***
Дом Кимов был огромным, гостеприимным и с отлично налаженным бытом. Ким Намджун был Председателем компании, занимающейся снабжением армии, очень занятым и весьма суровым со всеми человеком. Он прослыл несговорчивым, но талантливым бизнесменом, сумевшим поставить на ноги собственное дело, и оно сейчас работало, как отлаженный механизм. Сокджин по специальности был искусствоведом, ему принадлежала самая большая в Тэгу картинная галерея, а также он собирался открывать ещё одну в Сеуле, так что тоже был всегда занят. Однако приезд сына и внука без раздумий был воспринят обоими как главное и самое важное событие в жизни на данный момент, так что всё, что можно было отложить, они отложили и теперь собирались две недели наслаждаться общением с обожаемыми младшими. Тэхён же был бы не против, чтобы его немножко оставили наедине с самим собой. Он не был интровертом, но время, проведённое с вечным моторчиком по имени Чон Хосок, слегка его подвымотало. Он вообще-то привык к тому, что отпуск — это его личное время. Нет, он ничуть не жалел о том, что вызвался помочь брату, однако это не мешало ему ощущать внутреннюю усталость от общения в целом и от людей в частности. Именно поэтому, заведя папу в небольшую беседку посреди великолепного цветника перед домом Ким, он осторожно начал разговор, тщательно выбирая слова: — Пап... Такое дело. Могу я попросить тебя дать мне немного времени, чтобы... ну... побыть одному? На благодушном лице Сокджина тут же нарисовалось беспокойство, он тревожно заглянул сыну в лицо и спросил: — Что-то случилось, Тэ? У тебя... — Нет, нет, — помотал головой Тэхён и вздохнул. — Просто мне бы надо чуть-чуть прийти в себя. Ну, знаешь... — Он неопределённо помотал в воздухе рукой. — Развеяться и сосредоточиться... Ну... — Хорошо, — чуть щурясь, ответил Сокджин, — если хочешь, можешь съездить к нам на дачу на неделю или больше. Отца я беру на себя. Он, конечно, планы строил, но я уверен... — Нет, не на неделю, — пробормотал смущённый Тэхён, чувствуя, что его захватывает чувство вины, — мне бы немного... дней... — Сколько надо, столько и будь, — решительно ответил Сокджин. — Ты работающий человек, причём в весьма эмоционально тяжёлой сфере, Тэ, ты имеешь право на тишину, одиночество и личное пространство. И оно будет таким, какое тебе нужно сейчас. А мы с твоим отцом пока помучаем Хосоки. Тэхён обнял папу и спрятал лицо у него в выемке шеи. — Ты лучший, пап, ты знал? — Ещё бы, — гордо сказал Сокджин, — у меня такие дети, каких боженька абы кому не даёт. — Тэхён фыркнул и открыл было рот, чтобы сказать их всем известную семейную шутку, но Сокджин опередил его и грозно договорил: — И нет, Ким Тэхён, именно боженька, а не твой отец. — Конечно, — тут же ответил Тэхён, — ведь боженька у нас — ты. — Именно. И они оба рассмеялись, довольные друг другом.***
Дачное поселение, где Председатель Ким купил себе дачу, вернее, загородный дом, когда ещё не был так богат, стояло на берегу Кымхогана и было отлично благоустроено. Дома здесь давно были все комфортабельные, их владельцами были весьма известные в Тэгу люди, однако сейчас эти люди отдыхали в более известных местах, а те, кто не отдыхал, наведывались сюда не так часто. Видимо, именно поэтому Ким Тэхён был встречен местной охраной радостно. Это были высокие и плечистые молодые альфы, которым было безумно скучно. Тэхён же был знатным красавчиком. Особенно ему шло такое, как сейчас, слегка утомлённое и раздражённое состояние. Именно в такие моменты жизни его лицо становилось отстранённо холодным, что приводило альф вокруг в состояние упоительного восторга. А когда Тэхён в этом своём состоянии "чуть на взводе" иронически усмехался, это разило наповал всех, кто его видел, независимо от пола и возраста. По крайней мере, бывший любовник именно так ему говорил. Тэхён замер перед зеркалом, в которое заглянуть решил мимоходом, так как только-только вошёл в дом. Невольно ему вспомнился и сам Мин Юнхон, его бывший.***
Это были самые серьёзные отношения в жизни Тэхёна. Юнхон был образцово-показательным альфой. Знакомство с ним ему навязали Сеульские дядюшки, которых никак не устраивало ни его одиночество, ни лояльность к нему Сокджина, и они всё тащили его на свидания вслепую. А он дико уставал им противостоять, так что периодически поддавался и делал вид, что согласен попробовать. На одном из таких вот свиданий он и встретил Юнхона. И тот ему понравился. Он был старше Тэхёна на пять лет, высокий, интеллигентного вида, симпатичный, добродушный. Улыбался восхищённо и говорил небанальные комплименты. Они пообедали, и Тэхёну ни разу не захотелось сбежать, как это было с ним обычно на таких вот встречах. Потом поужинали — и Тэхён был очарован тем, как умеет говорить Юнхон — остроумно, живо, складно. Они погуляли вдоль реки Хан — и Тэхёну понравилась ненавязчивая забота Юнхона, то, как осторожен он был с омегой, как сначала попросил разрешения приобнять, чтобы согреть, а потом — поцеловать. Эта обходительность была Тэхёну в новинку: в богемных кругах, где он крутился, всё было наскоро и спешно, трахались быстро и чтобы снять напряжение, искренности не было ни на гран, всем нужно было друг от друга что-то, и они готовы были давать и получать, удовлетворяясь суррогатом страсти, вредным для здоровья, но жирным и сытным. А Юнхон... Он был другим. И Тэхён влип. Юнхон любил его неспешно, аккуратно и заботливо — во всех смыслах этого слова. И то, что в их отношениях нет особой страстности, Тэхёна поначалу не просто устраивало — искренне радовало. Насмотрелся он на эту страсть. В его фирме, которая была непосредственно связана с самыми красивыми людьми Кореи, моделями и актёрами, всякие разговоры ходили, да и глаза у Тэхёна были на месте, и только что смешанные в пылу секса запахи он отлично ощущал. И относился спокойно к этим только что выползшим из-под своих богатеньких спонсоров омег и бет (альфы тоже встречались, но реже), однако искренне не понимал, как так можно — спать ради приглашения на показ, ради выгодного контракта на рекламу, ради лишнего выхода на подиум. — Ты чистоплюй, — говорил ему друг Юнги, бета, музыкальный продюсер, с которым он неплохо дружил уже несколько лет. — Да, ты добился сам, но у тебя был тыл из родаков, которые тебя поддержат, даже если ты соберёшься захватывать мир не в переносном смысле. А у обычных людей это редко вообще-то бывает. — Только мне что ли так везёт? — бурчал Тэхён. — Нет, моему Чимину тоже повезло, — говорил Юнги и сладко облизывался, вспоминая своего омегу, популярнейшего айдола Пак Чимина, — я встретился ему рано, и мы поднимались вместе. Так что ты не один. Но вас таких мало. Тэхён вздыхал и соглашался. И очень ценил то, что давал ему Юнхон. Но всё же... Это было сродни болезни: налетело непонятно откуда — и мир начал тускнеть. Смущало то, что Тэхён всё никак не мог решиться, силы в себе найти внутренние, что ли, чтобы познакомить, Юнхона с родителями. Это был первый звоночек. Юнхон отлично вписался бы в семью Ким. Идеально. Может, это и напрягало? Тэхён всегда был немного бунтарём, он всегда имел своё мнение и никогда не стеснялся отстаивать свою позицию. А здесь... Он был уверен, что родители одобрят, что они с этим альфой станут образцовой парой, что всё будет как в лучших дорамах... А, нет. Нет. В лучших дорамах герои должны отстоять свою любовь. А они с Юнхоном как-то быстро и обыденно стали говорить другу другу слово "люблю" — и Тэхён даже и не вспомнит первый раз, когда Юнхон всерьёз назвал его "любовь моя". — Тебе нужна драма, — сказал ему Юнги. — Вернее, ты думаешь, что нужна. А нахрен она тебе нужна — вот этого ты не решил. Ну, так реши. — Я его люблю, но... — промямлил Тэхён. — Всё, — оборвал Юнги. — Если есть "но" — забудь. — Почему? — Тэхён насупился. — Папа всегда говорил, что отношения требуют жертв, что ради них стоит и надо меняться! — Но в основе их должна лежать или глубокая привязанность, или общий большой интерес, или — что банально, но да — огромная любовь. Тэхён вздохнул и с завистью посмотрел на Юнги. Тот всегда был уверен во всём, что говорил или делал. Ну, то есть всем так казалось, так как Юнги умел делать вид. Конечно, у него были слабости, и, конечно, если копнуть, так Пак Чимин многое мог бы порассказать о своём муже-пофигисте, но сейчас Тэхён отдал бы всё за его непробиваемую уверенность в себе. А он не был. Ни в себе, ни в Юнхоне. Поэтому не смог двигаться дальше. — Я буду тебя ждать, — тихо сказал Юнхон при расставании, глядя в мокрые от слёз глаза Тэхёна. — Ты помни об этом, пожалуйста. "Обними меня, — внезапно подумал Тэхён, всматриваясь в знакомое до боли лицо. — Обними и крикни, что не отдашь! Скажи, что я твой, только твой — и я буду твоим!" Но Юнхон лишь поцеловал ему руку и ушёл. На этом всё. Больше в отношения Тэхён решил не вступать. Это было больно, а человеку, который "хрен пойми чего хочет", по выражению Юнги, вообще вступать в отношения нельзя.***
