Не могу отпустить

      Йеннифэр брела по залам, которые когда-то была готова уничтожить собственной магией. Тогда она ненавидела всё, что связано с этим местом, и всех, кто находился здесь. То есть она так думала...       "4 марки...", что может быть ужасней этих слов, услышанных от отца? Это преследовало её так долго и бесцеремонно. Йеннифэр не питала иллюзий насчет своей, так называемой, "семьи". И тем не менее пыталась... Все 13 лет своей жизни в том доме она пыталась делать всё, чтобы оказаться полезной, чтобы быть нужной. Девочка изо всех сил стремилась заслужить любовь матери, что смотрела на неё лишь с жалостью и нежеланием даже прикоснуться к собственной дочери, и отца, который ни секунды не мог продержаться без презрения к ней. Рожденная горбуньей, она не знала ни любви, ни сочувствия от своей семьи, считавшей Янку уродцем и черным пятном на их благочестивой жизни.       А потом пришла она. Тиссая. Когда чародейка пожаловала в их дом, ненависть и отвращение позволили родителям расстаться со своим ребенком без тяжести на сердце, надеясь, как можно скорее забыть о самом ее существовании. Тогда Йенна была в панике: её отрывали от места, в котором она провела 13 лет, и, как бы то ни было, она слепо любила свою "семью". Женщина, что забирала её, была беспардонна и распоряжалась ей словно собственностью, хотя... Ведь так оно и было. В тот момент Йеннифэр ненавидела эту чародейку, отца, мать, мир и... Себя. Зачем ей быть в этом мире? Для чего? Она никому не нужна и лишь 4 марки определяли её цену. Но разве "хозяйка" могла отпустить своё приобретение? — Знаешь, сколько людей бровью не поведут, если ты умрешь? Надо жить.       Но зачем тогда она спасла её? Почему? Этот вопрос Йеннифэр держала глубоко в своих мыслях, не позволяя тому вырваться наружу. Только потом она предположила, что Тиссая видела в ней силу, видела её потенциал. Ректоресса была женщиной из стали, а холодные как лёд глаза лишь придавали ещё большую беспристрастность её личности. В то время девушке было плевать на всё. Единственное, чего она хотела, это стать кем-то большим, чем горбунья в свинарнике. — Даже если бы ты была красивой, тебя никто бы не любил.       Слова били именно туда, где было больнее всего. Это ведь и была её цель? Йеннифэр страдала от болей в спине и от знания своей никчемности, а гнев накапливался с каждым днем. Вот только почему стоило Тиссае назвать её по имени, как девушка чувствовала, что тут же чего-то достигла? Сейчас черноволосая знает точно: тогда она жаждала одобрения наставницы. А когда лишь ей женщина позволила наблюдать процесс превращения девушек в проводники для Аретузы, было что-то между благоговейным страхом и гордостью. — Бывает, что смерть - это лучшее, на что может сгодиться цветок.       Поэтому ненависть стала её постоянной спутницей. Она не отпускала и ядом впивалась в сердце. В добавление ко всему, пришло её Восхождение. И пусть она винила всех и вся, что пошла на этот шаг, боль от этого не уменьшалась. Однако Йеннифэр запрятала правду так глубоко, что сама поверила, будто её вины нет и то был не её выбор.       Йеннифэр провела рукой по потрескавшейся от сражений стене и судорожно вздохнула. Её дочь сейчас неизвестно где, а она ничем не может помочь. Её прекрасный утёнок один. Или же... Слухи правдивы, и Вильгефорц правда забрал её. Парализующий страх снова перехватил её горло и начал душить. Слёзы готовы были навернуться на глаза, а мутная пелена застелить взор. Она не спала уже трое суток. Искала везде, где только можно. Привлекала к поискам всех, кого могла... А из результатов только слухи и никаких улик. Чародейка перевернула все развалины Тор Лара по нескольку раз, но ничего... Ни единой зацепки.       Усталость вновь накатилась на неё и осела тяжелейшим грузом на плечах. Черноволосая слепо схватилась за балюстраду и оперлась на неё всем весом. Трясущаяся от бессилия рука потянулась к лицу, однако Йеннифэр знала, что если она хоть на мгновение прикроет глаза, то бессильно рухнет в забытие. Беспорядочно проведя рукой по волосам, чародейка повторила свой судорожный вздох. Перед глазами промелькнуло лицо Геральта. Нет! Она не может позволить себе броситься к нему, хотя душа так и рвалась на части. Ей хотелось бежать, уткнуться в его широкую грудь и безостановочно рыдать в его сильных руках. Её бедный ведьмак сейчас страдает от боли, а она так далеко... Дьявол! Но Йеннифэр должна искать... она должна... должна искать... — Йенна. — Трисс появилась рядом именно в тот момент, когда она чуть не сдалась и не встретилась с каменным полом. — Ты не спишь уже несколько дней. Ты устала. — Тебе нравится боль - мы это поняли. — Я её причиняю. — Милая, ты всё ещё веришь, что есть разница.       Черноволосая чертыхнулась и быстро моргнула. Меригольд поддерживала её за предплечье, Она пыталась поймать взгляд фиалковых глаз, но безрезультатно. Подруга расфокусировано бегала взором перед собой. Йеннифэр медленно, но уверенно отстранилась от рыжей, и, пытаясь вернуть себе маску, сказала: — Я в порядке, Трисс.       Меригольд ни разу не поверила ей, но не успела что-либо сказать, ведь старшая чародейка уже двинулась прочь от неё. Карие глаза наблюдали за тем, как небольшое пошатывание спустя мгновение обернулось в безупречность и четкость. Её сердце болело за подругу, однако знала, что боль Йен могла унять только её семья...       Оставшись одна, фиалкоокая снова посмотрела на развалины вокруг и погрузилась в бесконечный поток мыслей. — Я скучала.       Всё же был в Братстве маг, которого Йеннифэр не хотела сжечь. Это так парадоксально... Их взаимоотношения никогда не были... Семейными. Но, как бы то ни было, чародейка знает точно, Тиссая всегда будет для неё первым человеком, от которого она почувствовала тепло. Как бы это странно не звучало, так и есть. Именно наставница подарила ей хоть какое-то понимание заботы. Да, раньше черноволосая этого не понимала, но сейчас... она знает. Хотя, вероятно, она всегда это знала, просто не желала признавать. — Она сказала, что ты её лучшая ученица.       Да... Стоило сказать, что Тиссая нуждается в ней, как глупышка Йеннифэр побежала в Аретузу. Вильгефорц знал это, но всё же пытался выманить подтверждение, будто злорадствуя. Если честно, тогда она сама не понимала, почему вернулась. А при встрече естественно произошел обмен "любезностями", с желанием сделать больнее. Чёрт, тогда в ней было столько гнева, обиды и... Всепоглощающего чувства одиночества. — Зачем мне вас защищать? — Если не хочешь сделать это ради Братства, то сделай ради меня. Пожалуйста.       После этих слов черноволосая была не в силах отказать. Как она могла? Однако сейчас Йеннифэр понимает, что уже тогда ею овладел страх за Тиссаю. Да, сидя в Аретузе, с ней вряд ли могло что-то произойти, другое дело война. Совсем другое... Она просто не смогла бы спокойно сидеть, зная, что возможно сейчас умирает её наставница и другие чародеи, которых она знала. — Пора уже признать, что ждать от жизни больше нечего. — Другие много ждут от тебя.       