Доберманчик

— У вас не было средства для пола, поэтому я шампунем... — Потрясающая находчивость, — хрипит Литвинов, поднимаясь с помощью Фазика на ноги. Последний тараторит со скоростью пулемета и, кажется, теребит краешек полотенца: — Простите меня, пожалуйста, я могу как-то вам помочь, чтобы... Капитан щерится, пресекая очередь. — Выйди, блядь. — Да, точно, у меня же там плов подгорает! Стажер вылетает из ванной, сам чуть не поскальзывается, но тормозит об стену и сайгаком скачет в кухню. — Знал бы ты, что у меня из-за тебя подгорает, Нахмиддинов! — Догадываюсь, Василий Иваныч, — доносятся с кухни звуки голоса и собираемых с пола осколков. Капитан вздыхает и бурчит под нос. — На кой ляд я вообще ему это предложил? Какой шайтан меня за язык тянул?.. Он отворачивается к раковине, слыша шаги. Подняв взгляд, в зеркале, помимо своего, видит бесстыжее отражение напарника. — Вы что-то сказали, Василий Иваныч? — Я сказал... Он, видимо, раньше не разглядел, но этот таджикский черт натянул на себя фартук. Он трогал не полотенце, а подол фартука. Который он завязал на своей тонкой талии. И вообще он поджарый от нескончаемого физического труда, а как он бегает и дерется — это что-то с чем-то. Не немец, не кане-корсо... доберманчик. Наглый, своенравный, такого муштровать и муштровать. Литвинов хмурится, но вдруг почему-то не может сдержать усмешки и поворачивается к собеседнику лицом. — Я сказал, Фазик, что ты хитрый газлайтер и сволочь, — делает он шаг вперед, усиливая преимущество в росте, — и что в моем доме порядки устанавливаю я. Литвинов ожидает, что стажер хотя бы опустит взгляд, но нет: он как-то по-хитрому улыбается, заводит руки за спину, выпрямляясь. — Как скажете, — слегка склоняет он голову набок и запрокидывает, чтобы смотреть прямо в глаза. И чуть улыбается уголками губ. Дрянь. Он похож на девчонку-домработницу из какого-нибудь паршивого бульварного романа. Литвинов невольно следит, как двигается его кадык, когда Фазик сглатывает. И что на него нашло?.. Что на них обоих нашло?! — И если ты не будешь делать, что я говорю, — спешит капитан хотя бы слегка вразумить стажера, цепляясь за здравый смысл, — знаешь, куда я воткну тебе эти кактусы? — Знаю, — кивает и чуть шире улыбается Фазик. В голове Литвинова сцепление все никак не сработает, он запоздало понимает, что ситуация бредовая, что его напарник такой херни себе раньше никогда не позволял. Но он на то и полицейский, чтобы не обгонять преследующие его умные мысли, и они очень скоро складываются во что-то... почему-то очень непотребное. Если бы Фазику это все было не нужно, он бы тут не стоял. Но что может ему понадобиться, что он... Он что, кокетничает? — Тебе все ясно?! — в итоге огрызается капитан, чуть не клацая зубами перед лицом собеседника. Последний вздрагивает, но тут же начинает только сильнее улыбаться. На смуглой коже плохо видно, но Литвинову чудится, что его щеки становятся чуть розовее. И дышит он подозрительно глубоко и часто. Если бы он не родился в мусульманской стране, то капитан трактовал бы это все однозначно. — Все, свободен, вали, — в итоге взмахивает он рукой. Фазик делает шаг назад, выходя, но все так же не прерывая зрительного контакта. Впрочем, Литвинов уверен, что выиграл, — захлопывает дверь и с большим облегчением закрывает на замок, как вольер. Во что он играл, правда, для него не ясно. В нарды, наверное. На выходе из душа его встречает запах еды и специй, а стол на кухне заставлен снедью так, что для его осады, по мнению капитана, потребуется как минимум два слона, три верблюда и одна кобыла. — Ты что, думаешь, я все это сожру?! — Василий Иваныч, не обижайте, а? С него стажер не попросил ни копейки, а уж сколько