возжечь ретивое

      Для Хонджуна не было ничего необычного в том, чтобы пить разбавленный молоком холодный кофе, читать один и тот же абзац в седьмой раз, мыслями будучи не здесь, закусив нижнюю обветренную губу. А потом вдруг оказаться на самом деле не здесь.       Оказаться где-нибудь в девяносто седьмом посреди нигде (в поле, если уж говорить точнее). Темно, сыро и очень холодно (с голой задницей еще бы), а еще грустно, что тот самый абзац так и останется какое-то время непрочитанным, а ведь книжка-то интересная была, ее принес Сонхва после ежесубботней встречи книжного клуба. Кажется, там было что-то про путешествия. Смешно.       И все снова по-новому. Как и предыдущие сто тысяч раз, одни за другими перемещения, скачки в пространстве, путешествия во времени. Присесть, осмотреться, понять, что ничего толком не видно, привстать, почувствовав голыми ягодицами ветерок, и принять хоть какое-то решение; пробежка голышом, быстрая кража чего-то, что прикроет и согреет его тело, тяжелый вздох. И так каждый раз.       Иногда Хонджуну везет. Иногда он может оказаться в знакомом месте — собственный дом, еще только приобретенный, черновой, с пыльными окнами; дальние кусты на родительском участке, пока его молодая копия, совсем еще подросток, пытается научить их собаку давать лапу; средняя школа, в которой пока еще учится Сонхва, прилежно слушая учителя, неловко улыбаясь каждый раз, когда его соседка по парте задевает своей голой коленкой его. А иногда это бескрайние поля, глубокие водоемы — временами просто грязные, но чаще посреди оживленного парка — подворотни с помойками, магистрали с плотным потоком быстрых машин.       Но сейчас он впервые оказывается не в его квартире, снятой на первые заработанные деньги в Инчхоне, не в их с Сонхва первой общей и даже не в их доме, купленном в две тысячи одиннадцатом. Но это точно знакомое место.       — Что-то новенькое, — тихо шепчет он, боясь кого-нибудь разбудить.       Он стоит (минутой ранее лежал, больно ударившись правым боком о стеклянный столик) посреди гостиной, в которой точно бывал, но никак не может вспомнить когда. Какой это год?       Хонджун оборачивается, цепляя взглядом рамки на комоде: на фото Сонхва (ну кто бы сомневался) и Юнхо, еще молодые, наверное, старшеклассники; на соседнем снимке все тот же Сонхва, широко улыбается в объектив, а рядом Есан и Минги держат большой кремовый торт с девятнадцатью свечками; Сонхва в коротких шортах, а рядом большой черный пес; родители Сонхва в Чусок. Везде Сонхва, но никогда с Хонджуном.       — О, — слышит он и инстинктивно прикрывается, прежде чем обернуться на тихий вздох.       Там Сонхва, в мягких на вид штанах в клетку и большой черной футболке, видно, что одной из любимых в гардеробе. Его темные в настоящем — в будущем — волосы сейчас светлые, возможно, белые — в темноте не понять. У него сонное выражение лица, но совершенно не удивленное.       — Наша сто сорок седьмая встреча, — он широко зевает, прикрывая рот ладонью. — Извини, я не был готов к твоему приходу, если честно, — он разворачивается, скрываясь в темноте комнаты.       Хонджун на это смотрит, давя улыбку. Один из любимых видов Хонджуна — такой сонный Сонхва, но уверенным в происходящем.       — У меня завтра важный экзамен, — говорит парень, протягивая Хонджуну такие же мягкие штаны в клетку и светлую футболку. — Ты надолго?       — Ты же знаешь, что я понятия не имею, — смеется Хонджун, одеваясь.       — Точно, — смущается парень. — Сколько тебе сейчас?       — Тридцать семь, — Хонджун усаживается на барный стул, осматриваясь, потирая колючий подбородок. — Я уже был здесь, но это было так давно, — поясняет, когда ловит внимательный взгляд Сонхва.       — Важный день? Или опять переволновался, готовя свой первый ужин? Тебе тогда было, кажется, двадцать четыре, — парень подходит к гарнитуру, включает теплый желтый свет, и да, сейчас он действительно блондин.       — А тебе семь, — кивает Хонджун.       Забавно, что человек, из-за которого он переживал, в итоге его уверял в том, что все будет хорошо (и не важно, что это были две разные версии одного Сонхва). Это было их первое свидание, и Хонджун уже напортачил — испортил ребрышки, явно переперчив их, когда через мгновение оказался на заднем дворе дома Сонхва. Впервые. Хотя семилетний Сонхва уже знал его и даже подготовил одежду для своего друга.       — Ты всегда возвращаешься ко мне, — сказал тогда мальчик, разворачивая шуршащую обертку большого леденца, — это наша тридцать седьмая встреча.       Для Хонджуна это была одна из первых встреч с какой-либо версией Сонхва и первая с такой маленькой и самоуверенной.       Мальчишка тогда был в салатовом комбинезоне с вышитой ромашкой на нагрудном кармане, полосатой футболке, в панамке и без переднего зуба.       — Зубная фея сегодня ночью забрала мой зубик и оставила мне леденец, — он улыбнулся, прищурившись на один глаз. — Я бы с тобой поделился, но не буду, — и показал красно-синий язык, уже выпачканный крашеной карамелью.       Хонджун тогда рассмеялся так громко, что собака семейства в своей конуре залаяла, привлекая к себе внимание.       — А я сегодня иду на свидание, — рассказал путешественник маленький, тревожащий его сердце, секрет, перестав хохотать.       — О, я знаю с кем!       — И с кем же?       — Со своим мужем, — и улыбнулся, вновь облизывая сладкий леденец.       Волнение, которое и без того заставляло Хонджуна трястись коленками, кажется, возросло еще больше. С мужем?       — Откуда ты знаешь? — спросил Хонджун, поправляя мальчику панамку, съехавшую набекрень.       — Ты сам мне рассказал, — дернул тот в ответ плечами.       Более старшая версия Хонджуна, как оказалось, многое рассказывала младшей версии Сонхва. Иногда это были забавные истории, приключившиеся с путешественником, иногда смешные моменты из детства Хонджуна, временами он говорил о своем будущем, но никогда ничего конкретного, не раскрывал ключевые события, а имена всегда оставлял в тайне. Только множество дат, их с Сонхва будущих встреч, сохранил в блокноте с голубой лошадкой. И подсказки, как справляться со сложными задачами по арифметике в будущем.       Настоящий же Хонджун мало понимал, зачем так скрываться, но когда ему было девять и он впервые встретил другого путешественника во времени, взрослую версию себя, тот ему строго настрого запретил вдаваться в подробности.       — Некоторые знания далеко не подарок, — усмехнулся взрослый Хонджун и исчез, оставив маленького Хонджуна стоять посреди пирса летом девяносто второго.       И вот он был здесь. Рядом с маленьким Сонхва, сидел на траве под раскидистым деревом, одетый в вещи отца мальчишки, пока (пока еще не?) его Сонхва, наверное, тоже волновался перед их встречей. Свиданием.       — Что еще я тебе рассказывал про него? — поинтересовался, сдаваясь яркому солнышку и легкому ветерку, и откинулся на траву. — Какой он?       — Самый лучший, — Сонхва показал оттопыренный большой пальчик, — у него красивый смех, — продолжил, кивая, — и большие глаза. А еще он не любит вареную морковь, как и я! Мы с ним обязательно подружимся.       — Я в этом не сомневаюсь, — ответил Хонджун, чувствуя, как сердце потихоньку начало успокаиваться.       Маленький Сонхва продолжал описывать себя из будущего, пока Хонджун наблюдал за облаками; голос мальчика со временем становился тише, пока вовсе не пропал. И вот уже трель дверного звонка разносилась по всей квартире, на кухне стоял отвратительный запах горелых ребрышек, голый зад болел от удара о теплый пол, а сам Хонджун улыбался.       — Муж, — кололо сердце с трепетом.       Сейчас же его муж либо еще спит, либо уже устраивает уборку в гостиной, откуда Хонджун пропал, оставив после себя недочитанный абзац, пятно на мягком ковре от разлитого кофе (опять) и тревогу в сердце. Потому что не всегда он оказывается в благоприятных местах, как сейчас.       — Так почему ты здесь? — голос Сонхва возвращает его из воспоминаний. Парень сидит по другую сторону стола, помешивая сахар в кружке с зеленым чаем.       — Не всегда дело во мне, и это ты тоже знаешь.       Иногда Хонджун совершал скачок в пространстве не по своей воле (ну, вы поняли, да?), обычно, когда это касалось Сонхва или более молодой версии самого Хонджуна (хочешь сделать что-то хорошо — сделай сам, наверное, именно поэтому правилам путешествия во времени Хонджуна учил сам Хонджун). Бывало пару раз, когда именно Сонхва влиял на его путешествия, притягивал к себе сквозь время и пространство, как яркая лампочка мотылька.       