Одиночка

      В солнечном Антепе стояла такая духота, что хоть воздух ножом режь. Маленький черноволосый мальчик аккуратно выглянул за ворота особняка. Люди сновали туда-сюда словно за порогом дома огромный Стамбул, а не скромный Антеп. Аккуратно приоткрыв ворота, взявшись за железные прутья своими ребяческими руками, Казым просочился в щель прямиком на улицу. Выложенная камнем дорога сильно нагрелась, казалось, что ноги обжигало даже сквозь подошву ботинок.       Мальчуган бодро зашагал в сторону рынка. Снуя между прохожими, Казым изредка поднимал взгляд, чтобы увидеть лица проходящих мимо взрослых. Кто-то улыбался и смеялся, кто-то был в смятении. Жизнь в городе кипела.       Добравшись до рынка, вырвавшись наконец из душной толпы, Казым вздохнул полной грудью и направился вдоль торговых рядов. Сегодня к его отцу должны прийти гости, а потому Казыма отправили на рынок дабы забрать купленые к столу фисташки свежего урожая.       Торговые палатки пестрили изобилием товаров. Ото всех сторон слышалась мешанина запаха специй, копченостей, фруктов. Торгаши шуршали деньгами и зазывали покупателей. Простые смертные глазели на представленную продукцию и сновали между торговых рядов в поисках нужного товара.       Дойдя до нужного прилавка, Казым замер, ища глазами продавца. — Хакан-бей? Хакан-бей, Вы здесь? — спросил в никуда мальчик, ворочая головой из стороны в сторону. — Хакан-бей приболел, я за него. — раздался женский голос из-за соседнего прилавка. Перед взором мальчика предстала невысокая девушка лет двадцати. У неё были длинные каштановые волосы, приятные черты лица и светло-карие глаза. Она перешла из-за одного прилавка за другой. — Чего хотел, мальчик? — спросила девушка, перегнувшись, через прилавок. — А... З-здравствуйте. Айше Шанлы, заказывала у Хакан-бея килограмм фисташек. Я должен был выкупить их. — неуверенно сказал Казым, потупив взгляд. Девушка восторженно ахнула. — Так ты сын Мустафы-Аги? — спросила девушка. — Да! — просиял мальчишка, радуясь, что имя его отца становится решением всех проблем и недоразумений. Девушка скрылась за прилавком, а когда появилась снова, держала в руке завязанный холщовый мешок туго набитый фисташками. Казым протянул несколько свернутых купюр, что дала ему мать. Взяв деньги и отдав мешок, девушка потрепала мальчика за щеку. Мальчик поблагодарил девушку и с мешком наперевес отправился домой.       В приподнятом настроении Казым бодро шагал по каменной мостовой. В глубине души мальчуган переживал, что что-то пойдет не так, и его отец опять сорвется. Однако, на душе было так хорошо, что дурные мысли не задерживались в голове.       До особняка осталась буквально пара пересечений, как людей на улице стало заметно больше. Казым не придал этому значения, пробираться через многолюдную улицу ему не впервой. Но чем дальше по улице Казым продвигался, тем громче становился гул и обширнее толпа. Когда до особняка оставалось домов пять, мальчик замедлил шаг. Внутри стало неспокойно. Казым остановился. Помимо нескончаемого потока людей, около отчего дома собралась толпа зевак. Необъяснимая тревога внутри нарастала. Животный страх внезапно окатил. Казым сорвался с места и помчался к особняку. Сердце бешено стучало. Однозначно что-то случилось.       Казым добежал до ворот и протиснулся между людьми. Очутившись во дворе, мальчишка не успел сделать и шага, как его за руку схватили и начали тянуть. Повернув голову, Казым увидел перед собой тётю Хаттуч. Она завела племянника в дом и усадила на стул в прихожей. Покорно сев, Казым поставил мешок около ножки стула и обеспокоенно посмотрел на тётю. Из зала доносились женские рыдания. Мальчик и сам уже был на слезе от страха. В больших карих глазах читался ужас и непонимание. — Казым... — Хатидже присела перед племянником и взяла его ладони в свои. Еë голос дрожал. — Наш Ага... Твой отец... Он... Ему стало плохо. Врач осмотрел его и не сказал ничего однозначного... — договорить Хаттуч не успела, Казым заплакал и зарылся лицом в ладони. Больше он её явно не слушал. И, скорее всего, не слышал.        Да, Мустафа часто срывался на своего единственного сына, но в силу возраста мальчик не понимал, что что-то не так, да и не видел другой жизни в общем-то. Тощее тельце содрагалось от всхлипов, тонкие пальцы, сжатые в кулачок, вытирали стекающие слёзы. Хаттуч взяла племянника за запястье и рывком подняла со стула. — Казым! И не стыдно тебе? — повысила голос на пол тона Хатидже, — Ты же мужчина, не пристало тебе рыдать как девчонке! Нам всем непросто. Мальчишка ничего и не ответил. Лишь начал сдерживать всхлипы, но солёные капли так же предательски лились из глаз. Хаттуч взяла Казыма под локоть и увела на второй этаж в его комнату. Развернув мальчонку к себе лицом, она внимательно и со всей строгостью посмотрела ему в глаза. — Сиди здесь. Я скажу тебе, когда ты сможешь увидеться с отцом. — сказала Хатидже и вышла из комнаты, захлопнув за собой дверь.        Казым сел на кровать. Его взгляд на двигался, кажется, он даже не моргал. В голове роились мысли и переживания, а юное сердце изнывало от боли и страха неизвестности. Мальчуган лег на кровати и, отвернувшись к стене, поджал ноги к груди. Он плакал бесшумно. Свет, падающий из окна, грел его тёмную макушку. Слёзы стекали и капали на постельное бельё, тут же в него впитываясь. Так прошло несколько минут. Или часов. Потерявшись в мироощущении и времени, Казым провалился в сон, больше походящий на небытие.