Эрен
Иногда он просыпался до рассвета. Микаса еще спала. Ее сон стал крепким и долгим. Сам Эрен почти избавился от кошмаров и смутных, обрывочных снов, пугавших реальностью происходящего, щемящим правдоподобием: такими живыми, обостренными были его чувства внутри этих грез. Он знал, что это были не воспоминания, отца или тех, других. И не его собственные. Каким-то непостижимым, ему самому неведомым образом отличал одно от другого: сны — от реальности, чужие воспоминания — от своих. Пока отличал. Размышляя, пытаясь составить из осколков неестественно ярких сновидений общую картину, что никак не хотела складываться ни во сне, ни наяву, Эрен взглянул на спящую Микасу. Он знал, что уже не разбудит ее так легко, невзначай, как раньше, — одним шорохом простыни или неверным движением. И все равно, по старой привычке, замер, почти не дыша, не решаясь и шелохнуться. Временами, просыпаясь, Эрен заставал ее как сегодня — Микаса лежала чуть поодаль, на животе, отвернув лицо. И хотя он помнил, как, засыпая, обнимал ее, прижимая к себе, во сне, не сговариваясь, они отстранялись вот так не впервые. Разъединялись. Рассыпались, из единого целого — надвое. Словно их тела по-прежнему хранили страх близости, как старую, ненужную память, и отторгали друг друга. Тонкое одеяло, сбившись, открывало обнаженную спину. Безупречно ровная линия позвоночника, крепкие мышцы. Плавный изгиб сильных, упрямых плеч. Эрен запомнит Микасу именно такой: безупречной, сильной, упрямой. Он и сам не помнил, как вытянул ладонь и робко, недоверчиво, одними кончиками неуверенных пальцев коснулся ее светлой, нежной кожи. Дотронулся, обводя, до острых лопаток, провел по узким, изящным полоскам рубцов на ребрах и ниже, вдоль спины, запоминая на ощупь их змеиный узор. Остановился на еще одном шраме, погрубее, чуть выше локтя ее правой руки. Разумеется, Микаса проснулась. Его прикосновения до сих пор были ей непривычны, будто внове. Даже самые осторожные, легкие, ласковые из них. Микаса не признавалась в этом, но Эрен был не настолько глуп или слеп, чтобы не заметить и не догадаться. — Уже утро? — тихо сказала она. Голос ниже обычного, спросонья. Укрывшись, подтянув одеяло выше, до самой груди, только затем Микаса, чуть приподнявшись на локтях, вопросительно взглянула на Эрена. Длинная челка упала на глаза, и прочитать их выражение было почти невозможно. — Едва. Спи, — коротко отвечал он так же тихо, убрав непослушные темные пряди с ее лба, чтобы заглянуть в ее такие же темные, непостижимо глубокие глаза. Пока Эрен только силился разгадать выражение, что таилось в них, Микаса, казалось, уже прочитала все его мысли до одной — единственным беглым взглядом. — А ты? — Она так и не научилась скрывать беспокойство — за него и других. Микаса не стыдилась своих чувств — и Эрен завидовал ей, отчаянно желая стать таким же. Напрасно. Он пожал плечом. Микаса повернулась на бок, лицом к нему. Уголок алых губ чуть поднялся вверх. — Что ты делал? Когда проснулся. То самое чувство стыда, от которого Эрен хотел бы избавиться насовсем, опять охватило его. — Ничего. Просто думал. — О чем? — спросила Микаса. Бесхитростно и до того прямо, что Эрен вновь испытал чувство вины. И не только потому, что разбудил ее слишком рано. — О тебе. — И все чувства, сложные и неясные, и вопрос Микасы, такой невинный, не дали Эрену и шанса ответить неправду. Слукавить, увести разговор в сторону, прочь. И Микаса опять, в который раз, поняла его и без слов. Не нужно было ничего объяснять. Она легла еще ближе, уткнувшись ему в плечо — тоже слегка стыдливо. Это ощущение Эрен мог понять — даже слишком хорошо. «Я не хочу, чтобы ты смотрел на меня тайком», — словно говорила она. Однако нечто подсказывало: Микаса имела в виду не это. Не совсем. Эрен облегченно вздохнул, сам еще не зная, что именно успокоило его. Положил ладонь ей на спину, приобняв. Поднял руку выше, погладил по волосам. У них в запасе был еще час, а то и все два — этот день они могли провести вдвоем. Подниматься с рассветом, чтобы занять очередь в душевых казарм и до завтрака в столовой, больше не было нужды. Оба, однако, так и не смогли уснуть и просто лежали, слушая дыхание друг друга. Пока тишину светлой, просторной спальни, уединенный мир и покой не нарушил мерный, требовательный стук в дверь их дома этажом ниже. Эрен ощутил лишь колкое, бестолковое раздражение, но Микаса вздрогнула, словно от удара. Будто