Тогда она не поняла, что похожий страх только уже за саму Йеннифэр испытывала и Тиссая. Только она и представить себе не могла, что женщина буквально будет делать то же, что и делала фиалкоокая сейчас: искать свою дочь, перерывая Континент вверх дном. Она никогда не забудет взгляд де Врие во время её возвращения спустя месяц отсутствия. Тиссая начала верить, что младшая чародейка мертва, но та вернулась в Аретузу... После изнурительного месяца странствий и попыток вернуть себе силу, единственное место, куда она думала пойти, это был чертов замок, в который однажды она поклялась не возвращаться, но нарушила эту клятву дважды. — Я знаю тебя, как родную. Твоя боль - это и моя боль.       Тиссая перестала прятать привязанность к своей ученице, а Йеннифэр боялась... Она боялась всего, а тварь внутри неё питалась этим страхом, её отчаянием. Иногда чародейка не отличала свои мысли от слов Волет Меир. А ситуация с этой чертовой казнью ещё больше подливала масла в огонь. Она просто бежала. Бежала и предала всех, кто ей дорог. Тиссаю бросила разбираться со всем дерьмом, что натворила. Обманула доверие Геральта, отняв то, что он поклялся защищать. И Цири... Её дорогого утенка... Йеннифэр никогда не забудет взгляд, что горел в зелёных глазах: предательство, неверие, боль и ненависть... Сейчас она задумывается, было ли так же больно Тиссае, когда в глазах черноволосой была та же ненависть? Вероятно, да...       Йеннифэр подошла к балюстраде и посмотрела на разрушенный бальный зал. В груди сдавило, когда она увидела следы от ударов Грома Альзура. Это невероятно сильное магическое заклинание и чудо, что Тиссая сохранила свою жизнь, а не только хаос. Хотя, возможно, промедли Йеннифэр, и наставница, не моргнув и глазом, выжала бы из себя все силы, как магические, так и физические.       Нужно было проверить её. Де Врие не выходила из своего кабинета, уже довольно давно. Скоро начнутся похороны девочек... Ещё одна вещь, которая точно ударила по наставнице, а значит Йеннифэр обязана быть рядом. Молодая женщина побрела по залам направляясь в кабинет, который уже не веял отталкивающей силой, что буквально подбадривала чародейку бежать. Сейчас она хотела отворить ту дверь. Более того, на данный момент считала человека, который сидел там, единственным своим убежищем. Открыв дверь, черноволосая увидела свою наставницу, что лихорадочно что-то высматривала в письмах на столе. Сердце вновь сжало, она знала, что пытается сделать де Врие: скрыться от эмоций и, как и раньше, завалить себя работой. Йенна аккуратно прошла внутрь. — Тиссая.       В ответ молчание. Женщина даже не обратила на неё внимания. Фиалкоокая подошла ближе, оперлась руками о стол и наклонилась, пытаясь поймать взгляд наставницы. — Тиссая, посмотри на меня. — Пришли вести: Редания и Каэдвен опять проиграли. — Отчеканила деревянным голосом та и всё ещё не посмотрела на ученицу. — Давно тебе есть дело до битв?       Голова ректорессы так резко повернулась к ней, что Йеннифэр чуть не вздрогнула, но не позволила себе этого: — С тех пор, как я стала в ответе за гибель каждого бойца. — Войны было не избежать. — Спокойной уверенностью ответила черноволосая. — Неужели? — С иронией сказала Тиссая, даже не смотря в лицо своей протеже. — Ты могла вручить голову Цири королям, заручившись их поддержкой. Но не стала. — Йенна пыталась донести, пыталась впитать это в мозг наставницы. — Не стала. Я бы так не смогла. — И тогда седоволосая наконец посмотрела ей в глаза, продолжая говорить: — Твоя боль - это моя боль.       Йеннифэр видела это: видела нежность, любовь и заботу в этих глазах. Если бы давным-давно кто-то сказал ей, что ректоресса будет смотреть на неё так, то она бы подняла этого человека на смех. Однако сейчас она наконец призналась вслух, как дорога для неё наставница. — Моя боль - твоя боль. — Йеннифэр сказала это с железной уверенностью и нежностью, положив свою ладонь на руку де Врие.       И она увидела улыбку. Мимолетную, но всё же... После случившегося Йеннифэр боялась, что больше никогда не увидит эту улыбку. От этого хотя бы малейшая часть груза на её плечах спала.       Тиссая устало присела на кресло, на мгновение прикрыв глаза, и снова заговорила, а Йеннифэр видела всё в её глазах. Боль от предательства, вину, скорбь, разочарование, горечь и страх. Черноволосая знала, что ей нужно было что-то делать, ведь отчаяние съедало её наставницу и утягивало во тьму. Чародейка помнила, что творила с ней Волет Меир, как она толкала её к краю пропасти, когда у неё уже не было сил бороться. Она никогда не простит себе, что опустила руки, ибо её слабость могла стоить жизни Цири. — В Братстве меня считали смелой. А я... просто отчаялась. Первая из кучи ошибок. — О, прекрати.       Йеннифэр чувствовала, как сжалось горло. Видеть вечно холодную и сильную наставницу такой было подобно удару плети. — Видишь? Всё разрушено. Уезжай в Брокилон, попытай счастья с ведьмаком. — Голос Тиссаи был надломлен и смиренен. — Геральта сейчас лечат. А я пытаюсь отыскать Цири. Если приду без неё, это фиаско. — Были фиаско и похуже.       Это стало спусковым крючком. Йеннифэр больше не могла держать в себе эмоции. Она устала, а человек, который ей дорог как мать, сломлен. Но ведь все они такие. Она зажмурилась и, пытаясь держать голос ровным, сказала: — Хватит уже вот этого мазохизма, — младшая чародейка повернулась лицом к наставнице, видя перед собой, уставшую от всего, женщину, — вот этой жалости к себе. Вильгефорц не определяет того, кто ты такая.       Тиссая не поднимала на неё слезящихся глаз, что заставило Йен ещё сильнее надавить на неё. Она стремительно подошла к столу и несильно ударила по нему: — Ты - намного большее. — Черноволосая пыталась поймать взгляд голубых глаз, но Тиссая упорно смотрела вниз и не смела посмотреть на свою ученицу. Йеннифэр прошептала. — Я же тебя знаю. Знаю, кто ты есть.       Результата не было. Тогда девушка поняла, что пора снова, как тогда при Соддене, оголять правду, которая была у неё на сердце: — Всё, что делала я. Всё, что делали со мной... Я пережила это благодаря твоей вере. — Де Врие медленно начала поднимать взгляд, а Йеннифэр не смогла сдержать улыбки и за эту маленькую победу. — Ты сильнее всех, кого я только знаю.       Слезы уже готовы были вырваться наружу, а младшая чародейка даже не пыталась их сдержать, как в прочем и сама де Врие. — Вспомни о своей силе. Ты Тиссая де Врие! Ты наша мать, и ты нужна нам. Ты нужна мне!       После этих слов женщина резко поднялась с кресла и, взяв Йеннифэр за руку, обвела её вдоль стола, чтобы крепко обнять. Из фиалковых глаз полились слезы, она даже боялась подумать, что всё-таки смогла достучаться до своей наставницы. Подобное объятие она когда-то разделила с Цири. Тогда она желала передать девочке, что никому не позволит ей навредить и никогда не бросит её. Сейчас же чародейка чувствовала обратную сторону. Материнские объятия, которых она никогда не знала и никогда не ощущала. Йенна чувствовала руку Тиссаи на своих волосах и ей казалось, что она на мгновение ощутила покой. Пока не раздался стук в дверь. — Похороны начинаются. — Это была Трисс, которая смотрела на них таким понимающим взглядом, что Йеннифэр хотелось заплакать сильнее. Она устала. — Пора. — Голос Тиссаи отрезвил, но теперь уже Йеннифэр не могла поднять взгляд.       