Прощение

Он не знал, сколько уже находился в этом месте. В сырой, тёмной камере не было ни единого окна и этих «продвинутых» свечей из металла тоже, так что Жан не мог даже приблизительно оценить, какое сейчас время суток или какой сейчас день. Воспоминания тоже расплывались. Они напали на Либерио, как попросил Эрен в своём письме. Действовали чётко по написанному им плану, ждали его трансформации. Потом был бой, он атаковал титана-повозку, но прямо перед её лицом возник ребёнок, и Жан запнулся. Этой секунды хватило, чтобы кто-то ударил его сбоку. Дальше темнота. Лишь на грани сознания Жан помнил, что лежал на твёрдой земле и люди вокруг обсуждали, что делать с дьяволом. Проснулся он уже здесь. В тёмной камере. Его единственными гостями и источниками света были охранники, что приносили баланду, не забывая показательно плюнуть в неё, прежде чем бросить перед пленным дьяволом. Что будет с ним дальше, Жан даже представлять не хотел. Дверь со скрипом открылась. Жан лениво бросил взгляд на свет, думая, что ему принесли пожрать, но ошибся.       — Ты! Что ты здесь делаешь? — пленник был не рад видеть своего бывшего друга.       — Пришёл поговорить, — ответил Райнер.       — О чём же? — едко уточнил Жан.       — О Марко, — спокойным голосом ответил воин. Внутри Жана прошла волна боли. Опустошение после потери лучшего друга не собиралось утихать даже спустя столько лет.       — Не смей говорить о нём, ты, чудовище! — Райнер запнулся. И Жан заметил, что в его глазах были... слёзы?       — Жан, — начал он, словно не слыша слов Кирштейна, — Марко, он подслушал нас с Бертольдом. В Тросте. Марко был умён, и мы не могли позволить ему уйти. Так что я сбил его, сказал Энни снять УПМ, и мы смотрели, как его жрёт титан. Жан от шока не мог вымолвить ни слова, а Райнер, захлебываясь в слезах продолжил.       — Он так кричал, это было ужасно. Эти крики агонии преследовали меня каждую ночь и преследуют даже сейчас. Он почти повредил мне слух, и я не могу спать. Понимаешь? — на последнем слове он поднял на Жана заплаканные глаза.       — И что ты хочешь? — Жан подумал, что, если бы не решетка, он бы уже убил Райнера.       — Прощения, — Жан подумал, что ему послышалось.       — Прощения? Ты спятил? Ты убил моего лучшего друга!       — Я знаю, но это случайность, и я знаю, как умаслить тебя, и тогда ты меня простишь, — в голосе Райнера была странная уверенность, что очень не понравилась Жану. Браун повесил лампу на крючок. Её свет был недостаточно ярким для освещения всей камеры с коридором, и создавался грубый полумрак. В замке задребезжали ключи. Жан приготовился к драке, он был безумно слаб, но за Марко хоть зубами, но порвёт Райнеру шею. Однако тот подготовился. В лицо Кирштейна почти сразу прилетело что-то тяжелое, а затем его руки сковали, задрали вверх и подвесили на крюк, прибитый к потолку. Даже роста Жана не хватало, чтобы освободить руки. Он стал беспомощен. Райнер не стал церемониться и просто содрал с Жана штаны, обхватив руками его щуплую задницу. Кирштейну очень не нравилось, куда всё идёт.       — Не смей, — прошипел он.       — Не волнуйся, я взял смазку, — пробормотал Райнер, раскрыл ягодицы Жана и ткнул скользким пальцем в чувствительный вход. Жан вздрогнул и попытался отодвинуться, но не мог помешать вторжению. Палец массировал его стенки, заходя под разными углами, словно ища что-то. Неожиданно Райнер задел странную точку внутри, и от неожиданности Жан не сдержал вскрик. Райнер на секунду замер, а потом начал усиленно бить в эту точку, приговаривая: «Вот, теперь точно простишь. Я ведь не хотел этого делать, но пришлось. Моей вины в его смерти нет». За первым пальцем последовал второй, а потом и третий. Атаки на чувствительное пятно продолжались, и Жан начал растекаться. Он чувствовал, что ноги его уже почти не держат, из горла вырывались звуки, за которые