Однажды Сонхва долго не мог уснуть, переев сахара, вертелся в постели, гонял свои детские мысли туда сюда. На следующий день должен был быть важный тест по истории, но в голове, как назло, как будто бы не осталось места для дат и имен правителей, что его очень расстраивало и загоняло мысли еще сильнее. Тогда-то Хонджун и появился. Как всегда голый, с растрепанными длинными светлыми волосами (время от времени прическа меняла свою длину и цвет), и явным вопросом в глазах.       — Волнуюсь, — хныкал Сонхва, когда Хонджун, уже одетый в папин халат, сидел на его маленькой кровати, подогнув под себя одну ногу. — Я совершенно глупый.       — Ты не глупый уж точно, — старший потрепал его сквозь теплое одеяло за пятку, — просто иногда нужно приложить чуть больше усилий, чтобы мысли, как тараканы, не разбегались. И поменьше есть сахара на ночь, — подмигнул.       В тот вечер Хонджун рассказал мальчику историю про котенка с короткой черной шерстью, что любил, когда его гладят по холке и чмокают меж острых ушек.       Этот же Сонхва хоть и волновался из-за экзамена, явно спал до его появления крепко. Значит, дело в чем-то другом.       — Что тебя тревожит? — мужчина накрывает ладонь парня, сжимая трепыхавшиеся тонкие, узловатые пальцы.       Какое-то время тот молчит. Хонджун уже начинает думать, что он быстрее вернется домой к своему Сонхва, чем этот Сонхва решит с ним поделиться чем-то важным. Но нет, тот все же собирается с мыслями и почему-то выдергивает свою ладонь.       — Сегодня наша последняя встреча, — наконец говорит он. — В дневнике больше нет никаких дат.       — О, — все, что может ответить Хонджун.       Если честно, он не знает, почему. В смысле, это даже не он писал эти даты. Вернее, еще не он. Откуда ему знать, как все это работает?       Но то, как расстроенно выглядит сейчас Сонхва… у Хонджуна внутри все скручивается от тревоги.       — Я всегда задавался вопросом, почему ты приходишь, почему возвращаешься всегда ко мне, — он прикусывает губу, отводя взгляд. — Когда был мелким, думал, что ты мой какой-то супер секретный друг, о котором нельзя никому говорить. Или что вовсе воображаемый. Это было глупо, но я был ребенком, — он хмыкает. — А потом я задумался, почему. То, что ты путешествуешь каким-то образом во времени меня не застает врасплох так, как-то, что финальной точкой каждого твоего путешествия становлюсь я.       Хонджун хотел бы его перебить и объяснить, мол, нет, не всегда. Но какой смысл, если по итогу — всегда, либо в прошлом, либо в будущем, либо в промежутке между — всегда Сонхва.       — И вот сейчас наша последняя встреча. Завтра у меня экзамен по литературе, и в голове должны быть Хайдеггер, Фуко или Сэлинджер на худой конец. Но нет, там только ты, — он встает из-за стола, громко скрипя ножками стула по темному дереву, сам от этого передергивая плечом. — Хен, почему ты всегда оказываешься здесь? Рядом со мной? Что в шесть, что в двенадцать, что в двадцать два. Каждый раз рассказываешь что-то абсолютно неважное, но бесспорно интересное, или веселое, или, ладно, иногда полезное. Но никогда действительно важного не говоришь, — у него пальцы дрожат и глаза бегают, взглядом зацепиться не может за что-то конкретное. Хонджун впервые видит этого Сонхва таким. Да любого Сонхва он таким еще не видел. — Я в твоей жизни вообще есть? В твоем настоящем я рядом? Или сегодня мы действительно видимся в последний раз? — парень колупает ноготь и внимательно смотрит на Хонджуна в ожидании ответа.       И Хонджуну нечего на это сказать. Потому что вот в чем проблема: он не может, он не должен рассказывать, объяснять, ошарашивать тем, что произойдет в будущем. Сонхва не должен знать ничего с его слов, он должен узнать все самостоятельно. Пережить их действительно первую встречу, не зная о ней ничего; стать тем парнем, в которого он, Хонджун из своего прошлого, влюбится; сделать из того Хонджуна, этого, правильного, ворчливого, умного в математике, забавного в своих сказках на ночь, нежного и заботливого мужа, лучшую версию мужчины, которой сейчас является Хонджун.       