Тэхён вздохнул и отошёл от зеркала. Это прошлое. А ему нужны силы, чтобы посмотреть с интересом в будущее. Это будущее, ближайшее, конечно, требовало как можно с большими удобствами расположиться в небольшом, но очень уютном двухэтажном домике посреди такого же небольшого сада, где росли сливы, вишни и виноград. Здесь он так любил бывать в детстве, хотя терпеть не мог работу в саду. Да и Сокджин, честно говоря, не был большим садоводом. И как только это стало возможным, они стали приезжать сюда только отдыхать, а за садом и домом нанимали ухаживать специальных людей. Именно поэтому в доме было относительно чисто, приятно пахло нагретым под солнцем деревом. Тэхён лёг на неширокую кровать в комнате, которую обычно занимал, когда они раньше сюда приезжали, и задумался. Ему надо было не просто отдохнуть. Ему нужно было вдохновение. Он был отличным и очень ценным специалистом, его идеи по продвижению товаров — он обычно имел дело с парфюмом и индустрией красоты, а также любил работать с обувью — имели огромный успех. Но в последнее время, возможно, под бременем вины перед Юнхоном мир, который обычно дарил ему столько поэзии и идей для создания нового, потускнел, стал серым и скучным. Он хотел впечатлений, и поездка на Чеджу и Испания дали ему в какой-то мере их, идеи по предстоящей рекламной кампании, которая намечалась в следующем месяце и которую собирались доверить ему как ведущему специалисту, появились, они уже даже превратились в наброски в планшете, однако он понимал, что всё это сыро, что нужно что-то ещё, чтобы увериться в своих мыслях. Фирма, производящая этот парфюм для альф, была их давним и надёжным клиентом, им нужно было только лучшее, так что надо было приводить себя в форму. Было жарковато, он включил кондиционер и прилёг снова. Солнце топило комнату радостными бликами, постель стояла удобно: яркие лучи её не находили, зато было видно, как пляшет в полосах яркого света весёлая серебряная пыль. Засмотревшись на неё, Тэхён не заметил, как уснул. Зря, конечно. Дневной сон никогда не шёл ему на пользу. Проснувшись, он наскоро сварганил себе из продуктов, которые привёз, лёгкий ужин и понёс его в своё тайное место, в своё "убежище" — на крышу, где был удобный навес перед скатом, и на этом скате Тэхён когда-то проводил самые романтичные свои ночи, глядя на звёзды и мечтая о несбыточном. Закат здесь был потрясающе хорош: небо полосами было изукрашено всеми оттенками розового, синего и фиолетового, внизу оно ещё золотилось отблесками уходящего солнца, а вверху уже проглядывали игривые глазки звёздочек. Тэхён давно всё съел, сидел заворожённый, обняв колени руками и упершись спиной в тёплую стену. Он дышал. Оказывается, он совсем забыл, как здесь, на природе, пахнет вечером. Свежестью и ветром, зеленью и пронзительно врывающимся в облако общего аромата дымом дальнего костра. Тэхён обожал этот аромат. Так обычно пахло в начале весны, когда здесь раньше жгли старую листву, а нарождающаяся зелень буйно цвела и пахла, смешиваясь с этим дымом и рождая в груди впечатлительного омеги какое-то щемящее, полутоскливое-полурадостное чувство, что всё в жизни так зыбко, так волнующе неясно... И это прекрасно — и страшновато одновременно. Сейчас аромат был спокойнее, мягче, веяло ещё и сочной травой, и свежестью ночной росы — в общем, Тэхён наслаждался и невольно улыбался, подставляя ветру, который нёс этот аромат, своё лицо. Он закрыл глаза, и на губах его появилась лёгкая счастливая улыбка. Да... О, да. Вот за этим он сюда и ехал. В это мгновение глухой стук заставил его вздрогнуть, он распахнул глаза и заскользил взглядом по саду внизу, сначала не понимая, что услышал. А потом резкий, немного, казалось, раздражённый голос окликнул его откуда-то со стороны: — Эй, там! На крыше! Сосед! Тэхён метнулся взглядом на голос и невольно вцепился пальцами в перекладину поддона, который служил ему чем-то вроде импровизированного лежака. На заборе, свесив ноги в сторону Тэхёнова участка, сидел парень. Широкие плечи и грудь, мускулистые, явно накачанные руки, одну из которых украшало хитросплетение чернильных рисунков набитого рукава, иссиня-чёрные кудри со смешной короткой чёлкой и дерзкий взгляд очень тёмных глаз — всё это, может, и не поразило бы Тэхёна настолько сильно, если бы парень не был до пояса обнажён. Из одежды на нём были только спортивные чёрные бриджи, лихо перехваченные под коленями и на поясе дерзкой зелёной резиновой каймой. Но даже и в этом нелепом наряде, в таком вот полуприличном виде парень был похож на божество, сошедшее с картинки модного журнала. Кожа его блестела под закатным солнцем так, что Тэхён, никак не ожидавший такого дерзкого нападения на своё либидо, невольно сглотнул тут же набежавшую цветочно-вишнёвую горчинку, которая явно показала, что внутренний омега принял с какого-то хрена стойку на это чёртово божество, хотя тот, вполне возможно, был оме... Да какого чёрта! — Эй, ты чего замер, красавчик! — крикнуло божество, а потом помахало ему рукой. И, возможно, то, что подмышки у божества оказались гладко выбриты, а может, потому что Тэхён давно ни с кем не трахался, но шевеление в штанах он ощутил весьма явное — и замер уже от шока. Так его тело ещё никогда не вело себя. Он был приличным человеком, инстинкты держал под контролем на автомате, да и вообще... — Эй, с тобой всё в порядке? — Парень на заборе нахмурился и снова помахал рукой. — Могу я вот так бесцеремонно к тебе в гости? У меня мяч к тебе нечаянно прилетел. Я не виноват, если что, оно само. — И он улыбнулся. "Харизма, — подумал Тэхён. — Так вот, что это такое, когда человек выглядит харизматично. А ведь так посмотреть — кролик кроликом..." Улыбка у парня на заборе была поистине очаровательной: широкая, искренняя и немного наивная, из-за чуть выдвинутых вперёд передних зубов, она делала его похожим на счастливого кролика. И глазки сразу становились полукруглыми, как на картинках, которые рисуют дети. Очень талантливые, твоего налево, дети... — Молчание — знак согласия! — деловито оповестил его харизматичный кролик и легко спрыгнул с двухметрового забора прямо в цветочную клумбу. — Упс, твоего ж папашу... — пробухтел он, выпрямляясь и растерянно оглядывая нанесённый им урон. — Я дико извиняюсь, если надо, я это... — Он показал пальцем на примятые фрезии. — ...оплачу. Ну, то есть работу по восстановлению. — Он сделал несколько решительных шагов и остановился перед домом, задрал голову и снова широко улыбнулся потерянно мигающему на него Тэхёну. — Привет! Ну, ответь же мне! — Какого чёрта, — наконец, отморозился тот. — Вы... Ты... В-вы это... Вы кто? — Очевидно же, — удивился парень, — я твой... — Он вдруг остановился и явно смущённо потёр лоб. — Мхм... Я Ваш сосед, прекрасный омега. Мой мяч, сука такая, залетел к вам... Ой. — На лице парня появилось смущение, и он совершенно нелепым и очаровательным движением хлопнул себя по губам. — Простите, я не хотел. Так вот, я хотел попросить Вас... эээ.. перекинуть мне его, но Вы... эээ... почему-то молчали, я и подумал: а вдруг Вам это... ну, плохо, что ли... так что... ну и... вот. — И он во все глаза уставился на Тэхёна, который за время его речи медленно поднялся со своего места, не сводя глаз с него, и подошёл ближе к краю крыши, чтобы лучше видеть наглеца, проникшего на его территорию. — А Вы бы это, — вдруг, тревожно хмурясь, сказал наглец, — не подходили бы так близко, а? Не боитесь... ну... Тэхён уже пришёл в себя, и в груди у него поднималась какая-то странная, радостно-злая волна азарта. Он ухмыльнулся и, чуть красуясь, ловко развернулся и уселся на край крыши, свесив ноги, а потом чуть откинулся на вытянутых руках и заговорил: — Ты кто? Давай на ты, потому что странно в такой ситуации выкать. Хотя — сколько тебе лет? — Двадцать шесть, — с готовностью подхватил парень, — и всё же... — Тогда ко мне можешь на Вы, мне двадцать девять. Парень неожиданно громко фыркнул и покачал головой. — Не такая уж и разница, — дерзко улыбнулся он, — но, если ты позволишь, могу называть тебя хён. — Я даже не знаю, как тебя зовут, — пожал плечами Тэхён, глядя на него с прищуром. Глядел он внимательно, прямо в лицо парню, так что не мог не заметить, как это лицо внезапно чуть поплыло растерянностью и удивлением. — Правда? — спросил парень. — Ты меня и впрямь не узнаёшь? Теперь нахмурился Тэхён. Узнаёшь? — Мы знакомы? — Моя физиономия многим в Корее знакома, — с какой-то странной грустью сказал парень. — Правда, в основном мОлодежи и пОдросткам, как говорит мой менеджер. Тэхён покачал головой. — Извини, я бы запомнил. — И тут же смутился этому своему невольному признанию. Однако парень, казалось, не обратил на эту оговорку никакого внимания. Он продолжал во все глаза смотреть на Тэхёна снизу, и не заметить, сколько в этом взгляде было откровенного восхищения и любования, мог лишь слепой. А Тэхён слепым, конечно, не был. — Меня зовут Чон Чонгук, альфа, — между тем представился сосед. — И я айдол... Ну, был им. — Он улыбнулся, в этот раз слегка принуждённо. — Я был весьма популярен ещё совсем... — Да, да, я вспомнил, — перебил его Тэхён, вспоминая что на самом деле слышал это имя. Весьма ярко блеснувший айдол, с миллионами поклонников по всему миру, но в последнее время почему-то пропавший с музыкального Олимпа. — Просто я предпочитаю в основном джаз и не... Прости, я не хотел... — Он сбился и выдохнул, пытаясь подобрать подходящие слова. — Нет, нет, ты не обязан, — поспешно замотал головой Чонгук, — я понимаю. Ты не обязан меня знать. — Он вдруг умолк и задумчиво опустил глаза. — Кто вообще обязан-то? Да и потом, что касается тебя... — Послушай... — Тэхёну было ужасно неудобно, так что он поспешно перебил парня, пытаясь сгладить впечатление. — Я правда слышал о тебе, правда. Просто не интересовался никогда этим направлением музыки, ну, ты понимаешь? Он знал, насколько все эти певцы, артисты и актёры были ревнивы к своей славе, насколько легко и сильно можно было обидеть их равнодушием или грубым словом. Они широко улыбались на публике, признавались в любви своим фанатам, создавали образ счастливых и довольных жизнью людей, которые добились исполнения своей мечты, но на самом деле в каждом из них жил маленький ребёнок, лишённый детства, так как они начинали свой путь обычно очень рано, посвящали этому пути всего себя и — увы — не всегда получали то, что компенсировало бы им эти затраты. — Послушай, — повторил Тэхён, — я сейчас спущусь, и мы найдём твой мяч. Он резво вскочил, и внезапно у него закружилась голова. Он покачнулся, торопливо шагнул в сторону от края крыши и в это же мгновение услышал сдавленный вскрик снизу: — Хён! Осторожнее! Краем глаза увидел он, как метнулся альфа внизу, подняв к нему голову и зачем-то вытягивая вверх руки, словно хотел его поймать, идиот. Сквозь подступающую дурноту Тэхён смог сделать ещё пару шагов от края, и сознание начало медленно заволакиваться туманом, пронзаемое лишь странным, нелепым в тиши вечернего сада криком: — Подожди! Хён! Я сейчас! Потом была