Было странное ощущение, которое не давало ей покоя. В запястье вдруг образовалось едва заметное, тянущее чувство. Однако нежная рука, что убрала прядь черных локонов за ухо и погладила её по щеке, вывела из задумчивости и вынудила поднять глаза. Наставница смотрела на неё так ласково, что был порыв вновь заплакать. Тиссая улыбнулась и сказала: — Ты иди. Я сейчас соберусь и тоже приду. — А потом продолжила, но уже намного тише, чтобы могла услышать только черноволосая. — Спасибо тебе.       Де Врие улыбнулась шире, Йеннифэр же попыталась выдавить из себя ответную улыбку, но что-то блокировало это. Она не хотела отпускать рук наставницы, а тянущее чувство вернулось. Но чародейка решила списать всё на сильную усталость и отсутствие сна. Йен отстранилась, подошла к выходу из кабинета, но повернулась и, увидев всё ту же улыбку и легкий кивок, наконец улыбнулась в ответ. Сначала она хотела закрыть дверь, но резко передумала. Её мысли были такими запутанными, а тянущее чувство не давало покоя. Черноволосая слепо следовала за Трисс, которая в свою очередь не задавала вопросов. За это Йен была ей очень благодарна: она не думала, что смогла бы ответить или даже услышать хоть один из них.       Всё проходило медленно, как и положено на похоронах. В какой-то момент черноволосая даже забыла обо всём, она погрузилась в это. Она отдала дань памяти девочкам. Её "сестры" стояли рядом и держали свечи, а Йен поймала ладонью упавшие лепестки. Эти белые лепестки, напомнили ей всю её семью: её возлюбленного, что страдал сейчас от ужасных ран, её дочь, что пропала без вести, и её мать, которая переживает душевные ранения.       Однако из этой задумчивости её вывела острая боль в запястье. Она прижала руку к ноге, пытаясь заглушить боль, однако мгновение спустя та испарилась будто и не было. На неё непонимающе смотрели другие чародейки, а Йеннифэр прошибло осознание. Леденящий страх охватил всё существо. Она вскочила на ноги и рванула назад. В мыслях была только одно: "пожалуйста, пусть я не права, пусть я не права!" В запястье вновь вспыхнула боль. Однако в этот раз не пропала. "Это хорошо. — Твердила себе чародейка. — Боль – это жизнь".       Йеннифэр вновь бежала. У неё было мало сил, но она всё же выдавила из себя портал, что должен открыться прямо рядом с кабинетом Тиссаи. Ей было плевать, что он может быть нестабилен и разорвать её на куски, главное быстрее добраться до двери. Не сбавляя темпа, она перенеслась по другую сторону портала и метнулась в комнату.       Чародейка не позволила себе остановиться, когда увидела Тиссаю, лежащую на холодном полу с перерезанными запястьями. Женщина уже была без сознания и словно мирно спала после тяжелых дней. — Нет-нет... Ты не можешь так поступить со мной!       Йенна чувствовала, как слезы безостановочно стекают по щекам, но не обращала на это ни малейшего внимания. Она подбежала к седовласой и рухнула рядом. На мгновение... на одно короткое мгновение Йен застыла. Её будто сковало изнутри. Этот неописуемый ужас, породившийся страхом потери, не давал ей двигаться. Она задыхалась. Вопль был готов вырваться из её груди, но Йеннифэр зацепилась взглядом за запястье, наконец оторвавшись от смертельно бледного лица наставницы. Оттуда всё ещё сочилась кровь! Чародейка заставила себя шевелиться и, превозмогая боль от напряжения, буквально выжимала из себя магию. Она повернула обессиленное тело наставницы, положив голову к себе на колени, и крепко обхватила её запястья. Начала судорожно читать заклинания, произнося слова на Старшей Речи. Черноволосая заговаривалась, одновременно принуждая себя подавлять всхлипы и вопли. Руки женщины крепко, а, наверно, даже жестко сдавливали запястья Тиссаи. Она не останавливалась, тараторила слова как обезумевшая, хотя ведь так и было. На лицо наставницы падали соленые капли вместе с кровью, что текла из носа брюнетки, а голос младшей чародейки начал срываться. Сама она болезненно качалась, баюкая на коленях голову женщины, что заменила ей мать.       Чародейка не знала, сколько времени пробыла в таком положении. Однако в какой-то момент пришли они. Её сестры. Кто-то испустил вскрик, кто-то заплакал, а кто-то застыл на месте, но Йенна не обратила внимания ни на одну из них. Они всё же бросились на помощь. Трисс села рядом с Йен и положила одну руку поверх её, а другую на спину подруге. Сабрина появилась напротив и обхватила обеими ладонями другую руку черноволосой. Рита прикоснулась ко лбу Тиссаи, а Кейра обхватила плечо Йеннифэр. Они объединяли силы, чтобы спасти свою мать. Ученицы со страхом наблюдали за происходящим. Фиалкоокая чувствовала боль во всех частях тела, особенно в запястьях. Она почувствовала, как Трисс слегка сжала её руку, привлекая внимание. — Йенна, всё. — Фиалковые глаза с ужасом впились в лицо рыжеволосой чародейки, та поспешила её успокоить: — Кровь остановлена. Её раны затянулись. Нам нужно перенести её в постель и ждать.       Черноволосая устало кивнула и отпустила запястья наставницы, но сразу аккуратно прикоснулась к её лицу. Она слегка приподняла голову Тиссаи и кивнула Рите, чтобы та прошептала заклинание левитации. Тело де Врие медленно поплыло по воздуху, а Йенна так и не отпускала головы. Сабрина издала громкий вздох и, повернувшись, стала раздраженно разгонять учениц, которые столпились на входе в покои Тиссаи. Кейра старалась избавиться от крови на полу и очистить злополучную шпильку Тиссаи. Трисс вернула упавшие вещи на стол.       Две чародейки осторожно уложили ректорессу на постель. Йеннифэр поправила для бледной Тиссаи подушку и, последний раз взглянув на лицо женщины, поспешила покинуть комнату. Она слышала, что её звали по имени, но она больше не могла там находиться. Чародейка чувствовала запах крови и боль в запястьях. Казалось, что слез больше не осталось, как и сил, но упрямство всё ещё в ней. Она бежала и бежала. Не было сил остановиться. Теперь в мыслях было только одно: "Беги! Беги как можно дальше! Ты не знаешь, что с твоим ребёнком, не знаешь, как твой возлюбленный, а твоя мать на пороге смерти! Ты одна! Ты всегда должна была быть одна!" Воздуха в легких стало катастрофически не хватать.       На улице шел дождь, что должен был вернуть ей силы. Быстрым шагом она двинулась в середину "амфитеатра" Аретузы, хватая ртом воздух и холодные капли воды, но ничего... Её платье полностью пропиталось водой, а волосы прилипли к лицу, но ей было плевать. Йеннифэр не осознавала, как сильно ей хотелось зарыдать. Вот только глаза оставались сухими. Протяжный вопль рвался из груди, однако ни звука не сорвалось с её приоткрытых губ. Как же она устала... Ноги перестали держать её, и чародейка обессиленно опустилась на сломанную балку из камня. Черноволосая оперлась о колени руками и закрыла ими лицо.       