🍵🌸
30 июля 2023 г. в 03:02
Стрекот цикад совершенно не помогает сосредоточиться на монотонном бубнеже завуча. Несмотря на то, что актовый зал достаточно большой, в нём всё равно до зубовного скрежета душно, особенно учитывая сбор всей школы. Старшеклассники во время такой жары тоже, вообще-то, не цветочками пахнут, что делает ситуацию только хуже и подливает масла в огонь разгорающегося раздражения внутри Каору.
Он терпеть не может вот эти вот мероприятия. Ещё больше он терпеть не может жару и духоту, смесь феромонов и других не менее отвратительных человеческих выделений – у него, между прочим, очень чувствительное обоняние.
Две выпускницы, сидящие через два ряда по диагонали от них, незаметно обмахиваются веерами, и Каору едва сдерживается, чтобы не взвыть от нетерпения. Хочется облиться водой или хотя бы съесть замороженый сок на палочке, желательно мятный, чтобы освежиться наверняка. Ещё пиздецки хочется курить.
Каору готов кого-нибудь убить, но остаётся лишь раздражённо дёргать коленкой, пока третьегодки-выпускники, один за другим, высказывают свои речи. В следующем году эта пытка ждёт и их с Коджиро.
Чужая лапища грузно опускается на его дёргающуюся коленку, и Каору коротко шипит, уже готовясь этой же коленкой двинуть друга, но тот опережает, чуть сильнее сжимая пальцами коленную чашечку.
— Ты шумишь.
— Я сейчас кого-нибудь убью. Возможно себя.
— Не будь королевой драмы, вишенка. Осталось всего… — Коджиро поглядывает на свои наручные часы. Широкое смуглое запястье под ними чуть светлее, потому что этот кретин носит их, практически не снимая, даже когда гоняет на скейте – считает, что так выглядит солиднее и старше, — сорок две минуты, — звучит уже менее обнадёживающе.
Каору таки пихает его коленкой.
— Я уже говорил тебе не звать меня так, примат, — и, тем не менее, тут же скисает вновь. — Давай свалим, я покурить хочу.
— Ты всегда покурить хочешь, — закатывает в ответ глаза Коджиро.
Покосившись на него, Каору подмечает выступившую на лбу испарину. Под пиджаком не видно, но Коджиро потеет как… Каору даже не знает, с кем лучше сравнить, но, короче говоря, рубашки и футболки можно тупо выжимать. Тем не менее, самое идиотское в этом то, что ему не противно, а Каору, вообще-то, чертовски брезгливый.
Мало того – даже потный и с ярко обострившимся резким феромоном, Коджиро для него приятен. Коджиро вызывает желание прильнуть поближе и ткнуться носом куда-то в шею, зарыться в пахучие железы и подышать полной грудью, ощущая настоящее умиротворение, комфорт и безопасность.
Но признавать этого Каору, естественно, не собирается. Все эти приколы он списывает на шалящие гормоны и тот факт, что они – альфа и омега. Конечно же их может тянуть друг к другу физиологически, это нормально. Сколько раз уже такое было, когда Коджиро сам внаглую его обнюхивал и «метил» своим запахом в период течек или гонов – Каору ему, конечно, прописывал по морде (или куда в тот момент лучше достанет), но ничего странного в подобном не видел.
Проводить течки в свитом гнезде из футболок, маек и других шмоток Коджиро для него тоже абсолютно привычная вещь. Он омега, Коджиро – альфа.
Только тогда, вообще-то, всплывает другой вопрос – почему на других альф такой реакции за собой не наблюдается? Отвечать на него Каору не хочет – ни себе, ни, тем более уж, кому-либо ещё.
Глупости. Просто дурацкий пубертат.
— Тебе ведь тоже жарко, увалень, — фырчит он, подпихивая друга плечом. — Мы съебёмся, иначе я тут прям и откинусь. Будешь сам потом моей матушке доставлять моё бренное тело. Кстати об этом…
Сидеть с самого краю – удобно. Каору не любит контактировать с кем-либо ещё, у него, как и упоминалось ранее, чувствительное обоняние (и нервная система), потому пол актового зала по левую руку наталкивает на мысль. Коджиро, сидящий по правую, круглит глаза.
— Это не прокатит в четвёртый раз!
— В классе, может, и не прокатило бы, а тут… — цокает Каору в ответ. — Короче, если зассал – так и скажи.
— И ничё я не зассал.
— Тогда завались и подыграй мне. Тоже мне, пай-мальчик тут нашёлся…
После этого он весь подбирается, томно выдыхает. Приходится настроиться на этот спектакль, но всё срабатывает идеально – издав короткий «ах», Каору сваливается со стула, изящно, словно знатная леди от слишком тугого корсета, но со звуком тяжёлого мешка с рисом. Это, между прочим, не особо приятно, и всё же лучше, чем париться здесь ещё больше сорока минут.
— Прошу прощения! Сакураяшики-куну плохо… я провожу его в медпункт, — слышит он извинения Коджиро после удивлённых оханий остальных.
А затем чувствует крепкую хватку чужих рук и давит в себе возмущённое шипение ровно до того момента, как они оказываются за дверьми зала.
— Аккуратнее как-то можно?! Ты не штангу тащишь. Сила есть – ума не надо, блин…
— Уж извини, принцесса, схватить твою тощую задницу – та ещё задачка.
— Пусти меня, придурок.
В итоге, когда Каору оказывается на своих двоих, они отбивают друг другу кулачки и сбегают через коридоры на улицу покурить. Старый трюк сработал отлично.
Облокотившись о стену за пристройкой ко школьной столовой, в теньке, он подкуривает свою сигарету, а затем, когда видит, что Коджиро никак не может вызвать огонёк у сдохшей собственной смертью зажигалки, лениво подтягивает друга к себе, помогая поджечь сигарету от своей. Ничего такого, но взгляд Коджиро, внезапно заторможенный, побуждает выгнуть бровь.
— Ты чего завис? Совсем перегрелся, Нанджо?
— Да иди ты, — усмехается Коджиро в ответ, наконец-то отводя взгляд и затягиваясь, дабы после выдохнуть дым в воздух. — Задумался просто.
— Неужели? Не знал, что ты умеешь. Для этого, насколько мне известно, нужно обладать такой ценной вещью как мозг.
Они пихаются ногами и плечами – подобные дружеские перепалки и драки между ними в норме, потому, выпустив немного пара, оба наконец-то успокаиваются и просто усмехаются друг другу. Докуривают уже спокойно.
— Надо будет доски забрать на перемене. Мы провтыкали.
— Заберём, — Коджиро тушит сигарету о стену, — и рюкзаки из класса. Я заберу, скажу, что тебя домой медсестричка отпустила. С ней договорюсь, если что, — тут он отвратительно играет бровями и подмигивает, на что Каору лишь закатывает глаза.
Недавно этому здоровяку дала Хашикава из выпускного, так он теперь ходит и выёбывается, Казанова хренов. Ещё и про молоденькую медсестру слушок прополз. Тошно… и бесит, почему-то, неимоверно.
Каору фыркает, бросая короткое «желаю удачи», и отталкивается от стены. Без скейтбордов они сейчас всё равно не погоняют, но можно заскочить в ближайший комбини за мороженым и прогуляться к парку, там наверняка освежалки-опрыскиватели включили у фонтанов.
— Каору, погоди, — окликает его альфа, спеша следом, что вызывает у омеги короткую довольную ухмылку. — Я, это… слушай, мои предки у меня спрашивали про подарок на днюху.
— Ты до сих пор не придумал?
Это удивительно, вообще-то, учитывая тот факт, что день рождения Коджиро был седьмого июля, а сейчас уже девятнадцатое, и завтра – последний день учёбы.
— Да не, я просто до каникул ждал. Так вот…
— Рожай уже, Коджи.
— Заткнись, а, — чужое широкое плечо толкает собственное, Каору едва ли удерживает равновесие. То, каким огромным становится Коджиро с каждым годом… интересно, когда этот шкаф перестанет расти уже?.. — Короче, я у них попросил поездку к нонне на каникулах и… чтобы ты поехал со мной! Что скажешь, Каору? Махнём в Италию?
Новость достаточно внезапная, отчего Каору даже едва ли не спотыкается, когда слышит её. Предложение Коджиро реально классное, ему нравится перспектива поездки в Италию – когда-то они уже ездили к бабуле Коджиро со всей семьёй Нанджо, но были ещё слишком мелкими, потому тогда он особо не осознавал, как же круто иметь такую возможность. Там же Каору впервые попробовал свою любимейшую карбонару, за которую и по сей день был готов душу дьяволу продать… ну или просто поупрашивать Коджиро её приготовить.
Золотистые глаза искрятся энтузиазмом – Каору действительно рад и хочет поехать, о чём тут же даёт знать.
— Серьёзно? Звучит… просто супер, — он поглядывает на друга и улыбается – искренне, без сарказма или иронии, потому что каникулы, судя по всему, обещают быть интересными. — Я поговорю с отцом, думаю-
— Да не парься, моя ма уже с твоей договорилась, насколько я понял.
И действительно – по приходу домой Каору первым делом заводит тему об Италии. Уже с первых секунд разговора понятно, что его строгие старики тоже не устояли перед обаянием четы Нанджо – матери Коджиро уж очень сложно отказать, Каору знает об этом не понаслышке…
Последний день занятий, покупка билетов, сборы чемоданов, самолёт – всё пролетает (последний пункт – в буквальном смысле) быстро и чётко. Перелёты Каору никогда не нравились, но ещё меньше ему нравятся пересадки и стыковки. Из Окинавы они летят в Токио, из Токио их ждёт самолёт до Франкфурта, и только оттуда уже удаётся добраться до Рима. Но и это ещё не всё, ведь бабуля Коджиро, вообще-то, живёт в Сорренто, под Неаполем, и до туда ещё несколько часов нужно ехать на поезде.
По выходу из аэропорта в Риме Каору облегчённо выдыхает, потому что они с Коджиро заранее обговорили маршрут, и сейчас у них остановка на целых три дня в районе недалеко от центра.
— Во, хозяйка мне на почту скинула, как лучше добраться, — сияет Коджиро, а Каору лишь кивает, одаривая его усталым взглядом на бледно-зеленоватом лице.
Дорога слишком вымотала его, на споры и подколки даже сил не остаётся, зато в Коджиро включается итальянская кровь, и он ещё минут десять эмоционально разъясняется с таксистом, сбивая цену за поездку. Добираются до съёмной квартиры они молча, Каору даже успевает задремать в такси, пока Коджиро не тормошит его прямо по макушке, чем вызывает недовольное сонное фырканье.
— Ласты убери, примат.
— Спящая красавица проснулась, ну надо же! А я уж хотел будить тебя поцелуем, ну, знаешь, чтобы всё по-класси- ауч! Да блин, больно же, засранец!
Квартира из себя представляет маленькую однушку с кроватью у окна, покоцанным раскладным креслом, грозящим развалиться, если в него сесть, и кухней с ванной. Всё, кроме ванной, в одной комнате.
Коджиро неловко чешет репу, поглядывая то на двуспальную совместную кровать, то на несчастное кресло. Его муки морального выбора так явно отпечатыватся на лице, что Каору закатывает глаза.
— Я на этой херне спать не собираюсь, а ты туда не поместишься. Ляжем на кровати оба, значит.
— Да ты меня своими костями проткнёшь, селёдка, — усмехается альфа, но эта его усмешка полна облегчения.
— Это ты меня во сне раздавишь, горилла.
В итоге спор, опять же, не затягивается, потому что Каору уходит в душ и заседает там на добрые сорок минут. После, выползя уже чистым, распаренным и даже слегка подобревшим, он пропускает в ванную Коджиро, а сам вытаскивает из чужого (единственного уже раскрытого) чемодана первую попавшуюся футболку, нацепляет на голое тело и валится в постель.
Сон, кажется, успевает захватить сознание, потому что следующее, что Каору чувствует – то, как проминается кровать под более грузной тушкой.
