Юность обид не держит

Санкт-Петербург. Город дождей, поребриков и парадных; ходят слухи, что приезжих обдирают до нитки за пробу экзотического чая, а местные таксисты спят и видят как расчленяют очередного непутевого пассажира где-то на Невском. Столица в прошлом, «бандитский» в девяностых, культурный и духовный центр сейчас — этот город поражает своей многогранностью, порой кажется, что он будто является магнитом для всяких фриков, неллегалов, неформалов и прочих «творческих» личностей. Вы можете не согласиться с этим, но Чуя считает, что если бы он переехал не в Питер, а в какой-нибудь, скажем, Екатеринбург, то половины всех бед Накахары не было бы и в помине. И речь идёт не только о высоких ценах. Впрочем, сейчас Чуя хочет только одного. Курить. Это мысль сверлит Накахаре мозг в той же степени, что и одногруппник, без умолку трещавший о новом инвенте в какой-то игре, название которой Чуя не удосужился запомнить. Ген..? Гей..? Он слишком стар для этого. — Тачихара, боже, я ни слова не понимаю, — Чуя морщится и трет лоб. — Будь добр, заткнись. — Другого собеседника поблизости нет, — Мичизо разводит руками. — Страдай, раз уж ты мой друг. — И за что мне это… Чуя обводит вагон метро взглядом в поиске освободившегося места и уставши вздыхает, когда того не обнаруживается. Час пик все-таки. Но внимание привлекает бабулька напротив, не спускающая с Накахары глаз. Чуе становится некомфортно. — Че ей от меня надо? — шепчет Чуя. — Ей? — Тачихара смотрит на старушку и пожимает плечами. — Хер её знает. Может, ты ей дверь не придержал? — Я её в первый раз вижу. Стараясь не пересекаться взглядами с пожилой женщиной, Накахара складывает руки на груди и продолжает ждать нужную станцию. Но как только он прощается с одногруппником и направляется на выход из вагона, вышеупомянутая старушка хватает его за руку. — Ближнему помогай, и судьба милостива будет. Чуя испуганно выдергивает свою руку из захвата и вылетает из поезда. Какого хуя? Его прокляли? Озадаченно оглядываясь на уезжающий поезд, Чуя пытается вспомнить заговоры от сглаза и порчи, но как назло на ум ничего не приходит. Весь его стаж просмотра «Гадалки» и «Слепой» в подростковом возрасте прощально машет ручкой — он не помнит ни черта. Парень никогда особо суеверным не был, но, как гласит одна народная мудрость: «Лучше перебдеть, чем недобдеть». Однако очень скоро параноидальные мысли вытесняет все то же желание курить. Накахара копается в карманах пальто и находит только несколько десятирублевых монет. Тяжело вздохнув, он тянется за наушниками, но резко тормозит, замечая валявшуюся среди мусорных баков человеческую фигуру. — «Бомж? Нарик?» — мысленно задаётся вопросом Чуя, оглянувшись. — «Почему его не подобрали?» Осознав, что прохожим абсолютно все равно на подпирающего мусорный бак парня, Чуя решает пройти мимо, ведь какое ему, собственно, дело? Не из-за сбредившей же ему бабки «помогать ближнему»? У него полно своих проблем, и ему абсолютно насрать на какого-то алка… А вот это уже интересно. Чуя подходит ближе к бедолаге, узнавая в торчащей из кармана тренча пачке Красные Мальборо. Ему становится стыдно за первую проскочившую мысль о том, чтобы просто стащить любимые сигареты и пойти дальше своей дорогой, но Чуя привык притворяться глухим перед зовом своей совести, так что… Он же, в конце концов, бедный студент. Ему можно. Слегка пнув чужой ботинок парня и не получив ответной реакции, Чуя наклоняется и цепляет пальцами пачку, аккуратно вытягивая её из кармана. Бездомный резко распахивает глаза и