странная, мгновенная какая-то тьма. И — чёрные глаза, беспокойно шарящие по его лицу. И — отразившееся в них облегчение. — Хён! Очнулся, прекрасный мой... Очнулся! — И — откуда-то сверху брызжущая на него вода. Дрожащими руками он вцепился в голое плечо альфы, который навис над ним. — Хватит... Дай воды, — прошептал он сухим голосом. И тут же к его губам поднесли стакан, полный ледяной влаги. Он прикрыл глаза и глотал её медленно, растягивая удовольствие, стараясь продышаться всей грудью, потому что невыносимо сладко пахло в воздухе тем самым летним вечером — с терпким дымком, с луговой свежестью и очень знакомым ароматом вишнёвых веток, чуть примороженных свежей мятой. Последний запах тревожил его, он казался почему-то неправильным, и только когда в стакане не осталось воды, Тэхён вдруг понял, что это — его собственный аромат! Он распахнул глаза и тревожно уставился на лицо альфы. В глазах Чонгука по-прежнему плескалось беспокойство, но... Но ноздри мягко очерченного носа трепетали, а ресницы, подрагивая, так и норовили прикрыть горячий взгляд. Альфа его расчуял, сомнений не было. И ему... о, да, Тэхён знал этот взгляд! Чонгуку очень нравился его аромат. Ещё бы. Папа всегда говорил, что лучше внешности Ким Тэхёна только аромат Ким Тэхёна. И Ким Тэхёну бы, конечно, оттолкнуть слишком близко склонившегося над ним альфу, ткнуть в чернильное плечо и потребовать соблюдения правил приличий, но... Взгляд Тэхёна скользил по лицу Чонгука, а потом задержался на небольшом шрамике под левой скулой, очаровательной вмятинке с сантиметр, словно след от подушки. И, сам не понимая, что творит, Тэхён поднял руку и коснулся пальцами этого шрама. — Дрался? — тихо спросил он. Получилось хрипло и странно, но ещё страннее было то, что от этого прикосновения Чонгук прикрыл глаза и прошептал: — С братом... В детстве... Как ты, хён? Тэхён тут же убрал руку и смущённо завозился под ним, но Чонгук вдруг глухо, обиженно заворчал и... осторожно надавил ему на плечо, заставляя снова лечь. Оказывается, Тэхён всё это время лежал на поддоне, покрытом тонким матрацем, куда его, видимо, перетащил альфа. И под головой у него была откуда-то взятая тощая подушка. Кажется, на диване в гостиной лежала... — Под... Подожди, — пробормотал Чонгук. — Полежи, хён... Ты так бледен и прекрас-с... Ты бледен, слаб, ты... Подожди... Тэхён непонимающе заморгал, а Чонгук вдруг склонился ниже и прошептал, почти касаясь губами его щеки: — Ты так пахнешь, хён... Если бы только знал... Как я скучал по твоему запаху. Тэхён отпрянул от него, вжимаясь в подушку, и непонимающе заморгал. — Ты... — Он коротко кашлянул, пытаясь понять. — Я тебя не знаю, ты... Мы разве... — Ты не обращал на меня внимания, хён, — всё так же, почти ему в самое ухо, прошептал Чонгук, — я был слишком маленьким... да и ты ни с кем здесь не хотел знакомиться. Такой далёкий, вечно в своих книжках... Вечно с телефоном, говорил всё с кем-то, в саду, в беседке, у окна в своей комнате... Не со мной, хён... Никогда — со мной... Тэхёна разбирали мурашки по всему телу, он чувствовал томную, тяжкую слабость, а в мозгу крутилось одно: "Кто он? Не замечал его? Кто... Кто он?" И вдруг, словно под светом фар внезапно выехавшей из-за угла машины, он услышал недовольный голос папы: — Ваш сын опять шумел ночью! Я ничего не имею против его музыкальных вкусов, но моя семья не могла заснуть! А у старшего через три дня экзамен в вуз! Прошу вас, Чон Сончон-ши, передайте вашему Чонгуку, что есть такое правило, что после десяти слушать музыку громко нельзя! Что? Нет, сам я не стану этого говорить, воспитывать его не моя забота! И моё мнение о недопустимости оставлять подростка в одиночестве так далеко от себя я тоже придержу при себе! Но если этот ежевечерний шум не прекратится, то я вынужден буду обратиться... Да... Да, Чон Сончон-ши, надеюсь... Надеюсь на вас... Было... было что-то такое. Тогда, тем летом, они — и папа, и отец, и Канхён, и Тэхён — жили здесь, так как у отца были какие-то проблемы с фирмой. И рядом был какой-то там проблемный подросток... Тэхёну было не до него, у него из-за этого внезапного переезда накрылись медным тазом планы на лето, так что он бунтовал и злобствовал. А семья страдала от буйного мальчишки-соседа, которого родители сплавили в дом рядом. Тот в знак протеста, наверно, слушал музыку до часу ночи. Громко слушал. Кстати... Тэхён тогда единственный даже и внимания не обращал на это: ему под эту музыку отчего-то легче засыпалось. Она, эта музыка, будто поддерживала его стремление восставать против обстоятельств, загнавших их всех сюда. Он не высказывался папе, не расстраивал отца: им было не до него, у них были денежные проблемы, до ужаса и тошноты взрослые. А Канхён должен был поступать в вуз своей мечты, так что и тут Тэхёну было отказано во внимании. Поэтому его протест носил, скорее, внутренний характер и весьма закалял его душу. И только музыка — злая, жёсткая — которая неслась долгими вечерами из окон соседского дома, казалось, понимала его и разделяла его ненависть к этой жизни. Как и тот мальчишка, что её слушал, наверно. Как же его звали? Тэхён помнил только смутный силуэт в окне, тощий, длинный, нескладный... Или это был не он? Не Чонгук? Может, это был он сам — взгляд в зеркало и расстройство из-за слишком выпирающих рёбер и снова появившихся прыщей? А ещё этот запах, который было так трудно контролировать, он выскакивал так внезапно, что выдавал несчастного Тэхёна с головой... Всё было против парня тогда! Сокджин посмеивался, сочувственно гладил непокорные вихры сына и утешал: в их семье всегда запахи омег — это огромная ценность, но становление этого запаха — да, процесс мучительный. "За всё надо платить, Ким Тэ, — улыбался ему Сокджин. — И ты ещё ничего держишься. Меня в твоём возрасте вообще кидало от нежнейшего жасмина до сладкой химозы какой-то". В общем, тогда, в то лето, Тэхёну было не до какого-то там больного на голову бунтаря, который выражал свои чувства, врубая на всю спорной ценности музон и доказывая соседям, что ему похер на всех. Как же его звали... — Чонгук? — Это получилось хрипло и тихо, и Тэхён в смятении упёрся руками в плечи альфы. — Отпусти же... Чего ты... И вдруг его руки заскользили по влажной коже, и он невольно приобнял альфу, а лицо Чонгука с полуприкрытыми глазами и приоткрытыми губами оказалось так близко, так... близко... — Чонгук, что... — Тэхён уже не мог оторвать взгляда от губ Чонгука, они почему-то показались ему сухими, и он невольно облизал свои. И тут же закрыл глаза, потому что, склонившись, Чонгук приник к его губам своими. Да, они были чуть суховатыми, но твёрдыми, сладковатыми, уверенными. Они мяли его собственные губы, они обхватывали их и чуть оттягивали, посасывая, а потом Чонгук глухо коротко промычал и прихватил нижнюю губу Тэхёна зубами и прикусил. Не больно... Щемяще приятно, до дрожи. И внезапно Тэхён почувствовал, как в вечернем воздухе замягчела сладость. Неопределённая, смущающе откровенная, приятная до дрожи, она обвила Тэхёна и потянула откинуть голову, когда мягкие губы Чонгука заскользил по его щеке на шею. Альфа целовал нежно-нежно. Едва касаясь, лишь иногда мокро и коротко лизал, словно не в силах удержаться. Это было так приятно, так упоительно нежно, так неправильно... Неправильно. Это было... Чонгук оторвался от него резко и заглянул ему в глаза, испуганно моргая, словно только что очнулся. — Х-хён... — пробормотал он. — Прости... Прости меня! Я не... я не такой! Тэхён закрыл глаза, всё ещё дыша сладкой нежностью, истончающейся в воздухе. Его тело томно подрагивало так, как давно не дрожало. Оно отчего-то с большой охотой откликнулось на это наглое нападение и восприняло его как желанное приглашение, а вовсе не как отчаянную подлую диверсию, хотя по сути именно так и было. — Хён!.. — позвал его Чонгук, и голос его прозвучал жалобно, он приподнял Тэхёна за плечи и прижал его к себе, а потом спросил, дыша ему в шею: — Хён, прекрасный мой, тебе плохо? — Что ты творишь? — Кажется, этот вопрос слегка запоздал, но Тэхёну было наплевать. Он только что пришёл ему в голову — вот он и спросил. — Исполняю мечту своей юности, хён, — тихо ответил ему Чонгук, явно не задумываясь. А потом замер на миг, осторожно опустил его на покрывало и заглянул ему в глаза восхищённым взглядом с мягкой печалью где-то в глубине. — Я тебя не помню. — Тэхён тяжело вздохнул и осторожно приподнялся, толкая тут же отстранившегося альфу в плечи. — Пусти. Голова не кружилась, вообще как-то дышаться стало легче, а в теле была странная лёгкость, словно он славно отдохнул. "Волшебный здесь всё же запах, — мелькнуло в голове. — Отличное место... почему я раньше сюда не ездил?" — А я помню тебя, — между тем, точно так же вздохнув, ответил Чонгук. Он медленно, словно нехотя, отстранился и сел рядом с разминающим шею Тэхёном. — Так и не смог забыть. Знаешь, как детскую мечту. Хотя я ребёнком уже и не был тогда. — Это не повод лезть с поцелуями, — угрюмо отозвался Тэхён и выгнулся, разминая спину. Краем глаза он уловил жадный взгляд, который не удержал Чонгук, и усмехнулся про себя. Наглец... Каков наглец. И самое странное, просто поразительное было в том, что ему эта наглость, эти взгляды, это искреннее восхищение и желание — всё то, что раньше всегда вызывало брезгливое раздражение, сейчас ему нравилось. То есть... Не то чтобы нравилось, но будило внутри какое-то самодовольное возбуждение. И из-за этого наверно, он и не стал ругаться, выгонять альфу и устраивать скандал. Ну, поцеловал и поцеловал... Что Тэхён, овечка невинная, что ли? Его и самого потянуло к парню, чего скрывать. Так что посмотрим-поглядим, что там дальше, а выгнать он его всегда успеет. Тем более, что Чонгук уже и сам вскочил и подал ему руку. — Я помогу? — И просительно склонил голову набок: щеночек щеночком. Тэхён хмыкнул, но руку принял, поднялся и, вздохнув, тут же отнял руку. — Пойдём, Чон Чонгук, шумный соседский мальчишка, напою тебя чаем, раз уж ты