— Дрыхнем или гулять пойдём? — спрашивает до бесячего бодрый Коджиро.
Каору морщится и стонет в подушку – одна мысль о том, чтобы что-то сейчас делать или куда-то идти, вгоняет его в депрессию.
— Гуляй на все четыре стороны, лично я не собираюсь шевелиться, пока не отосплюсь часиков восемь так минимум, — он ворчит, поворачивает голову, потому что никакого ответа подозрительно долго не слышно, и натыкается на стремительно краснеющее лицо Коджиро. — Ты чего?
Альфа, видимо, и сам не заметил как завис, потому что моргает, отрывает взгляд от его, Каору, тела, и сглатывает. Крупный кадык под смуглой кожей дёргается, будто во рту у Коджиро резко пересохло.
— Ты, э-э… вишенка, ты в моей футболке?.. — неуверенно уточняет он, на что Каору выгибает бровь, всё ещё сонно не вдупляя.
— Какие-то проблемы?
— Да нет, просто… выглядит мило.
Повисает тишина. Первый её нарушает Каору, вскинувший брови и уставившийся на Коджиро с горящими знаками вопроса в глазах.
— Ты в душе перепарился, что ли? «Мило»???
— Забей! — тут же фыркает Коджиро, краснея пуще прежнего. — Я сказал «выглядит паршиво», тебе послышалось.
Каору не сдерживает смешка, когда тот переворачивается набок, а красные кончики ушей всё ещё видны даже со спины. Такой здоровый лоб и такой ведь придурок…
— Какого чёрта, вообще, здесь одна кровать? — в итоге ворчит, когда Коджиро вошкается и никак не может умоститься. — С такой гориллой, как ты, я просто свалюсь с неё посреди ночи. Или тебя спихну. Этот вариант мне больше нравится.
— Я не так уж много места занимаю, — огрызаются ему в ответ. — На фотках был диван, нас наебали.
— Тебя наебали.
— Без разницы! А если спихнёшь меня – я утащу тебя за собой. Так что не выёбывайся.
Вот же ж наглый. Впрочем, Каору тоже за словом в карман не лезет.
— Утащишь – получишь пизды, — хмыкает он спокойно, сгибая острую коленку и упираясь нею куда-то в спину альфы. — Вот всё у тебя через жопу, Нанджо, даже жильё снять нормально не можешь. Не мозг, а разведённый жидкий протеин уже… — и, конечно же, без привычного ворчания здесь не обходится.
Коджиро, благо, не обижается. Наверняка привык, за долгие годы их дружбы у него попросту выработался иммунитет, да и сам по себе он достаточно добродушный, чтобы не принимать чужие обвинения и бубнёж близко к сердцу. И Каору это, по правде говоря, очень радует, потому что… ну, по крайней мере, в мире есть хотя бы один человек, принимающий его всецело и полностью таким, какой он есть. Со склочным вредным характером, строптивого и капризного, даже, порой, агрессивного. Коджиро всегда рядом, Коджиро никогда не осудит всерьёз. Даже их перепалки, по сути, достаточно безобидные – у обоих будто бы внутри стоит датчик того, когда следует остановиться, на какие болевые точки лучше не нажимать. Например, Коджиро сколько угодно мог подкалывать его по поводу занудства либо, наоборот, дерзости, худощавости или нежного цвета длинных волос, однако, никогда не затрагивал тему омежьей сущности, зная, как Каору болезненно реагирует на любые подколы, стереотипы и прочее. И Каору ему за это благодарен.
Тем же, кто себе такой «юмор» позволяет, он предпочитает выбивать зубы и ломать носы.
— Скажи спасибо, что кровать вообще есть, — урчит Коджиро, устроившийся, наконец-то, на одном месте.
— Я бы тогда просто использовал тебя вместо неё, увалень.
В дальнейшем спор заканчивается, потому что они оба уже достаточно вымотанные, чтобы его продолжать. Желание отдохнуть и выспаться после такой длительной и насыщенной дороги вырубает практически моментально, даже бодрый Коджиро храпит уже спустя пару минут (чем некоторое время, вообще-то, мешает Каору уснуть, но после пинка таки затыкается, сопя потише).
Проснувшись ночью, Каору находит себя уткнувшимся в тёплую шею Коджиро, прямо в область пахучих желез. Альфа дрыхнет крепко, словно под снотворным, прижав его к себе, видимо, в роли живой мягкой игрушки, но феромон Коджиро настолько успокаивает и дарит ощущение уюта, что Каору быстро засыпает вновь. Каждый раз, ночуя вместе на одной кровати или одном футоне, они просыпаются в обнимку – это в порядке вещей, потому не кажется ничем из ряда вон.
Этим утром ничего не меняется, однако, на сей раз причина пробуждения утыкается Каору в бедро. Нечто твёрдое и горячее – к щекам приливает жар, потому что совершенно очевидно, чем это «нечто» является. Поначалу Каору испытывает желание обматерить Коджиро, спихнуть с кровати, как и грозился с вечера, но… решает этого не делать. Сонливость и разморенность в совокупности вытекают в состояние абсолютной ленивости, да и, на самом деле, лежать в обнимку с Коджиро – не так уж и плохо. Жарко, приятно, феромоны альфы окутывают с головой, и если бы Каору хотел ещё поспать, то наверняка бы уснул. Но он не хочет.
Нарушать момент очередной руганью тоже нет никакого желания, однако, пустить всё на самотёк – вариант совершенно не интересный. Потому Каору решается на небольшую подлянку и, с ехидной ухмылкой, опускает руку вниз. Они спали без одеяла, так что найти утреннее недоразумение Коджиро не особо сложно. Сначала Каору легонько тыкает пальцем в чужой стояк сквозь бельё, затем оттягивает за головку и отпускает. Смешок вырывается сам по себе от того, как забавно член по инерции дёргается.
Где-то рядом с ухом слышится сонное то ли мычание, то ли порыкивание – нечто среднее, что звучит, внезапно, чертовски привлекательно, но Каору поспешно душит эту мысль в зародыше.
— Это же надо было такую дубину отрастить, — он фыркает и ляпает друга по крепкой груди. — Просыпайся, придурок. Ты сейчас меня проткнёшь своей бейсбольной битой, — пальцами Каору вновь чуть наклоняет член альфы. — А вот так – прям Пизанская башня, — хмыкает, после чего таки не сдерживается и ржёт.
Теперь звук, который издаёт Коджиро, можно точно идентифицировать как рычание – утробное, басовитое.
— Доброе, блять, утро, — голос у него низкий и хрипловатый ото сна, а глаза – будто у хищника, когда Каору поднимает взгляд и пересекается ним с чужим. — Доиграешься же, Каору.
По собственной коже бегут мурашки, потому что обычно беззаботный и добродушный, словно большой мишка Коджиро, сейчас… внезапно горячий. И Каору ничего не может поделать с этими мыслями, посылающими куда-то к низу живота приятную волну жара.
— И что же тогда будет? — уточняет он с насмешкой, хотя непонятное предвкушение услышать конкретный ответ на этот вопрос напрямую от Коджиро скручивает внутренности, разгоняя жар по венам. Впрочем, этот же эффект создаёт внезапная хватка лапищи альфы вокруг собственного запястья.
— Будешь такой хернёй страдать – эта башня реально тебя проткнёт.
И вроде бы звучит, конечно, как нечто привычное. Вроде бы можно съехать на обычную шутку, на вот эти вот их цапанья и пререканья, можно устроить дружескую пизделовку, которые между ними происходят регулярно, но… что-то ощущается иначе. Каору не может точно нащупать, что именно, не может понять свои чувства по этому поводу. Он редко видит полный задействованный «скин» альфы у друга детства, потому сориентироваться, как следует на такие полуугрозы-полуподкаты реагировать Каору… попросту не вдупляет. Когда-то во время игры в бутылочку на тусовке с одноклассниками они с Коджиро пососались – и вот тогда… тогда испытал нечто похожее. В тот раз, когда Коджиро резко впечатался в его губы своими, Каору ответил сразу же – тоже порывисто, горячо и с азартом, не желая проигрывать в запале, но потом, когда поцелуй прервался, а руки Коджиро исчезли с его талии… накрыло осознанием. Каору потерялся и теряется сейчас – секундно, в отличие от той нетрезвой прострации после бутылочки.
— Поугрожай мне тут, — в итоге он рычит, а затем, дабы избежать внезапно накрывшей с головой неловкости и унять колотящееся в грудной клетке сердце, таки воплощает уже свою угрозу – спихивает Коджиро на пол.
Тот валится с грохотом, но затем с пафосным видом подпирает голову ладонью, принимая такую позу, будто это падение было запланировано. Второй рукой в отместку дёргает за ногу, чем вызывает у Каору шипение.
— Короче, я первый умываться. А потом сгоняем позавтракаем в одну кафешку, я тут заметил недалеко, когда на такси ехали вчера, — альфа поднимается достаточно ловко, одним прыжком, потягивается – Каору невольно залипает, потому что солнечные зайчики очень симпатично прыгают по рельефным мышцам Коджиро.
Блядство. Такими темпами он и сам стояк заработает, дурацкие гормоны.
Благо, Коджиро достаточно скоро удаляется в ванную наперевес со своей волыной, выпирающей из серых боксёров в полоску. Каору старается не пялиться, но, блин… это сложно.
Так же сложно, как и вылезти из чужой футболки и переодеться в собственную одежду. Каору ленится, потому, вместо того, чтобы открыть чемодан, заваливается на кровать и берёт мобильник. Сбоку висит брелок с покемоном – у них с Коджиро они парные, с детства. Этот брелок портит весь образ, но Каору не снимает его, потому что… ну, да, окей, возможно он сентиментальный. И с лёгкостью оставит фингал под глазом любому, кто захочет рискнуть подразнить его по поводу этого дурацкого брелока.
Свой телефон-раскладушку он тоже любит, потому что пафосно захлопывать тот после разговора или переписки – абсолютно прекрасная вещь. Накидывает пару очков на образ королевы драмы, которой, ну, по крайней мере по словам Коджиро, Каору и является. Сам же Коджиро пользуется совершенно уродским, по мнению Каору, кнопочным телефоном – ну, вот этим, с широким набором клавиатуры.
Безвкусица.
В уведомлениях висит два смс, и сердце Каору вновь бьётся чаще – они от Адама. Тот спрашивает как они добрались, и Каору погружается в переписку, рассказывая обо всём, лёжа на кровати на животе и качая согнутыми в коленях ногами.
— Чего лыбишься от уха до уха? — интересуется вышедший из ванной Коджиро.
— С Адамом переписываюсь, — Каору лишь отмахивается от него. — Тебе привет.
— Кто бы сомневался, — слышится в ответ фырканье, внезапно наполненное сарказмом. — Ему тоже передавай. Он тут такое шоу пропускает…
Каору не придаёт значения этим словам, продолжает печатать Адаму сообщение, пока… его задницу внезапно не обжигает мощным таким шлепком. От него телефон выпадает из рук, а вскрик, наверное, слышат даже соседи.
— Ты вообще охуел?! — вскидывается Каору.
Коджиро лишь довольно ухмыляется и берёт из своего чемодана дезодорант.
— А нехрен булками тут светить.
Каору пыхтит, зная, что это была месть за его выходку ранее, но не понимает, какого чёрта ладонь Коджиро ощущалась так… ярко?
— Извращенец, — он лягает альфу ногой, но тот, смеясь, перехватывает за лодыжку, смыкая пальцы вокруг неё полностью – горилла чёртова.
— Кто бы говорил. Это ты в одной моей футболке спишь с голой жопой.
И правда – Каору оборачивается и чуть приподнимает край футболки, понимая, что реально вчера вырубился, даже не натянув белья. А когда он только что лежал на животе, футболка тупо задралась, тем самым немного оголяя ягодицы. И всё же…
— Это не повод по ней так хреначить! Да ты мне чуть копчик не сломал, дебил, больно же, — ничерта ему не больно, но резко изменившееся выражение лица Коджиро и явно виноватый взгляд стоят того, чтобы продолжать раскатывать драму.