хватает рыжего за руку. — Блять! — Чуя вздрагивает и замирает, вылупившись во все глаза на ожившего мертвеца. Тот с прищуром переводит взгляд с руки Накахары на его лицо и растягивает губы в ухмылке. — О, Ангел! — парень дергает Накахару за запястье на себя, из-за чего тот еле удерживается на ногах. — Вы проявили сострадание и решили помочь заблудшей душе? Незнакомец берет в обе руки ладонь ошарашенного Чуи и продолжает голосить на весь метрополитен: — Свет очей моих! Я ослеплен вами! Я поражен, что вы спустились с небес к отроку Божьему, озарив своим появлением и благими намерениями землю грешную! Ох, достоин ли я этого? Парень театрально касается тыльной стороной ладони лба и прикрывает глаза. Чуя выдергивает свою руку и отскакивает от сумасшедшего. — Тебя головой приложили?! Блять, вдруг у тебя бешенство, — Чуя вытирает пострадавшую руку о штанину. — Бешенства нет, но голова побаливает, да. Но это похмелье, — говорит более серьёзно парень и кидает Чуе пачку, которую тот почти удачно стащил. — Ты мог просто попросить. — Я не уверен, что мне теперь оно надо. — Накахара осматривает сигареты и вопреки своим словам сует в карман штанов. — И я с ебанутыми не общаюсь, прости. «Ебанутый» поднимается и разминает затекшие ноги и шею. Чуя отмечает про себя, что у фрика, видимо, мозги просто слишком маленькие для таких габаритов, и спешит скрыться от потенциальной угрозы. Но она настигает его через несколько метров, хлопнув по плечу. — Куда спешишь, красотка? — Отъебись, — Чуя отшатывается и ускоряет шаг. — Не бойся, я вовсе не маньяк-насильник, — бездомный не отстаёт. — Но та пачка была не за бесплатно, так что тебе придётся отплатить. — Че? — Накахара косится на довольную морду. — Ты из-за этого ко мне приебался? — Изначально я принял тебя за прекрасную даму и хотел предложить двойное самоубийство, — вещает он будничным тоном. — Но когда понял, что обознался, то вовсе не расстроился! Подумал, мне будет приятна твоя компания взамен на то, за чем ты так усердно тянулся. Стоит ли говорить, что Накахара отнюдь не самая общительная и терпеливая личность? Если у незнакомца есть хоть толька мозгов или инстинкт самосохранения, то он по перекошенному лицу рыжего догадается о его намерении дать, так сказать, вилкой в глаз. Но надежды Чуи не осуществляются: парень оказывается остолопом без тормозов. — Боже, чел, — Чуя останавливается. — Просто забери сиги и вали на свою помойку. Или откуда ты там. Парень смотрит на протянутую пачку и хмыкает. — Нет уж, они теперь твои. Я нашёл кое-что поинтересней. Он касается его плеча, и Чуя брезгливо бьёт по чужой руке, после возобновляя шаг и стараясь не оглядываться. На эскалаторе длинноногий встаёт рядом, из-за чего Накахара раздраженно поднимается на ступеньку вверх. — Я тебя вовсе не преследую, ты не подумай. Я просто попал в сложную жизненную ситуацию и нуждаюсь в собеседнике, который мог бы дать мне дельный совет. — Думаешь, я стану тебя слушать? — Накахара слегка оборачивается, вскинув бровь. — Ты уже это делаешь, — кареглазый пожимает плечами. — Но если тебя не устраивает мое общество, то просто скажи об этом. — Слушай, — Чуя, сойдя с эскалатора, оборачивается к собеседнику. — Мы друг друга в первый раз видим. Тебя ничего не смущает? — А должно? — парень непонимающие хлопает глазами. — Да, если ты не знал. — Ладно, — бездомный протягивает руку. — Дазай Осаму. Чуя, в раздумье посмотрев на чужие тонкие пальцы, вздыхает и пожимает руку. — Накахара Чуя. Осаму растягивает губы в счастливой улыбке и прячет руки в карманы