меня откачал. — Так ты помнишь, хён? — расплылся тут же в улыбке альфа. — Всё же помнишь! — Смутно, — нехотя признался Тэхён. — Вот мой брат тебя вряд ли забыл, ты ему подготовку к экзаменам срывал своей музыкой. — Он что, по ночам, что ли, готовился? — недовольно пробурчал Чонгук, спускаясь за ним по лестнице. — Он не высыпался, а как в таком состоянии готовиться? Чонгук пробормотал что-то неразборчивое, но вины и раскаяния в его голосе Тэхён так и не услышал. По дороге на кухню Чонгука внезапно обуяла непонятно откуда взявшаяся скромность, он вдруг осознал, что полуголый, и отпросился одеться. Тэхён, вздохнув с сожалением про себя, благосклонно кивнул. Чай он устроил в беседке, накрыв там небольшой столик в стиле Malvin's Kindergarten с печеньем, вареньем из папиных подвальных запасов и обожаемым своим зефиром. Чонгук явился в приличном летнем костюме: светлая тенниска и кремовые летние брюки. И так был хорош в этом, что Тэхён, который, кстати, тоже успел быстро навести марафет и переодеться в лёгкое и романтичное, срочно отвёл глаза от него и сосредоточился, чтобы держать аромат под контролем. С собой к чаю Чонгук, как приличный молодой человек, принёс хёну вина и шоколада. Тэхён усмехнулся и покачал головой, но не отказался: мало ли, какое настроение им подарит этот летний вечер. Это оказалось до странности приятно — сидеть в беседке на уютном мягком диванчике, пить чай и болтать с человеком, чья жизнь настолько отличалась от твоей. Чонгук, не стесняясь, рассказывал о своих провалах на прослушиваниях в три больших агентства Кореи. О том, как, по большой удаче устроившись в четвёртое, пахал днями и ночами, не выходя из студии, от учителей и из танцевальных залов, как повредил накануне дебюта плечо и танцевал на первой в жизни передаче "Утро с..." — самой популярной в Корее — с дикой болью и диковатой улыбкой на лице. А потом, за кадром, естественно, потерял сознание. Как начал писать свою музыку. Как не справлялся долго с лирикой, которая не давалась ему из-за недостаточного образования, наверно. А может, из-за недостатка способностей. Потом, повздыхав и уклончиво помолчав на осторожные расспросы очень заинтересовавшегося Тэхёна, рассказал, как влип в большой скандал с популярным айдолом-омегой, с которым его упорно шипперили, хотя он терпеть этого Сон Джину не мог. Он потребовал, чтобы агентство опровергло сплетню, пущенную каким-то идиотом-нетизеном, что они давно и плотно встречаются, но те, посчитав историю приятно пикантной и рассчитав риски, отказались: нужно было раскручивать новый альбом, и любой хайп был на руку, даже несмотря на волну возмущения среди особо в него влюблённой части фандома. Чонгук возмущался, но ему запретили даже на влайвах поддерживать, а тем более опровергать эти россказни. И обратилось всё, в конце концов, против него самого. Сон Джину застали целующимся с другим, каким-то там популярным спортсменом, завалили хейтом. Омега не выдержал давления и попробовал покончить с собой. И после этого, по закону маятника, хейт обрушился уже на Чонгука, который вообще ни сном ни духом. Правда, по требованию агентства он поучаствовал в нескольких совместных фотосессиях с Джину, но они там даже толком и не говорили: омега дичился, видимо, не менее его самого смущённый слухами. И вот после этой едва не случившейся трагедии легкомысленная народная молва сделала Джину жертвой, а Чонгука чуть ли не тираном, чьи почитатели довели несчастного омегу до петли. Из этой петли его очень удачно и вовремя вытащили, а вот Чонгука срочным образом отправили в армию, чтобы скандал поутих. Ведь сколько бы теперь ни оправдывалось агентство, это были для всех лишь оправдания. Тэхён ахал и скрипел зубами, ощущая всем сердцем боль от несправедливости и поражаясь тому, с какой лёгкой грустью и невыразимо очаровательным юмором рассказывал Чонгук обо всём этом. И о службе в Морфлоте, и о фанатах, которые преданно его ждали, писали ему и задаривали его часть подарками, Чонгук говорил так, словно исповедовался перед Тэхёном, как перед самым лучшим, заслуживающим полного доверия другом. И Тэхён отчего-то именно так себя и чувствовал рядом с этим альфой, глядя на его чудную светлую улыбку, заглядывая в его круглые, почти чёрные глаза, то искрящиеся смехом, то подёрнутые лёгкой дымкой печали... Звёзды давно сияли с неба, чай который Тэхён уже трижды подогревал, давно остыл, а они всё сидели и сидели. И Чонгук уже вроде как ничего не говорил — а всё равно... Почему они оказались рядом на диване, Тэхён и сам не понял, а только тёплая грудь Чонгука под его спиной казалась таким простым и понятным явлением, что Тэхён и вопросов себе не стал задавать, как всё так получилось. — Ну, а ты, хён? — тихо спросил Чонгук, чуть склоняясь к его шее и снова вдыхая. — Как ты жил всё это время? Тэхён вздохнул и покачал головой: — Мою жизнь не так интересно рассказывать и совсем уж неинтересно слушать, Чонгук. — Мне всё интересно, — возразил Чонгук. — Ты ведь был моей первой любовью, хён. Тэхён почувствовал, как заливает его щёки румянец, и пробормотал: — Неужели? — Ага. — Судя по голосу, Чонгук снова улыбался. — Тогда, тем летом, я часто наблюдал за тем, как ты сидишь в этой беседке — её хорошо видно из моей комнаты — и читаешь. И когда ты снимал футболку... Тэхён ахнул и двинул локтем назад. Чонгук ухнул, кашлянул и засмеялся. — Сталкер недоделанный, — проворчал Тэхён. — Это ужасно! — Ну, мне тогда так не казалось, — смеясь, ответил Чонгук. — Ты был всё время недоволен, хён. И мне так хотелось прийти и хоть чем-то тебя рассмешить, чтобы твои глаза сияли, как когда ты с кем-то там разговаривал по телефону. Не помнишь, кстати... — голос Чонгука стал каким-то неверно-равнодушным. — ...с кем? — С любовником, — съязвил Тэхён, — с кем же ещё? Чонгук крякнул и вдруг его руки обвили Тэхёна и сжали его талию. — С кем, хён? — тихо спросил он на ухо омеги. — С кем, с кем? Тэхён не выдержал и засмеялся, а потом шлёпнул по нахальным рукам, которые уже мягко поглаживали ему талию. — Отпусти, сталкер. А то я пожалуюсь на тебя в твоё агентство, скажу, что ты распоясался. — Жалуйся, — вдруг как-то печально отозвался Чонгук. — Они и то меня собираются, видимо, гнать. — Это почему это? — нахмурился Тэхён. — Я успел глянуть: ты и сейчас весьма популярен, у тебя столько поклонников... — Дело прошлое, хён, — вздохнул Чонгук, и по шее Тэхёна прошло тёплой волной его дыхание, на что сердце в груди Тэхёна забилось чуть сильнее и слаще. — А теперь я, кажется, больше ни на что не годен. Ни одной песни не могу не то что сочинить — спеть. Всё не ложится на голос. Диапазон у меня стал меньше из-за ангины, которой я переболел в армии. Тогда её ото всех скрыли, чтобы не тревожить мир и не нагонять хейта на армейское начальство. А вот теперь... С голосом ладно, но никак не могу ничего подходящего найти, чтобы вернуться. Все ждут, а я... — Он снова вздохнул. — А я, кажется, всё, хён. Это прозвучало тоскливо и до тошноты фальшиво-смиренно. В этом были боль и обида, но Чонгук постарался всё же сказать это легко. Не получилось. — И ты смиришься с этим? — недоверчиво спросил Тэхён. — Не знаю, — печально ответил Чонгук. — Я просто не знаю, что мне делать дальше. У меня в доме великолепная студия, предназначенная создавать шедевры, а я... Ни одного мотива не мог придумать, ни одной строчки... Моя муза покинула меня, хён. И ангина, уж конечно, тут ни при чём. — А что при чём? — замирая, спросил Тэхён. — Неужели ничем тебе не помочь? — Не знаю, — пожал плечами Чонгук. — Но я не парюсь, хён. — Всё-таки откровенно врать этот парень не умел совсем, так что Тэхён невольно сморщился от фальши, прозвучавшей в этих словах. Но Чонгук этого не увидел в темноте, так что продолжил в том же неверном ключе: — В любом случае, денег у меня море, а чем заняться — что же, не найду, что ли? Фанов жаль, фандом трепещет, кидается на любого, кто говорит о моём бессилии, они столько тепла дают мне, эти люди, но... — Он вдруг крепче обнял Тэхёна, и тот только сейчас понял, что до сих пор был в его руках. — ...но на этом жизнь не кончится, хён. Правда? — Правда? — переспросил Тэхён и, решительно вырвавшись, развернулся к нему. — Ты мне врёшь сейчас, Чон Чонгук, интересно: себе ты так же хреново врёшь? Чонгук тут же подобрался, обиженно замигали влажными звёздами огромные глаза, и он нахмурился: — Я искренним с тобой старался быть, хён. За что ты... — Послушай, — перебил его Тэхён, — послушай, Чонгук. Я таких навидался в своей жизни, кто смирялся и отступал. Они говорят себе: нет вдохновения. Они твердят: удача оставила меня, я не виноват, я лишь жертва обстоятельств! И знаешь что? Это самые жалкие и несчастные люди из всех. И ещё я понял, что стать таким легче лёгкого! Да, даже я за свою лёгкую и, по сравнению с другими, безбедную жизнь смог понять одно: драться надо до конца. Вдохновение не приходит к опустившим руки! Удача отворачивается от тех, кто согласен отказаться от себя ради спокойной и тихой жизни! Стоит лишь уступить себе в одном, крохотулечном чём-то, дать слабину в чём-то спорном — и всё, ты пропал. Ты покатишься вниз так быстро, что не успеешь и ахнуть, как окажешься на дне. И чем выше ты до этого забрался, тем больнее и жёстче будет это падение. И вот — ты уже не обожаемый миллионами айдол, а тоскующий непонятно о чём неудачник на стариковской даче. Понимаешь? Чонгук смотрел на него пристально, его губы подрагивали — и Тэхён внезапно умолк, осознавая, как сильно только что задел его, видимо. — Эээ... Слушай, я не это... — Спасибо за чай, хён, — тихо сказал Чонгук, вставая. — Мне было приятно поговорить с тобой. Он вежливо поклонился и развернулся. — Пожалуйста! — дрогнувшим голосом торопливо выговорил Тэхён. — Не сердись, Гук, я не хотел... Замерший было на миг Чонгук, не поворачиваясь, помотал головой. — Ты прав, — тихо сказал он. — Зря я всё это тебе... Я ведь не жаловался, я не... Прощай, хён. И прости, что занял твоё время своим нытьём. — Нет! Но Чонгук был уже в нескольких шагах, его тёмная фигура стремительно двигалась к воротам, и он, видимо, уже не слышал Тэхёна. А тот закрыл лицо руками и прикусил до крови губу. Глупо. По-дурацки всё как-то получилось. Неудачник, Тэ? Правда? Это ты так не хотел его обижать? Где твои навыки общения с творческими людьми? Где опыт? Куда всё исчезло? Почему растаяло под нежным светом ярких загородных звёзд? Ты сам ли сейчас не на стариковской даче и без вдохновения? Кому ты говорил всё это, Ким Тэхён? Не себе ли? Тэхён откинул голову на спинку диванчика и, закрыв глаза, тихо и жалобно заскулил. Ему понравился этот милый и на удивление искренний наглец, альфа Чон Чонгук. Очень понравился. И то, что он, старший, более мудрый вообще-то человек, только что сделал, не поддавалось никакому объяснению. Хотел по-быстрому всё расставить на места? Посчитал его ничего не понимающим мальчишкой? У него за плечами головокружительная карьера и армия, а ты... Что же, сиди теперь и локти кусай. А в следующий раз выбирай слова и держи непрошеные советы при себе. Так, кажется, учил тебя великий психолог твоей жизни, твой папа Ким Сокджин? Папу надо слушаться, Тэ. И сейчас не меньше, чем когда-то в детстве. Потому что папа всегда прав.***