потратил времени и сил на плов, нарезку, какие-то треугольные пирожки и нечто, присыпанное пудрой, Литвинов даже гадать не хочет. Впрочем, он с обеда ничего не ел. Может, поэтому он так на него разозлился. Злосчастные кактусы Нахмиддинов уже расставил по росту на подоконнике. Капитан тяжело вздыхает, глядя на стол, на напарника, на истряпанную кухню, на гору немытой посуды. Сначала он поест, а потом... Фазик рассказывает ему, что такое дастархан, что у него в семье принято приглашать как минимум два десятка гостей, что его готовка и в сравнение не идет с тем, как готовит его мама, что начинать нужно обязательно с чая... — А еще я вам курпачу сошью. — Мне носить некуда, — на автомате открещивается Литвинов. Фазик смеется. — Их не носят, на них сидят! — Откуда... Капитан сам осекается: он понимает, откуда эта щедрость, но внимание все равно выбивает из колеи. — А сам ты чего не ешь? — Первым начинает старший. — Я тебя прибью, — шепчет Литвинов и качает головой. Такого плова он в жизни не пробовал. И сладости, названия которых он не запомнил, оказались просто изумительными, в меру сладкими и такими пряными, что ему показалось, что он на несколько секунд очутился в другой стране. Фазик ел меньше: чаще с довольным видом смотрел, как ест капитан. Последний же, глядя в эти хитрющие глаза, вспоминал, как перекидывает его через себя во время очередной тренировки, как садится на него сверху и душит. Приятно осознавать, что теперь Нахмиддинов уже не так неопытен. Закончив есть, Литвинов благодарит Фазика за ужин, оказавшийся «не таким хреновым, как он думал». Поднимается из-за стола, вспомнив о посуде, с ухмылкой желает напарнику спокойной ночи и уже делает пару шагов к проему. Фазик сидит спиной к двери и отклоняется назад на стуле, уже начинает что-то говорить. У Литвинова на секунду все внутри ухает вниз: стул-то древний, как говно мамонта. Ну и, разумеется, ножка выламывается из крепления, и стажер, махая руками, грохается на пол. Сцепление наконец срабатывает, это приятное чувство, когда все встает на свои места, как в этих вирусных видосах, где шар скатывается в лузу на излете. Литвинов сгребает выпучившего глаза напарника с пола за грудки. — Решил побесить меня?! У тебя отлично получилось, ты... У него впереди уже продумана половина цепочки проклятий, рыча, он прижимает Фазика к стене, но цепочка рассыпается, когда вместо сдавленного хрипа Литвинов слышит стон, да такой, что не от всех своих партнеров в постели слышал. За мгновение капитан переживает падение внутри, как если бы передача отсоединилась, а в образовавшейся пустоте что-то начало шевелиться. Несколько мгновений он держит напарника, глядящего куда-то вниз и абсолютно не сопротивляющегося, и все смотрит на него, не веря ни глазам, ни ушам. Слова вырываются, будто говорит не он, а то самое шевелящееся нечто, темное, горячее и глубокое: — Тебе нравится, да? Фазик что-то шепчет себе под нос и заливается краской так, что теперь не заметить это невозможно. Литвинов сначала пытается контролировать себя, но вскоре сам начинает дышать глубже, чуя специи — опять эти специи! — сахар, мед, глядя на контраст между цветом собственных побелевших костяшек и смуглой кожи. Капитан вдыхает ртом, ждет, пока напарник поднимет взгляд, но тот только сглатывает. Теперь ясно, почему стажер всегда так смотрит на его руки, почему носит облегающие шмотки и не упускает возможности посидеть с ним подольше. — В конторе же не узнают? — в итоге решается взглянуть вверх Фазик. — Не расскажешь — не узнают, — ухмыляется Литвинов, понимая, что держаться больше не может. Он вцепляется в его губы и прижимает стажера к стене, слушая то ли скулеж, то ли еще какой похожий звук, спускаясь