Альфа мнётся, отпускает таки лодыжку и поглаживает по коленке.
— Реально больно? Блин, ну… — трёт ладонью заднюю часть шеи. — Прости, я чего-то…
— Забей, — хмыкает таки Каору, сжалившись. — Квиты, считай.
На этом и решают. Коджиро, наконец-то, мажет дезодорантом по подмышкам и натягивает на себя рубашку с коротким рукавом. Каору закатывает глаз, когда этот показушник начинает играть бицепсами перед зеркалом.
— Давай подрывайся, — хмыкает тот ему. — Или ты собираешься гулять тоже в моих шмотках?
— Иди ты…
Идут они, в итоге, вместе – завтракают в том самом ресторанчике, о котором говорил Коджиро. Каору заказывает себе на завтрак карбонару и, да, никто не в праве осуждать его за это. А даже если осудят – вообще плевать. Главное, что он счастлив с любовью всей своей жизни – прекраснейшей пастой.
— Ты бы себя видел, — усмехается Коджиро, и голос его звучит так мягко, что Каору, втягивая макаронину губами, даже поднимает на друга взгляд. «Мягкость» эта отражается и в глазах. — Реально так любишь эту пасту, а?
— Люблю, — Каору охотно соглашается, кивая. — Если бы можно было заключать браки с едой, я бы вышел за карбонару.
— Как насчёт выйти за шеф-повара, который будет тебе её готовить?
Звучит тоже неплохо. Каору задумывается на пару секунд, прежде чем хмыкнуть:
— Тоже вариант. Более… реальный, так даже практичнее. И лучше бы ему специализироваться именно на итальянской кухне.
— Замётано, значит, — как-то загадочно говорит Коджиро, но Каору слишком увлечён своей пастой, чтобы заметить это.
После завтрака они отправляются на прогулку по Риму – посещают Колизей, фоткаются у фонтана Треви, гуляют по Римскому Форуму, площади Навона – там же ужинают вкуснейшей пиццей (Коджиро фыркает, что с пиццей его нонны ничего не сравнится, и Каору, в принципе, не собирается спорить).
На второй день они обходят некоторые музеи и храмы, потому что Каору находит эти места до чёртиков интересными. Множество фоток, которые они делают, он скидывает родителям и Адаму. К вечеру, уставшие после активных прогулок, ужинают снова в ресторанчике, на террасе с видом на Колизей. Коджиро уверенно заказывает вино, и никто не спрашивает документов, но Каору не удивлён – в большинстве стран Европы разрешено пить алкоголь с восемнадцати, в Италии – с шестнадцати, а переросток-Коджиро и вовсе выглядит старше со своими этими габаритами…
— Специально не побрился сегодня, — довольно ухмыляется он, потирая слегка проступившую щетину на подбородке. — Видишь, говорил же, что прокатит.
— Это потому что ты растёшь, как на анаболиках.
— Я – альфа! Для нас это – норма.
— Адам тоже альфа, твой ровесник, но даже он не такой здоровый.
Кажется, что-то в этих словах задевает друга, и Каору жалеет о том, что приплёл сюда Адама. В последнее время Коджиро как-то слишком обострённо реагирует на него. Ну, это можно списать на всякие альфьи штучки, типа неосознанного соперничества и всякого такого... однако, давить на реально больное омега не планировал.
— Я просто не хочу быть дрыщом, вот и всё. Адам… слишком смазливый, — бурчит Коджиро, жуя своё карпаччо на стартер.
Кто вообще начинает утро с сырой говядины?.. впрочем, собственная тарелка карбонары тоже не то чтобы очень подходит на завтрак, потому Каору ничего не комментирует по поводу чужого выбора еды.
— Вы оба по-своему хорошо выглядите, — он старается сказать что-то как можно более нейтральное в данной ситуации, потому что он не дурак и понимает, что слово близкого омеги Коджиро важно. — Что ты, что Адам.
— Ага, — Коджиро фыркает, отпивая вина из своего бокала, — только на него ты слюни пускаешь, вишенка, — усмехается, но как-то совсем не весело. — Так что твоё мнение не учитывается.
Каору вскидывается, возмущённо пихая его под столом. Вот ведь придурок.
— Что за херню ты несёшь?
— А ты думаешь я слепой? Адам тоже на тебя засматривается, достали уже, — с губ альфы срывается короткий рык. — Адам то, Адам сё… он классный, я согласен, но, блин, Каору… — в глазах Коджиро мелькает досада. — Нормальный альфа, если бы хотел нормальных отношений, голову бы так омеге не морочил.
Каору даже прокомментировать нечего – он просто настолько удивлён внезапно развившейся теме, что не успевает проанализировать слова Коджиро и придумать на них ответ. Ему казалось, что эта симпатия к Адаму… не такая заметная. Не то чтобы Каору в него влюблён – нет, не совсем. Адам, как Коджиро и подметил, действительно классный парень. С ним весело кататься, здорово зависать вместе, даже флиртовать с ним интересно, это, временами, заводит. Возможно, Каору был бы не против провести с таким, как Адам, течку разок-другой, но… о любви и отношениях с Адамом он всерьёз даже не задумывался. Коджиро прав – это не тот альфа, с которым всё будет здорово и нормально, Адам нестабилен, у него есть наклонности к излишней агрессии, чрезмерной опасности. Адам... загадочен и неоднозначен. А Каору себе не враг, чтобы вляпываться в отношениях с таким парнем, даже несмотря на то, что он подросток, и от пьяных поцелуев с Адамом вполне себе течёт.
Да он вообще более вероятно мог бы представить себе, что когда-нибудь начнёт встречаться с Коджиро. Адам – нечто опасное и недостижимое, далёкое, а Каору не такой уж сильный любитель адреналина, когда тот переваливает за отметку чего-то нездорового.
Коджиро же… рядом. Здесь, бок о бок уже много лет. От Коджиро Каору тоже течёт – и без поцелуев даже. Здесь рациональный мозг договаривается с отвечающим за эмоции и чувства сердцем, они пожимают руки в согласии того, что это может сработать. Каору не ощущает какой-то драматичной влюблённости, но вполне себе осознаёт собственную ревность, когда Коджиро флиртует или спит с кем-то другим, они всё ещё лучшие друзья и, тем не менее, он допускает себе мысль о том, что однажды эта дружба может выйти на новый уровень отношений. У Каору технический склад ума, он скептик и рационалист, поэтому нет смысла отрицать вероятности такого развития событий.
Другое дело тут в том, что… он ведь никогда не думал, какое у Коджиро мнение на этот счёт.
Ко всему прочему, Каору ещё и эгоист. Но сей факт для него тоже не новость.
— А кто сказал, — хмыкает он, покачивая вино в своём бокале и тоже делая глоток, — что я хочу с ним отношений? — изящная розовая бровь вопросительно выгибается в сопровождение риторического, по сути, вопроса.
Коджиро цокает языком.
— Говорю же…
— Коджиро, — глаза Каору опасно сверкают плавленым золотом, когда он наклоняется чуть ближе, над столом, — если я хочу трахнуть Адама, это не значит, что у меня к нему какая-то безответная любовь до гроба.
Реакция друга настолько забавная, что Каору едва ли сдерживает смех. Благо, его перекрывает раздражение, которое омега прячет в бокале вина за очередным глотком. А диссонанс на лице Коджиро действительно забавный.
— Я не… думал…
— Неудивительно. Как я и говорил, для такого процесса нужен мозг.
На это Коджиро лишь закатывает глаза и пихает его ногой под столом. Впрочем, Каору в долгу не остаётся, и вскоре они уже шуточно пинаются, а потом пофыркивают от смеха.
Тема Адама растворяется в духоте вечернего Рима, в сухом красном Кьянти и в смехе от просмотра совместных фотографий, однако, что-то подсказывает Каору, что она ещё всплывёт.
Планы поездки в Ватикан заканчиваются утром третьего дня коротким, но ёмким:
— Бля, мне так впадлу…
Каору не то чтобы слишком уж ленивый, но перспектива гулять по Риму до вечернего поезда ему нравится намного больше, чем подрываться чуть ли не на рассвете, дабы успеть сгонять в Ватикан. Естественно, хочется посмотреть на Сикстинскую капеллу, да и вообще… но это много спешки, много суеты и нервов по поводу того, успеют ли они обратно в Рим на поезд до Неаполя, учитывая, что там их ждёт пересадка до самого Сорренто – конечного пункта.
Потому, вновь сидя в кафе за завтраком и зевая, Каору ожидает свои канноли с фисташковым кремом и никуда не торопится. А также то и дело посмеивается с того, какой нелепо крохотной выглядит чашечка эспрессо в огромной лапище Коджиро.
— Ха-ха, — кисло фыркает тот, когда понимает, в чём причина смеха.
Каору хочет ответить, но не успевает, потому что Коджиро как раз хватает его ладонь в свою и сравнивает их размер. Казалось бы, такая простая тупость, но щёки у Каору, почему-то, начинают гореть.
— Ну ты и глист, а.
— Это ты горилла, — цокает он языком и выдёргивает руку из чужой горячей хватки.
Подобные моменты остаются в памяти, создают маленькие воспоминания об их совместном путешествии, и, сколько бы Каору ни отрицал собственную сентиментальность... он пропускает их в самое сердце.
Последний день в Риме заканчивается, когда трогается вечерний поезд до Неаполя.
— На обратном пути можем опять тут зависнуть. И в Ватикан как раз съездим, — доносится до него бодрый голос Коджиро, сопровождающийся подпихиванием в бок.
Снова вымотавшийся за весь день на ногах, Каору лишь согласно кивает и укладывает голову на чужое крепкое плечо. Не хватает только скейтов, но их они расчехлят, когда уже доберутся до дома бабушки Коджиро. Вот там оторвутся…
Мысли об этом убаюкивают, потому почти всю дорогу Каору благополучно дрыхнет – ну, не считая пересадки и стыковки со следующим поездом, во время которой они оба сонно куняли на лавочке на вокзале, периодически покупая напитки и снеки в автомате. Каору успевает умять два маленьких сникерса и стырить у Коджиро из пачки несколько треугольничков доритос, когда финальное транспортное средство в виде скоростной электрички наконец-то прибывает на станцию.
Этот отрезок дороги одновременно самый короткий и самый долгий, судя по ощущениям. Добираются они уже к середине ночи и, несмотря на общую усталость, Каору чувствует внезапный прилив энергии. У него всегда случается нечто подобное после успешно завершённой поставленной задачи, даже если он чуть ли не сдох, пока эту самую задачу выполнял.
Бабуля Коджиро, Эвелина (или просто Эва, как помнит Каору) – святая женщина с достаточно выразительной итальянской натурой. Да и «бабулей» назвать её, честно говоря, достаточно сложно…
— Kaoru, tesoro, come sei cresciuto! — она выцеловывает его в обе щеки, осматривает всего с головы до ног. — Quanto sei magro... beh, va bene, ti faccio crescere. Devi mangiare bene-bene, così avrò i nipotini sani e belli!
Коджиро, стоящий рядом, заливается краской до самых кончиков волос и неловко отвечает ей – тоже что-то по-итальянски, но Каору не разбирает, потому что эти двое начинают очень эмоционально, кажется, спорить о чём-то. В итоге Эва смеётся и называет Коджиро дураком – это слово по-итальянски Каору знает, выучил ещё в детстве специально, чтобы тоже дразнить лучшего друга.
Режим сна сбит просто тотально. Хорошо бы поспать, но для начала самое главное после долгой дороги – душ.
С ним возникают сложности: понять, каким образом работают эти откручивающиеся европейские вентиля смесителей японскому подростку, привыкшему к обыкновенному крану, труднее, чем кажется на первый взгляд.
Матернувшись, Каору раздражённо выглядывает из их с Коджиро гостевой ванной в спальню.