Ночь, тем не менее, Тэхён спал как убитый. Совесть, изгрызшая его перед сном, милостиво отступила перед великолепным дачным воздухом, небольшой истерикой и общей усталостью. Следующий день прошёл как в тумане: Тэхён к вечеру и не помнил, что делал. Так... Бродил по даче, косо поглядывая на соседский забор, поковырялся в цветах, повинуясь указаниям Сокджина, данным по телефону — папа, словно чувствуя что-то, позвонил утром и стал расспрашивать, что да как. Вяло от него отбрехавшись, Тэхён весь день вздыхал и медленно, печальной тенью обследовал дом, сад, ел в беседке, а вечер провёл на крыше, не подходя к краю и старательно избегая взглядом соседский участок. Кстати, отличный сад был у Чонов, с небольшой волейбольной площадкой и парой каких-то сараев. Когда звёзды стали мигать ему уж очень медленно, Тэхён вздохнул и поднялся, чтобы спуститься в дом и лечь спать. И в эту минуту внезапно со стороны дома Чонгука зазвучала музыка. Сначала она просто послышалась — как будто её включили в глубине дома, а потом звук как будто делали всё громче, и через пару минут он уже вполне себе громко оповещал всех вокруг о том, что музыкальные вкусы у Чон Чонгука не изменились: ему по-прежнему нравилась агрессивная, напористая музыка, весьма оригинальное звучание и странные, словно случайно выхваченные в хаосе мира слова. Корейский рок. "Xdinary Heroes", кажется. Тэхён поморщился, потирая лоб. Где он слышал эту музыку? Ах, да, Юнги любил эту группу. Тэхён спустился и лёг в постель. Музыка отсюда, из его комнаты, слышалась будто даже лучше: видимо, она звучала из комнаты, которая окнами была напротив. Да, кажется, тогда, в детстве, он тоже думал, что проблемный мальчишка живёт именно в этой комнате: там он видел его силуэт... Оказывается, не только он наблюдал за соседом: тот делал то же самое... Может, если бы они тогда всё же познакомились, Тэхёну не пришлось бы сейчас ёжиться в постели в бессмысленной попытке заснуть. И мешала не только музыка, на самом деле: она просто не давала полусонному состоянию, в котором он провёл весь день, захватить его полностью. Она будоражила его чувства, и те подталкивали его воспоминания, тревожили его печали, напоминали о том, что не сделано, не передумано, не прожито. Раздражённый, он в конце концов вскочил с постели и сел к столу. Мысли рвано пульсировали, сменяясь в голове руганью на разбушевавшегося соседа, досадой на себя и... Он открыл ноут, папку с набросками к новому проекту и погрузился в чтение исходного материала. Как это бывало, когда Тэхён ощущал вдохновение, идеи к нему начали приходить скопом, он едва успевал их записывать, обдумывать, отбрасывать очевидно нелепые и отмечать удачные. За пару часов он набросал план кампании и сценарий первого ролика, придумал с десяток слоганов на утверждение и написал список тех, кого собирался взять в команду. А потом всё как-то странно замедлилось, он прилёг на стол, на скрещенные руки, чтобы обдумать второй ролик — и проснулся, когда солнце настырно стало греть его щёку, стыдя за то, что он не приветствует новый день. Он изумлённо поднял голову от стола, и тут же заломило шею и спину, он потянулся и застонал, ощущая, что старость медленно, но верно подкралась и пустила корни в его скрученных неудобной позой костях. "Чёртов возраст, — сердито подумал он. — Чёртово вдохновение. Чёртов Чон Чонгук с его музыкой!" Он едва добрался до постели, охая и хромая, повалился на неё и уснул мертвым сном. Проснулся снова где-то в полдень и, наскоро поев, снова сел за планшет. К вечеру проект промокампании был готов. В первом приближении, конечно, но да, готов. Работалось легко, перекусы и перерывы на попить воды на балконе и чаю на террасе лишь помогали двинуться дальше. В общем, Тэхён был весьма собой доволен. Лёжа вечером в ванне, он блаженно улыбался себе и был совершенно расслаблен. Всё было хорошо. Нет, всё было просто отли... Музыка в этот раз грянула неожиданно, и Тэхён вздрогнул, нырнул и глотнул горьковатой от фруктовой бомбочки воды. Он вынырнул, матерясь и отплёвываясь, и замер, прислушиваясь. В этот раз был не рок. Это был прямо металл, жёсткий и, кажется, американский. "Он что, думает, что это нормально — врубать музыку вот так, в ночь? — с изумлением подумал Тэхён, спешно вытираясь и натягивая одежду. — Ну, ладно, в детстве он там протестовал против чего-то, но сейчас — это что, такая тупая и откровенная месть, что ли?" Он лёг в постель, закрыв плотно окна, но так как они не были шумоизоляционными — родители, видимо, думали что сосед вырос и поумнел — то музыка была слышна отчётливо, и она явно не собиралась растворяться в ночной тиши. Поворочавшись с боку на бок с час, Тэхён сел на постели, зло сжимая кулаки. Да твоего папашу за ногу! Какого хрена! Он решительно встал, натянул шорты и футболку и пошёл скандалить. По крайней мере, намерения у него были именно такими. И хотя Чонгук на его настойчивые звонки в дверь открыл в коротких свободных шортах, больше похожих на семейные трусы, и снова без верха, Тэхён лишь быстро сглотнул внезапно набежавшую слюну и, стараясь не смотреть на мило растрёпанные волосы и испуганно моргающие, отчего-то красноватые глаза, выдал достаточно сурово и гневно, как и хотел: — Ты знаешь, который час, Чон Чонгук?! Какого хрена ты творишь? Чонгук заморгал ещё сильнее и вдруг... покраснел. Совершенно очаровательно приоткрыв рот, он на мгновение, казалось, прислушался, а потом, не сказав ни слова, кинулся в дом — и музыка оборвалась. Тэхён, топчущийся на пороге, растерялся: он готовился к бою, отчего-то уверенный, что Чонгук будет защищать своё право слушать на своём участке музыку, как хочет. А... что теперь? Надо ведь возвращаться, видимо, цель-то достигнута, он победил, но, чёрт... Широкая мускулистая спина и узкая, как у омежки, талия незадачливого нарушителя дачного спокойствия так и стояли у Тэхёна перед глазами, отчего-то томно поскуливал внутри омега — и он медлил... — Не хочешь зайти? — Чонгук, появившийся перед ним уже в футболке, смотрел на него заискивающе, ему явно было неудобно, и раздражение Тэхёна, уже подорванное его внешним видом, стало стремительно таять. — Зачем? — из чистой вредности спросил он. — Времени два ночи, не совсем время для ответного визита, если... — Я угощу тебя чаем, он помогает заснуть, — тихо сказал Чонгук и отвёл глаза, потёр шею и отступил от двери, приглашая. — Пожалуйста, входи, хён. Я просто хочу извиниться. Я правда совсем не подумал, мне такая музыка помогает... ну... Я вроде все окна закрыл, а про колонки в холле забыл. Тэхён вздохнул и покачал головой. — Ладно, — вроде как нехотя сказал он. — Давай свой чай.***
Дом у Чонгука оказался на удивление уютным. Не совсем, правда, опрятным: кое-где царил откровенный бардак, было видно, что хозяин какое-то время не заботился об уборке. Но это не было застарелой грязью, просто валялись его вещи, словно второпях скинутые со своих мест, посреди небольшого зала стоял стол, на котором громоздились заказные закуски, банки и бутылки — пиво, соджу, минералка, вишнёвая газировка — внезапно. Чонгук смущённо хрюкнул и кинулся всё это приводить в порядок, а Тэхён, посмеиваясь, стал рассматривать висящие на стенах портреты и фото, на которых был изображён айдол Чон Чонгук, звезда корейской сцены, один из ярких представителей Халлю , завоевавший американский рынок и имеющий миллионы фанатов в Европе. Он был на самом деле красив, этот парень. Талантлив, безусловно, талантлив — Тэхён послушал его музыку, на самом деле только её и слушал эти два дня, и ему понравилось. Не всё, конечно. Больше — из первых альбомов, когда в его музыке ещё не было так ярко выражено американское звучание, а слова иногда были резкими, но никогда — откровенно пошлыми, как в некоторых последних песнях, рассчитанных явно на свободных от предрассудков и строгой морали слушателей. И вот на фото — особенно на огромном портретном, что висел в холле, у двери в зал, — Чонгук получался не только красивым. В его глазах всегда было что-то, что манило глубиной, что не давало пройти мимо, сказав "просто милая мордашка", — хотя мордашка была на самом деле милой, что там греха таить. Тэхён цепко вглядывался в небольшой портрет, висящий над огромным диванным уголком, стоявшим напротив экрана домашнего кинотеатра, и даже немного забыл о бесшумно снующем за его спиной хозяине дома. На портрете Чонгук был изображён смотрящим немного сверху, в его губе было колечко, и она была прикушена едва видными зубами, кольцо было и в брови, пальцы с татуировками держались за чуть выгнутую светлую шею, а взгляд... Художник был талантлив, и в этом взгляде уловил и дерзость — яростную, откровенную — и вызов, и желание, и зов: Чонгук звал Тэхёна с этого портрета, и тот невольно