Константа

      Тяжёлая дверь посреди пустого коридора открывается медленно, со скрипом. Как в ужастиках. А сама школьная лаборатория — словно бункер. С внешней стороны на дверь давит маленькая ладонь — слишком тонкая и слабая, чтобы сделать это в одиночку, поэтому приходится применить вес собственного тела и подтолкнуть плечом, прежде чем резко ступить на порог, едва не потеряв равновесие.       — Сэр. Я принёс его, как мы и договаривались. — Ксено с трудом, но уложил огромный чехол для гитары с чем-то очень тяжёлым внутри на стол лаборатории. Вздохнув от потуги, он элегантным движением отряхнул руки и перевёл спокойный взгляд на учителя физики, пожав плечами на его недоумённый и одновременно неодобрительный взгляд.       Ничего, парень был талантливым, можно простить ему одну-вторую прихоть. Наверное…       — Удивительно, как охрана тебя не остановила и до сих пор не вызвала полицию…       — Ну что вы, — ученик улыбается, хитро сверкнув тёмным блеском в глазах, — охране платят за то, чтобы она спала.       В этот ранний час сентября 1999 года Ксено пронёс оружие в школу.       Солнце светило ярко.       Карабин — укороченная, короткоствольная винтовка, взятая из гаража дома Шнайдеров и под тихую пронесённая в 6 утра в школу, за два часа до основных занятий. Взрослый, и не совсем дальновидный по мнению Ксено, человек был для подстраховки — его учитель по физике, с которым он договорился ещё до начала учёбы об этой маленькой авантюре. Да и кто бы открыл ему дверь школы в такую рань? Только он. Слепо продолжающий видеть в Ксено что-то хорошее.       Стэнли — другое дело. Открыл дверь гаража, поцеловал, пожелал удачи и, по-армейски отсалютировав, пошел досыпать свой законный час сна. Ксено же для своей задумки пришлось встать в пять утра и сбежать из дома через окно, даже не позавтракав и не приняв душ. Второе — самое удручающее.       План был продумал идеально и до мелочей — в роде Ксено, всегда думающего на десять шагов вперед. Вечером накануне он собрал себе бутерброд и яблоко для завтрака где-нибудь между первым и вторым уроком, подготовил одежду и обувь для школы, собрал рюкзак со всем необходимым, и конечно же напомнил Стэнли, чтобы тот вовремя встал и передал ему заветный чехол с «гитарой».       Пока бежал, он чувствовал этот отвратительный тонкий слой пота, покрывший всё тело после сна. Хотелось как можно быстрее снять с себя эту плёнку. Желательно с кожей. Чтобы ничего не липло к телу. Принять душ. Вот только для душевых в школьном бассейне он ничего не взял, а бежать обратно до дома только за ванными принадлежностями… Бессмысленная трата времени и сил. Придётся пожертвовать своим комфортном ради науки.       Провозившись в лаборатории час, молодой учёный начал понимать, что дела с винтовкой идут куда интереснее, чем предполагалось. Возможно он сможет усовершенствовать прицел, чтобы по точности наведения он был подобен специальным военным винтовкам, но для этого потребуется несколько часов трепетно настраивать калибровку на абсолютно ровной поверхности, чтобы не ходили люди вокруг, не сотрясали поверхность пола и воздух, и была полная тишина для должной концентрации. Иными словами…       Нужно будет оставаться после уроков.       — Нет бесполезнее и деструктивнее занятия, чем оставаться в школе дольше положенного. — Уже покинув кабинет физики и направляясь на первое по расписанию занятие, явно недовольный осознанием ситуации тянет Ксено, сунув одну руку в карман идеально сидящих по фигуре (и заднице — со слов Стэнли) узких брюк, а другой активно жестикулируя в такт своим возмущениям. — Если это не касается поиска необходимой для исследования литературы, но, Стэнли, умоляю, найти что-то полезное в нашей школьной библиотеке равноценно поиску нано-иголки в мега-стоге сена. Иными словами, шанс — ноль целых одна десяти-миллиардная процента обнаружить нечто стоящее.       — Всегда существует городская библиотека. — Предлагает альтернативу Стэнли, идя чуть позади, и невольно наслаждается плодами выработанной с годами привычки — взгляд опускается и задерживается там, куда он и не думал смотреть еще пару лет назад. Порой его интересовал вопрос: считается ли секс с несовершеннолетним, когда ты еще сам несовершеннолетний, нарушением? Хотя в этих годах с законами еще не так строго. Его фигура немного возвышалась над хрупкой, точёной фигуркой Ксено перед ним. Он был как ястреб, следящий и охраняющий свою добычу со стороны. Его безмолвное присутствие за спиной перманентно внушало Уингфилду ощущение спокойствия и безопасности, куда бы он не пошел, всегда будучи уверенным, что его спину прикроют. — Которая открывается раньше, а закрывается позже школьной.       — В городской заведует некий авантюрист, открывший её за собственные деньги, а школьная принадлежит властям города. Собственно поэтому школьная за вход ничего не требует, а в городской нужно платить за часы. Но там и книги соответствующие! А наука требует денег для развития.       — Наука требует денег, наука требует жертв. — Тихо усмехается Стэнли со спокойной улыбкой на лице, смотря на бёдра своего учёного, и совсем ненадолго поднимает взгляд на лицо Ксено. Это холодное, невозмутимое лицо, когда он поймал своего парня с поличным. — Чего еще требует наука?       — Ты только что пялился на мою задницу, Стэнли. — Тот не спрашивает. Утверждает. Светлая бровь приподнимается беспристрастно.       — Мне нравится твоя задница. — Беспечно пожимает плечами парень и через секунду без зазрения совести шлёпает Уингфилда по упомянутому месту прям промеж ягодиц.       Но не без внутренних угрызений Ксено отмечал, что его парень стал выше и раздался в плечах, как только начал уделять отдельное внимание тренировкам, чтобы повысить свою общую физическую подготовку. В то время, как юный учёный проводил дни и ночи за книгами, Стэнли занимался в зале, ходил на пробежки и в городской бассейн недалеко от их района. Летом было очень много свободного времени.       Это был последний год перед старшей школой, и как бы сильно Стэнли не хотелось проводить каждую секунду своей жизни рядом с Ксено, как бы сильно он не желал просто молча лежать на кровати в его комнате, пока ученый читает на подоконнике или что-то мастерит, и безмолвно восхищаться его красотой, его внутренним светом, исходящем словно изнутри и освещающим теплые августовские вечера, он понимал, что времени будет становиться всё меньше. Что времени на тренировки в старших классах не будет вовсе, а совместных занятий с Ксено — не так много, как было раньше.       Старшая школа — время, когда пришел момент выбирать свой жизненный путь, с которым Ксено уж давно определился. Его профильными предметами стали математический анализ, физика, химия и биология — ими его расписание было забито больше чем на половину. И его часов было явно больше, чем мог выдержать любой адекватный старшеклассник. Но разве Ксено Уингфилд-Хьюстон был адекватным? А Стэнли Шнайдер?       Вопрос оставался открытым.       Выбор Стэнли пал на те же физику и математический анализ, но для академии ФБР требовалась ещё и история с обществознанием. А так же дополнительно для себя Шнайдер выбрал занятия с учителем по физкультуре после основных уроков. Ожидалось, что тренер будет индивидуально заниматься с ним, но на деле ему просто давали ключ от школьного тренажерного зала и оставляли на себя самого. Часто с ним шло еще несколько парней с других классов, поэтому Стэнли просто надевал наушники и уходил в себя, посвящая своё тело изнурительному физическому труду. Ради себя, ради Ксено. Ради их совместного и безопасного будущего. Чтобы он всегда мог защитить его. Даже если придётся кого-то убить.       После тренажёрного зала вымотанное тело плелось до дома Уингфилда. Его комната была на первом этаже и, боже, как же Стэнли обожал красть его из дома на ночные прогулки от заката до восхода. Они разговаривали обо всём. Кажется, темы никогда не заканчивались. И несмотря на всю образованность Ксено, когда возникали споры на ту или иную тему, они вместе шли искать ответ. Даже если ответ был в городской библиотеке на другом конце города. Вместе, под руку, хоть на другой конец Земли. Стэнли был готов проводить.       А потом Ксено спал до полудня, когда его, через окно, сильные руки отправляли обратно в постель, расположенную прямо под ним. Он падал без сил. Вымотанный и уставший — ноги ныли от пройденных километров, но счастливый, довольный и влюблённый.       Кажется, он не представлял свою жизнь без Стэнли. Это была константа.