— Коджи, — шикает он. Ответа не следует. Глухих привезли, блять. — Коджи! — зовёт ещё чуть громче, оборачивая полотенце вокруг бёдер.
— Да чего ты шипишь, как истеричная кошка? — доносится ворчание, а затем в дверном проёме показывается сам Коджиро. — Я задремал… что у тебя тут, помыться сам не можешь? Спинку потереть?
За свою ехидную ухмылочку он получает другим скрученным полотенцем по боку.
— Поумничай мне тут, придурок, — фыркает Каору, и хмурится, чувствуя себя немного уязвимо и глупо. — Я не могу… не могу воду открыть нормально. Как она регулируется?
Коджиро, всё это время рассматривающий его, теперь, наконец-то, переводит взгляд на кран. Затем снова на Каору, на кран и обратно. И, зараза, смеётся!
— Бестолочь, — тем не менее, выходит у него даже как-то мягко, когда он помогает открыть кран и отрегулировать температуру воды. — Всё просто: в эту сторону откручиваешь – горячая, потом этот – холодная. Просто смешиваешь их так, как тебе надо… — турмалиновые глаза будто бы облизывают кожу, и Каору внезапно ловит себя на желании распустить волосы и выпрямить осанку.
Покрасоваться.
Какое кошмарное открытие. С кем поведёшься, как говорится…
— Холодная – вот это, — бормочет он уточняюще, чувствуя, как стремительно теплеют щёки.
Коджиро хмыкает.
— М-гм. Только тебе она вряд ли понадобится, ты же, чертила, только в кипятке купаешься. Котлов в аду было мало, или откуда ты там вылез?
На это Каору лишь закатывает глаза. Да, он предпочитает принимать горячий душ, чтобы потом вылезать из него, походя на свежесваренную креветку, и, нет, никакие подтрунивания со стороны Коджиро не заставят его изменить своим привычкам. Так Каору чувствует себя… чище, что ли? Возможно, его обсессивно-компульсивное расстройство просто прогрессирует, но об этом он подумает позже. Когда-нибудь. Наверное.
— Придурок, — фырчит он другу, отпихивая его от ванной, куда залезает сам. — Всё, проваливай.
Коджиро на такую «благодарность» ухмыляется и особо никуда не двигается, но Каору это мало волнует. Он не дожидается чужого ухода, стаскивает с себя полотенце и забирается под воду, блаженно выдыхая. Да, в Италии жарко даже посреди ночи, но Каору всё равно предпочтёт горячий душ какому-либо другому. Он, вообще-то, не из тех закаляющихся придурков, иногда бодрящихся холодной водой (не будем тыкать пальцем в одного такого конкретного, сейчас маячащего где-то за спиной).
Каору посматривает на Коджиро через плечо и усмехается, подмечая его изучающий взгляд.
— Чего пялишься, малыш Коджи? Вода, как ты и сказал, слишком горячая. Только для чертей, точно не для такого невинного ангелочка, как ты, — ехидство в собственном голосе, внезапно, не ядовитое. Просто усталость тоже берёт своё, хочется поскорее вымыться и вырубиться на ближайший десяток часов, в идеале.
Присутствие альфы рядом с нагим собой не смущает, потому что… это Коджиро. Они видели друг друга раздетыми всё детство, спали миллион раз в одной постели в трусах летом, когда было слишком жарко. Конечно, сейчас белья на нём нет, но… не велика разница, так ведь? Коджиро уже видел его задницу, когда они останавливались в Риме, чего стесняться? Тем более, этот увалень сам не спешит уходить. А Каору не из робких, между прочим.
Взгляда Коджиро не отводит, не выглядит, как смущённый попалившийся подросток, каким, вообще-то, должен быть. Нет, он лишь склоняет голову чуть набок и изучает изгибы тела, пока не пересекается глазами с Каору. Есть в этой уверенности что-то привлекательное, горячащее кровь. Все альфы такими становятся после того, как им дала школьная медсестра?
— Такая уж горячая? — выгибает бровь Коджиро, подходя ближе. Каору на секунду забывает как дышать, когда чувствует прикосновение тыльной стороны чужой ладони к собственной спине. — Я горячее буду, — альфа самодовольно усмехается, одёргивая руку, когда доходит до поясницы.
Закатить глаза не получается лишь потому, что Каору пытается прогнать дурацкие мурашки, бегущие по коже после этого прикосновения. Нужно что-то ответить. Нужно тоже быть достаточно крутым и не показывать собственной растерянности, иначе…
Что?
Это ведь Коджиро.
Мысль вновь вспыхивает в сознании. Каору пытается представить и сравнить, как бы повёл себя в подобной ситуации с тем же Адамом. Ну, наверняка бы начал петушиться и выёбываться в ответ, да и вообще сделал бы вид, что уже давным-давно не девственник, что и сам соблазнить может при желании кого захочет.
Но это не Адам. Это Коджиро.
От осознания в груди растекается внезапно приятное тепло. Рядом с Коджиро не нужно пытаться прыгнуть выше головы. Рядом с Коджиро можно быть уязвимым, можно не бояться, можно… быть собой.
Потому Каору краснеет и отворачивается, фыркая. Тянется за своей губкой и гелем для душа, растирает пеной плечи и грудь, после чего снова поворачивает голову через плечо, глядя на Коджиро.
В воспоминаниях опять всплывает тот поцелуй на дурацкой вечеринке.
— Если собираешься торчать тут, то помоги со спиной. Хоть какая-то от тебя польза будет.
— А я прям такой бесполезный, по-твоему, вишенка?
Прикрыв глаза, Каору ощущает скольжение губки по спине. Коджиро делает это с чуть более сильным напором, но явно аккуратно, что приятно отзывается очередным приливом тепла в груди. Что там, светлячок какой-то поселился? Обогреватель образовался?
— Ну, — почти мурлычет он, наслаждаясь, — прямо сейчас – очень даже полезный, — усмешка мелькает в уголках губ. Задумавшись, Каору добавляет: — И, хм… ладно, возможно мне нравятся все эти твои кулинарные эксперименты, — взгляд золотистых глаз мажет по альфе. — По крайней мере, ты можешь меня накормить, — кажется, это заставляет Коджиро мысленно на чём-то залипнуть, потому что он, похоже, пытается протереть в его пояснице дыру. — Ты трёшь одно и то же место, дубина. Можешь опуститься ниже или подняться выше, — ворчит Каору.
Благо, это выводит Коджиро из некого транса.
— Мне нравится наблюдать за тем, как ты хомячишь то, что я готовлю, — внезапно заявляет он с явной улыбкой в голосе. — Выпущусь, выучусь и открою ресторан итальянской кухни, — губка опускается ниже, касаясь ягодиц, и голос Коджиро становится будто бы на тон ниже, сбивая омегу с мыслей о только что сказанном. — Достаточно низко? Или ещё ниже, Каору?
Прикосновение губки к нежной коже ягодиц заставляет чуть вздрогнуть. Хочется что-то ответить по поводу слов о ресторане, но мысли ускользают с каждым движением Коджиро, будто альфа пытается отвлечь от них, разгоняя жар по всему телу. Мысль о том, что эта несчастная губка – единственное, что разделяет ладонь Коджиро и собственную задницу, делает только хуже.
Только этот жар изнутри, а не снаружи. Его на горячую воду уже не спишешь.
— Достаточно, — хрипловато выдыхает Каору, в какой-то момент таки перехватывая чужое смуглое запястье. Невольно кусает пирсинг в губе, ощущая, что начинает заводиться.
Нет уж, не хватало, чтобы Коджиро учуял его обострившиеся феромоны или заметил наклёвывающийся стояк.
— Как прикажет Ваше Высочество, — но то, как гаденько ухмыляется этот придурок, Каору просто так оставлять не собирается.
Потому в следующую же секунду направляет на Коджиро лейку душа. Они едва ли не дерутся, мокрые и взмыленные, пока Эва не окликает из коридора. Мешать ей спать совершенно не хочется, поэтому приходится заключить перемирие на недолгий срок. По крайне мере, пока оба не выспятся.
Комната Коджиро стала куда меньше… точнее, что сам Коджиро, что Каору уже просто выросли. Благо, кровати им хватает – кажется, Эва заменила её с детской, но Каору не в курсе, когда это случилось. Да и плевать, в целом. Главное, что они умещаются вдвоём и могут, наконец-то, поспать с дороги, никуда не спеша с утра.
Каникулы в Италии проходят просто суперски, как Каору и предполагал.
Они целыми днями гуляют, купаются в море, ездят на великах и просто тоннами едят мороженое. Шоколадное, на удивление, становится у Каору самым любимым – «gelato al cioccolato», так называется этот десерт. Он также открывает для себя домашний лимончелло и домашнее вино, которыми их балует Эва. Для Японии подобное кажется недопустимым, но здесь, в Италии, подростки без проблем пьют алкоголь даже за семейными застольями. Это удивляет Каору, особенно когда он видит, как их ровесники, а, может, ребята даже младше, без вопросов покупают пиво в местной лавке – маленьком локальном магазинчике, что-то вроде комбини.
Он продолжает писать и слать Адаму их фотки, рассказывает о том, чем они занимаются и как проводят время. Тот отвечает часто и всегда интересуется о настроении, дальнейших планах и прочем. Это вызывает у Каору улыбку.
— Как думаешь, — лениво интересуется он у Коджиро, когда они сидят вечером на пляже, пьют белое полусладкое и едят фрукты, — Адаму скучно без нас?
— Конечно скучно, — фыркает на это альфа. Сок персика стекает по ребру ладони, Коджиро ловко подхватывает сладкую струйку языком. Каору уделяет этому, возможно, слишком много своего внимания. — Не знаю, как там у этих мажоров устроено, но он сам говорил, что гонять с нами на досках ему нравится больше всего.
Волны приятно разбиваются о песчанный берег, шумя совсем слегка, фоном. Ночью душно, но у моря их овевает такой приятный бриз, что духота особо не ощущается. Удивляет отсутствие цикад – Каору, проводящий каждое лето в Японии, привык к тому, что и дневной зной, и ночная задуха всегда сопровождаются стрекотом этих нелицеприятных насекомых. Здесь же – тишина, нарушаемая лишь шелест волн, их разговорами и…
Абсолютно мерзким причмокиванием – Коджиро смачно облизывает пальцы после персика. Он, вообще-то, свой уже почти сожрал, а испачкался лишь потому, что чистил персик для омеги. Ну, не ест Каору «волосатые» персики, да… но не обязательно же так их чистить и есть, чтобы сок был повсюду!
— Ты жрёшь как свинья, Коджиро, — закатывает глаза он, вздыхая.
— Да и хрен с ним, — слышит хохот в ответ, — сейчас доедим и погнали купаться.
— Гони куда хочешь. Я плавки не брал.
Можно, конечно, искупаться и в шортах, но идти потом в мокрых вообще не улыбается. Да и шорты у Каору льняные, качественные, мало ли что от солёной воды с ними случится…
Коджиро, кажется, вообще не парится.
— И с ними тоже хрен, — хмыкает он, беря своей всё ещё сладкой и облизанной лапой бутылку, отхлёбывает с горла. — Да ладно тебе, вишенка. Всё равно темно и тут никого нет. Предлагаю просто скинуть шмотки и поплавать. Водичка за день нагрелась, тёплая… классно будет, ну, — чужой тычок локтем достаточно ощутим, чтобы попытаться проигнорировать его.
Каору скептически фыркает. Вообще-то, окунуться он действительно хочет, да и в принципе больше любит купаться тогда, когда на небе нет палящего солнца, превращающего его бледную кожу в один сплошной красный ожог. В отличие от Коджиро, и так смуглого, явно зацелованного и облюбленного этим чёртовым солнцем, Каору загорать не любит. Каору каждый день здесь, в Италии, начинает с ритуала обмазывания SPF-ом, прежде чем показаться на улице, даже во дворике дома Эвы.
