним счастьем, что Яньхуэй будто растворяется в нем и не смущается вовсе, когда Тяньяо вдруг оказывается совсем близко. А он склоняется к ней и касается ее губ своими – прямо на улице, под взглядами людей… ай, да что ей до этих взглядов сейчас, когда ее целует ставшая вдруг реальной мечта? Душа уходит на перерождение и возвращается чистой, отринув прежние радости и горести. Но тысячелетнему дракону и небо – не предел, что ему до законов мироздания, когда он сам уже дважды возвратился из-за грани? Его сила – золото и зелень, она обнимает Яньхуэй так знакомо и так нежно, сплетая две ее памяти в одну. И в этой жизни, и в следующей, и в тех, что будут после, – только ты. Тихое «люблю тебя» звучит на два голоса сразу. Он чуть отстраняется, смотрит ей в глаза, медленно проводит по щеке кончиками пальцев. И улыбается самой родной на свете улыбкой. – Я ждал тебя, – говорит он просто. – Верил, что однажды ты вернешься ко мне. – Знаю, – кивает Яньхуэй и расцветает такой же счастливой улыбкой в ответ. – Я вернулась. Примечания для не смотревших канон: 1. В русском переводе дорама известна под названием «Защити сердце». 2. Последняя сцена в тексте – это события из эпилога. Китайские авторы очень любят прибить кого-то из героев, а потом устроить его перерождению встречу с любовью из прошлой жизни. Вот тут, собственно, как раз такой случай, только историю главной героини от нового рождения до встречи с драконом в каноне не показывали. Автору захотелось восполнить этот пробел.