Наверное, будь Хонджун менее эгоистичен, он бы уже рассказал Сонхва все, может даже тогда, когда тому было семь, а Хонджун для него еще был воображаемым другом. Но он не мог тогда и не может сейчас. Все, что должно произойти, произойдет; то, чему не суждено сбыться, не сбудется.       — Я знаю, что незнание причиняет тебе боль, я знаю. Но, — он сглатывает, рукой касается гладкой поверхности стола, смахивая несуществующие крошки, — ты знаешь правила, не я их придумал, — нагло врет. — Но совсем скоро, — мажет взглядом по календарю, висящему справа от входной двери на кухню; так вот какой это год, — мы встретимся вновь. Я тебе обещаю.       — Но дат больше нет, — возражает Сонхва.       — Потому что эта встреча будет особенной.       Сонхва не задает вопроса, но по его глазам Хонджун видит — он и не должен. Парень и так все понимает.       — Когда ты меня увидишь в следующий раз, тебе не понадобится одежда, чтобы прикрыть мой голый зад, — он фыркает, вспоминая, как это будет. — Может, только немного терпения, ладно? Или много, я все же не всегда был таким хорошим умным дядькой. То, что ты видишь сейчас, твоя заслуга.       Сонхва кивает, отводя в очередной раз взгляд. На календаре, который ему на новый год подарила бабушка Соль, трепетно сжимая своими сморщенными ладонями его плечо, сейчас отмечено двадцать седьмое июня. По прогнозу на завтра обещают солнечный день. В планах сходить куда-нибудь после экзамена с Юнхо. Сейчас же в планах у Сонхва добиться ответа хотя бы на один его вопрос.       — Ты не сказал, есть ли я в твоем настоящем, — он смотрит мужчине в глаза, уверенно, стараясь не показывать своего волнения.       Хонджун улыбается, касаясь кольца на безымянном пальце. Сонхва и есть его настоящее. Самый важный человек в его жизни на протяжении вот уже многих лет.       Парень, наблюдая из-под густой, все так же растрепанной после сна челки, видит улыбку, которую наблюдал уже множество раз. Почти шестнадцать лет знать этого мужчину, но только сейчас узнавать, понимать, кто является тем человеком, мысль о котором, так влияет на Хонджуна.       — Он тебя, наверное, заждался, — парень облизывает губы, чувствуя, как щеки набирают цвет. Это правда? Он же правильно все понял?       — Я уверен, что так и есть, — соглашается Хонджун, вставая с места. — А еще я знаю, что он никогда не был против моих путешествий к тебе, Сонхва, — он подходит к парню, протягивая свои руки. — Обнимашки на прощание?       Сонхва ничего не отвечает, лишь льнет в объятия мужчины, крепко прижимаясь, чувствуя своей горячей щекой щетину и вдыхая такой родной аромат, который временами претерпевает небольшие изменения, но всегда остается самым приятным для него, самым теплым и надежным.       — Скоро увидимся? — бормочет куда-то в ключицу, млея от открытия.       — Скорее, чем ты думаешь, — отвечает Хонджун, целуя в макушку.       А в следующую секунду оказывается на своем мягком диване, даже не ударяясь ничем о кофейный столик. За окном уже светает, кофемашина шумит в кухне, а спина Сонхва маячит в коридоре, окутанная дымкой спокойствия и благовоний.       — Мое сердце, я вернулся, — зовет Хонджун, потягиваясь. Он прободрствовал несколько часов сна, и теперь ему придется весь день работать, засыпая над клавиатурой.       — Какая это была встреча? — Сонхва подходит в мужу, клюет в губы, быстро отстраняясь. Но надлом бровей мужчины подталкивает его вновь припасть к губам, провести ладонью по сильной груди и самому уже нахмуриться. — Прохладно, одевайся скорее, — говорит, накидывая плед на голые плечи.       — Ты меня греешь сильнее самой теплой тряпки, — Хонджун тянет мужчину на себя, и тот не сопротивляясь садится на его едва прикрытые колени. — Последняя, — отвечает на вопрос, прижимаясь носом к яремной впадине.       — М-м, — тянет мужчина, улыбаясь. — В тот раз я наконец-то узнал твою самую большую тайну, — он едва касается пальцами загривка мужа, пуская тем самым мурашки по его позвоночнику. — Кто смог возжечь твое ретивое.       — А я ведь даже ничего не сказал, — Хонджун целует впадинку, проходясь языком по бархатной коже. — Ты всегда был таким умным мальчиком.       — А ты всегда возвращался ко мне.