К тому же, ночью здесь только они одни, никаких тебе местных и туристов, никаких орущих детей и бешеных пляжных волейболистов, никаких итальянских тётушек, почему-то имеющих идиотскую привычку орать с одного конца пляжа на другой, вместо того, чтобы разговаривать спокойно, стоя или сидя рядом…
В общем, плюсы этой идеи таки перевешивают минусы. Да и та доля бутылочки вина, которую добросовестно всосал в себя Каору, тоже имеет влияние на принятие ним окончательного решения. Что ж, они старшеклассники на каникулах, скейтеры и бунтари, верно? Они приехали сюда оторваться. И Каору оторвётся.
— Ладно, — таки соглашается. — Но без херни, понял?
— Ой, да когда я-
— Без херни, Коджи! Я тебя знаю, — собственные золотистые глаза наверняка сверкают достаточно опасно под аккомпанемент короткого рыка, потому что Коджиро тут же выставляет перед собой ладони, мол, сдаюсь.
— Понял, понял! Ладно. Без херни.
И лучше бы ему отвечать за свои слова, потому что очередного утаскивания под воду за ногу Каору не выдержит и таки выбьет Коджиро пару зубов на автомате. История знает такие случаи…
Конечно же, первый одежду с себя скидывает альфа. Этому идиоту и повода не нужно раздеться, с тех пор как у него произошёл вот этот вот дурацкий скачок роста и набор мышечной массы – летом, перед первым годом старшей школы. Каору до жути бесился, когда Коджиро мало того, что перегнал его по росту, так ещё и стал раза в полтора шире. Что за несправедливость? Хотя, с другой стороны, иногда в этом были свои плюсы…
Коджиро забегает в воду как большая радостная псина, сверкая голой упругой задницей, сразу же ныряет и делает несколько мощных гребков, рассекая перед собой воду. Выныривает, пафосно зачёсывает пятернёй свои кудряшки и подмигивает – Каору, наблюдая за этим с берега, закатывает глаза. Выпендрёжник. Они с Адамом в этом, к слову, одинаковые.
Абсолютный идиотизм начинается, стоит этим двоим начать в чём-то выёбываться друг перед другом. Опять же, Каору подозревает, что это так часто происходит при нём потому, что он – единственный омега в их компании. Все альфы обладают абсолютно одинаковой степенью придурочности, что такие статные и загадочные, как Адам, что простые добродушные весельчаки, типа Коджиро.
Аккуратно сложив вещи в стопочку на их пледе, Каору подходит к воде и собирает волосы в высокий пучок. Своей наготы он не стесняется – не перед кем, опять же, Коджиро недавно буквально помогал ему вымыться в душе, а больше на пляже никого нет.
К слову, о птичках.
Чужой обжигающий взгляд игнорировать сложно. Каору не дурак, конечно же ему вполне понятно, какие реакции может вызывать у друга-альфы. Взаимные, межде прочим, реакции, как бы он ни пытался сам себе это отрицать.
Многие могли бы удивиться, узнай, что мысли о возможности их связи проскакивают в голове у Каору достаточно часто (к его собственному раздражению). Для окружающих они вообще наверняка выглядят не такими уж лучшими друзьями, раз постоянно пререкаются, срутся, спорят и «прожаривают» друг друга, однако… нет. Это лишь верхушка айсберга их достаточно глубоких отношений, их крепкой дружбы, в которой есть место пониманию, доверию и поддержке.
Каору не задумывался бы о Коджиро как о потенциальном партнёре, если бы ему было с ним некомфортно или если бы понимал, что их друг к другу не влечёт.
Влечёт. Очевидно влечёт, отрицать это глупо. Несмотря на обоюдный буллинг, тепла и желания между ними тоже достаточно, да, как бы это ни бесило. Каору, может быть, и «цундере», как его называет Коджиро, но не тупой.
— Чего топчешься? — доносится из воды – красноречиво хрипловато. — Ссыкотно заходить по темноте? — и, несмотря на сказанное, звучит Коджиро скорее понимающе, чем дразняще.
— Заткнись, — тем не менее бурчит Каору в ответ.
— O mio Dio… уже иду, принцесса.
Хочется его ударить, но Каору лишь поджимает губы и хмурится, потому что понимает, что здесь действительно нуждается в некоторое помощи.
Рядом с Коджиро не страшно ничего. Не то чтобы Каору трусливый – нет, он, вообще-то, куда рисковее и авантюрнее самого Коджиро, но иногда, когда речь идёт о каких-то его заскоках… тут без поддержки никуда.
Каору и при дневном свете не фанат песчанного морского дна, а стоит ему наткнуться на водоросль, как начинается и вовсе истерика. Он брезгливый до жути, его сенсорно-тактильные приколы вообще работают достаточно специфично, и, конечно же, лучший друг с самого детства прекрасно об этом осведомлён.
Коджиро выходит из воды как чёртов древнегреческий бог. Посейдон, блять.
И у него стоит. Прекрасно. Просто замечательно. И каким образом Каору должен не пялиться? Задача совершенно невозможная, взгляд отвести вообще не получается.
Не то чтобы Каору старается.
Так вот, о плюсах того, что Коджиро такой здоровяк… (во всех местах, к слову).
— Ну иди ко мне, — альфа без особых церемоний просто подхватывает его под талию и колени – действительно словно долбанную принцессу.
Каору ощущает, как горит его лицо, когда он, отмерев, таки начинает брыкаться и шипеть от возмущения.
— Идиот, я не просил тебя… поставь меня! Коджиро!
Можно ведь было взять как-то по-другому. Тупой примат.
От его смеха сердце Каору будто затапливает тёплым мёдом. Тупой орган.
— Бросать с разбега не буду, обещаю. Я просто тебя занесу, хорош дрыгаться уже, змеюка ты скользкая…
И таким образом они, в итоге, всё же оба оказываются в воде.
На глубине, когда Каору уже может справиться сам, он отталкивает Коджиро от себя, фыркает и, наплевав на собранные волосы, таки ныряет с головой. Старается изо всех сил прогнать горящую перед глазами картинку толстого и венистого члена друга с густой курчавой порослью в паху и блядской дорожкой от самого пупка. Он реально здоровенный, такое, конечно, забыть сложно, но хуже всего то, что Каору хочет его.
Хочет эту долбанную бейсбольную биту, хочет обхватить член пальцами, сжать, провести по всей длине и заставить Коджиро стонать и умолять не останавливаться. Хочет попробовать его на вкус, ощутить тяжесть на языке и бархатную кожу, вокруг которой сомкнулись бы собственные губы. И принять всю длину в себя тоже хочет, чувствуя ту самую желанную наполненность, которую требуют инстинкты.
Это настолько тупо и иррационально, что неимоверно бесит. Каору понимает, что с ним происходит, но ему сложно и странно от потери контроля над собственным телом и мозгом, даже если совсем чуточку. Каору привык держать всё под контролем и управлять собой на все сто процентов. Сейчас же чёртов член Коджиро ослабевает этот контроль процентов так на девятнадцать точно.
Каору любит математику. И информатику с физикой. Вообще, точные науки ему даются достаточно легко. Только вот биологию и тему этих дурацких примитивных животных инстинктов он терпеть не может.
Но неизбежные вещи существуют в этом мире. И лучше проходить через них с тем, кому Каору доверяет себя больше, чем самому себе… как бы парадоксально и странно это ни звучало.
Он выныривает из воды, оказываясь в нескольких метрах от Коджиро, и шумно выдыхает, промаргиваясь. Линзам – пизда, конечно, но их всё равно пора менять, а футляр с собой на пляж Каору не прихватил.
— Эй, русалочка, — веселится альфа, — это ты тут своей внеземной красотой заманиваешь бедолаг на дно? — он подплывает всё ближе, и в свете луны отчётливо заметно покрасневший щёки. — Потому что вряд ли я видел кого-то прекраснее, знаешь.
Каору медленно моргает, брови его ползут вверх.
— Коджи, — делает паузу, — ты, что, меня клеишь?
У недоделанного Казановы краснеют теперь не только щёки, а и всё лицо.
— А что, получается? — тем не менее, не теряется он.
Наверное, собственный румянец тоже достаточно очевиден, потому что Каору отчётливо ощущает жар в области скул. И не только.
Следует отшутиться или брызнуть в Коджиро водой, фыркнуть, закатить глаза, а, может, и вовсе поддразнить его и вывести на очередной прилив смущения – всё же, как бы этот здоровяк ни пытался включать режим мачо, Каору всё ещё умел заставить его неловко заикаться одним кабедоном или ехидным подъёбом…
Но вместо всего этого он притягивает Коджиро к себе за затылок, как только альфа оказывается достаточно близко, и целует.
Быстро, резко, смазано. Кольцо пирсинга неприятно дёргает, когда их губы сталкиваются, но Каору не собирается отступаться от того, на что уже решился. Окей, раз ему в любом случае нужно испытать с кем-то этот пубертатный гормональный всплеск в первый раз, то лучше сделать это с тем, кому он доверяет всего себя. И, да, возможно, Каору всё ещё хочет трахнуть Адама, но разве это отменяет его желание трахнуть и Коджиро?
Поцелуй выходит коротким, неловким, и сначала приходится на секунду отстраниться. Каору хочет сказать что-то на вдохе, но его перебивают достаточно бесцеремонно. По телу бегут мурашки, когда Коджиро целует сам – так умело и уверенно, что Каору на пару секунд теряется, точно так же, как и сам альфа, когда он поцеловал его первый. Теперь, видимо, получив достаточно однозначный ответ на свой вопрос и негласное разрешение, Коджиро попросту не упускает возможности. И Каору позволяет ему, прикрывая глаза.
Воспоминание об их прошлом поцелуе в очередной раз мелькает где-то на фоне остальных спутанных мыслей, но Коджиро перехватывает его губы поудобнее, толкается языком в рот и сгребает за талию к себе – думать не получается вообще ни о чём. Его крупные лапы, обжигающие даже в воде, будто везде, и Каору не может сдержать мычания в поцелуй, когда Коджиро грубовато сжимает его ягодицу в своей ладони.
Это удивительно… приятно. Каору всегда полагал, что если альфа начнёт лапать его как-то так, то он сразу же даст ему по роже, однако, действия Коджиро лишь посылают очередную пульсирующую волну к низу живота.
Здесь ещё не так глубоко, они оба достают до песчаного дна ногами – ну, Коджиро явно стоит, потому что обе руки его заняты, а оставаться таким образом наплаву – задачка не из лёгких. Каору, тем не менее, не ощущает дна, потому что альфа подхватывает его также под коленку, затягивая на себя, повыше.
Лёгкие, едва ощутимые волны приятно лижут плечи и шею, будто бы напоминая, что они оба всё ещё в воде. Каору отмахивается от них, сминая губы Коджиро своими, скользит ладонью по крепкой упругой груди и пропускает мокрые кудри альфы сквозь пальцы второй руки, слегка сжимая. Тот в ответ на это низко постанывает и качает бёдрами навстречу, позволяя ощутить животом твёрдый член. Каору ориентируется достаточно быстро, либо же его ведут инстинкты, но он охотно притирается собственной эрекцией к чужой. У него размер явно поскромнее, но не то чтобы омегу это заботит.
Поцелуи на вкус солёные из-за морской воды, и есть в этом что-то… заводящее ещё больше.
Каору шумно выдыхает в маленьком секундном перерыве, прежде чем вновь прильнуть ко рту Коджиро собственным, слизывая соль с чужих губ. Ощущение того, как проминается и слегка ноет кожа под чужими сжимающимися сильнее пальцами, сводит с ума. Хочется ещё, больше, чтобы Коджиро облапал всего его своими сильными руками, словно меся кусок теста на пиццу.
В воде феромоны притупляются, обильно выделяющаяся из промежности смазка смывается, и Каору ловит себя на иррациональном раздражении по этому поводу, почему-то нуждаясь в том, чтобы Коджиро наоборот чувствовал, насколько сильно он течёт. Сердце колотится в груди как бешеное, когда они продолжают тереться, прижиматься вплотную, целуясь так, будто хотят друг друга сожрать.