замер, пытаясь понять, зачем зовёт его этот альфа... — Нравится? — прозвучало у него за спиной, и он чуть дрогнул, словно был застигнут на чём-то нехорошем. — Нравится, — согласно кивнул он, стараясь дышать ровно, чтобы унять вдруг забившееся быстрее сердце. — Талантливо написано. — Это мой бывший написал, он художник, как ты понимаешь. — Голос Чонгука был спокойным, ровным, а вот у Тэхёна отчего-то в груди завозилось непонятно откуда взявшееся раздражение. — Он любил меня рисовать, говорил, что морда у меня выразительная. А ещё он очень любит омежьи задницы, хотя и сам омега. Тэхён крякнул от неожиданности: такой поворот этой милой истории ввёл его в лёгкий ступор, и он почувствовал себя виноватым в чём-то. Но Чонгук, не замечая, видимо, его состояния, легко улыбнулся и кивнул на стол: — Пойдём, напою тебя чаем, вкуснее которого ты ничего не пил, хён. Чай и впрямь был вкусным. А сладости, которые поставил Чонгук к нему, ещё вкуснее. И всё это в целом заставило Тэхёна совсем забыть, зачем он пришёл, собственно, в этот дом. Злость, если и была, прошла ещё до того, как он взял в руки тонкую фарфоровую чашечку, наполненную ароматным напитком. А что было ещё? Чонгук был неожиданно молчалив, как-то странно сосредоточен, он смотрел пристально и почему-то тревожно, а может, Тэхёну всё это казалось. В любом случае, ему не мешало это чувствовать себя расслабленно в доме соседа. Он вдруг разговорился, чувствуя к себе его внимание, рассказал о вдохновении, которое накатило на него из-за того, что он не смог вчера уснуть быстро. Чонгук смущённо извинился, но Тэхён благодушно сказал, что если бы не это, то непонятно, когда бы он сел за проект, над которым работал. Чонгук как-то странно на него косился и неуверенно, словно удивлённо, улыбался, а потом сказал, что очень хорошо его понимает. — Я тоже, — тихо пояснил он на удивлённый взгляд Тэхёна, — кажется, поймал вдохновение. Тэхён с любопытством на него уставился и даже отставил в сторону чашку с чаем. — Ты что-то написал? — спросил он. — Ну... — Чонгук неуверенно поджал губы, а потом словно решился. — Понимаешь, примета такая есть: не говорить о не написанной до конца песне, так что я, наверно, тебе пока ничего не скажу, хотя ты... — Он вдруг двинулся ближе к Тэхёну. — Это всё ты, хён, я думаю. — Что — я? — удивился Тэхён. — Ну, ты, твои слова, твой... — Чонгук сбился и порывисто вздохнул, а потом, словно решившись на отчаянное, продолжил: — Твой запах, хён... Он и тогда, тем летом, меня с ума сводил, и сейчас тоже... — Не говори ерунды, — скептически усмехнулся Тэхён, — тем летом он меня с ума сводил, скакал интенсивностью и постоянно менялся! И не были мы тогда рядом, чтобы ты его мог почуять. — Но я чуял, хён, — страстно возразил Чонгук, двигаясь ещё чуть ближе и беря слегка растерявшегося под этим напором Тэхёна за руку. — Понимаешь? Я сидел тогда под забором, который почти под твоим окном, вечером сидел и ночью даже, и слышал твой аромат. Это смешение вишни и мяты — я его никогда не забуду, не смогу забыть! И вчера... Я пришёл домой от тебя и спать завалился, а вчера меня этот аромат разбудил, я весь день им дышал, отвлечься пытался, фигнёй какой-то занимался, а потом, вечером, не выдержал. Потому что много было мыслей, потому что были слова, они сами как будто явились — их твой аромат принёс. И твои глаза, хён, они самые красивые, и о них нельзя было, понимаешь? Нельзя было не написать! Тэхён смотрел на него недоверчиво, не понимая, серьёзен этот странный альфа, или вот так романтично и глупо шутит. Но в глазах Чонгука — чёрных, словно ночной колодец, — не было смеха. Они были глубокими и полными страсти, в них поблёскивали шальные звёзды и не было ни капли неуверенности. И Тэхён вдруг почувствовал, что если не уйдёт сейчас, то глупостей наделает знатных. Этот парень был ему незнаком, они едва ли наобщались на одно свидание, но сейчас, глядя, словно заворожённый, в глаза Чонгука, он чувствовал себя пленённым, затянутым в странную сладкую паутину, из которой уже... Он поднялся резко, резче, чем надо бы было. — Пожалуй, мне пора, Чон... — пробормотал он и покачнулся — снова, как тогда, на крыше, ощущая, что всё странно на миг потемнело перед глазами. — Хён, — дохнуло ему в ухо жаром, — не уходи... Уверенные руки обняли его, а горячее тело прижалось к его мгновенно вытянувшемуся в струну телу. Он попытался мягко отстраниться, и даже смог засмеяться: — Эй, ты чего, альфа, тормози... — Хён, мне так хорошо с тобой... — Чонгук обнял его крепче и прижал к себе за талию, его рука легла на Тэхёнов затылок, и он слегка сжал пальцы, понуждая омегу откинуть голову в его удобную широкую ладонь. Его глаза сияли, а шёпот обжигал всё внутри: — Даже когда ты говоришь обидно, ты так прекрасен, ты так... Я, наверно, всё же люблю тебя... Давно и безнадёжно, конечно, но сейчас ты здесь и... Не уходи, умоляю, хён... — Чонгук, ты не можешь... — Слова застыли у Тэхёна на губах, когда он, словно в бездну, близко-близко заглянул в чёрные глаза. — Чон... гук... А потом он добил себя, невольно опустив глаза на губы — приоткрытые, алые, даже на вид упругие и сладкие — губы жаждущие его поцелуя. Он был уверен, что потянулся за этим поцелуем сам. Просто обвил руками шею альфы — первым. Он страстно мял своими губами губы Чонгука и сладко причмокивал, отрываясь от них, чтобы напасть с новой силой. Этот альфа соблазнял его несколько дней, эти губы снились ему сегодня ночью в мареве каких-то странных звуков и цветов — он вдруг вспомнил об этом и снова присосался к ним, таким восхитительно податливым и плотным. Руки альфы скользили под его футболкой, нагло опускались в шорты, сжимая половинки, но ему было всё равно. Он целовался страстно, с наслаждением, так, как, наверно, никогда не целовался в жизни до этого. Его манил запах: о, да, теперь он его чувствовал. Это Чонгук пах летним вечером, это его возбуждение сквозило острым дымком спалённой листвы, это его страсть отдавала дальними сладкими травами, это он всё это время поил Тэхёна собой, наполняя его душу счастьем. — Гу-у-ук, — простонал Тэхён, когда альфа, быстро стянув с него майку, припал к его шее с жадными горячими поцелуями. — Гу-у-ки-и... — Он пытался дозваться то ли до Чонгука, то ли до себя и проигрывал в этом. Чонгук не отвечал ему. Он уложил Тэхёна на диван и снова стал зацеловывать ему шею и грудь. Это подводило к краю, это было приятно до стонов и дрожи — это толкало в пропасть. И Тэхён, едва держась за остатки сознания, стал стягивать с альфы футболку. Ему ужасно хотелось потрогать... да чего там — полапать широкую грудь, мускулистые плечи и тонкую талию Чонгука, и он не стал теряться. Горячая гладкая кожа, рельеф, сводящий с ума, бархат сосков и отзывчивое рычание в ответ на касания — всё это закружило Тэхёна в водовороте божественных ощущений, и он уже не понимал, что дарило ему большее наслаждение: тёплый мокрый рот альфы, накрывший его сосок, упругие половинки в ладонях или солоноватая кожа под жадными губами. Они оба были уже голыми, они едва ли не боролись за право выпить другого, укусить послаще, присосаться к шее и оставить горячий алый след. Но Тэхён был слабее, Чонгук же, видимо, вошёл в раж, так что вскоре Тэхён оказался согнутым пополам, с задранными к плечам коленями, а Чонгук жадно, захлёбываясь и рыча, вылизывал его текущий вход, прикусывая упругую плоть половинок и тиская его бёдра. Тэхёна била дрожь, он стонал, как заведённый, и понимал, что альфа, так истово ласкающий его, не остановится ни за что. И это было прекрасно. Впрочем, когда Чонгук оторвался, видимо, напившись им сполна, Тэхён на несколько мгновений очнулся, и этого хватило, чтобы не дать альфе подмять его под себя. Он завалил бурно дышащего и зарычавшего сердито Чонгука на спину, а сам устроился сверху. Альфа выглядел раззадоренным и удивлённым, он щурился и скалил зубы, но Тэхён словно пригвоздил его своим взглядом к дивану, и он не смел подняться. Взяв его крепкий член, мокрый от своей и омежьей смазки, Тэхён, не сводя с него властного взгляда, приподнялся и направил его в себя. Они оба выгнулись и почти одинаково, громко и откровенно застонали, ощущая, видимо, одинаковое наслаждение. Тэхёну почти не было больно, так как смазки было более, чем достаточно, и, хотя у него давно не было секса, он ощущал лишь приятное, заполняющее и умиротворяющее давление на всё, что нужно омеге для счастья, внутри. Он начал двигаться на Чонгуке медленно, пристально глядя в его алое от возбуждения, мокрое от пота и Тэхёновой смазки лицо, и альфа только и мог, что закатывать глаза и глухо урчать, отзываясь на каждое движение омеги, объезжающего его член. Тэхён упирался руками Чонгуку в грудь, прогибался в спине от струящейся по телу неги — и смотрел, не отрываясь, испытывая от этого вида под собой огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Он был прекрасен — Чон Чонгук. Возбуждённый Чон Чонгук. Жаждущий больше, быстрее, сильнее — Чон Чонгук. Его рот был приоткрыт, он дышал поверхностно, со всхрипами, его пальцы тискали бёдра Тэхёна, и он явно сдерживал себя. — Тэ-э, — простонал он низко, страстно, умоляюще, — Тэ-э... Мой Тэ-э... Хочу ещё... Ещё хочу... Но у Тэхёна уже качалось всё перед глазами, он чувствовал, как дрожат его бёдра от напряжения — и он сдался, упал альфе на грудь и выхрипел: — Дальше — сам... Чонгук счастливо зарычал, обхватил его, прижал к себе, заставляя чуть приподнять задницу, и стал яростно биться снизу, проникая глубоко и тараня внутри средоточие наслаждения. Тэхён восторженно заахал, застонал, выговаривая имя своего альфы, и тот вдруг резко приподнялся с ним на руках, перевернул его на спину и, нависнув над ним, снова вошёл в него, глубоко, до самого конца. Тэхёна пронзило сознанием того, что Чонгук в нём полностью, и он откинул в бессилии голову на подушку, податливо выгнулся ему навстречу и задышал быстро, а потом опустил руку на свой член, крепкий и готовый к блистательному финалу. Но тут Чонгук склонился