***

      Полдень. В кабинете географии пекло.       Бла бла. Бла. Бла бла бла.       Это было время великих географических открытий.       Обнаружив, что на соседнем столе, за которым сидел его парень, лежало восемь книг, а на его собственном — две тетради на все уроки, для Стэнли в кои-то веки стало открытием, почему Ксено так хорошо учился. Тот с довольным и невозмутимым видом читал учебник по биоорганической химии университетской программы, явно довольствующийся своим безмолвным превосходством над другими. Скучающий взгляд Стэнли был направлен на карту мира на доске, а в голове лениво сформировалась мысль, что бывшая Пангея сейчас похожа на котёнка, играющего с Австралией как с клубком ниток.       Взгляд то и дело невольно косил на Ксено, осматривая острые черты его профиля, аккуратно уложенные волосы и идеально сидящую чёрную водолазку, по горло закрывающую следы вчерашней близости.       Печально, что совместного времени у них становится непозволительно мало. По сути, они будут чаще пересекаться на физике и матанализе, которые оба выбрали приоритетными предметами — рассуждает Стэнли, катая кончиком мизинца карандаш по столу, — а на остальных обязательных предметах будут видеться пару раз в день. Не сказать, что у них была какая-то особенная школа с уклоном в технические науки, но физика и математический анализ здесь преподавали действительно хорошо, поэтому забить ими расписание в первой половине недели не было такой плохой идеей.       Стэнли накидывает список их расписаний, прикидывает в голове, где и сколько чего можно было выбрать , чтобы они побольше времени проводили вместе. Ксено решал не забивать мозг такими второстепенными вещами, поэтому доверил Стэнли накидать и его собственное расписание. На Шнайдера же легла задача сделать так, чтобы они не умерли.       По итогу, что они имеют: сорок учебных часов на шестидневную учебную неделю. Ровно поделить не выйдет, поэтому разумный человек чередовал бы шесть и семь уроков каждый день, верно же? Верно. Разумный ли Стэнли?       Шнайдер чешет висок с озадаченным видом, пока в уши льётся история Америго Веспуччи. В классе душно. Они сидели на последних партах — Стэнли не любил пристальное внимание учителей, поэтому сразу занял самые стратегически важные позиции — в конце класса, а Ксено ретировался вслед за ним, так как не хотел сидеть один. Поэтому парень тихо встаёт и открывает окно шире, дабы запустить хоть немного свежего воздуха, который и так нагрет солнцем до критических температур, в класс. Учитель некоторое время пристально смотрит на него, но он так же тихо садится обратно, и краем глаза замечает, что Ксено косится в его сторону — видимо, подсознательное желание держать Шнайдера в поле своего зрения, хотя при этом умудряется читать. Какой-то невероятный человек.       У них есть общие физика и матанализ, раздельные химия, биология, история и обществознание, и общие предметы в сумме на пятнадцать часов, которые находятся вне зоны их контроля. Это строго фиксированные предметы, проходящие в определённых классах в определённое время.       — У тебя есть что-нибудь цветное? — Шепчет Стэнли, обыскивая свой пенал в поисках карандашей, а затем наклоняется корпусом к столу Ксено.       — Из цветного у меня только моя ориентация, сладкий. — Невозмутимо проговаривает Уингфилд, но самодовольная ухмылка расползается по его лицу.       — Ха-ха, очень смешно. — Стэнли закатывает глаза и ныряет вниз, расстёгивая рюкзак Уингфилда (лучше бы ширинку, ей богу) — тот не считал должным своего внимания доставать пенал со всеми необходимыми принадлежностями на двухчасовую географию, поэтому парень делает это за него, и выуживает несколько цветных карандашей. — У тебя дурацкие шутки, ты в курсе?       — Я в потоке. — Ксено продолжает увлечённо читать книгу, словно не замечает копошений внизу.       — Держу в курсе. — Стэнли выпрямляется и с тихим выдохом зачёсывает пальцами влажную чёлку назад. — Кстати, ты какой дополнительный иностранный язык выбрал? — Негромко спрашивает он, снова поворачивая голову к своему парню.       — Японский, но думаю еще над французским. — Ксено слегка пожимает острыми плечами и, перелистнув страницу, смотрит на Стэнли с озорной ухмылкой. — Je danserai avec toi sur scène       Стэнли невпечатлённо закатывает глаза.       — Ну вот, французский ты уже знаешь. Зачем он тебе сдался? — Негодующе возмущается Шнайдер, сводя светлые брови у переносицы. Его голос звучит недовольно, а тон понижается, как когда он начинает злиться, и Уингфилда это напрягает. Но на самом деле он просто волнуется за Ксено, потому что каждый год, из раза в раз в начале учебного года он загружал себя кучей предметов и сильно уставал от этого. Стэнли не мог выносить его измотанного и апатичного вида, словно из любви его жизни высасывали все соки. Уингфилд отчаянно пытался ухватиться за всё и сразу и, — несомненно, это же Ксено, — он держал всё под контролем, нигде не отставал и не проседал в успеваемости, но на кой чёрт брать эту граблю с собой в старшую школу и снова наступать на неё? У них экзамены через два года, а у Ксено розовые очки на глазах. Стэнли хватило последних трёх лет, когда после школы он приходит к Ксено домой, потому что тот физически не мог доковылять до него, и обнаруживал своего парня, лежащего на кровати как распластанная лапша, не в силах даже сесть в вертикальное положение. Он не готов видеть это еще дольше. И бесполезные предметы Ксено никуда не встали, поэтому обойдётся без них.