руками к его поясу, чтобы развязать этот чертов фартук. Фазик в ответ прогибается, хватаясь за плечи и потираясь пахом о его бедро, горячо дыша и не разрывая поцелуя, не самого нежного из-за блядской эспаньолки и, судя по всему, желания сожрать Литвинова заживо, иначе зачем так кусаться? У соседей сверху лает собака, капитан с тихим рычанием чуть приседает, чтобы целовать Фазика в шею. Ну, как «целовать», на ней живого места не останется: Литвинов ему еще как ответит за излишнее использование зубов. В груди и паху трепещет тепло от ощущения мягкости чужой кожи под языком, коротких открытых стонов и звуков сбитого дыхания, и Литвинов наконец понимает, зачем пустил напарника к себе домой. Ебланский узел на фартуке все никак не поддается, и оттого, как стажер прижимается и поскуливает, капитан все ближе к тому, чтобы взять растительное масло и уложил его, нахрен, на стол. Но стол занят, а глупости с маслом остались в прошлом, так что Литвинов оставляет еще парочку укусов и слегка отстраняется. — Развяжи эту херню. Фазик не понимает, какую, судя по помутневшему взгляду темных очей. Собака снова лает, похрипывая, и стажер слегка приходит в себя, отлипает от стены и наконец находит подход к обоим узлам, пока Литвинов держит напарника за шею и целует в губы, глотая короткие постанывания. Теперь он сначала забирается под его футболку, а потом и стягивает ее вовсе, ведет пальцами вверх от пояса треников, продавливая напрягающиеся мышцы, ощупывая ребра, царапая соски, и Фазик чуть не расплывается, наклоняет голову, подставляя шею, шепчет ругательства на своем родном вперемешку с русским. Капитан отстраняется, держа его за талию, оглядывая горячее порозовевшее тело, следы укусов, краснеющие засосы, влажные губы. Литвинов хочет сказать, какой он красивый и как он ему нравится, особенно сейчас, когда он столь беспомощен. — Я хотел тебя выебать с момента, когда впервые увидел. Ну, так тоже сойдет. Фазик тихо хихикает, прикрывая рот рукой. — Василий Иваныч, я... У Литвинова была маленькая, крохотная мечта, но ей все никак было не дано было осуществиться, в какой-то момент над ним вообще посмеялись, мол, это банально. — Я не хочу, чтобы ты сейчас меня так называл. Стажер чуть склоняет голову вбок. — А как тогда я могу к вам обращаться? Желание обладать им целиком и полностью отдавало жаром и чуть ли не вкусом крови на языке. — Как насчет того, чтобы называть меня хозяином? На мгновение Фазик опускает взгляд, и Литвинов морщится, думая о возможном отказе. — Хорошо... хозяин. Капитан не может сдержать улыбки: от этого слова, произнесенного несколько смущенно и довольно тихо, мурашки протягиваются вниз по позвоночнику. Он берет напарника за руку. — Тогда иди за мной. Фазик сжимает его руку, идет неуверенно, но начинает шумно дышать, когда они входят в спальню и Литвинов включает свет. Он останавливается и подавляет в себе желание толкнуть стажера на кровать и натянуть прямо так. — Фазик, сейчас безо всяких там ролей слушай внимательно. — Да? Он все никак не заглянет в глаза, стоит, слегка даже ссутулившись. — Если даже на мгновение ты чувствуешь, что что-то не так, обязательно говори «стоп» или «хватит» или что-то такое. — Хорошо. — Даже если тебе кажется, что «так надо» или думаешь, что меня расстроит что-то, что ты сделаешь. Меня не расстроит. Понял? — Понял. — Теперь поехали. Открывай второй ящик комода. Фазик хмурится, но когда делает, что сказано, Литвинов готов его сфотографировать, чтобы навсегда запечатлеть ахуй, который ясно читается по его лицу. Стажер сглатывает и поворачивается к капитану, приоткрыв рот, потом вздыхает и пытается говорить обыденно. — Что дальше? — «Что дальше» — кто? Фазик снова созерцает