Кирштейн будет ненавидеть себя до конца своей короткой жизни, но воин и не думал останавливаться. Мысли путались: «Марко, да как он смеет! Что он вообще со мной делает?! Почему, почему я не могу сопротивляться?!» «Видишь, Жан, тебе уже хорошо», — прозвучали прямо над ухом страшные слова. И к своему ужасу Жан понял, что Райнер прав, и его член уже не висит вялой сосиской. Кровь приливала к чувствительному органу, но Райнер не торопился потрогать жаждущий член своей жертвы. Вместо этого он незаметно для Жана нацепил на дрожащий орган металлическое кольцо. Кирштейн вскрикнул от неожиданного ощущения прохлады. Тем временем сам Райнер убрал пальцы, оставив странное чувство пустоты. Жан на секунду понадеялся, что пытка закончена, но понял свою ошибку, когда к раскрытому входу прикоснулось что-то горячее. «Нет!» Но Райнер его мольбы не слышал и начал толкаться членом в задницу Кирштейна в безумном темпе, каждый раз надавливая на проклятую точку. Жан закричал.       — Да, да, вот так! Кричи, кричи, как Марко в тот день!       — Ааа, хватит! Стой! — Жан не мог сдержать собственные стоны. Атака на его слабую точку сводила с ума, посылая волны постыдного удовольствия по телу и заставляя ненавидеть себя ещё сильнее.       — Тогда прости! Пойми меня!       — Ни за что! Уби–аха-аа, — Жан даже не смог закончить обвинение, вместо этого он рефлекторно стал звать на помощь, — Марко, Марко, пожалуйста!       — Он мёртв! Я убил его! — прервал его мольбы Райнер. — Но я не виноват, он сам напросился! «Я не могу, так хорошо… Почему?! Я не могу, Марко!» Жан чувствовал, что уже на грани, он хочет кончить, но не может из-за сдавленного кольцом члена. Сзади продолжалась нападение на его задницу, и Жан подумал, что умирает.       — Прости меня! — требовал Райнер.       — Не-е-т!       — Прости! Марко хотел бы, чтобы ты простил! Он был добрым и понимающим и даже на грани смерти хотел поговорить! Толчки продолжались, разум держался на последней ниточке. Жан ни при каких условиях не хотел прощать убийство лучшего друга, но удовольствие и невозможность кончить сводили с ума. «Нет! Если я сдамся, я никогда не смогу посмотреть Марко в глаза!» Но Райнер сдаваться не собирался, он был упорен, как настоящий разведчик, и с силой титана мог продолжать трахать его бесконечно.       — Давай, Жан! Прости, это так просто! Ведь Марко сам виноват в своей смерти! Как ты не понимаешь?! Боль от невозможности кончить достигла своего пика.       — Да, хорошо! Я про… Я прощаю тебя! — заорал Жан, незаметно для себя, вложив всю силу в лёгкие. Райнер потянулся и снял кольцо. Сперма Жана выстрелила вперед, словно крюк УПМ, и тело разведчика выгнулось, пока Кирштейн испытывал самый мощный оргазм в своей жизни. Он даже не чувствовал, что Райнер всё ещё атакует его задницу и от её сокращений, массирующих его член, кончает сам, фаршируя кишки Жана спермой гордого воина. Кончив, Жан безвольно обвис на крюках. Райнер потянулся к застёжкам и снял его. Без опоры Кирштейн рухнул на пол, как мешок с картошкой. «Я знал, Жан, что ты меня поймёшь. Марко всегда говорил, что ты легко можешь понять слабых людей вокруг тебя. Он бы тобой гордился», — откуда-то сверху раздался голос Райнера. Жан не ответил. Парень не шевелился, пока за Райнером не закрылась решётка и воин не унёс с собой свет. Лишь оставшись один, Жан сжался в комок и позволил себе всхлипнуть. Нега удовольствия прошла, оставив лишь отвращение. Жан думал, что больше ненависти к себе, чем в тот день, как он понял, что упустил Марко, не будет. Но ошибся. Задница болела, Жан чувствовал, как из неё вытекает сперма его бывшего друга. В груди была лишь пустота. Он предал Марко, кончая от члена его убийцы, и простил его, чтобы кончить самому, чтобы испытать самое грязное удовольствие, что можно представить. Из глаз полились горячие слёзы, ставшие реквиемом по Жану Кирштейну.