« — Я не гений, Стэнли. Чтобы так много знать, мне нужно много учиться. А на это нужно время, силы и терпение.

— Ты вообще ел сегодня?

— Нет, не успел.

— Иногда ты такой глупый, Ксено.»

      — Он звучит романтично. — Мечтательно проговаривает Ксено, ухмыляясь, но уже не так уверенно от выражения лица Шнайдера. Неспокойно как-то на душе, когда тот так серьёзно смотрит. Ксено иногда чувствует, что этот взгляд может его раздавить.       — Тебе не нужен французский. — Строго отрезает Стэнли, отворачивая голову, и никак не объясняет свою смену настроения. Ксено немного обеспокоенно смотрит на него еще минуту, и не дождавшись объяснений, медленно отворачивает голову и опускает взгляд в учебник. Лучше потратить время на получение новой информации и подождать, пока Стэнли не остынет, чем на бессмысленные переживания.       Открывая тетрадь на последней странице, Стэнли делит её на две половины, где слева пишет своё имя, а справа имя Ксено. Немного подумав, он поджимает нижнюю губу, «съедая» немного бальзама с неё, и рисует маленькие сердечки рядом с именем Ксено, пытаясь хоть немного унять ноющее чувство за свою резкость в груди. Затем косит глаза, убеждаясь, что его парень не видел этой маленькой слабости, и делит каждую половину на шесть квадратов, обозначающих учебные дни, а затем начинает выбирать цветовой код.       «Пусть обязательные предметы будут красным» — думает Стэнли, беря выбранный карандаш, и рисует красные точки в соответствующих днях. Смысла писать, какой именно это предмет не было — они оба запомнили расписание наизусть еще тридцать первого августа и держали его в голове, поэтому точки будут служить лишь обозначением. И это так же значило, что красные точки — те предметы, которые обязательно будут совместными. — «Так же зелёные» — соображает он, выбирая для физики и матанализа зелёный карандаш. Точки этих предметов он ставит на понедельник, вторник, четверг и пятницу. Свои предметы Стэнли распределяет так, чтобы в первой половине недели было по 8 уроков, и дальше шло на убывание — тем самым разгружает их выходные и конец недели.       Закончив с двумя списками, он вырывает лист из тетради и протягивает Ксено.       Юный учёный первым делом подмечает маленькие сердечки около своего имени и глухо усмехается, кидая кокетливый взгляд на Стэнли. Тот поглядывает на Уингфилда краем глаза, а заметив его реакцию немного дует губы, отводя взгляд.       Глаза Ксено оценивающе пробегают по списку, подмечая выбор Стэнли в сторону более загруженной первой половины учебной недели. Видимо, чтобы у них было большего совместного времени на выходных. Он так же запоминает свои профильные предметы, полагаясь больше на память, чем на бумажные носители — лист можно испачкать, порвать или потерять, — но всё равно после уроков он положит его, аккуратно сложенный, в свой шкафчик, как и делал с любыми вещами Стэнли, которые он ему давал в школе. Стэнли. Понедельник: Физкультура, английский, история, физика(3), немецкий (2) — 8 уроков Вторник: География, химия, искусство, матанализ (5) — 8 уроков Среда: литература, физкультура, немецкий (2), обществознание (3), история — 8 уроков Четверг: Информатика, литература, физика (5) — 7 уроков Пятница: Физкультура, матанализ (3), история — 5 уроков Суббота: Обществознание, английский, история (2) — 4 урока Ксено Понедельник: Физкультура, английский, история, физика (3), японский (2) — 8 уроков Вторник: География, химия, искусство, матанализ (5) — 8 уроков Среда: литература, физкультура, японский (2), химия (3), биология — 8 уроков Четверг: Информатика, литература, физика (5) — 7 уроков Пятница: Физкультура, матанализ (3), химия — 5 уроков Суббота: Обществознание, английский, биология (2) — 4 урока       — По пять физик и матанализов? — Ксено подозрительно выгибает бровь. — У нас череп от знаний не треснет?       — Тебе ли говорить? — Тихо усмехается Стэнли, глядя на него с улыбкой. Отошедший от своих ворчаний он нравится Ксено намного больше, чем недовольный. Правда, причину юный гений естественных наук до сих пор так и понял.       — Я занимался и больше, на самом деле. — Тянет Ксено, отклоняясь назад и элегантно закидывая ногу на ногу. — Но ты поставил их на конец дня, а к этому времени ты уже уставший. Выдержишь? — Блондин смотрит на него из-под прищуренных век.       — Не сомневайся во мне. — Самодовольно тянет Шнайдер, закидывая руки в замке за голову перед тем, как слышит звонок. Все начинают собираться, в том числе и Ксено, складывая свои многочисленные книги. — Ты об учителях не думал? Они под конец дня устанут больше чем мы. И могут либо отпустить, либо дать задания и сесть заниматься своими делами. Мы даже не выпускной класс, они могут дать нам спуску. Это обыкновенная человеческая психология. — Стэнли поднимает взгляд перед собой, следя за летающей по классу мухой, и легким движением укладывает свои единственные две тетради в сумку. — К тому же, чем больше этого предмета за раз, тем меньше домашки. Если бы я разделил пять физик на две и три, между ними была бы домашка. А за пять — нет.       — Хм. — Ксено еще раз смотрит в листок, прежде чем аккуратно сложить его в два раза и поместить в карман брюк. — Умно продумано, дорогой Стэнли.