пол. — Что дальше, хозяин? — Выбирай, какая тебе больше нравится. — Боюсь, я не совсем понимаю. Литвинов кивает, подняв брови, снова намекая на обращение, но, кажется, только смущает собеседника сильнее. Капитан усмехается и подходит к нему сзади, дышит в шею. — Выбирай, какую из них я в тебя вставлю. Вот теперь в ответ он слышит хриплое «ох». — Хорошо, хозяин. Фазик вновь смотрит в ящик комода, тянет руку, но отдергивает ее. — У меня таких никогда не было... — Все бывает в первый раз. Смотри, какая пробочка замечательная, — усмехается Литвинов. — Хозяин, а можно вопрос? — На этот раз можно. — А ты всем этим пользуешься? Капитан сначала хмурится на «ты», но идея, что «ты» — это хозяин, все же не вызывает какого-то отторжения. Он улыбается: — Как ты понимаешь, это неплохой способ скоротать долгие питерские вечера. Стажер ярко краснеет, видимо, представляя возможные варианты использования представленного ассортимента. Дочь шутила, что он половину секс-шопа к себе утащил. — Ладно, хватит тянуть резину, — ворчит Литвинов и указывает на маленькую синюю пробку («для начинающих»). — Бери ее и два презерватива. Фазик слушается и поворачивается к капитану со всеми упомянутыми предметами. — Я тут подумал... — улыбается капитан. — Давай-ка ты сам. Стажер замирает, с силой кусая нижнюю губу. — Хозяин... я такого раньше никогда не делал. — Проще не придумаешь: натягиваешь презерватив и вставляешь. Только разденься для начала. Видя некоторую заминку, Литвинов снова берется за его талию и целует в губы без давления, медленно, аккуратно. Фазик отвечает так же нежно и слегка отступает, закрывая ящик комода, и теперь капитан стонет, зная, к чему все идет. Если стажер сейчас перед ним ляжет, то он его просто трахнет, а какой в этом интерес, помимо очевидного? Нет уж, есть вещи, которые не только с Фазиком впервые в жизни происходят. Собрав остатки воли, капитан прерывает поцелуй и отпускает своего напарника. Последний еще немного наклоняется вперед, к его губам, но Литвинов непреклонен: — Повторяю: раздевайся. И я знаю, что ты можешь сделать это красиво. Фазик пару раз кивает, на что капитан ухмыляется. — Что надо сказать? — Д-да, хозяин... От этого слова и того, как стажер смотрит куда угодно, но не в его глаза, Литвинов чуть ли не звездочки ловит, кажется, что он вот-вот кончит просто оттого, что Фазик сам с ним играет, что этот газлайтер и сволочь для него сейчас разденется. Стажер кладет на комод пробку и презервативы и отходит. И вот теперь Фазик смотрит в глаза, когда берется пальцами за пояс своих штанов и медленно тянет, ни в коем случае не торопясь, открываясь по чуть-чуть. Литвинову приходится облокотиться на комод оттого, как Фазик прогибается, стараясь не сгибать колени, как его разомкнутые губы оказываются на идеальной высоте от пола. А еще оттого, что он гладко выбрит, сука, он готовился! Выпрямляется он так же медленно, не сводя глаз, и следующим испытанием становится то, как он проводит руками от колен вверх до пояса. Капитану приходится дышать по квадрату, чтобы не сбить его с ног, ему уже неудобно стоять, он сам весь в смазке, но Фазику об этом знать абсолютно необязательно. — Очень хорошо, — улыбается он. — Продолжай. — Да, хозяин. И снова глаза прячет. — Вон зеркало, — указывает капитан на дверцу шкафа-купе. Фазик вскрывает презерватив и методично выравнивает его на игрушке, сглатывает, глядя на нее, а затем на свое отражение. — Вставай на колени. Стажер снова дышит ртом, глядя на своего напарника. Но вскоре решается и действительно сначала опускается на колени задом к зеркалу, а затем встает на четвереньки, и Литвинов не знает даже, с какой стороны ему больше хочется за этим понаблюдать. Он