Геральт. Цири. Тиссая. Люди, которые ей дороги больше всего на свете, страдали. И отчасти это была её вина. Она предложила созвать Конклав, однако она сама пыталась убедить де Врие в том, что войны было не миновать. И это была правда, но это не умаляет ответственности, что несли все. Вот только Йеннифэр признает её и пытается исправить. А Тиссая... Опустила руки и для младшей чародейки это было, как пощечина. Скала, благодаря которой она переживала всё, что происходило. Знание, что она должна терпеть и жить, даже когда не хватало сил сделать вдох. — Надо жить.       А сейчас, когда человек, сказавший эти слова, пытался сделать именно то, что и она когда-то... Будто судьба посмеялась над фиалкоокой. — Это была не сила воли. Это было безволие.       Йеннифэр подняла голову. Её лицо омывали холодные капли, а по щекам распространились чёрные разводы от макияжа. Слёз больше не было. Ей нужно было встать, эта слабость должна быть забыта. На её счастье никто не последовал за ней, никто из учениц не видел её. Всё должно было остаться только между Йенной и стенами Аретузы. В конце концов, это не первый раз, когда замок видел её срывы. Чародейка поднялась, но не стала уходить. Погода будто даровала ей отрезвление. С дождем должно было прийти солнце, а значит, что не всё потеряно. Она ещё успеет отдохнуть, когда найдет свою дочь и воссоединится с мужчиной, которого любит. А ещё, когда наставница придет в себя. — Йен!       Трисс. Всегда Трисс. Зачем она всегда бегала за ней - непонятно. Черноволосая спокойно повернулась к подруге, что стояла под крышей, то ли прячась от дождя, то ли не решаясь подойти. Рыжеволосая больше ничего не говорила, а лишь давала понять, что рядом. Йеннифэр прикрыла глаза, в последний раз обратив лицо к небу, и наконец направилась в сухое помещение. — Всё в порядке. Мне просто нужно было немного побыть одной. — Голос был ровным и спокойным, а глаза пусты.       Меригольд ничего не сказала - лишь кивнула и прочитала заклинание, чтобы высушить одежду подруги. Она подала ей платок, и Йен, кивнув, приняла его, чтобы почистить лицо. Они прошли внутрь и вернулись в кабинет Тиссаи. Там их ждали другие чародейки. Они выжидающе смотрели на Йеннифэр, будто именно она должна что-то сказать, что-то сделать. Фиалковые глаза обвели каждую из них взглядом. Кейра не выдержала первая: — Не лучшая неделя для магии.       Горький смешок сорвался с губ Сабрины, а за ней и остальных. Даже Йеннифэр позволила себе крошечную улыбку. — Простите. Совсем произошедшим, это место уже не будет прежним. Я понимаю. Но слёз уже не осталось. — Хорошо. — Наконец произнесла фиалкоокая, снова обратив на себя внимание. Она вышла чуть в центр полукруга, который создали чародейки. — Потому что упиваться горем мы не будем. Тиссая бы этого не хотела. Нам нужно действовать. Чтобы больше такого никогда не повторилось. — Аретуза мертва. — Смотря в глаза Йеннифэр, подала голос Рита. — Что ждет магию дальше - никто не знает. Нужно её защищать. — У самого опасного в мире мага сейчас самый мощный источник силы на Континенте. — На последних словах чародейка из Венгерберга, едва смогла удержать свой голос ровным. — Вильгефорца нужно убирать. Старой гвардии больше нет... Я не знаю, сможет ли Тиссая... Остались мы. Теперь всё в наших руках.       Закончив она обвела всех взглядом и сказала идти отдыхать. Когда все, кроме неё и Трисс, разошлись, двинулась ближе к рыжеволосой, чтобы только она слышала. — Трисс, открой мне портал в Брокилон.       Меригольд посмотрела на подругу и хотела вновь сказать фиакоокой, чтобы та прежде отдохнула, но поняла, что не должна вмешиваться. Старшей чародейке это было нужно. — Хорошо.       Йеннифэр будто облегченно выдохнула. Когда портал был голов, черноволосая схватила её за предплечье, сжала, настойчиво смотря в глаза, и со сталью в голосе сказала: — Не оставляйте Тиссаю. Если что-нибудь... — на мгновение она запнулась, но продолжила, словно ничего не было, — произойдет, сразу отправь мне весть. Обещай. — Обещаю. — Трисс сжала предплечье подруги в ответ и уверенно кивнула.       Фиалкоокая кивнула и отступила, полностью скрывшись в портале. Попав в величественный древний лес, Йеннифэр глубоко вздохнула, прикрыв глаза. Отголоски усталости всё ещё сопровождали её, но Брокилон словно питал её силой. Она чувствовала могущество этих деревьев и их магическую сущность, они говорили с ней. Черноволосая прикоснулась к многовековому дереву, что было рядом, и почувствовала его жизнь. Это было невероятное чувство.       Мать Эитнэ словно ждала её. Она терпеливо наблюдала за чародейкой и только, когда та заметила присутствие, наконец произнесла: — Я знала, что ты придёшь, Йеннифэр из Венгерберга.       Её голос был мягок и спокоен, но величество и мудрость, исходившие от повелительницы дриад, не оставляли места сомнениям в могуществе женщины. Фиалкоокая с почтением склонила голову. — Госпожа Эитнэ. Тогда вы знаете, зачем я здесь. — Получив кивок в ответ, продолжила. — Как он?       Дриада повернулась и направилась вперёд, показывая дорогу. — Гвинблейд чувствует себя не так хорошо, как могло бы, но лучше, чем ожидалось.       Йенна кивнула, зная, что женщина не видит этого. Её голос был сух и бессилен, что так сильно отличалось от неё прежней. В ней больше не было сил на борьбу, но она яростно выдавливала из себя всю энергию. Шаги колдуньи были тяжелы, руки безвольно свисали, а гордая осанка превратилась в осунувшуюся и сломленную. Ей было плевать, что владычица Брокилона видит её такой. Она держалась для своих сестер, потому что больше некому. Она будет сражаться ради Геральта и Цири, но сейчас... Сейчас она лишь позволила наконец ощутить своему телу весь вес на её "горбу". Эитнэ едва заметно посматривала на гостью, но не из-за подозрений, а тяжести, что несла в своей душе девушка.       Хоть и была глубокая ночь, некоторые дриады ещё не спали. Они посматривали на неё с любопытством и настороженностью, но, видя Мать Эитнэ, спокойно сопровождавшую чародейку, не вели себя враждебно. Женщины подошли к маленькой хижине. Руки брюнетки слегка затряслись, она боялась увидеть его, но одновременно страстно этого желала. Йеннифэр знала, что предводительница дриад наблюдает за ней, но не придавала этому значения. Она прошла внутрь. Видя его, сердце будто пронзило кинжалом. Белый Волк спал, но его дыхание было хриплым и неровным. Черноволосая не хотела его будить, зная, что сон его, так или иначе, беспокоен, однако она должна была поговорить с ним. Ибо только судьба ведала свидятся ли они вновь. — Геральт.       Он распахнул глаза сразу, как услышал её голос и почувствовал запах сирени и крыжовника. — Йен? Ты пришла.       Когда его зрение прояснилось, видя перед собой его Йен, ведьмак сразу же поднялся. Он не отрывал взгляда от её лица, а чародейка же нежно прижала ладони к его щекам. — Это я. — Слезы, которых она думала, что лишилась, вдруг снова стали наворачиваться на глаза. — Прости меня. Прости, пожалуйста...       