***

      Под конец учебного дня Стэнли — ходячий зомби. У него начались проблемы с циркадными ритмами в подростковые годы, и реально уснуть он мог лишь ближе к двум часам ночи. С учётом, что вставать им с Ксено в семь, пяти часов объективно не хватало.       Выйдя в почти безлюдный коридор, Шнайдер вытаскивает руку из кармана толстовки и мягко берёт ладонь Ксено, смотря на него сбоку. Тот поворачивается на короткое мгновение, улыбается своей самой нежной улыбкой, которая была выработана только для Стэнли, и снова идет вперёд.       На лице Ксено преобладающую часть времени присутствовало выражение холодной самоуверенности, превосходства и даже немного жестокости, неизвестно откуда взявшейся, но было такое чувство, будто он постоянно что-то замышлял. И лишь в обществе Стэнли он мог проявить свою более мягкую и нежную сторону. Черты ребёнка, который искренне восхищался и смеялся с каждой радости жизни, который светился и грел своим теплом, лишь завидев того мальчика Стэнли Шнайдера в своём окружении, и который со сверкающими глазами смотрел на звёздное небо по ночам под пледом, одном на двоих.

« — Голубой — мой любимый цвет. — Однажды сказал Ксено, когда они сидели на пустыре и смотрели в его телескоп. Он придерживал кончиком пальца окуляр, но ненадолго оторвался, наклоняясь к Стэнли и словно шепча что-то заговорческое. — Могу я узнать почему? — Стэнли наклоняется к нему еще ближе, смотрит с его плеча глазами большими и голубыми, такими преданными и глубокими, что Ксено хочется звезду с неба вырвать и подарить ему. — Потому что он… — Ксено даже теряется от его взгляда, растеряно приоткрывая рот, но затем восстанавливает самообладание и наклоняется к нему, а Стэнли притягивает его лицо ближе к себе и накрывает губы мягким поцелуем, выдыхая тёплым воздухом в небольшое пространство между ними. — Он напоминает мне океан. Небо. И твои глаза. Губы Стэнли… Тают на его собственных губах. Тёмная помада, которой он недавно начал пользоваться, остается на губах и языке Ксено вместе со слюной, а всё тело слабеет под его руками. Взору Ксено было представлено бесчисленное количество звезд, миллионы из них он видел каждую ночь. Но одна из них всегда была с ним — его собственное солнце. Его Стэнли.»