замечает, как тяжело дышит, глядя, как Фазик снова прогибается, слегка раздвигает ноги, поднося игрушку, как он смотрит на себя и снова тихо матерится. — Первое и последнее предупреждение, за сквернословие рот с мылом тебе мыть не буду, придумаю другой способ. Стажер тихо подвывает: — Хорошо, хозяин, я понял... Литвинов чуть присаживается на комод, когда Фазик медленно ввинчивает игрушку в себя, кусает губы, но не может сдержать стона. — Блядь, Нахмиддинов... — шепчет капитан немного даже растерянно. Неясно, что он хочет этим донести, но это скорее восхищение и обожание. И когда из Фазика остается торчать только стоппер, капитан понимает, что не может — не хочет — больше просто наблюдать. Он берет презерватив и опускается на колени перед напарником, хватает его за шею, тянет вверх, чтобы тот оказался лицом к его лицу, а в зеркале отразилось, как работают мышцы спины и поясницы. Фазик поддается, и Литвинов снова целует его, почему-то надеясь, что сможет слегка притормозить себя, прекратить думать, какой он может быть внутри, какой он податливый, что сейчас он весь только его. Но, как говорится, не думай о белой обезьяне, и в горле зарождается рык, мягкость уступает место желанию, а легкие прикосновения стажера к его промежности только подливают в огонь не масла — чистейшего авиационного керосина. Капитан чуть отодвигается и гладит член стажера медленно, чуть сжимая, на что последний дышит прерывисто, опустив голову, и вскоре начинает осторожно двигаться в его руку, скуля и с непривычки сильно сжимая пробку внутри, что Литвинов имеет счастье наблюдать в зеркале. — Откуда ты такой красивый взялся? На это Фазик только бодает его в плечо и двигается все быстрее. — Ну уж нет, мальчик мой. Он убирает руку и отстраняется, стягивает боксеры уже с себя, да, без музыки и фанфар, да только до колен, даже без какого-то самодовольного выражения. Однако, судя по реакции Фазика, стоило бы хоть улыбнуться. — Ебанный в рот... — Ебанный в рот сейчас будешь ты, — хватает Литвинов его за волосы, но тянет только для вида. — Я же предупреждал. Вместо шипения от боли капитан уже привычно слышит стон. — Ладно... — улыбается стажер, но вдруг становится серьезнее: — хозяин. Литвинов его отпускает и протягивает презерватив. — Все тебе прощу, даже эти ебучие кактусы, если наденешь его ртом. Фазик снова слегка зависает, как компьютер на Windows 98. А сколько ему лет? Может, он реально девяносто восьмого?.. Но больше капитан ничего подумать не успевает, поскольку его напарник уже справился с упаковкой и медленно опускается на четвереньки. Фазик почти не помогает себе руками, обхватывает губами очень плотно, но никуда не торопится, задерживается на уже закрытой головке, то ли распределяя латекс, то ли целуя, а тихие издаваемые им звуки отдаются вибрацией где-то в яйцах. Литвинов рад, что в этот момент не стоит на ногах и может опереться на плечи напраника — на то он, блядь, и напарник, не так ли? — и смотреть в зеркало, как этот черт жарко и влажно сосет у него, как слегка раскачивается вперед-назад. И когда резинка полностью натянута, уже капитан начинает поступательные движения, наращивая амплитуду, слушая хлюпанье слюны вперемешку со смазкой и тихие и хриплые поскуливания. — Как же давно... я хотел... сука... Как же давно я хотел это сделать. Фазик на это протяжно мычит, как может, прогибается еще сильнее. Лучше бы, конечно, расположиться к зеркалу боком, но вид на покачивающийся член с покрасневшей головкой и этот шикарный зад с торчащим из ануса стоппером пробки он тоже ни на что бы не променял. Видимо его слова «никогда такого не делал» относились именно к игрушкам: Литвинов не до конца верит глазам, когда смотрит вниз, как входит