Геральт смотрел с надеждой, что так ранило. Она не могла утешить его, не могла сгладить то, что происходит... Не могла унять боль... В прочем, как ничто не могло помочь и ей самой. — Я не нашла её. — Нет. — Он пытался держаться, пытался... — Это я виноват. Я не справился с Вильгефорцом. Не смог сберечь её.       Йеннифэр устала. Её слезы покатились по щекам. Они соприкоснулись лбами, пытаясь утешить друг друга, давая понять, что разделяют эту боль. Всхлип сорвался с её губ, когда чародейка почувствовала, как большой палец его руки поглаживает её щёку. — Он уничтожил всё, что мне дорого.       Уловив тяжелое дыхание, она помогла ему лечь и наклонилась. Его рука сжала её. — Тиссая... Она пыталась покончить с собой, Геральт. Её сила всегда подпитывала мою, теперь же я... Пытаюсь быть сильной для неё. — Йенна слегка отстранилась и начала смотреть в пустоту. — Я знаю так нельзя, но... Я так злюсь на неё. У нас никого не осталось.       Ведьмак сжал её плечо и посмотрел на неё со стальной уверенностью: — Ты осталась, Йен. Я найду Цири. Чародейки без тебя не справятся. Тиссая без тебя не справится.       Она склонила голову, испуская всхлип. Беловолосый слегка подтолкнул её, чтобы положить голову ему на грудь. Йеннифэр осторожно прислонилась к нему, слушая медленный стук его сердца. Он давал ей силу и оба это знали. Они любили друг друга, а ещё любили свою дочь. Тоска, боль и страх - всё смешалось в одно. Женщина не видела, как по щеке ведьмака скатилась горькая слеза. Всхлипы срывались один за другим. — Это несправедливо. — Она выпрямилась, смотря в глаза ведьмаку. — Исцели меня, Йен. — Геральт видел её боль, она видела его... — Дриады старались как могли, но... — Не все раны подвластны магии. — Она прошептала это горько, смотря в глаза, желая, чтобы он понял. Физическое исцеление практически бесполезно без эмоционального. — Я знаю. — Белый Волк тяжело сглотнул, но уверенно встретил её взгляд. — Вильгефорц за всё заплатит. И Эмгыр тоже, будь он сто раз император.       Губы чародейки задрожали. Фиалковые глаза так отчаянно впились в янтарные, что это причиняло боль. — Правда же мы видимся не в последний раз? — С каждым словом её голос был всё тише, пока полностью не превратился в шепот. — Скажи. Ты мне нужен, Геральт.       Он не мог ей этого пообещать, и они оба это знали. Но Йенна так безумно хотела услышать эти слова, что даже явная ложь была бы бальзамом на сердце. Ведьмак же не мог ей солгать, просто не мог дать обещание, которое, возможно, не смог бы сдержать. Поэтому мужчина решил сказать то, что являлось чистой правдой. — Ты мне тоже нужна, Йен.       Сердце вновь сковала боль, но она лишь кинула. Отстранилась и дала знак глазами, чтобы он был готов. Тогда она начала. Её речь была четкой и впервые за эти дни, она ощутила силу жить дальше. Зная наверняка, что они оба сделают всё на свете, буквально перевернут горы, чтобы найти свою дочь и вновь воссоединиться. Чародейка произносила слова на Старшей Речи, слыша всё: хруст костей, медленно сращивающих вместе, натяжение разорванных связок и мышц, восстановление поврежденных органов и... Стоны боли Геральта. Он терпел, не позволяя себе издать и малейший крик.       По окончанию заклинания, Геральт почти потерял сознание. Его силы были на исходе и Йеннифэр знала, что после такого ему необходим отдых. Всё её существо противилось тому, чтобы покинуть его, но так было нужно. Она хотела встать, но почувствовала крепкую хватку у себя на руке. Колдунья подняла взгляд, что его полузакрытые глаза безотрывно смотрели на неё. — Останься со мной ещё чуть-чуть. — Его хриплый и уставший голос, заставил её тяжело сглотнуть.       Она медленно наклонилась к нему и невесомо коснулась губ, прошептав: "Я буду здесь, когда ты проснешься". Его рука чуть потянула чародейку на себя. Нос буквально был окутан сиренью и крыжовником. Йеннифэр осторожно прилегла рядом, стараясь не касаться болезненных участков, но уверенная рука ведьмака нежно прижала её к себе, заставив положить голову на грудь. Она позволила себе прикрыть глаза под звук его уже более ровного дыхания. Её ладонь осторожно легла над его сердцем. Его стук также всегда был для неё, словно колыбельная. Тихая и спокойная. Впервые за несколько дней Йенна чувствовала, что может позволить сну овладеть ей. Она была в объятьях своего ведьмака, что теперь, вместе с Цириллой из Цинтры, стал для неё домом. Это чувство она не променяла бы ни на что, ни на власть, ни на силу. Всё в мире было пустым без этих двоих. И она знала, что их дочь, где бы и с кем бы она ни была, тоже ищет способ вернуться к ним. В этом для неё сомнений нет.       Сон настигнул её незаметно. Только спустя пару часов, когда в голове мелькнула картина умирающей Тиссаи и погибшей Цири, черноволосая вновь начала бодрствовать. Она почувствовала чей-то взгляд на своём лице ещё до того, как открыла глаза. — Ты пялишься. — Без прежней колкости, но всё же с маленькой улыбкой сказала Йен. — Лишь любуюсь. — Спокойно ответил ведьмак, невесомо проведя пальцем по её щеке.       Чародейка открыла глаза, жадно встречаясь с янтарными. Она протянула ладонь и ласково погладила его по щеке, пробегая по всем очертаниям его лица. — Доброе утро. — Прошептала она. — Доброе. — Поймав её губы своими, ответил Геральт. — Ты в порядке? Я слышал, как ускорилось твоё сердцебиение.       Йеннифэр нежно посмотрела в его глаза и, грустно улыбнувшись, кивнула, а потом вновь потянулась к нему. Она и правда была в порядке... То есть на столько, на сколько позволяли обстоятельства.       Никто из них не углублял поцелуй - они лишь делились нежностью и любовью друг с другом. Он был медленным и неторопливым, а ещё... прощальным. — Мне... — Она не смогла закончить и прижалась своим лбом к его, соприкасаясь носами. — Нужно идти. — Продолжил за неё ведьмак, а потом, глубоко вздохнув, сказал. — Я не хочу, чтобы ты уходила. — А я не хочу уходить. — Также тяжело ответила она. "Но должна" — это не было произнесено вслух, но оба знали, что думают обо одном и том же.       Они снова поцеловали друг друга. Этот поцелуй был чуть дольше предыдущего и немного отчаяннее. Йеннифэр заставила себя отстраниться. Она поднялась на ноги и поправила свою одежду. Посмотрев на ведьмака, снова наклонилась и поцеловала его. Он обхватил её шею. Всё это было покрыто обреченностью расставания. Так не хотелось отпускать... Черноволосая чуть отстранилась и фиалки встретились с янтарём.       Сирень и крыжовник. Он вдыхал этот аромат, стараясь навсегда закрепить в своём сознании вместе с чертами лица своей возлюбленной.       Йеннифэр прикрыла глаза и отстранилась, а рука Геральта медленно опустилась на его грудь. Она в последний раз впечатала его образ себе в память и развернулась, чтобы уйти. Вот только остановилась на выходе. Йенна чуть повернула голову в его сторону, но так и осталась стоять спиной.

Я тоже люблю тебя, ведьмак.