— Давай на берег, — первый хрипит альфа, едва ли не дрожа, когда разрывает поцелуй. Взгляд его всё ещё прикован к припухшим губам Каору, и тот на автомате их облизывает. Грудь Коджиро тяжело вздымается – не целовался, а марафон бежал, не иначе.
Наваждение слегка рассеивается, помогая прийти в себя. Каору находит его глаза своими.
— Мы не будем.
— Что? — Коджиро моргает, теряется. — Каору… ты не хочешь?
— Хочу, — смущение вновь даёт о себе знать, и Каору чувствует, как краснеет. — Не будь идиотом, Коджи, конечно хочу. Не хотел бы – у меня бы не стояло.
— Тогда что не так? Боишься?
— Ещё одно слово и я тебе врежу, — порыкивает омега, чуть отплывая, после чего смягчается. — Включи мозг. У нас нет с собой… подготовки.
Повисает пауза. Коджиро медленно моргает.
— Ты про резинки, что ли?
— Нет, блять, про свечи с лепестками роз. Конечно про них, Коджиро!
— Ну, кстати, — усмешка на лице альфы такая самодовольная, что его хочется притопить, — если реально про те свечи, то, да, их надо купить. А презервативы у меня, вообще-то, есть.
Один большой знак вопроса пересекает лицо Каору.
Чего, блять?
Он даже останавливается, прекращая потихоньку отплывать в сторону берега.
Коджиро, видимо, понимает, как это всё выглядит, потому подплывает ближе, торопясь объясниться:
— Да я просто всегда их в рюкзаке или карманах таскаю! Ну, мало ли…
«Мало ли». Ну, конечно же. А то вдруг толпа желающих в очередь выстроится.
— Ты отвратительный, ты в курсе?
— Я продуманный и ответственный, вообще-то!
Каору закатывает глаза. Тем не менее, что-то в животе вновь приятно и сладко тянет от осознания – они могут продолжить. Он снова может испытать эти горячие поцелуи и жадные прикосновения Коджиро на себе, и мысль об этом… ему нравится. Очень даже.
Пока они оба доплывают до берега, получается немного остыть и посмотреть на всю ситуацию немного более трезво (хотя вино, выпитое немногим ранее, не то чтобы помогает). Коджиро выплывает первый и ждёт его уже с полотенцем – одним на двоих, которое и то чудом оказалось на дне его рюкзака, потому что купаться никто, вообще-то, не собирался. Как и трахаться ночью на пляже, но мало ли, верно?
Каору, и так весь раскрасневшийся, вздрагивает, когда, обтираясь, чувствует мокрый поцелуй от Коджиро между шеей и плечом. Сердце переворачивается в груди – бета-флип там выписывает, не иначе.
Он оборачивается, поглядывая на альфу через плечо, и натыкается на хищный взгляд, от которого по коже бегут мурашки. Коджиро ждёт, но его терпение не железное, и Каору понимает это, когда его разворачивают к себе за требовательным поцелуем. Не то чтобы он против.
Всё внимание уходит на губы Коджиро, потому, когда стопы перестают чувствовать мокрый песок, Каору не сразу понимает, что вновь оказался оторванным от земли, в чужих руках. На этот раз Коджиро бесцеремонно подхватывает его под бёдра и уносит на плед, и во время сего действия они ни на секунду не перестают терзать губы друг друга, будто соревнуясь в том, кто перехватит инициативу более страстно. Раньше Каору казалось, что такое бывает только во второсортном кино во время слишком уж пылких интимных сцен, что это нереалистично и тупо, но, поглядите-ка, вот он здесь. Посасывает нижнюю губу своего лучшего друга, мажет по его языку собственным, и недовольно мычит, когда Коджиро на кой-то хрен отстраняется.
— Каору... ты так пахнешь…
Хрипловатый шёпот альфы звучит… слишком уж восхищённо, когда он опускает Каору на плед и нависает сверху. Это посылает новые волны жара по телу – одну к лицу, вторую – к промежности. Собственный член твердеет сильнее, заинтересованно дёргается, а ниже, между половинок лабии, опять выступают капли смазки, грозящие такими темпами испачкать плед. Подобного рода последствия, впрочем, ни одного из них не волнуют.
Инстинкты внутри бурлят, омежья сущность довольно мурлычет от осознания, что желанный альфа находит его феромон приятным. Каору секундно в который раз бесится сам с себя за то, что, обычно, обзывает Коджиро животным, а теперь… абсолютно такой же, получается. Ужасно…
…Прекрасно, как же прекрасно ощущаются жаркие поцелуи Коджиро на шее. Они выталкивают из головы любые мысли, всё лёгкое раздражение меркнет перед накрывающей пеленой возбуждения.
— Такой нежный, — усмехается Коджиро, скользя по внутренней стороне бедра и замечая гусиную кожу. — Только касаюсь, а ты уже так течё-…
— Заткнись и займись делом, горилла, — Каору вспыхивает вновь, слишком не привыкший слышать подобное ни от кого, тем более от лучшего друга, в свою сторону.
— Сам заткни меня, или слабо?
— А может мне ещё и самому трахнуть тебя?
— А тебе уже так не терпится, принцесса? — в голосе Коджиро столько самодовольства, что Каору не выдерживает и дёргает его на себя в грубом поцелуе, впиваясь в губы, больно кусая за нижнюю. Всё-таки затыкает.
Из груди альфы вырывается рык, отзывающийся внизу живота горячим импульсом. Каору будто бы плавится, это похоже на течку, но лишь немного, потому что сейчас ему действительно хочется продолжать те действия, которые вызывают подобные реакции его тела. И, ну… течки в гнезде из шмоток Коджиро – вообще не такие, как секс с ним же.
Секс. Вау. Они действительно собираются это сделать, да? Они это… делают.
Каору на секунду забывает, как дышать, когда Коджиро перемещает руку с бедра выше и проводит большим пальцем между влажных складочек, задевая чувствительный горизонтальный шов в месте, где лабия переходит в член. Там достаточно мокро, чтобы средний палец проскользнул внутрь без какой-либо сложности, и Коджиро уверенно этим пользуется. Только тогда, ощутив его палец в себе, Каору шумно выдыхает. Ему не страшно, но… странно. Непривычно.
Новый поцелуй отвлекает. Коджиро толкается в его рот языком и вторым пальцем в лоно, внутренние мышцы податливо растягиваются, потому что Каору достаточно возбуждён. Пальцы альфы больше, чем собственные, но их, на удивление, не кажется «много», как он ожидал. Нет, наоборот.
Их мало.
Каору не сдерживает довольного мычания, когда Коджиро также присоединяет вторую руку, обхватывая его член ладонью и совершая поступательные движения кистью. В свою очередь, он сам нашаривает где-то над головой чужой рюкзак и роется там. Презерватив находится во внутреннем маленьком кармане под молнией, и, да, возможно мысленно Каору благодарен Коджиро за эту бесстыдную привычку таскать их с собой, но вслух не признается, нет уж. Этот придурок ещё зазнается, ну нафиг.
Коджиро, смекнув, что к чему, убирает одну руку, отчего Каору недовольно хнычет, на автомате вскидываясь бёдрами навстречу, дабы вернуть приятную стимуляцию.
— Давай сюда, — хрипло требует альфа и протягивает ладонь в ожидании презерватива.
Но Каору на это лишь фыркает.
— Обойдёшься, — он самостоятельно разрывает квадратик и едва не выпускает скользкий контрацептив из пальцев, однако быстро перехватывает его поудобнее. — Я хочу.
— Каору… ты хотя бы умеешь?
— Закрой рот и дай мне свой член, увалень.
Не то чтобы у того есть какой-то выбор. Каору упёртый и прекрасно осведомлён об этом, а сейчас ему уж очень хочется попробовать. Поэтому, нет, никто его не остановит.
Коджиро это прекрасно понимает, судя по послушному выполнению сказанного, неловко подползает повыше на коленях, и…
Ох, блять.
Рот внезапно наполняется слюной, которую приходится шумно сглотнуть. Член Коджиро, крупный и тяжёлый, с налитой головкой, Каору впервые видит так близко. И в… такой ситуации. С самого кончика уже стекает капелька предэякулята, которую, внезапно, хочется слизнуть. Каору вновь представляет, каково это будет – взять его в рот, но решает оставить идею на следующий раз.
Следующий раз, да? Быстро его поплавило, конечно…
Придерживая презерватив за кончик одной рукой, Каору пытается раскатать его по всей длине, но получается не то чтобы удачно, он будто бы маленький, слишком обтягивает. Похоже на то чувство, когда пытаешься всунуть мокрую руку в резиновую перчатку.
Коджиро порыкивает, а затем не выдерживает – накрывает его пальцы своими и сжимает сильнее. Выходит куда лучше. Вместе они справляются сразу же, а тепло ладони альфы согревает не только кожу, но и, кажется, сердце.
— Нужно потренироваться, — хрипловато усмехается тот. — Я тебе помогу.
— Придурок, — Каору, тем не менее, издаёт смешок и тянет Коджиро обратно к себе для поцелуя.
В более горизонтальном положении становится удобнее. Коджиро плавно выуживает из него пальцы с влажным смущающим звуком, после чего обтирает их о собственный член сквозь презерватив. Каору следит за этим, не отводя взгляда, и сердце его вновь заходится в бешеном темпе.
— Каору, — внезапно отвлекает. — Смотри на меня.
И есть в голосе Коджиро нечто внезапно властное, чему хочется (тоже внезапно) повиноваться. Каору не разрывает зрительного контакта, даже когда ощущает скользящую по промежности головку. Закрывает глаза только ответив на поцелуй, во время которого Коджиро проникает внутрь.
Каждый сантиметр растягивает и заполняет, и это оказывается до чёртиков приятно. Давление на стенки лона вызывает пульсацию, пока они адаптируются под размер альфы, что, видимо, дарит наслаждение и Коджиро.
— В тебе так горячо… как в лаве, — смазано бормочет он, всё ещё задевая губы Каору своими. — Просто охуенно.
— Прям «охуенно»? — собственный голос слегка дрожит.
— Ещё лучше.
Они оба улыбаются, а затем сцеловывают улыбки друг друга, и Каору думает, что, ну, вот, наверное, вот так и должен ощущаться секс. Приятно, классно, горячо.
Но потом Коджиро начинает двигаться… и Каору тупо улетает.
Это не просто «приятно», это реально охуенно. Ещё лучше, как сказал альфа.
Сначала толчки выходят плавными, но вскоре Коджиро осмелевает, видимо, почувствовав, что внутренние мышцы омеги полностью расслабились, и набирает более решительный темп. Каору не может сдержать абсолютно неожиданных стонов каждый раз, когда Коджиро загоняет член глубоко внутрь, когда он чувствуется где-то под пупком. Это так странно, но так хорошо, что бёдра сами дёргаются навстречу. Жаркие импульсы от места, где они соединяются в одно целое, отзываются в собственном члене, животе и даже пояснице, но самое яркое удовольствие концентрируется в области шва. Там большинство омег чувствительне всего, потому неудивительно.
Поцелуи Коджиро, которые рассыпаются, кажется, по всему телу, заводят только сильнее. Каору старается отвечать, но вместо поцелуев у него чаще выходят укусы и засосы. Он не то чтобы специально, но какое же удовольствие ему доставляет оставлять на теле Коджиро эти отметины, будто бы клеймить его, чтобы ни с кем, блять, альфе эти долбанные презервативы не понадобились. Никакого «мало ли» – по крайней мере, с другими.
Внезапно пробуждённое собственничество оказывается сюрпризом и для самого Каору, но остановиться он не может, да и Коджиро, похоже, совсем не против. А ещё он явно не против царапин на спине – ну, Каору в любом случае не спрашивает, но рык друга красноречиво даёт знать о том, что ему классно. И это, на самом деле, побуждает делать больше вещей, которые могут понравиться альфе.