в его глотку на всю длину. Волна жара поднимается внутри, где-то в животе, но он успевает затормозить, пока она его совсем не накрыла, выйти и слегка отстраниться, тяжело дыша и улыбаясь. — Я не смог тебе угодить? — поднимает голову Фазик, влажные дорожки вниз от уголков его рта, выражение несколько обеспокоенное. — Еще как смог, но это не конец. Литвинов вновь тянет его вверх, снова не может удержаться и не поцеловать его, вылизать весь его рот. — Так, стоп, — резко отстраняется капитан с влажным звуком. — Фазик. — Да? — Пизда. Обращайся ко мне, как договорились. В ответ стажер тихо смеется, держится за его плечи, дышит в лицо. Капитан хмурится все сильнее. — Тебе нравится злить меня? — Я не знаю, что мне нравится больше: отдаваться тебе или смотреть, как ты бесишься. Ну, это хотя бы честно. Единственное мгновение Литвинов размышляет, что на это ответить. — Я тебя так насажу — ты сидеть завтра не сможешь. Стажер аж сильнее присаживается, отвечает с придыханием: — Да, пожалуйста... хозяин. Капитан поднимается на затекшие ноги и наконец освобождается от футболки и боксеров, потягивается и смотрит сверху вниз на очень довольного напарника. Указывает на кровать и ухмыляется. — Чего сидишь? Бери смазку и ложись, сейчас буду исполнять самую голубую из твоих мечт. Фазик чуть не подскакивает и несется к комоду, которого с десяток минут назад боялся. Он находит там то, что ищет, и с самодовольным видом садится на кровать. Литвинов надавливает на его плечи, наваливается, прижимая к кровати, снова целует его в шею, где не-красного места нет, кусается, на что стажер смеется и чуть ли не урчит, сжимает его бедрами, трется об его стояк, теплыми пальцами изучает шрамы на коже. Капитан слегка отстраняется, останавливая вновь поднявшуюся волну жара, но только на мгновение, прежде чем ухватить Фазика под колени и сложить его пополам, вызывая громкий и глубокий вдох. Берется за стоппер игрушки... и слегка двигает пальцами из стороны в сторону, но не тянет, снова слыша короткие поскуливания. — Проси. Стажер зажмуривается и запрокидывает голову. — Пожалуйста... — Херово, — ухмыляется Литвинов и шлепает его с хорошим щелчком, получая стон в ответ. — Еще раз. — Пожалуйста, трахни меня... хозяин. — Уже лучше, — кивает капитан и тут же шлепает его еще раз. — Но зачем мне это делать? Фазик аж приподнимается с тенью ахуя на лице. — Агрх... Ну, наверное, потому что я очень хорошо прошу? — Не угадал. Мало ли что там просит моя маленькая сучка. Пару мгновений двое вглядываются друг в друга, тяжело дыша, и Литвинов уже готов сдаться, он весь в поту, а под ним лежит молодой человек, с которым он и не надеялся такое провернуть, пульсирующее тепло все сильнее, граничит с болью, зудом, проедающим рассудок. — Потому что мы оба так хотим, — шепотом произносит Фазик и видит в чужих глазах, что вербального ответа не будет. Литвинов улыбается злобно, скалясь, медленно вытягивает пробку, снимает презерватив, выворачивая, и просто бросает все на пол. Стажер снова шепчет что-то неразборчивое, когда он медленно входит, растягивая, не жалея смазки, но отчаянно тормозя, чтобы не начать вдалбливаться по самые яйца. Но в таком положении он держаться долго не может: не когда Фазик так стонет и улыбается, держит его за шею и дышит так, как будто его только со дна достали. Он скользит так хорошо, внутри жарко и узко, этот скулеж вызывает мурашки, а черные глаза напротив прикрываются от удовольствия. То самое темное нечто торжествует, с каждым движением становясь сильнее, подгоняя, помогая сосредоточиться и выбрать правильный угол. Стажер берется за собственный член. — Я... Хозяин, я сейчас... — Ну уж нет. Литвинов хватает обе его руки и заводит