над ним и прорычал, глядя ему прямо в глаза: — Убери руку, омега... Ты весь — только мой... Он обхватил член Тэхёна и сразу стал двигать на нём ладонью уверенно, быстро. Тэхён распахнул глаза от изумления: раньше ему альфы в такой момент никогда не дрочили, так как были заняты собой, что было понятно, но Чонгук, чуть замедлив свои движения бёдрами, стал настойчиво и страстно ласкать его, желая, видимо, чтобы он кончил первым. И Тэхён не разочаровал его. Застонав громче, он стал толкаться сам в его руку и через пару минут, вскрикнув сладостно и высоко, кончил, догоняясь ощущением того, что его задница наполнена этим альфой — тем, кто так бережно его обхаживает, кто трахает его так страстно и так внимателен к его желаниям. Но стоило этой мысли коснуться его рассеянного, разнеженного сознания, как Чонгук, словно решив сломать к чёрту это впечатление, заурчал довольным тигром и перевернул его на живот. Он заставил Тэхёна упереться головой и плечом в угол дивана, вздёрнул его бёдра и вдолбился в него со всего маху, зашёлся в бешеном темпе, натягивая его на себя яростно и жадно, и стал драть — в полном и самом пошлом смысле этого слова — драть без мысли, без осознания, без жалости, заходясь, захлёбываясь своим довольным рычанием. Однако Тэхёну было так хорошо, что он кричал от удовольствия, стелился податливо и покорно под альфой, с готовностью отзывался на его бешеные толчки и ощущал себя самым желанным сейчас, самым нужным, самым-самым... Когда же Чонгук резко вышел из него, застонал низко и хрипло, Тэхён замер. Он терпеть не мог, когда кончали ему на грудь или тем более на лицо, но знал, как любят это делать альфы. Однако Чонгук и не пытался перевернуть его, нет, он кончил ему на задницу, а потом накрыл его своим телом, повалившись сверху и тяжело дыша. Сжав его в объятиях, он прошептал рвано: — Ты неверо... ятный... хён... Ты просто... О, мой... хён... Я так мечтал... так мечтал об... этом... Но даже и не... мечтал о... таком, что... будет с тобой... так... Тэхён прикрыл глаза и расплылся в довольной улыбке. Ему отчего-то было страшно хорошо, невозможно хорошо именно сейчас — под этим альфой... И странно: ничто его не смущало. Ни то, что они по сути едва знакомы, ни то, что парень младше его, ни то, что он сам так откровенно показал, насколько хотел Чонгука. Всё было как-то... правильно что ли? — Только попробуй от меня утром сбежать, хён, — прошептал ему на ухо Чонгук. — Только попробуй. Я никуда тебя теперь не отпущу. Больше не отпущу, хён. "Посмотрим, как ты будешь себя вести, наглец", — хотел сказать Тэхён, но заснул на слове "ты".***
— Хён, хён, просыпайся, хён! — Голос, разбудивший его, был перепуганным насмерть. — Хён, там... Ты проснулся? — Какого хрена? — Тэхён выговорил это через зевок, так что было не очень внятно, однако общий посыл Чонгук должен был понять. Тот быстро опустился на колени перед ним, лежащим на боку на всё том же диване, и схватил его за руку. — Там родители твои приехали, хён! — выпалил он. Сон сняло как рукой. Тэхён был на ногах уже через секунду, а через две пытался натянуть на себя боксеры, торопливо поданные ему Чонгуком. — К-какого х-хера, — шипел он сквозь зубы, — почему они все в эт-том, я же их снял, с-сука, снял! Да где эта чёртова пуговица... — Зачем ты застёгиваешь? — отчего-то тоже шептал ему Чонгук. — Ещё рано, ещё только семь, ты же в постели должен быть, хён, ты же это... ты... — А как я появлюсь перед ними в таком виде? — тихо и агрессивно спросил Тэхён, кидая на него злой взгляд и по-прежнему пытаясь справиться с непокорной пуговицей на шортах. — Где моя футболка? Чонгук заметался взглядом по сторонам, полез куда-то вниз, за диван, вытащил смятую вусмерть футболку и попытался её расправить на весу. Тэхён раздражённо вырвал её из его рук и стал напяливать на себя. — Хён, понимаешь, — забормотал Чонгук, — тебе лучше сейчас вот так, прямо вот так — не показываться им, если ты не хочешь, чтобы они всё сразу узнали, понимаешь? — Не понимаю, — нервно ответил Тэхён, пытаясь оправить заломившийся рукав футболки. И тут перед его глазами появилось зеркало, небольшое такое зеркало, в котором резко отразился заспанный красавчик с лихо растрёпанными волосами и... алой от обильных засосов шеей. — С-сука... — поражённо прошептал Тэхён и схватился за шею. — Это... Это же что же... — Хён, слушай, я предлагаю тебе план! — торопливо заговорил, виновато моргая, Чонгук, который пытался спрятаться за зеркалом от его бешеного взгляда. — Я знаю, как можно в твою комнату проникнуть через окно. Не спрашивай меня пока, откуда знаю, нам же сейчас не до этого, да? Да. Так вот! Ещё рано, они приехали где-то минут десять-пятнадцать назад, пока выгрузятся, пока то да сё, ты сможешь туда взобраться, там удобно... — Не надо мне рассказывать о том, чего я не могу не знать! — перебил его Тэхён, напряжённо обдумывая его слова. — Хорошо, предположим, но как я это вот... — Он выразительно повёл по шее пальцами. — ...исправлю? — У меня есть тональник, хён, — поспешно ответил Чонгук, для убедительности, видимо, показывая рукой куда-то в сторону коридора, — отличный, профессиональный, и не такое замазывал мне. Я притащу тебе его, когда придёт пора вставать, тоже через окно. Ты пока замажешь, а когда мы уже официально познакомимся, тогда и... — Чего? — удивлённо переспросил Тэхён. — Ты собрался с родителями моими знакомиться? Гук, постель не повод для... — Он остановился, наткнувшись на пристальный, болезненно внимательный взгляд. "Тебя снова несёт, Ким Тэхён, — мелькнуло в голове. — Заткнись, сделай себе одолжение". — Хорошо, ты прав, — быстро отводя глаза, сказал он. — Я знаю, как пробраться в комнату, а ты тащи крем. — Иди сейчас, — закивал, тут же переключившись на насущное, Чонгук. — Мне его ещё найти надо, я принесу тебе, клянусь! Тэхён тяжело вздохнул и кивнул: выбора особого у него не было, хотя и план Чонгука надёжным, как Швейцарский банк, было не назвать.***
Тэхён очень хорошо знал своих родителей. Они были деликатнейшими людьми, когда дело касалось личного пространства их повзрослевших детей. Так что, прокравшись в сад и услышав через открытое окно, что Сокджин и Намджун о чём-то весело, но старательно негромко воркуют на кухне, он понял: они наивно уверены, что их драгоценный сын мирно спит в своей постели. А раз так, значит, в его комнате они не были. Или постучались и, не дождавшись ответа, не захотели его будить. Благословив веру родителей в него, он шмыгнул за сарай, взобрался на его крышу и осторожно, по огромной ветке толстой старой вишни добрался до ограды балкона своей комнаты. Благо, когда уходил, дверь на этот балкон не закрыл. Оказавшись в постели, он быстро стянул с себя шорты и футболку и, опасливо косясь на дверь, накрылся лёгким летним одеялом по шею. И лишь после этого, почувствовав себя в относительной безопасности, он опустил голову на любимую подушку и закрыл глаза. Ночное приключение, разговор, а потом и бешеный и прекрасный секс с соседом показались ему сейчас чем-то нереальным, словно бы с ним, с обычным омегой Ким Тэхёном, такого и быть не могло. Он был дома, там, где всё помнило его юным и невинным, внизу, как и когда-то давно, ходили его папа и отец, за стеной, казалось, спит Канхён, всю ночь зубривший свою химию, а скоро папа крикнет, что пора завтракать, и они будут вместе смеяться над заспанным братом и слушать ворчание отца по поводу невоспитанного соседского мальчишки. Мальчишки... Чонгук и впрямь остался где-то в глубине души этим мальчишкой. Дерзкий, эмоциональный, горячий и сладк... О, нет, нет. Тэхён хихикнул и поёжился. Только не в этом святом и чистом месте ты будешь вспоминать об этом, Ким Тэхён... Вдруг занавеска, прикрывающая вход на балкон, качнулась, и, словно вынырнув прямиком из его мыслей, в проёме появилась высокая, широкоплечая фигура в шортах до колена и белой футболке. Глаза Чонгука сияли, и он широко и счастливо улыбнулся Тэхёну, словно сделал что-то потрясающее и пришёл хвастаться. — Хён!.. — жарко выдохнул он, делая шаг к постели. Тэхён испуганно шикнул на него и только тут понял, что, увлёкшись своими мыслями, ничего не надел, продолжая лежать под одеялом в одних боксерах. — Стой там, — торопливо сказал он. — Хотя нет, положи тональник на стол и уходи! Если тебя застукают здесь... — А я не могу, — широко раскрывая наивные глаза, помотал головой Чонгук, — там твой батя в сарай пришёл, я едва успел на балкон запрыгнуть, пока он голову не поднял. Так что я не... — Тэхён, солнышко! — раздался голос Сокджина из коридора, и в комнату дважды аккуратно постучались. — Ты ещё не проснулся, милый? Всё в этом мире имеет конец, как когда-то выразился один из преподов Тэхёна, был он, видимо, и у деликатности его родителей. Они с Чонгуком вытаращились друг на друга, и вдруг альфа кинулся к постели, перепрыгнул через неё и метнулся к большому шкафу, который стоял за нею. Он успел открыть дверцу и спрятаться в нём до того, как Сокджин снова постучался и снова почти пропел: — Тэхёни, пора вставать, милый. Мы приехали, чтобы привезти тебе твоих любимых пирожных от Мерло! Вставай, иначе отец их все съест. Ты проснулся? Мне можно войти? — Можно, папа, — неожиданно хрипло ответил Тэхён, понимая, что молчать дальше смысла нет. — Доброе утро. Сокджин, как и всегда, выглядел потрясающе. Свежий, улыбающийся, с тщательно уложенными волосами и в отглаженной рубашке. Складывалось стойкое ощущение, что он не встал хрен знает когда, чтобы приехать в эту глушь, а собирался весь день на светский раут и лишь на миг заглянул проведать сына. Тэхён не мог не улыбнуться при виде его цветущего лица, однако желание кинуться в его руки отмёл, памятуя о следах порока на своей шее. Впрочем Сокджину это не помешало: он сам подошёл, присел на край постели и заботливо заглянул в лицо улыбающегося ему сына, который отчаянно натягивал одеяло себе чуть не до носа. — Ты замёрз ночью, милый? — спросил Сокджин. — Вроде жарко, а ты укрыт... У тебя нет ли