Она так хотела это сказать вслух... Однако в таком случае это бы выглядело как прощание... Навсегда. Так быть не могло! — Ты знаешь, что я чувствую, но я не произнесу этих слов, пока мы не встретимся вновь. — Она сказала это тихо, прекрасно зная, что тот услышит, и покинула хижину, а вместе с ней Брокилон.       Её возвращение было тихим. До утренней зари было ещё около четырёх часов, когда фиалкоокая ступила в стены полуразрушенной Аретузы. Хоть после встречи с Геральтом, она вновь почувствовала уверенность и силы, но это не умаляло того, что происходило с Тиссаей. Чародейка понятия не имеет, как встретиться лицом к лицу с наставницей. Желание одновременно бежать в покои к женщине, удостовериться, что она всё-таки жива, и безумный страх того, что можно ожидать. Ведь воспоминание о собственной неудавшейся попытке самоубийства всё ещё свежо в памяти и было ключевым моментом в её жизни. Тогда Йеннифэр больше всего на свете не хотела видеть Тиссаю, которая спасла девчонку. Вдруг и де Врие будет такой? Однако при мысли об этом в груди вместо страха рождалось безумное пламя ярости.       Черноволосая сначала не замечала, как с каждым шагом её темп ускорялся, но, подходя к кабинету своего ментора, опомнилась. Столько всего в её разуме, столько бушующих эмоций, готовых вырваться наружу. Но Йен настраивалась, чтобы натянуть маску спокойствия. Она мучительно долго стояла перед дверью, не решаясь зайти. Кроме того, единственным внешним признаком её нервного напряжения было то, как рука неспокойно теребила обсидиановую звезду на шее.       Йен уже хотела зайти, как открылась дверь, и из кабинета вышла Меригольд. Она заметно вздрогнула, наткнувшись на Йеннифэр, но не издала ни звука. Аккуратно закрыв за собой дверь, Трисс повернулась к подруге. — Ты вернулась. — Да. Я вылечила Геральта, он поедет в Нильфгаард. О Цири нет ничего, кроме слухов. У меня есть глаза и уши по всему Континенту, так что, если будут вести, мы свяжемся друг с другом. Как Тиссая? — Отчеканила черноволосая.       Рыжеволосая понимала метания Йенны, поэтому не стала спрашивать, что-то ещё. У них ещё будет время поговорить. — Она ещё не приходила в себя. Я была с ней всё время после твоего ухода. Рита вызвалась сменить меня сегодня с утра, но думаю, что ты... — Получив в ответ кивок, Трисс продолжила. — Тогда я скажу ей. Мне не спалось, и я подумала сходить к себе в комнату за книгой. Знаешь, не смогла решиться взять что-то из её книг.       Йеннифэр понимающе кивнула и уже хотела сделать шаг вперед, как младшая чародейка опять-таки остановила её. Фиалковые глаза непонимающе смотрели на Меригольд, наблюдая, как та доставала из рукава своего платья сложенный клочок бумаги и протянула ей. Чародейка растерянно посмотрела на подругу. — Когда я убирала на её столе, заметила его. — Она перевернула бумагу другой стороной. — На нём твоё имя. Думаю, что она написала это для тебя, как... Прощание. Знаю, она бы не хотела, чтобы это читал кто-то кроме тебя. Я решила, что спрячу его и отдам тебе, когда вернёшься.       Йеннифэр тяжело сглотнула, протянула дрожащую руку и осторожно забрала письмо. Повторный кивок. Не глядя на подругу, она в смятении зашла в покои де Врие. Все знали... Все прекрасно знали, что единственной, кому может быть адресовано предсмертное письмо Тиссаи, будет Йен. Однако все мысли будто сгинули, стоило ей посмотреть в сторону стола. В воспоминаниях мелькнул образ Тиссаи, лежащей на полу с кровоточившими запястьями. Зажмурившись, чародейка сделала несколько успокаивающих вдохов. Сердцебиение, до этого желавшее выпрыгнуть из груди, стало походить на более привычный для него ритм.       Она плавно прошла внутрь к спальне, где мирно спала ректоресса. Женщина уже не казалась такой бледной как прежде. Цвет стал понемногу возвращаться к её лицу. Это немного успокаивало, но всё же... Что если, очнувшись, она вновь попробует? Что если Йен не сможет вразумить её? Что тогда? Сердце стиснули тиски. Черноволосая развернулась, удаляясь от спальни в страхе разбудить наставницу.       Желание отвлечься на что-то было неимоверно сильным, но всем вниманием завладел письменный стол. Прошлым вечером здесь Йеннифэр пыталась вдолбить в мозг Тиссаи, как нуждается в ней, но та будто пропустила это мимо ушей. Да, возможно она слишком эгоистична, но черт! Их взаимоотношения никогда не были такими, как последние дни. За почти 100 лет между ними никогда не было столько доверия как сейчас. Однако теперь Йеннифэр вряд ли сможет спокойно жить, зная, что наставница может в любой момент всё повторить или избрать другой, более оригинальный способ кончины.       Сжав руку в кулак, она вспомнила про письмо. Её дыхание вновь сбилось и стало прерывистым. Чародейка посмотрела на кресло наставницы и села в него. Холодок прошелся по спине, вызывая стаю мурашек. Глубоко вздохнув, Йеннифэр стала медленно разворачивать бумагу. Как только её взгляд коснулся первого слова, изо рта вырвался судорожный всхлип, а в глазах вновь образовались слезы, (кажется последние сутки она только и делает что плачет). "Свинка,       Прежде всего мы узнаем о Хаосе то, что у него всегда есть последствия.        У магии есть цена, и однажды нам всем придется заплатить.       Это не подарок, это сделка. И эта сделка может оказаться очень опасной.       Однако бывают и светлые моменты.        Учить тебя - это лучшее, что случалось в моей жизни. Я бы так хотела узнать,       куда приведет тебя эта дорога. Я точно знаю: тебя ждут великие дела, дочь моя. Но боюсь, я уже этого не увижу. Ибо мне пора платить по счетам.       Иногда цветок - это просто цветок и лучшее, что он может сделать для нас,                         - это умереть.       Жаворонок"       Черноволосая резко втянула воздух и сжала челюсть. Новый поток слёз был готов вырваться, но она запретила себе даже думать, чтобы поддаться порыву. Фиалковые глаза устало закрылись, но руки по-прежнему не отпускали письма. Женщина сглотнула ком в горле и сгорбилась. Её плечи опустились, а сама она стала наклоняться, пока не уперлась лбом в поверхность стола. И как назло перед глазами мелькнуло видение. Тиссая нежно провела пальцем по прозвищу своей ученицы и улыбнулась. Она аккуратно свернула письмо и медленно потянулась к своей шпильке.       Йеннифэр резко подорвалась с кресла и попыталась успокоить прерывистое дыхание. Что удивительно: всё это вышло очень тихо. Сердце бешено стучало, отдаваясь болью в висках. Глаза с ужасом бегали по столу и наткнулись на предмет, который только что был в её видении. Шпилька. Она хотела уничтожить эту вещь. Разнести стол. Сжечь всё, что напоминало об этом. Её руки затряслись.       Чародейка снова направилась в спальню наставницы и увидела её всё в том же положении, что и раньше. Грудь размеренно опускалась и поднималась, а бледность была уже не так заметна, как раньше. Хороший знак. Она опустилась в одно из двух кресел, что стояли чуть поодаль от кровати, и закинула ноги на другой, создавая себе импровизированную лежанку. Её измотанность снова вернулась и насела на Йенну в виде головной боли. Но, благодаря двум часам сна рядом с Геральтом, она хотя бы может сидеть. Хотя под глазами у неё наверняка заделались приличные синяки.       Какое-то время она просто наблюдала за де Врие, пытаясь прогнать видение из своих мыслей. В руке снова было свёрнутое письмо.

Она назвала меня дочерью... А потом решила бросить.

