Константа
29 июля 2023 г. в 05:16
Чэн Сяоши всегда смотрел на Лу Гуана с весёлой усмешкой, то и дело закидывал ему на плечо руку в дружественных жестах, позволял себе всякие ребячества, чтобы потом выслушивать от Лу Гуана замечания и причитания… Лу Гуан был одним из самых близких Чэну Сяоши людей, коих было совсем немного, уже много лет они жили бок-о-бок и даже несмотря на совершенно разные и противоположные характеры умудрились прекрасно ужиться.
Лу Гуан был почти всегда рядом, но в то же время казался каким-то далёким, недостижимым, неприступным. Казалось бы, вот — протяни руку, он же прямо тут. Но было что-то в его слегка холодной внешности, вечно спокойном равнодушном поведении, из-за чего он казался намного дальше, нежели было на самом деле.
Чэн Сяоши никогда не задумывался об этом. Просто жил так, как ему хотелось и как получалось, не отказывая себе в каких-то глупостях и вольностях, наступая на одни и те же грабли, иногда самолично и страдая от собственных поступков. Как бы ему ни было тяжело, он всегда мог вернуться в фотоателье, где его всегда ждёт вечно хмурый и молчаливый сожитель. И как бы ни было тяжело, один лишь взгляд или какой-то непринуждённый разговор с ним — и на душе становилось легче, словно все проблемы и трудности остаются там, за входной дверью.
Это было их маленькое убежище уже несколько лет. Их так называемая берлога. Они идеально подошли друг другу привычками в быту, изучили друг друга и даже без всякого могли друг за другом поухаживать. Словно… Нет, точнее, потому что у них обоих, по большому счёту, больше никого нет. И дарить такую молчаливую заботу стало для них чем-то абсолютно нормальным, правильным, естественным.
Иногда в это убежище приходила Дьяволица Цяо Лин, которая на самом деле тоже была им другом и ещё одним членом семьи. Тоже всегда была рядом, чтобы помочь, поддержать. Собственно, она и подарила им эту берлогу. С условиями, конечно, но своей довольно неплохо сложившейся совместной жизнью они с Лу Гуаном действительно обязаны ей.
Чэн Сяоши никогда не задумывался о том, насколько ему импонирует слышать голос Лу Гуана в своей голове, когда они берут дела с фотографиями и отправляются в прошлое. Чэн Сяоши оказывается в теле другого, чужого человека и видит других, чужих людей, но голос в его голове, подсказывающий, что делать и что говорить, создаёт ощущение, что в этот самый момент Лу Гуан становится ближе, достижимее. Словно бы на несколько минут или часов, что они проводят в прошлом, они становятся чем-то единым и неразделимым.
До тех пор, пока люди с фотографий и из прошлого не затмевают собой настоящее. До тех пор, пока Чэн Сяоши не начинает намного больше переживать и думать о чужих людях, которых ему не положено спасать или помогать, чтобы не изменить ненароком будущее. Лица, голоса и бесконечные терзающие мысли в голове не позволяли расслабиться даже в собственном убежище, даже рядом с Лу Гуаном, который всегда умудрялся странным образом успокаивать одним своим присутствием.
И под весом всех этих переживаний и мыслей Чэн Сяоши совершенно не замечает, как его настоящее попадает под чужой прицел. Сначала из-за того, как он не раз пытался изменить прошлое… А потом — даже это не было причиной. Он просто упустил из виду нечто важное… Далёкое, недостижимое, неприступное. Тяжёлое, липкое беспокойство охватило его всего в тот момент, когда Эмма как-то медленно падала с крыши многоэтажки, а в её глазах светился тревожащий душу красный блеск, на лице застыла устрашающе широкая усмешка. В этот самый миг — почему-то — переживания о чужих людях моментально отступили, растворились в голове Чэна Сяоши. Осталась холодная пустота, дающая понять, что сейчас, возможно, кто-то сильно нуждается в нём.
Не менее тревожное, удушающе тяжёлое настоящее обрушилось на него ледяным водопадом, когда он очутился в фотоателье, в комнате отдыха, где они обычно сидели с Лу Гуаном на диване и разбирали дела с фотографиями. Обычно наполненная теплом и светом комната сейчас пугала, пускала по позвоночнику неприятный холодок. Чэн Сяоши медленно зацепил взглядом диван.
Полное осознание происходящего ещё больше опустошило его.
Лу Гуан всегда казался ему некоей константой, показателем стабильности и нормальности. Всегда, когда он был рядом, в душе Чэна Сяоши расцветало чувство, что всё хорошо, всё под контролем. Что он не один в этом мире.
Он никогда не допускал даже малейшей мысли о том, что что-то может пойти не так, если рядом Лу Гуан. Но сейчас Лу Гуан лежал на их диване, медленно истекая кровью. Мозг Чэна Сяоши отказывался принимать факт того, что Лу Гуана в принципе кто-либо, кроме него, мог тронуть, тем более как-то угрожать его благополучию или, более того, его жизни.
Возможно, он теперь никогда не сможет избавиться от этого тревожного чувства. Теперь он всегда будет переживать, бояться, что, стоит ему лишь отвернуться, Лу Гуан снова окажется под ударом. Теперь ему всегда будет сниться этот момент в самых страшных кошмарах.
Что бы ни ожидало их дальше в этом деле, Чэн Сяоши теперь ни за что не позволит себе увлечься чужими проблемами или переживаниями. Не позволит себе упустить из виду Лу Гуана.
Теперь он всегда будет его защищать. Лу Гуан всегда казался ему далёким, недостижимым, неприступным. И в то же время каким-то, странным образом, уязвимым. Нет, вовсе не в том смысле, что Лу Гуан не может себя защитить или за себя постоять… А в том смысле, что, прикрывая Чэна Сяоши, Лу Гуан сам отвлекается от настоящего, от окружающего мира, оказывается в
таком уязвимом, открытом положении, где ему тяжело вовремя отреагировать и защититься.
Поэтому Чэн Сяоши больше не позволит никому и близко подойти к Лу Гуану. Не позволит даже руку к нему протянуть. Не после того как у Чэна Сяоши едва не рухнул весь мир при виде едва не погибшего Лу Гуана.
Теперь Лу Гуан будет ещё более далёким, недостижимым и неприступным. Для всех вокруг. Потому что теперь перед ним всегда будет добровольный живой щит в лице Чэна Сяоши.
После того, что он испытал, когда Лу Гуан был на волоске от смерти, Чэн Сяоши с полной уверенностью готов принять на себя все возможные удары, угрозы и нападки. Он уже много всего выдержал — справится и с этим.
Но никто больше не тронет Лу Гуана.