температуры? Ты не заболел? — И потрогал прохладной рукой Тэхёнов лоб. — Нет, нет, папочка, — ласково проворковал Тэхён и невольно прикрыл глаза под его касанием. — Просто спал не очень хорошо, ты разбудил меня. — Прости, — покаянно вздохнул Сокджин, — но вчера у тебя был такой голос по телефону, что я не выдержал. Вернее, отец не выдержал моего нытья и чуть не силой привёз сюда, чтобы я убедился, что у тебя всё в порядке. Хосоки мы оставили вместе с Хёнджином, помнишь, омежка, сосед, они игрались в то лето, а сейчас так мило встретились, вчера расходиться не хотели, так что папа Джина пригласил нашего Хосоки на целый день. Мы их знаем, хорошие люди, так что не волнуйся: твой племянник в полной безопасности. Тэхён и не волновался, его сейчас заботили иные вещи, например то, что у Сокджина как-то странно шевелились ноздри, он явно к чему-то принюхивался, да и сам Тэхён уже понял, что надо было не в постель прыгать по возвращении из своего блудного путешествия, а в душ бежать, так как нести от него сейчас должно было знатно. Он ведь не просто вчера потрахался с альфой, он всю ночь провёл в объятиях Чонгука. — А ты... — Сокджин чуть поморщился и почесал кончик носа. — У тебя правда всё в порядке? — Всё хорошо, папа, правда, — торопливо закивал Тэхён, — просто беспокойная ночь, и я... я бы, если ты не против, хотел бы ещё немного подремать. — Беспокойная ночь... — понимающе кивнул Сокджин, а потом, вздохнув, прищурился. — А скажи, помнишь мальчишку-соседа, который нам в лето поступления Канхёна спать не давал своим шумом? Тэхён понял, что ему конец, потому что почувствовал, как неумолимо краснеет. Но сдаваться он пока не планировал и решил выезжать на наглости. Показательно широко зевнув, он покачал головой и ответил: — Не очень помню. А что? — Да ничего, — усмехнулся Сокджин. — Он ведь стал айдолом, этот Чон Чонгук, ты знал? И знаменитым, я как-то слушал его — весьма недурно. По крайней мере, музыкальный вкус у него сильно изменился с тех пор, поёт он вполне приличные песни. Но... — Сокджин снова прищурился. — Кажется, иные вкусы у этого милого мальчика остались прежними, не так ли? — В смысле? — пробормотал Тэхён опасливо косясь на насмешливо на него глядящего папу. — Ну, когда-то ему очень нравились красавцы с выразительными глазками и квадратными улыбками. — Сокджин приподнял бровь, с интересом глядя, как Тэхён подавившийся слюной, откашливается. — Помочь? — Он заботливо постучал ему по спине и продолжил. — Странно, что ты его не встретил за это время. Он здесь, и говорят, что живёт здесь уже какое-то время. — Кто это тебе... наговорил, — хрипло спросил Тэхён, старательно пряча от него взгляд и чувствуя, что горит, горит безбожно. — А мы успели уже побывать на местном рынке, они тут птички ранние и певчие, поют обо всём и сразу. Нам, например, напели, что теперь из окон милого мальчика Чон Чонгука доносится совсем иная музыка. — Да, это точно, — на автомате кивнул Тэхён, тут же смутился и торопливо пояснил: — Он тут на днях включал, я слышал. Хеви-метал, кажется. — Да нет, — поиграл бровями Сокджин, — мне рассказали о сегодняшней ночи. Было шумно. Очень шумно. Меня предупредили, чтобы я тебя предупредил, чтобы ты был осторожен с этим... — Он многозначительно усмехнулся и закончил: — ...развратником. Тэхён тихо пискнул и прикрыл глаза, молясь, чтобы заколотившееся сердце не выпрыгнуло из груди, выдавая его с потрохами. Однако внимательный взгляд Сокджина, пронизывающий его до костей, кажется, не оставлял ему ни шанса. — Что ты имеешь в виду? — пролепетал Тэхён. — Ах, Тэ, ну, что я имею в виду? — Сокджин манерно вздохнул и снова поиграл бровями. — Я имею в виду, что наш сосед по-прежнему любит пошуметь. Как ты мог не слышать, если чуть не вся округа слышала? Чонгуки — милый мальчик, но окна бы ему надо закрывать, когда он приводит к себе омежек с — как мне сказали — низкими, томными и очень приятными голосами. "Это конец, — пронеслось в голове Тэхёна. — Он всё знает". — А, это, — натужно выхрипел он и принуждённо улыбнулся. — Ну, да, наверно. — А ты не слышал, значит? — невинно улыбнулся Сокджин. — А я не слушал, — кашлянув, ответил Тэхён. — Пап, с каких пор ты слушаешь сплетников? — О, мы тоже думали, что это сплетни, милый, — певуче сказал Сокджин. — Более того, я надеюсь, что отец... — Он снова сделал паузу и очень выразительно посмотрел на Тэхёна, скользнул откровенным взглядом по его укрытой одеялом фигуре и остановился на мгновение на судорожно прикрываемом горле. — ...так и будет думать. Так что давай-ка в душ, Ким Тэхён, и я надеюсь, что профессиональный тональник, который отчего-то так небрежно кинут тебе на стол, поможет сохранить нервы и искреннюю веру отца в то, что ты приличный омежка. Тэхён вспыхнул и с тихим скулением накрылся одеялом с головой, а Сокджин, уже откровенно засмеявшись, поднялся и гордо поплыл к двери. — У тебя есть час, сын, — кинул он оттуда. — И не больше. Дальше доброго утра придёт тебе желать твой отец. Имейте это в виду. — Он сделал великолепную паузу и добил: — Оба. Дверь за ним закрылась, а Тэхён с уже откровенным горестным стоном нырнул головой под подушку и ударил несколько раз кулаками по постели. Как вот он теперь в глаза папе посмотрит? Конечно, Сокджин срастил всё, что наболтали ему соседи, всё, что унюхал в комнате сына, всё, что рассмотрел на его шее, несмотря на несчастное тонкое одеяло. Не совсем понятно было, как он понял, что Чонгук зде... Тэхён взвыл. Чонгук же здесь! — Хён, — раздалось тихое и жалобное над ним. — Хё-о-он... Ну, не расстраивайся ты так... У тебя папа добрый, он не станет ругаться, видишь? Тэхён скрипнул зубами и зажмурился плотнее. Ругаться? Смешно. Сокджин никогда не ругался, но, чёрт возьми, как же стрёмно-то всё получилось! Каково ему было понять, что шлюшка, которую трахает их сосед и о которой ему рассказали, — это его родной сынуля? А что говорили о нём именно как о шлюшке, Тэхён был уверен: слишком хорошо он знал людей, чтобы поверить в то, что они просто порадовались за омегу, который всю округу полночи оповещал, как ему было хорошо под красавчиком Чон Чонгуком. И да, то, что он был громким и пошумели они знатно, Тэхён тоже осознавал. А вот Чонгук, видимо, нет. Ну, или ситуацию всерьёз не принял. Именно поэтому, видимо, он внезапно навис над Тэхёном, мучительно стонущим в матрац, обнял его по-медвежьи, накрывая собой, и прошептал: — Да брось, Тэ... Какая кому разница? Не наплевать ли? — Мне-то да, — пробухтел из-под него Тэхён, — а вот тебе не должно быть! Ты же айдол, Гук, а если кто узнает, чем ты тут занимаешься, пока твои фаны страдают в твоё отсутствие? Чонгук внезапно мягко засмеялся и потянул с Тэхёна одеяло. Тот было рыпнулся воспротивиться, но альфа был сильнее, так что он ловко стянул ненадёжную эту защиту Тэхёну до пояса и снова лёг на него сверху, потёрся лицом о его волосы на затылке и сунул наглые руки ему под живот и под грудь. — Хён, ты такой милый, когда волнуешься обо мне, — прошептал он, — а ведь мне совершенно всё равно, что будут думать те, кто что-то о нас узнает. Моё агентство разберётся, им не впервой. Они мне кое-что должны, так что за меня не бойся, Тэ... Ммм... Ты так пахнешь, что мне ужасно хочется... пошуметь. Тэхён мгновенно взбрыкнул норовистым жеребцом, с силой прокрутился в его руках, смог улечься на спину и уставился прямо в огромные тёмные глаза, невольно отмечая, какие красивые и пушистые у Чонгука ресницы. Он упёрся руками в широкие плечи альфы и нахмурился, разглядывая его высветленное широкой счастливой улыбкой лицо. — Ты меня подставил, — недовольно сказал он. — Ответственность возьмёшь за это? — С наслаждением, — тут же кивнул Чонгук. — Мечтаю об этом лет с тринадцати. Тэхён фыркнул и закатил глаза, попытался оттолкнуть глупого альфу, но тот внезапно склонился и чмокнул его в надутые губы. Тэхён недовольно зарычал, однако Чонгук лишь засмеялся и в очередной раз лёг на него, обнимая, забирая в свои объятия полностью. — Ты будешь моим, хён, только моим, — негромко проурчал он нетерпеливо ёрзающему под ним омеге. — Ты моя муза, хён, ты моя мечта, которую я осуществлю, заберу тебя и никто и ничто мне больше не помешает. Я напишу самую лучшую песню о тебе, и твои родители поймут, что сладкоголосый омега, который был этой ночью со мной счастлив, может быть счастливым со мной всю жизнь. Тэхён смущённо зафырчал, пытаясь снова оттолкнуть разошедшегося альфу, но внезапно прислушался и замер, чувствуя, как бьётся под его ладонями сердце Чонгука — радостно, громко, торопливо... И он расслабился и закрыл глаза, позволяя альфе обнимать себя крепче. "Пусть, — подумал он, — пусть... Это будет слишком сложно, чтобы не стать испытанием. Это всё равно пройдёт свой путь, и если ничего не выйдет — так тому и быть. Но... Этот альфа... С ним так хорошо... И тревожно. И сладко. И волнующе непонятно... Пусть". Чонгук поцеловал его в щёку, потом в висок, спустился губами на его шею и нежно лизнул несколько раз, видимо, охаживая языком собственные следы. — Пошумим? — лукаво прошептал он. — Нет! — возмутился Тэхён и оттолкнул его. — Спятил? Ты не слышал? Думаешь, про визит отца папа пошутил? Чонгук смотрел на него сияющим взглядом, и Тэхён внезапно понял, что этому чуднОму парню совершенно наплевать на то, чем именно заниматься сейчас, лишь бы быть рядом с ним, с Тэхёном. — Так не пойдёт, — решительно сказал он, — ты взрослый человек, а не суматошный счастливый щенок! Немедленно убирайся к себе, приведи себя в порядок, смой с себя мой запах и приходи официально знакомиться, как и хотел. Но не раньше вечера. Глаза Чонгука стали грустными, но он послушно кивнул и пошёл к балкону. Плечи у него были опущены, а в запахе Тэхён внезапно ощутил щемящую кисловатую горечь. — А будешь себя вести хорошо, — негромко сказал он, вздохнув, — и если нас не убьют... "Пошумим?" — кинул ему сияющий взгляд тёмных чудных глаз. Тэхён снова тяжело вздохнул и кивнул. Пошумим. Куда от тебя деваться теперь, чёртов Чон Чонгук?..