Какая-то необъяснимая нежность затапливает грудь Каору. Он смотрит на Коджиро из-под полуоприкрытых век, и видит его как-то… по-другому. Иначе. Это ведь его родной и близкий Коджиро, тот самый, который лепил Каору на содранную коленку пластырь с оленёнком в начальной школе, тот Коджиро, который сбегал с ним через окно на скейтплощадку, Коджиро, с которым они вдвоём влезали в драки и смеялись потом с разбитых рож друг друга.
Они постоянно были и есть вместе, потому, в принципе, совершенно неудивительно, что этот свой первый опыт Каору тоже доверяет Коджиро.
На пляже становится чуть прохладнее, но горячее тело альфы, накрывающее сверху, не позволяет замёрзнуть. Вездесущие ладони Коджиро просто невыносимы – в хорошем смысле. Каору хочется одарить друга такими же обильными ласками, но единственное, что он может, когда разрядка становится всё ближе, это прогибаться в пояснице и хвататься за широкие смуглые плечи, впиваясь в них коротким чёрным маникюром.
Коджиро играется языком с его пирсингом в губе, что немного бесит, но ощущается приятно и интересно. И Каору хочет фыркнуть, но чужая рука скользит по прохладному животу, обжигая, вызывая мурашки, а затем широкая ладонь смыкается на члене. Новый стон, один из многочисленных, вылетает из Каору совершенно непроизвольно. Чёрт, если бы Коджиро не стал трогать его там, то он бы продержался дольше, но…
— Коджиро, — задыхается омега, — Коджи… я сейчас…
— Grazie a Dio… — облегчение в голосе Коджиро такое очевидное, что если бы Каору не был на грани оргазма, то точно заржал бы. — Давай, я тоже.
Что-то тёплое и мягкое сворачивается в груди, словно пушистый котёнок. Осознание того, насколько же ему комфортно с этим альфой, заставляет сердце трепетать.
Каору издаёт лишь короткий хриплый смешок, который тут же заглушается поцелуем. Всего несколько толчков, в такт которым кулак Коджиро двигается по его члену, и омегу прошибает разрядом абсолютнейшего наслаждения по всему телу – это вообще ни в какую не сравнится с тем, что он испытывал, когда занимался самоудовлетворением. И рядом не стоит. Теперь, когда есть с чем сравнивать, когда Каору знает, каково это – заниматься сексом с Коджиро, с тем, чтобы «удовлетвориться» самостоятельно, придётся хорошенько постараться. Но об этом можно подумать как-нибудь потом.
Он приходит в себя как раз тогда, когда ощущает сокращающимися внутренними мышцами пульсацию члена и рык Коджиро. В поплывших после оргазма мозгах возникает мысль – жаль, что у них были презервативы, а не свечи. Со свечами Каору бы почувствовал семя Коджиро в себе и они бы смогли позволить себе сцепку. В презервативах, увы, такое не предусматривается.
Блять. Он серьёзно только что так подумал?
— Каору… — хрипит, почти что хнычет Коджиро, обмякая и наваливаясь своей грузной тушкой сверху. — Каору, — вновь повторяет и носом водит по шее, по пахучим железам, словно заведённый. Как-будто… боится, что омега куда-то исчезнет.
И это приятно щемит сердце. Каору вновь чувствует прилив нежности, что побуждает обнять Коджиро и прижаться губами к его взмокшему виску, вместо того, чтобы отпихивать от себя. Да, тяжёлый, разгорячённый и потный, но так же классно сейчас…
— Я здесь, Коджи.
Шум прибрежных волн вновь отчётливо доносится до слуха, как только пульс перестаёт стучать в ушах.
Эту ночь, эти моменты Каору точно запомнит навсегда. Да, он всё ещё сентиментальный, нет, он всё ещё не готов это признать.
Они лежат молча ещё с пару минут точно, не желая нарушать атмосферу. Коджиро таки заговаривает первый, лениво стаскивая с себя одной рукой презерватив и шлёпая свой ещё неопавший член куда-то на лобок омеги. На коже остаётся влажный липкий след, а контраст температуры едва ли не обжигает. Ощущение… приятное, как бы отвратительно ни должно было казаться.
— Ты говорил, что хочешь трахнуть Адама.
О боже. К чему сейчас это?
Хотя… кажется, Каору начинает понимать. Потому решает ответить той же монетой.
— А ты не говорил, а трахнул медсестру. И ещё с десяток девчонок – не знаю, я не считал.
Считал. Ещё двоих вместе с Хашикавой из выпускного класса, о которой этот примат не затыкался с неделю.
— Десяток?! Ну ты загнул, блин! — Коджиро усмехается и пихает его в бок. — И… не было у меня ничего с медсестрой, я пошутил, — бурчит уже тише и более смущённо. — Адам тогда начал разговор об этом, когда ты свалил отлить, а я… просто не хотел быть менее крутым. Я не думал, что он расскажет тебе.
Идиотское облегчение, которое проскальзывает в груди, неимоверно раздражает.
— И с чего бы меня должно было это волновать?
— Медсестра же волновала. И, как ты там… — тепло перетекает на правую сторону, куда немного сползает альфа. — «Ещё с десяток девчонок». Каору, да я только два раза… и то, второй – не очень удачный отсос. Остальные… я просто флиртовал.
Так и думал.
Каору фыркает, таки поворачивая голову набок, дабы встретиться с Коджиро взглядом.
— Почему мне должно быть не похер на это?
Коджиро приподнимается, подаваясь ближе. Лицо его серьёзнеет, губы поджимаются, а глаза выражают решительность.
— Потому же, почему мне не похер на тебя и Адама.
— А тебе не похер?
— Представь себе! — взрывается альфа, чем вызывает у Каору учащение пульса. — Не плевать, Каору. Я… да каждый раз, когда ты говоришь про него так, будто он – восьмое чудо света, мне хочется что-нибудь разорвать. Или кого-нибудь. Адам – крутой, он классный и я обожаю, когда мы зависаем с ним, но… я просто… — взгляд его меняется на более потерянный, — я не хочу тебя потерять, понимаешь?
Это странное чувство в груди, простреливающее каждый раз, когда Коджиро так смотрит или говорит подобные слова… кажется, Каору наконец-то готов признать себе, как оно называется.
Есть одно слово. Чертовски глубокое и опасное. Начинается на «л» и, нет, это не «лимфома».
— Коджиро, — приходится коснуться щеки разгорячённого альфы своими более прохладными пальцами, чтобы немного остудить, — не будь идиотом.
— Что?..
— Если бы я хотел Адама больше, чем тебя, — говорить о таком сложно, но Каору наступает своим строптивости и гордости на горло, — то этого, — он обводит их голые переплетённые тела быстрым взглядом, — не произошло бы.
Коджиро затыкается. Видимо, обдумывает всё услышанное, но выглядит не то чтобы особо убеждённым. Хмурая складка залегла у него меж бровей, и Каору хочется тыкнуть в неё пальцем. Желательно этим же пальцем втолкнуть в голову лучшего друга все свои мысли, потому что облекать их в слова оказывается чертовски сложно. Ещё сложнее эти слова правильно подобрать и сформулировать во что-то понятное, что-то, что передаст все его чувства.
Это напоминает Каору какой-то сломанный телефон, хотя говорят они друг с другом напрямую.
Нужно просто взять доски и хорошенько прокатиться вместе, чтобы проветрить голову, так было бы явно проще. Но сейчас нет ни сил, ни возможности, потому Каору лишь тихо вздыхает и льнёт под тёплый бок Коджиро, поближе, потому что уже начинает остывать после их недавних активностей.
— У вас обоих, — бурчит альфа, — даже Бритни Спирс на звонках телефонов стоит. Как у парочек.
— Потому что Бритни – богиня! И у нас разные песни, кретин. У меня – «Criminal», у Адама – «Toxic», это наш прикол.
— Я, может быть, тоже хочу с тобой общие приколы…
— Господи, Коджиро, ты буквально только что меня трахнул, — таки не выдерживает Каору, дёргаясь и приподнимаясь, дабы нависнуть над другом. — По-моему, «прикольнее» уже некуда!
Логика Коджиро, временами, настолько сильно выбешивает, что внутри Каору извергается настоящий вулкан. Не то чтобы он в принципе весь спокойствие и благоразумие, каким его мечтают видеть родители, но, тем не менее, только у Коджиро, в большинстве случаев, получается настолько вывести Каору из себя.
Теперь остудиться нужно ему, для этого приходится отвернуться в сторону моря. Лёгкий бриз невесомо касается лица, это приятно. Помогает отвлечься и не завестись ещё больше (совсем не в том смысле, в котором они оба были заведены до этого разговора).
По всей видимости, до альфы начинает доходить, насколько тупо в данной ситуации прозвучали эти то ли упрёк, то ли жалоба, потому что теперь его лицо выражает сконфуженность. Неуклюжее подгребание Каору за талию к себе горячей лапищей прям физически ощущается наполненным виной.
— Прости, вишенка, — тихонько басовито урчит Коджиро на ухо, пробуждая новую порцию мурашек. Целует, бережно поправляет прядь длинных розовых волос, что спадает на скулу, и проходится поцелуями по ушной раковине, задевая серёжки пирсинга. — Я дурак. Ну не дуйся…
Каору действительно старается быть непреступной скалой, кремнем, ледяным айсбергом, но ощущает слабость в коленках даже лёжа и тает от действий Коджиро. Мягкое «не дуйся» по-детски бесит, хочется тут же возразить. Вместо этого Каору лишь фыркает.
— Дурак, — кивком подтверждает слова альфы. Мыслительный процесс подкидывает в голову ещё несколько выводов – полезно иметь аналитический склад ума. Каору смягчается, понимая одну вещь, и решает её уточнить: — Ты серьёзно… ревнуешь меня?
Он плавно поворачивается к Коджиро – сначала головой, затем и всем телом. Щёки горят, смущение внезапно накрывает с головой, что, вообще-то, достаточно странно, учитывая, чем они занимались несколько минут назад.
Коджиро тоже выглядит замявшимся и стесняющимся. Два идиота, что ещё сказать. Оба друг друга стоят.
— Ревную, — таки признаётся он, видимо, собрав всю свою силу духа в кулак. И в глаза смотрит, чем вызывает нехилый такой «ту-дум» в груди. — Это тупо, я знаю, но я ничего не могу с собой поделать. Я… Каору…
С приливами нежности, то и дело затапливающими всё внутри, Каору решает смириться. Ну не может он спокойно реагировать на то, каким большим виноватым щенком выглядит этот здоровяк.
Потому решает коснуться щеки Коджиро, перебивая его поток мыслей, и тянется ближе, чтобы поцеловать. Ревность – действительно глупое и вредное чувство, но…
— Это не тупо, — шепчет Каору, чуть отстранившись. — Либо же мы тогда оба тупицы.
В глазах Коджиро будто бы заново зажигаются эти знакомые искры, которые не обжигают, а окутывают теплом. И признаваться в собственной взаимной ревности оказывается совсем не так страшно, как казалось сначала. Пульс учащается вновь, но не от волнения, а от новых поцелуев – Каору даже не осознаёт, кто первый подался навстречу, но это и не важно.
Коджиро затягивает его на себя, ведёт ладонями по бёдрам и оглаживает ягодицы, уже знакомо сминая. Внизу живота сладко тянет, прилив желания узнать не сложно, как и ощутить чужой – член Коджиро слегка дёргается, когда Каору качает тазом и проезжается по нему промежностью.
Им определённо стоит потом вновь искупаться, прежде чем одеваться и уходить с пляжа.
— У тебя же он был не один? — почти не отрываясь от губ альфы, интересуется Каору о презервативе. — Есть ещё?
— М-гм, — Коджиро в ответ мычит и проводит по его нижней губе языком. — Там в большом кармане вся пачка, ты отдельный взял из маленького.
И это, несомненно, отличные новости.