и сама от себя не ожидая, не понимая почему, вырвалась из его рук и села, застенчиво прижимая одеяло к груди. — Все в порядке. Должно быть, молочник. Ложись — я… — Эрен хотел продолжить, убедить, что все сделает сам, но Микаса перебила: — Я спущусь с тобой. — Не нужно. — Эрен одевался. Микаса так и сидела на постели, смотря перед собой пустым, потемневшим взглядом. Он не видел ее такой уже давно. — Если это грабители — которые вряд ли будут стучаться, — их ждет неприятный сюрприз в виде неуязвимого титана, — ухмыльнулся он, наивно полагая, что глупая, неуместная шутка выведет Микасу из ее мрачного оцепенения. И лишь с опозданием понял, что вновь свалял дурака, и шутка показалась ему грубой, неприятной, мерзкой. Эрен подсел к Микасе, не смея ни коснуться ее, ни посмотреть в глаза. — Прости меня, — молвил он озадаченно. Микаса вдруг улыбнулась, поправила одеяло на груди и ответила как ни в чем не бывало: — Ступай. Если это молочник, он не любит ждать, — и быстрым поцелуем в щеку закончила спор.* * *
Позднее, в другой день, был ужин — они готовили вместе. Микаса резала овощи, Эрен принес согретой, только из печки, воды, когда в дверь постучали, неожиданно, пусть и совсем негромко. Не спеша открывать, он скользнул взглядом вокруг, невольно остановив его на Микасе. Казалось, все было в порядке. Никто, пожалуй, не обратил бы внимания на то, как она замерла с ножом в руке — просто решила отдохнуть или задумалась о своем. Только острые костяшки пальцев болезненно белые, светлее снега. Ладонь сжимает рукоятку крепко, с необычайной силой, явно не собираясь отпускать. И вновь этот потемневший, до боли знакомый взгляд. Когда Эрен вернулся — приходили из штаба, — Микаса вела себя так, будто ничего не произошло, и он хотел верить, что ему всего-навсего показалось. И возможно, для Микасы действительно не произошло ничего — из того, к чему она сама не успела привыкнуть. В ту ночь он проснулся от неясного чувства — впервые за долгие недели Эрену не снилось ничего. Микаса не спала — тоже. Он понял это по ее неглубокому, беззвучному дыханию, словно той теснило грудь. По тому, как, положив твердую, уставшую руку ему на плечо, Микаса будто бы держалась за него, боясь исчезнуть, провалиться в темноту. Эрен не решился показать, что и сам не мог уснуть. Боялся о чем-то спросить. Он не совсем понимал, в чем тут дело. Не до конца: почти созревшая, такая простая, очевидная мысль вертелась на краешке сознания, но никак не давалась, вечно ускользая от него. И лишь засыпая, наконец позволив все тому же неясному, дремучему чувству одолеть его, Эрен кое-что вспомнил — со слов Микасы, давным-давно, когда оба еще оставались детьми. В дверь «они» всегда стучали тихо и вкрадчиво. Почти кротко. И «им» всегда открывали.* * *
— Эрен? Что ты?.. Микаса распахнула дверь и вышла на крыльцо — парадное, предназначенное для гостей. В ночной рубашке, с накидкой из тонкой шерсти на груди и плечах, она не скрывала растерянного, такого настоящего удивления, что окрасило лунным серебром ее глаза. Было раннее утро, и Эрен не собирался будить ее: с рассветом тихонько встал с постели, оделся, взял инструменты из кладовой и бесшумно спустился на первый этаж. Но работа как-то сразу не заладилась: то выходило не слишком аккуратно и требовалось все переделывать, начинать сначала; то шнурок, который нужно протянуть внутрь дома, оказался чересчур длинным, и приходилось соображать, куда разместить лишний «хвост», чтобы ни Эрен, ни Микаса, ни их друзья не спотыкались об него. Хорошо, что к моменту, когда Микаса уже не смогла игнорировать странный шум и спустилась вниз, Эрен работу завершил. И не успел он ответить на вопрос — та наконец заметила перемену. Неуверенно, боязливо потянув за шнурок дверного колокольчика, она услышала громогласный переливчатый звон — таким он казался, если стоять совсем рядом, но из дома, особенно в спальне, звучал мягче, приглушенно. Микаса не спросила, к чему все эти хлопоты, ведь к ним приходили не так уж и часто, а без предупреждения еще реже. Она взяла Эрена за руку и увела в дом, прикрыв за собой входную дверь. Эрен мог не до конца понимать, что чувствовала Микаса, о чем думала, чего боялась и как ей помочь, но ее теплые, нежные объятия вместо обыкновенного «спасибо», то, как привычно она спрятала лицо у него между шеей и плечом, говорили лучше всяких слов. Кое-что он все-таки сумел сделать правильно.