      Грудь так сильно сдавило, что ещё чуть-чуть и она могла задохнуться. Так хотелось выпустить вопль, что перекрыл ей горло... Однако Йен обязана держаться. Должна. Заставив себя отвлечься, чародейка наконец поняла, что находится в личных покоях Тиссаи. Она никогда не бывала здесь, так как всегда ограничивалась посещением кабинета. Её взгляд начал сканировать комнату. Больше личных вещей, а также порядок и безупречность во всём, что здесь находилось. Педантичная сторона наставницы всегда была предметом раздражения для Йеннифэр, которая не всегда располагала к порядку. Спустя время она поймала себя на том, что пусто смотрит на улицу через открытое окно. Её мысли вальсировали между Цири, Геральтом и Тиссаей. Она так глубоко погрузилась в свои мысли, что не заметила восхода солнца, продолжая смотреть в небо. Её мигрень не унималась, но для Йен это уже давно перестало быть тем, на что стоит обращать внимание.       Неожиданно мёртвую тишину, что держалась уже несколько часов, прервало шуршание. Йеннифэр на мгновение замерла и инстинктивно спрятала всё ещё сжатое в руке письмо в карман. Периферийным зрением она уловила движение. Медленно женщина посмотрела на наставницу, которая только сгоняла остатки сна и дезориентировано моргала. Младшая чародейка тихо наблюдала, как осознание медленно просачивалось в только что проснувшийся разум. Тиссая резко поднялась на локтях и, видимо, сразу же пожалела об этом: из-за потери крови головокружение ожидаемо. И когда вновь пришла в себя, де Врие наткнулась на два фиалковых кольца. К горлу Йенны подступил ком. Она видела растерянность в глазах напротив. Молчание было таким громким, но ни одна из них не нарушала его.       Вряд ли на лице Йен ещё могли отобразиться какие-то эмоции. Их "гляделки" прервала Тиссая, которая вместо этого стала бегать глазами по лицу и телу брюнетки, что так неудобно расположилась на двух креслах. Черноволосая понимала, что сейчас она выглядит словно статуя. В целом так и есть. Всё её тело ныло от боли, ведь она не только не меняла положения, но и не двигалась вовсе с момента прихода. Возможно, её ноги отекли, а лицо опухло. Она ни разу не умывалась после стольких пролитых слез. Наконец младшая чародейка больше не могла продолжать эту игру в молчанку. — Как ты себя чувствуешь? — Хрипло спросила она: многочасовое молчание дало о себе знать.       Тиссая снова посмотрела ей в глаза, только уже на её лице не было прежней растерянности. Этот взгляд черноволосая не смогла понять, что странно: за столько лет жизни она повидала не мало эмоций на лицах людей.       Йеннифэр уже начала думать, что Тиссая просто будет игнорировать её вопросы. Одна женщина всё же заговорила. — Уходи. — Хриплый звук вырвался из горла де Врие. — Нет. — Резкий, не оставляющий места для споров, ответ. — Это был мой выбор.       Гнев начал вскипать внутри фиалкоокой, но внешне она всё так же оставалась спокойной. Она хотела потянуться за стаканом, чтобы налить воды Тиссае, но та отрицательно покачала головной, зная о намерении ученицы. — Зачем? — Что "зачем"? Зачем спасла тебе жизнь? Зачем я сижу здесь? Зачем спрашиваю, как ты? — Тяжело прикрыла глаза и вновь встретилась с голубыми глазами. — Тиссая, ты серьёзно?       Йен поставила ноги на пол и чуть поморщилась. Но её глаза безотрывно смотрели на наставницу. — Я заслужила смерть! И я имела права выбрать, какой она будет. — Мы все заслуживаем смерти! Грехи есть у каждого, но не все бегут убиваться. Надо жить! Ничего не напоминает?       Голос Йеннифэр то становился громче, то переходил на шепот. — Не смей сравнивать! Ты тогда ещё была дитя, которое даже не успело познать жизни. Я же прожила сотни лет и готова уйти. — Выплюнула женщина.       Йеннифэр закрыла глаза и провела ладонью по спутавшимся волосам. Она понимала гнев седоволосой, но от этого было так больно... — Ну доверяла ты ублюдку, и что? Тиссая, уж в чём-чём, а в бунте ты не виновата.       Фиалкоокая знала, что не стоит всё вываливать на эмоционально неустойчивую женщину, однако это становилось всё труднее. Ей было страшно. Последние дни она только и делала что бежала. Металась по всему Континенту, чтобы найти дочь, примчалась в Брокилон, чтобы помочь любимому, и уже дважды бежала к матери, которая едва была жива. — Йеннифэр, посмотри на меня. — Де Врие терпеливо ждала, когда фиалковые глаза встретятся с её голубыми. — С моей смертью должны были умереть и старые обычаи. Живая я только сдерживаю вас. В вас есть огонь, который готов сжигать, в моей же груди остался лишь пепел.       Йеннифэр вскочила на ноги и ушла к окну, скрывая слезящиеся глаза. Тиссая ничего больше не сказала, но её голос до сих пор отдавался в ушах. — Тиссая, я понимаю, что ты чувствуешь боль и гнев. Знаю, что это поглощает. Я бы так хотела забрать себе часть этой боли. — Она слышала резкий вдох наставницы, но не повернулась. — Но я не могу. Единственное, что я могла сделать для тебя, это быть рядом. Я хотела показать, что тебе ещё есть за что сражаться. Аретуза - это просто здание, но у тебя были люди, которые сражались и погибли за тебя, и есть те, кто всё ещё готов бороться за тебя. Не за это чертово здание! — Ты так говоришь, потому что предвзята. — Этот тон... Снова смирение и пустота. — Да! Да, черт возьми, я предвзята! Да даже если бы там и была твоя вина, в чем смысл твоих расплат? Это лёгкий путь. Нужно остаться и бороться! После Соддена только это помогало мне держаться. Мы являемся Хаосом, а Хаос - это мы сами. Так зачем говоришь, что должна расплачиваться за то, кто ты есть?! — Ты читала письмо. — Женщина прикрыла глаза и судорожно вздохнула.       Йеннифэр застыла. Её тело затряслось, а перед глазами вновь вспыхнул образ руки, берущей шпильку. Она тяжело сглотнула и прошла к тумбочке. Ей нужно было что-то делать иначе слёзы могли вырваться, и вся её сдержанность полетит к чертям. Чародейка подошла к столу, где стоял кувшин с водой. Наполнив стакан жидкостью, понесла его наставнице. Тиссая смотрела на неё, но Йеннифэр не могла встретиться с ней взглядом. — Я не могу извиняться за то, что считала правильным в том момент, Йеннифэр. Для меня это было лучшим решением.       Де Врие приняла стакан, и они случайно соприкоснулись пальцами. Йенна вздрогнула. Её пальцы были такими холодными. Как и тогда... Когда младшая чародейка едва успела. Она тяжело опустилась в кресло, опершись локтями в колени. Волосы скрыли её лицо от настойчивого взгляда голубых глаз.

Вильгефорц. Этот кусок дерьма! Из-за него мы потеряли братьев и сестёр! Из-за него Геральт находился в предсмертном состоянии. Из-за него я не знаю, где моя дочь! Жива ли она вообще... Я ничего не знаю и это разрушает меня! Из-за него чуть дважды не убила себя моя мать!

— Ты правда думаешь, что твоя смерть чем-то бы помогла нам? Тиссая, ты вообще слушала, что я тебе говорила прошлым вечером? Ты буквально одна из сильнейших магов Континента! Но даже не это главное. Я не могу поверить, что ты сделала это... прямо после того, как я сказала, что мы нуждаемся в тебе! Что ты наша мать! Ты решилась уйти, а о нас ты подумала? Ты подумала обо мне?       Йеннифэр всё ещё не поднимала взгляд и чувствовала, как наставница безотрывно смотрит на неё. — Я понимаю, — не давая что-то сказать, Йеннифэр наконец подняла голову и встретилась с голубыми глазами, — ты чувствуешь себя брошенной всеми и думаешь, что ответственна за это. Но это не так! Всё не так! Ты пережила слишком много дерьма за эти дни. И это несправедливо. Но в этом есть и моя ответственность.       Тиссая непонимающе уставилась на неё. Черноволосая засмеялась бы, если бы сердце так болезненно не сжималось. — Это я предложила созвать Конлав. Это я убедила Капитул. Из-за меня все были там. Из-за меня там чуть не погибли самые дорогие мне люди. Или время, когда в моём мозгу была тварь, что питалась моим отчаянием и постоянно пыталась сбросить в пропасть. Когда любимый не доверял, а дитя, что стало мне дороже всего на свете, смотрело со страхом и презрением в глазах. Когда я сама презирала и ненавидела себя. Как думаешь, может мне тоже стоило отпустить и закончить всё лишь мимолетной болью?       Неожиданно для брюнетки, де Врие двинулась в её сторону и бесцеремонно схватила за запястья. Она грубо закатала рукава платья Йеннифэр, которая была так застигнута врасплох, что не могла пошевелиться. Женщина нахмурилась, когда увидела чисто фарфоровую кожу. Но, как и предполагала младшая чародейка, наставница сразу же распознала скрывающее заклинание. Тиссая провела своей ладонью над кожей, и магическая иллюзия рассеялась. На её запястьях расположились шрамы, которых там быть не должно. После её Восхождения все дефекты прошлой жизни остались лишь в памяти. Но эти шрамы есть, они свежие, хоть и не слишком заметные. Седовласая часто задышала, в её груди начал накапливаться гнев. — Что это значит?!       Йеннифэр вздрогнула. Она была так поражена криком, что едва ли могла открыть рот. Широко распахнутые фиалковые глаза в шоке смотрели на явно взбешённую ректорессу. Эта была самая сильная эмоция, исходившая от голубоглазой, за последние несколько дней. — Глупая девчонка! Как ты смела! Я перерыла половину Континента в поисках тебя! Чёрт возьми, я бы разрушила весь континент, чтобы спасти тебя. Ты хоть думала, что будет со мной?       Кричавшая на неё с таким гневом Тиссая - это было что-то новенькое. Однако ступор прошел, и её собственная злость стала распирать стенки её терпения. — Серьёзно? Это ты сейчас за это на меня орёшь? Я армию сожгла и использовала весь свой контроль, чтобы защитить тебя. Я пошла туда за тобой! И пошла бы снова, если б пришлось! Дьявол! Я, сказала, как сильно нуждаюсь в тебе! — Слёзы всё-таки полились по её щекам, и она больше не могла их контролировать.       Она встала с кресла и начала беспокойно мерить шагами комнату. Ей хотелось убежать, но кто знает, что ещё могла выкинуть эта женщина. Йен грубо стерла слезы и тяжело вздохнула. — Я надеялась, что ради нас ты будешь бороться. Никто из нас не был счастлив, Тиссая! Видела бы ты как тряслись руки Сабрины. А Кейра! Она дрожала словно котенок. И повторю, если надо. Ты. Нужна. Нам. Да, это эгоистично, но знаешь что? Мне на это посрать! И, черт, ты не одна. У тебя есть другие чародейки. У тебя есть я! — Голова закружилась, и Йен, отчаянно пытаясь устоять на ногах, вцепилась рукой в подоконник.

