Я прошепчу тебе нежно … умри

Её глаза были цвета гематита, с таким же стальным безжизненным отблеском, как у камня. Очерчённые чёрным карандашом, похожие на бездну. Она не была страдалицей, в отличие от меня, скорее холодной, жестокой сукой. Её улыбка Джокера выказывала презрение моему существованию. Эта девушка не была одной из тех, кто умел любить или хотя бы сочувствовать. — Ой, посмотрите на неё, — с издёвкой произнесла она. — Кто-то тут бедный и несчастный потерял мать? — Ей доставляло истинное удовольствие видеть, как она вонзает острый мачете в уже кровоточащее сердце. — Нет, дорогая, кровоточащее – не то слово. Твоё сердце давно уже гниёт. Смотри же, плакса, — и я посмотрела: маленькие личинки покрывали моё сердце. Они извивались, явно наслаждаясь тем, что высасывают из него последние соки. Маленькие и ненасытные, они иссушали снаружи, а в некоторых местах заползли внутрь. Однако его медленные ритмичные движения давали надежду на то, что я ещё жива. В отличие от моей матери, которую я видела пару раз в жизни. Чувство ненависти к ней сопровождало меня всю сознательную жизнь. Не имело значения, сколько было от неё извинений: устных или письменных. Сколько умоляющих писем за последние 12 лет жизни я получила. Мне было этого мало. Нужно было что-то большее, чем какие-то слова. Но сегодня она умерла. — Ой, я знаю это чувство. Ты винишь себя, — сказала холодная сука. — И правильно делаешь. Если бы ты помогла справиться ей с алкоголизмом и приехала к ней прошлым летом, как она просила, ничего бы не случилось. Вина полностью на тебе, — она хихикнула и подошла к окну. За окном многоэтажки загораживали потемневшее небо. В окнах горел свет. Семьи собирались на ужин. Всегда задумываюсь, какого это возвращаться туда, где тепло. Туда, где стоит запах домашних котлет и спрашивают, как прошёл твой день. — Размечталась, — девушка злорадно улыбнулась. — Детский дом – это всё, чего ты достойна. Смрадно пахнущие коридоры, туалеты, измазанные говном и стряпня на завтрак, обед и ужин, в которые плевал каждый из поваров – вот твои реалии, — оперевшись на руки, она села на подоконник. С тех пор, как я стала совершеннолетней и выпустилась из детского дома прошло пять лет.Но если детдом больше напоминал концлагерь, со своими законами для выживания, то жизнь за его пределами напоминала бойню на ферме – в любом случае ты сдохнешь в скором времени. — Ну зачем же ждать, что кто-то тебя прикончит, если можно сделать это самой? — она сказала это так, как будто размышляет не о смерти, а о том, что я буду есть на завтрак. Я поморщилась. Мысль о смерти меня не привлекала. Прожить яркую, насыщенную жизнь - это всё, чего я хотела. Я слезла с подоконника и подошла к зеркалу в дальнем углу комнаты. Тусклый свет настольной лампы делал отражение ещё мрачнее. Там, в отражении, она смотрела на меня. Она смеялась. Глаза были наполнены тьмой, каштановые волосы спутались, стали похожи на сено. Я всегда боялась её. Боялась, что она возьмёт верх. И всё закончится. — Да, наконец-то закончится твоя ничтожная жизнь, полная одиночества и пустоты, – пропела она. Я бросила на себя и на неё последний взгляд и отошла от зеркала. В чём-то эта сука была права: у меня не было друзей и семьи. Я пробежалась по воспоминаниям, отчаянно надеясь найти что-то светлое. — Можешь даже не пытаться, мы обе знаем, что не найдёшь, — она подошла к окну и распахнула его. —Смотри, какая там свобода, ты можешь это сделать, — её голос неожиданно стал очень мягким. Я высунула голову в окно и посмотрела вниз. — 17 этажей – ровно столько нужно пролететь вниз, чтобы освободить тебя, — она села на подоконник. Я хотела крикнуть, чтобы спускалась немедленно, что это опасно. — Ты преодолеешь это расстояние за четыре секунды. Четыре секунды и всё закончится? Как всё просто. Я прожила в борьбе 23 года, это 725328000 секунд. Сейчас нужно всего 4, чтобы перестать бороться. Я облегчённо вздохнула. Она же встала ногами на подоконник. — Четыре секунды, дорогая, я разве так много прошу? — она права. Это не так много. Я впервые за долгое время была с ней полностью согласна. Я готова ей подарить эти четыре секунды. В конце концов, она хочет мне помочь. И она шагнула в окно. «Вот и всё, депрессия победила», —подумала я, проживая последние четыре секунды своей жизни.