тренча. Стоя перед выходом из подземного перехода, среди обходящих их людей, вечно спешащих куда-то, они некоторое время просто смотрят друг на друга: Осаму сверху вниз с нескрываемым любопытством и непонятно откуда взявшимся предвкушением, сверкающим в глазах, Чуя — снизу вверх, поджав губы и пытаясь понять, что с Дазаем, черт возьми, не так. Косо поглядывая на шагающего рядом парня, Чуя не бросает попытку найти в нем то, что заставило его не отшить Осаму с первой секунды чётким ударом в нос, а, прости господи, познакомиться. Накахара признает, что Дазай довольно привлекателен: волнистые каштановые пряди забавно подскакивают, когда тот кивает головой, узкие хитрые глаза будто смотрят в самую душу, вызывая некий дискомфорт вкупе с интересом к их обладателю, а харизма, которой от парня так и прёт, чертовски влечет. Но последнее на Чую вовсе не действует, он, в конце концов, не дурак и жизнью научен не доверять всяким смазливым выскочкам. Однако Осаму все-таки довольно идёт впереди, будто зная, куда им надо. Кстати, а куда они идут-то? — Эй, придурок, — Чуя догоняет Дазая. — Куда ты идёшь вообще? — Куда и ты, — спокойно отвечает тот, не сбавляя темпа. — Я иду домой. А ты — нахер, — Накахара чувствует, как невозмутимость Осаму начинает выводить его из себя. — Мы знакомы пять минут. — А кажется, будто целую вечность! Хочешь, познакомимся поближе? — Ты всё равно не пойдёшь со мной. — Это мы ещё посмотрим, — Дазай многозначительно улыбается. — Мне кажется, что у нас много общего. Какой твой любимый цвет? — Это первое, что ты решил спросить? — Чуе начинает казаться, что понять ход мыслей Осаму просто невозможно. — Оранжевый. — Как интересно, — заинтересованно тянет Осаму. — У меня чёрный. — Очень важная информация, — Чуя хмыкает и достаёт сигарету из спизженной пачки. — Я бисексуал. А ты? Гей? Накахара цыкает и затягивается. Ему становится некомфортно, когда в лоб спрашивают о довольно личных вещах. Особенно, когда за не тот ответ в их суровых реалиях можно получить по лицу. — Угадал, — Осаму хмыкает. — Что ж… Что слушаешь? — Тяжеляк. Тебе не понравится. — А, — на лице Дазая мелькает некая озадаченность. — Я пост-панк люблю. — Ничего общего у нас нет, какая жалость, — Чуя в очередной раз фыркает. — Моя очередь задавать вопросы. Откуда тебя выперли? — По мне так видно? Осаму удивляется. Он правда думал, что Чуя не сложит дважды два? На Дазае одежда не первой свежести, с собой наверняка только телефон и мелочь, которой он постоянно гремит, а руки (Чуя отличается особой наблюдательностью) дрожат так, будто он не ел неделю. Если к этому добавить обстоятельства их знакомства и то, как упорно Дазай пытается наведаться к рыжему, — все становится очевидным. Осаму негде жить. — Да. — Ну, — парень мнется. — Я бомжую третий день, потому что меня выперли из универа и общаги, соответственно, тоже. По моему скромному мнению, несправедливо. — Да ну? Ты кого-то грохнул? — Я не такой агрессивный, как ты, — Осаму закатывает глаза и получает локтем в бок. — Ауч. Я просто зарабатывал на продаже самокруток в универе. На протяжении двух с половиной лет. Ладно, не только самокруток… — Чего? — Чуя понимает, что Осаму не шутит. — Ебать ты охуевший. Легко отделался. — Первакам я ничего не продавал, — Дазай с важным видом поднимает указательный палец. — На них можно было неплохо срубить, но совесть у меня есть. Там же несовершеннолетних полно. — Да ты сама доброта. — Конечно. Я в принципе принимал активное участие в жизни университета. На заказ дипломы писал, взламывал автоматы