Нет. Только не сейчас!

      Меньшее, что ей сейчас было нужно, это быть слабой перед Тиссаей. Она согнулась, чтобы волосы вновь смогли скрыть её лицо от чужого взгляда, и часто дышала, пытаясь прогнать дымку с глаз. Однако только она хотела снова выпрямиться, как её щёк мягко коснулись чьи-то руки. Боясь шевельнуться, всё ещё в согнутом положении Йеннифэр подняла заплаканное лицо. Де Врие не обращала внимания, что по собственным щекам свободно катились слёзы, а нижняя губа сильно дрожала, так как сейчас для неё в приоритете была лишь её дочь. Седовласая чувствовала слабость в ногах, но заставляла себя стоять прямо. Вина снова начала съедать изнутри, но теперь то была иная вина. Теперь она поняла, что Йеннифэр не только чувствовала себя испуганной, но и преданной. И в этом была вина Тиссаи. — Я повела себя с тобой лицемерно. — Де Врие нежно погладила пальцами её скулы, стирая водянистые дорожки, и грустно улыбнулась. — Прости меня.       Йеннифэр зажмурила глаза и позволила последним слезам упасть. Это так напоминало их последний разговор... Она вцепилась в руки женщины и медленно потянулась вперед. Они соприкоснулись лбами. Обе заплаканные, обе уставшие. Чародейка с волосами цвета вороного крыла резко вспомнила, что Тиссая ещё оправляется от потери крови. Она осторожно отстранилась и кивнула в сторону кровати, помогая наставнице дойти. Седовласая не сопротивлялась и позволила себя вести, устало прислонившись головой к плечу дочери. У неё и правда слишком мало энергии. Младшая аккуратно усадила женщину на перину, взбила подушку и помогла прислониться к изголовью кровати. Сама она поставила стул ближе и опустилась в него, сразу взяв руку Тиссаи в свою. — Я никогда так не боялась, как последние дни. — Тихо призналась Йеннифэр, смотря куда-то в пустоту. — Я каждый день боюсь за Цири и Геральта, это страх поглощает. А когда я увидела тебя... Я ещё никогда не была так близко к смерти. Не физически конечно... Здесь... За последние дни я едва ли не потеряла всех дорогих мне людей. Тиссая твоя жизнь уже почти ускользнула. На моих глазах... И мне было ужасно страшно при мысли, что могло бы... Что случилось бы, приди я чуть позднее... Или остальные... А если бы они не последовали за мной и моих сил могло бы не хватить...       Тиссая крепче сжала её руку. Фиалкоокая наклонилась и уткнулась лицом в их переплетенные руки. Старшая чародейка чувствовала влагу на своей руке, а плечи черноволосой подрагивали. Всхлипы были слышны так отчетливо. Из голубых глаз тоже брызнули слёзы. Она мягко прикоснулась другой рукой к чёрным как ночь волосам. — Прости за то, что веду себя как эгоистка. Прости, что всегда так себя вела. Ты много лет была буфером между мной и Братством. Даже, когда я не знала, ты всегда защищала меня от них. Мне жаль, что иногда могло казаться, что я тебя ненавижу. Тогда я ненавидела только себя. Прости меня за все страдания, что ты пережила из-за меня. Я причинила тебе много боли. Пожалуйста, прости, что не могу отпустить, но я не могу потерять и тебя. Ты единственная, кого я могу назвать своей матерью.       Вопль сорвался с губ Тиссаи. Она рывком притянула Йенну к себе в объятья. Её пальцы впивались в плечи молодой женщины, а другая рука прижималась к её затылку. Но и черноволосая не уступала ей в силе. Она уткнулась лицом в плечо наставницы, а руки словно хотели вжаться в спину. — Ты же прочитала письмо, — начала де Врие, поглаживая волосы цвета вороного крыла, — значит должна знать, что ты - это лучшее, что есть в моей жизни. Так всегда было и так всегда будет. Всё, что со мной происходило, того стоило. Если бы меня кто-то спросил: стала бы я что-то менять, будь у меня возможность. Я бы ответила "нет". Ведь иначе я могла не встретить тебя.       Йеннифэр слезливо улыбнулась. Она немного отстранилась, села на край кровати. Тиссая нежно убрала волосы с лица младшей чародейки и оставила ладонь на щеке. — Прям-таки и ничего? — Слезливая, но озорная ухмылка расплылась по лицу фиалкоокой.       Седовласая с улыбкой закатила глаза и сделала вид, что задумалась, а потом пожала плечами: — Может детали. Например, побольше уделила внимания твоим манерам.       Они обе тихо засмеялись и наконец смогли дышать. Снова соприкоснувшись лбами, чародейки сжали руки друг друга. — Я буду рядом. И ты права... — сказала Тиссая, и в иной ситуации Йеннифэр съязвила бы, но не сегодня, — во всём. Я буду бороться. Бороться за моих девочек. И ты найдешь Цири, а я помогу. Я тебя не оставлю.       Столько уверенности в голосе. Именно этого Йен не хватало в седовласой. Наконец она становится прежней. Фиалковые глаза открылись. Улыбнувшись, чуть кивнула, не разрывая контакта: — Семейка у нас что надо.       На это де Врие рассмеялась и чуть отстранилась, заглядывая в глаза напротив. — Спасибо. — Прошептала Йен, сжав руки женщины. — Тебе спасибо, дочь моя. — Тиссая оставила нежный поцелуй на лбу у младшей чародейки, а потом снова была втянута в объятья.       Ну всё, два человека из её семьи в более-менее в безопасности, осталось найти третьего. Йеннифэр перероет Континент, вскроет череп каждому, кто видел её утенка. Она достанет из-под земли каждую тварь, что попытается навредить её дочери, и вывернет наизнанку. Никто и ничто не встанет на её пути, чтобы найти Цири. Если же попробуют, тогда они встретятся с ещё двумя, которые точно не оставят в живых ни одного шакала.