назад, чтобы держать над его головой. Он не сжимает сильно, но и никакого сопротивления не получает. Еще несколько раз он втрахивается в него так, что сдвигает по кровати, не сводя глаз с его, пока Фазик не делает прерывистый вдох, прогибаясь и тихо скуля, с силой сжимая его внутри. Капитан придавливает его уже всем телом, утыкается в его шею, цепляется за его пальцы, и весь мир на несколько мгновений обращается статикой, остается лишь волна ликования и блаженства. Литвинов приходит в себя, чувствуя прикосновения рук к своим волосам и шее, чуть меняет положение, извлекая и приподнимаясь. Он и так может, он еще ого-го как может, волк говна не скажет, он его покажет. Улыбаясь тупому мему, капитан льнет к чужим рукам, и теперь уже Фазик тянет его к себе, чтобы поцеловать. — Нахмиддинов. — Д... Так точно. — Можешь остаться насовсем. У него аж глаза загораются. — Правда?! Спасибо! Я так рад, это так здорово... — Молчать. А теперь бегом прибираться и в душ, закинь посуду в посудомойку, и я тебе кое-что покажу. Выйдя из душа, Литвинов встречает недовольного напарника над обломками стула. — Может, его еще можно починить? — В жопу его. Глаза Фазика расширяются. — Чего?.. — Метафора такая, — ворчит капитан, открывая ящик кухонного гарнитура и доставая венчик. Стажер хмурится, увидев приспособление. — Что вы будете делать? — Стой ты спокойно, — аккуратно берется капитан за его подбородок, приподнимая и осматривая шею и ключицы. В ответ на озадаченное выражение лица Фазика, Литвинов улыбается. — Хорошо я поработал. И с трудом удерживается, чтобы не оставить еще несколько засосов. — Да, я теперь думаю, что мне делать, нет у вас тональника? — Нет, но есть кое-что другое. Бери и марш в ванную, — протягивает он взбивалку в руки. В ванной капитан перед зеркалом показывает, как можно растереть кожу венчиком, чтобы синяки рассосались. Впрочем, Фазику наверняка придется шарф носить и так. Наблюдая за действом, Литвинов держит его за талию, слегка приобнимая сзади. — Василий Иваныч? — М-м? — А можно на ты? Пару секунд он еще думает, может ли его напарник, которого он меньше часа назад ебал перед зеркалом, называть его «ты». — Можно. А еще можно «дорогой», «милый», «солнце мое». Пофантазируй. Глядя на несколько опешившего Фазика, Литвинов не может сдержать самодовольной улыбки. — Ой, а время-то половина двенадцатого. Все, пора в кроватку: завтра на работу. Спокойной ночи, — целует он Фазика в макушку, — сладкий. — Спокойной, э-э... доро... Стой! — Чего? — Я, это, мне, наверно, надо сказать «спасибо». — За что? — хмурится капитан. — Ну, за то, что... Короче, ты мне очень помог. Литвинов хмурится еще сильнее. — Как это? — Ну, я не могу с женщинами, но и по-другому... В общем, у меня на родине, меня бы... Ты, наверное, знаешь, что делают там с такими, как я. — Во-первых, с такими, как мы. А во-вторых, здесь с тобой никто ничего плохого не сделает, тем более у меня дома. — Но я вижу, что новый закон людям не нравится. Литвинов хитро улыбается. Нет, уж ему-то новый закон очень по вкусу. И Фазику не повезло, что он попал на стажировку уже после того, как капитан вышел из шкафа перед коллегами. Он ожидал чего угодно, но не может ни с чем сравнить ощущение облегчения, когда кто-то был рад, а кто-то просто пожал плечами, когда ему не нужно больше прятаться, не нужно просто затыкать неотъемлемую часть себя. — Хе, людям не нравится, что теперь то, что было «стыдно», теперь нормально. Все хорошо, Фазик, с тобой все в порядке. — Правда? Нет, я понимаю, просто... — Все хорошо. Литвинов обнимает своего напарника и чувствует теплые прикосновения в ответ. — Это другим должно быть стыдно, это они будут отвечать за свое дерьмовое поведение.