с едой, кальян таскал… Осаму с гордостью продолжает зачитывать свой послужной список, и Чуя понимает, что, оказывается, очень скучно живёт. — За меня боролись даже преподы, но, увы, мои добродетели могли плохо сказаться на репутации вуза, — Осаму тяжело вздыхает. — Я даже вещи забрать не могу из-за вахтерши, которая чуть не убила меня стулом в прошлый раз. Но зато тебя встретил. — Рано радуешься. Зачем за мной увязался? — Это я уже объяснял, — Дазай придерживает Чуе дверь, из-за чего тот закатывает глаза. По дороге домой Чуя ещё узнает, что Осаму учился на психологическом (а по манере поведения будто в театральном, ей-богу), является наполовину азиатом, в детстве мечтал стать мафиози, а его любимого хомяка, которого засосало пылесосом, звали Алéксий. Но несмотря на всю болтливость Дазая у Накахары не пропадает ощущение, что он какой-то мутный тип. — Осаму, не думай, что я теперь пущу тебя к себе. Ночуй, где хочешь. — Ну вот, — Дазай дуется. — Ты мне уже другом стал вообще-то. — Не могу сказать, что это взаимно, — Чуя, смахнув с лица упавшую дождливую каплю, смотрит на небо и недовольно вздыхает. Удача сегодня определенно не на его стороне. — Ой, дождь. Я точно заболею, если останусь тут. Накахара тормозит у двери подъезда и смотрит на невинно подрагивающего от прохладного ветра Дазая. Надо же, у него неплохо получается давить на жалость. — Пошли, мамкин манипулятор. Осаму радостно подпрыгивает и залетает в подъезд чуть ли не вперед Накахары. В квартире Чуя садит Осаму за стол на кухне, ставит перед ним кружку с чайным пакетиком и пропадает в одной из комнат. Дазай, понимая, что на этом лимит гостеприимности Накахары исчерпан, сам щелкает чайник и, немного порывшись в кухонных шкафах, добывает себе хлебцы. Лучше и быть не может. Чуя появляется на кухне минут через двадцать с мокрой головой и, шаркая по полу белыми пушистыми тапочками, достаёт из недр холодильника чебупиццу, чтобы разогреть её в микроволновке и присоединиться к чаепитию. Осаму, изучив взглядом скромно обставленную кухню и молча листающего соцсети рыжего, решает нарушить тишину. — У тебя тут уютно. — Да, особенно когда ты молчишь. Дазай подпирает голову и начинает постукивать пальцами по столу. — Не стучи, бесишь. — Мне некомфортно. — Тебя тут никто не держит. Осаму громко вздыхает и откидывается на спинку стула. — А ты казался мне приветливей. — А мне кажется, что ты сейчас окажешься на улице, — Накахара отрывает взгляд от телефона. — От тебя несёт бездомной псиной, иди помойся лучше. Осаму встаёт и медленно плетется в коридор. — Первая комната налево, полотенце белое, одежду не дам. Пока Осаму полчаса плескается в ванной, Чуя мысленно успевает утопить его там за будущий чек по водоснабжению, убраться на кухне и кинуть на диван в небольшой гостиной подушку и плед. Дазай выходит после водных процедур с довольной рожей и ещё более вьющимися волосами. — Ты там, блять, топился или в кораблики играл? — Чуя бросает в Осаму подушку и встает с дивана. — Старался, чтобы от меня, как ты выразился, бездомной псиной не несло. Теперь персиком пахнет, понюхай, — Дазай сует под нос Накахаре свою руку. — Я знаю, как пахнет мой гель для душа, дебила кусок, — Чуя бьёт по чужой руке и отходит подальше. — Ночью не броди, а то прибью. Зарядка на столике. — Эй, Чуя. Накахара оборачивается и приподнимает бровь. — Спасибо тебе. Чуя закатывает глаза и прикрывает за собой дверь. Дазай, обнимая пойманную подушку, остаётся сидеть на диване с глупой улыбкой на лице. Его жизнь принимает интересные обороты.