По дороге обратно у Каору всё ещё дрожат бёдра, но, тем не менее, он загоняет Коджиро в круглосуточную (единственную на весь Сорренто, между прочим) аптеку, дабы купить свечи. И когда до альфы доходит, что это означает, он лыбится так довольно, что хочется закатить глаза. Но это… льстит. Самую малость. Совсем немножко. Чуть-чуть. Очень сильно.
Домой они возвращаются оба вымотанные, но довольные. Эва, благо, уже давно спит и ни о чём не спрашивает.
И с той ночи их основное времяпровождение превращается в какой-то безудержный секс-марафон. Дома – тихонько в спальне или в душе, а, когда Эва уходит в магазин, на свидания или к подружкам, как и полагается любой среднестатистической итальянской нонне, то и в гостиной; на пляже – ночью на любом, днём на диком, где особо не искупаешься, но зато никого больше нет; в туалете ресторанчика, в примерочной – Каору нужно было выбрать новые плавки, потому что старые Коджиро порвал (попытка отгадать, каким образом, даётся одна из одной); ночью в скверике возле Базилики – вероятно, они будут гореть в аду, как думал Каору, когда губы Коджиро смыкались на его члене, а пальцы ласкали шов чуть ниже; в скейтпарке…
Короче говоря, остаток каникул они трахаются как кролики.
Гормоны играют, свобода, которую дарит Эва, и расслабленный ритм жизни итальянцев, пьянят. Каору чувствует себя лучше, чем когда-либо, хоть тело и ноет, местами, от слишком уж активных игрищ. У Коджиро тоже будто бы брачный период наступил – он так очевидно ухаживает за омегой, что это одновременно немного раздражает и умиляет. Но, всё же, приятно. Инстинкты урчат где-то внутри, омежья сущность Каору ликует, и это, в общем-то, не так уж и плохо, как казалось раньше.
Они также ездят посмотреть и исследовать живописное амальфитанское побережье и погулять по его городам – Амальфи, Позитано, даже заезжают в деревню Фуроре между ними, где посещают «Фиордо» – дивной красоты скалистое ущелье, над которым раскинулся арочный мост, с бухтой и пляжем.
Коджиро ищет и организовывает всё сам, и Каору чувствует себя действительно какой-то долбанной принцессой, как частенько дразнит альфа, но его всё устраивает. Да, он капризный, да, он любит внимание и заботу. Нет, это не по-детски.
Впрочем, Коджиро не жалуется. Коджиро покупает ему мороженое, уступает место у окна в автобусе или поезде, молча забирает рюкзак, когда слишком жарко и нести впадлу, находит туалеты и фонтанчики, чтобы умыться, а ещё…
Одним вечером, когда они прошли пешком больше десятка километров и Каору ноет, как у него отваливаются ноги, Коджиро, вылезший после душа в одних трусах, плюхается к нему на постель и начинает заботливо их массажировать. У Каору коротит в мозгу от осознания, как подобные вещи входят в норму между ними. Несмотря на то, что они не выясняли отношений (да и не было в этом смысла, по мнению самого Сакураяшики), что-то, всё же, ощутимо изменилось.
К лицу приливает жар, когда Коджиро, массируя своими крепкими руками то одну стопу, то другую, абсолютно спокойно продолжает рассказывать про… про что бы он там ни рассказывал.
— Каору, ты меня, вообще, слушаешь? — спрашивает альфа, выгибая бровь.
Каору не слушает. Каору думает о руках Коджиро, о его рельефных мышцах и засосах собственного авторства, оставленных на смуглой коже. Думает о толстом члене, спрятанном в этих абсолютно ненужных сейчас тёмно-зелёных боксерах.
— Нет, — честно отвечает он, жадным взглядом облизывая чужой торс. — Я думаю, не закончились ли у нас свечи.
Эта прямота явно нравится Коджиро, судя по широкой хитрой ухмылке. Прикосновение его губ к подъёму стопы заставляет чуть сжать бёдра – между ними становится жарко, твёрдо и влажно.
— Остались. Об этом вообще не парься, я контролирую, — урчит Коджиро, выцеловывая ноги и, вскоре, нависая сверху.
И как же блядски горячо это звучит. Уверенность и ответственность в альфе – одни из самых сексуальных черт. А тем более конкретно в этом.
В Коджиро. Его большом добродушном плюшевом мишке, что искренне верил в Санту до двенадцати лет.
— Коджи, — хрипловато зовёт Каору, — хочу тебя.
Огонь желания и восхищения, вспыхивающий в турмалиновых глазах, определённо стоит того, чтобы учиться прямо высказывать свои желания и бороться со стеснением и гордостью. Отличная мотивация, с помощью которой Каору постепенно открывается и себе, и альфе с новой стороны.
— Это взаимно, amore, — уже на самое ухо шепчет Коджиро, обжигая горячим дыханием.
И, конечно же, массаж ног, в итоге, тоже заканчивается сексом.
Каникулы пролетают быстро, к сожалению обоих. Перед отъездом из Сорренто Коджиро предлагает отправиться на небольшой шоппинг и купить что-нибудь на память об этом отдыхе, а потом обменяться подарками друг с другом. Идея звучит сопливо и немного запарно, но Каору нравится. Тем более, им всё равно нужно найти какую-нибудь мастерскую, спортивный магазинчик или лавку столяра, потому что у него прошлым вечером сломался скейт. Ну, просто не нужно было на пьяную после лимончелло голову пытаться сделать сложный трюк, который у Коджиро не вышел, со словами «лох, сейчас покажу, как надо»…
В любом случае, вслух этого Каору не признаёт.
Они разбредаются по небольшому рынку со всякой всячиной. С некоторых прилавков блестят антикварные брошки и начищенная до блеска кухонная утварь, кольца, часы, статуетки; с другой стороны – всё совершенно новое, от одежды до дисков с компьютерными играми. Каору засматривается на пару вариантов для приставки, чтобы рубиться вместе с Коджиро. Подарок полезный, но что-то в нём не то. Такие он дарит Коджиро на день рождения или Рождество.
Сейчас, как подсказывает слегка учащённо бьющееся в груди сердце, нужно выбрать что-то особенное.
В конце-концов, найдя таки лавку столяра, он сначала советуется с мастером по поводу скейта. Тот, почесав репу и глянув на разлом деки, на ломанном английском (таком же, впрочем, как и у Каору), говорит, что доска починке не подлежит. Ну, не то чтобы Каору сильно расстраивается – купит новую, да и тащить не придётся в обратную долгую дорогу. Хотя выбрасывать жалко, конечно… этот скейт был с ним все каникулы, на этом скейте Каору катался с Коджиро в тех местах, где, порой, позже происходила их близость, и как бы постыдно это ни было, сентиментальность не позволяет выбросить доску. Вместо этого Каору, засмотревшись на деревянные сувениры и украшения, внезапно спрашивает у столяра, не может ли тот сделать что-то из этого скейтборда, а тот с готовностью предлагает варианты.
Свой выбор Каору останавливает на кулоне, и спустя чуть больше часа получает желаемый результат. Синий отшлифованный треугольник свободно болтается на тёмном шнурке, и выглядит он вполне в стиле Коджиро, осознание чего вызывает у Каору короткую улыбку.
Когда они встречаются в назначенном месте, в кафешке у фонтана, и садятся выпить кофе, начинается обмен подарками. Первый свои находки гордо демонстрирует Коджиро.
— Короче, во-первых продавец мне пообещал, что она супер-прочная, — говорит он с энтузиазмом, протягивая Каору симпатичную жёлтую резинку для волос, — а во-вторых, что она из такого материала, который практически невозможно износить – всегда будет выглядеть нормально. Блин, название забыл…
— Да и пофиг, — хмыкает Каору, улыбаясь уголками губ, — мне нравится, — и тут же перевязывает хвост новой резинкой. На ощупь она действительно приятная и качественная.
— И ещё… — тут Коджиро прям весь сияет, вытаскивая маленький шёлковый мешочек, затянутый шнурком. — Вот. Подумал, что классно будут на тебе смотреться.
Каору разворачивает мешочек, и брови его ползут вверх. На него смотрят две змейки-серёжки… но явно не в уши.
— Коджиро, — не выдержав, омега прыскает, — ты придурок… это серёжки для пирсинга сосков.
Лицо этого гения нужно просто видеть.
— Что?! Блин, вишенка!.. — растерянно выдыхает он. — Вот я тормоз… спрашивал у него про пирсинг, мужик мне и показал… давай сюда, сгоняю обратно и поменяю.
— Всё в порядке, — перебивает его Каору и разглядывает серёжки. — Я же и так планировал один проколоть. Ну… — тонкие длинные пальцы прокручивают одну из змеек, затем другую, — значит, оба сделаю. Классные.
Крупный кадык Коджиро дёргается, когда он сглатывает. Явно представил, по потемневшим глазам прям видно.
Что-то в груди Каору приятно вибрирует. Ему… нравится чувствовать себя желанным в глазах этого альфы, нравится позволять себе дразнить его и ощущать некую власть над ним.
— Ладно, — таки выдыхает Коджиро хрипловато и практически залпом выпивает стакан воды, который приносит официант. Каору прячет смешок в своей чашечке кофе. — Показывай, что ты нашёл, давай.
Внезапно собственный приготовленный подарок кажется… дурацким. Секунду назад бывший уверенным и дерзким, омега немного смущается и чувствует, как предательский румянец ползёт к щекам и кончикам ушей, когда неловко протягивает Коджиро похожий мешочек, только полупрозрачный и завязанный лентой.
— Это… — альфа озадаченно моргает.
— Мой скейт. Столяр сказал, что не починит, а я… в общем, дурацкая была идея, — Каору смущается ещё сильнее, ворчит в защитной реакции и тянется, чтобы забрать украшение, но Коджиро его опережает и тут же надевает кулон на себя.
— Нет. Самый охренительный подарок, Каору, — сияет он. — Это же, блин… кусочек тебя, который будет всегда со мной. Вау. Не знал, что ты можешь быть таким милашкой, — тон у засранца становится дразнящим, и Каору не выдерживает, весь раскрасневшийся, пихает под столом ногой.
— Заткнись, антропоид несчастный…
— Просто лапочка же.
— Пошёл в жопу, я тебя ним же задушу!
Они вновь препираются, затеивая войну ногами, но затем, когда успокаиваются, Коджиро касается его руки своей.
— Спасибо, — заглядывает в глаза, — мне… правда очень нравится.
Каору таки смягчается.
— Будешь носить?
…И чувствует, как сердце сладко переворачивается в груди, когда Коджиро поднимает его ладонь, переплетая пальцы, и касается костяшек губами.
— Буду.
Обещание, как и внезапная ласка, заставляют сердце трепетать.
Последние дни проходят в сборах и планировании обратной дороги. В итоге, после долгих прощаний с Эвой, которая берёт с Каору слово обязательно погостить у неё снова, они добираются на поезде до Рима. Как и планировали раньше, останавливаются там на два дня – получается уикенд, практически весь проведенный в кровати. В Ватикан, всё-таки, решают не ехать – опять запарно, опять не то настроение.
— Есть повод прилететь в Италию снова, да? — улыбается Коджиро, поглаживая Каору, лежащего сверху него во время сцепки, по голой спине.
— М-гм, — сонно мурлычет омега.
— Следующий раз покатаемся по северной части, в Венецию сгоняем, в Милан… и на озеро Комо стопудово надо, там красиво. Каору?
— М-м?
— Когда я останусь здесь учиться… — это явно важно для Коджиро, потому Каору даже приподнимает голову, вслушиваясь внимательнее, — ты будешь прилетать ко мне?
Голос альфы наполнен надеждой. И как он может вообще сомневаться в этом?
— Так часто, как смогу, — усмехается омега, зачёсывая вверх чужие короткие кудри со лба. — Даже не надейся от меня отделаться, горилла.
Абсолютно счастливая улыбка Коджиро в ответ вызывает желание сцеловать её, и Каору, впрочем, этому желанию охотно следует. Обвитый крепкими руками, взаимно зацелованный и заласканный Коджиро, он чувствует себя просто потрясающе.
Итальянские каникулы, определённо, удались.