запах кардамона

— У тебя ступни ледяные, — проговорил Уён и, подцепив край одеяла, накинул небрежно на свернувшегося в его объятьях всё ещё потного Хонджуна. — Закрыть окно? Хонджун отрицательно замычал и зарылся сонно носом во влажную подушку. Жёсткая хлопковая наволочка, как и вся комната, сильно пахла смесью запахов кардамона, пота и секса. Не противно, но лучше бы это всё выветрилось до момента, когда ему нужно будет сдать ключи от квартиры хозяйке. Не то чтобы она не понимала, для чего молодой Омега снимает хорошо изолированную студию каждые три месяца, но вряд ли ей понравится оставленный беспорядок. — Ты в порядке? — Уён приподнялся над ним немного и тронул его за плечо. Он выглядел необычно обеспокоенным. — Я имею в виду, в этот раз всё немного иначе. — Это из-за метки, — Хонджун недовольно дёрнул плечом. Кожа всё ещё была слишком чувствительной, но теперь, когда всё закончилось, это не ощущалось приятно, скорее, наоборот, раздражало. — Первый эстральный цикл Омеги после получения метки от Альфы может начаться раньше и длиться дольше. Это норма. Ты что, пропускал уроки полового воспитания в школе? — Предпочитаю практику, а не теорию, — хихикнул Уён и чмокнул быстро туда, где краснело пятно оставленной им в начале весны метки. — Ты рассказал родителям? — Нееет, — протянул Хонджун и, потеряв всякую надежду поспать хотя бы пару часов перед тем, как ему придётся здесь всё убрать, развернулся к Уёну лицом. Для человека, проведшего трое суток почти без сна, он выглядел до безобразия бодрым и полным энергии. — Во-первых, я так и не ездил домой, а, во-вторых, с какой стати? — он зевнул, прикрыв рот ладонью. — Тоже мне событие… Им всё равно, как я собой распоряжаюсь. Он, конечно, слукавил. Матушка, зовущая его «Мой драгоценный сын», открутит ему голову сразу же, как он переступит порог отчего дома. Хонджун был первым Омегой в семье за три поколения, и его мать пусть и не искала ему выгодную партию с младенчества, как делали раньше, лет двести назад, когда количество Альф и Омег только начало стремительно сокращаться, но всё равно с детства воспитывала в нём определённую разборчивость и осторожность. Как минимум, ему следовало бы получить диплом о высшем образовании раньше, чем метку от такого же, как он, разгильдяя. — К тому же, это не они каждый день отбивались от Альф всего кампуса. А теперь ко мне никто и на пушечный выстрел подойти не смеет, потому что я железобетонно занят, — Хонджун попытался потянуться и тут же скривился: мышцы болели. А ещё, кажется, он прилип задницей к простыне. Вот это уже было омерзительно. — Если бы только циклы можно было отменить так же просто… — Не так уж это и сложно, — Уён придвинулся к нему ближе и навалился сверху. Слишком горячий, как и все Альфы. — Достаточно пропустить приём твоих таблеток и дать мне повязать тебя в следующий цикл. — Он коснулся живота Хонджуна своей широкой ладонью и наклонился. — Потом подождать совсем немного… — Я не собираюсь заводить ребёнка, — Хонджун закатил глаза и отвернулся, не дав Уёну себя поцеловать, — пусть это и гарантирует завершение цикла навсегда. — Всего один ребёнок, и ты свободен! «Всего один ребёнок, и ты несвободен на всю жизнь», — подумал Хонджун и, почти спихнув голого Уёна с кровати, пробурчал: — Вали уже в душ и домой. Я тоже хочу помыться. Хихикая и гримасничая, Уён всё-таки отправился в душ, но потом почему-то вдруг остался. Пока сам Хонджун смывал с себя свидетельства приятно проведённых дней, он успел перестелить испачканное постельное бельё, прибрать кухонную зону, где в первый день готовил ему суп, и даже вытащил их небольшой мусорный пакет, который обычно забывал рядом со входной дверью перед тем, как уехать. — Почему не уехал? — спросил удивлённо уже переодевшийся в свежее Хонджун, когда, открыв дверь ванной, обнаружил его, валяющегося поверх покрывала на кровати с телефоном в руках. Он, если честно, рассчитывал провести следующие два часа в таком же положении. В одиночестве. — Нам всё равно в одну сторону, разделим такси, — ответил Уён, подняв ясный и спокойный взгляд от экрана. Хонджун редко видел его в таком настроении. Возможно, потому, что они в целом виделись не так уж часто. Они жили в разных частях кампуса, учились на разных факультетах и разных курсах, и, помимо нескольких дней раз в три месяца, встречались разве что на студенческих тусовках или пересекались в городе на пару часов. — Я вроде всё убрал, так что можем просто поваляться, пока тётушка за ключами не придёт. Ты выглядишь уставшим. — Да что ты говоришь, — скривился Хонджун и швырнул в него своё мокрое полотенце. — Двигайся. Уён не сдвинулся ни на сантиметр, но, отбросив телефон куда-то назад, раскрыл руки в приглашающем объятии. — Падай. Поборов соблазн действительно рухнуть на него так, чтобы переломать ему все кости, Хонджун подтолкнул его босой ступнёй в бок и влез на освободившееся место. Уён перехватил его крепко рукой поперёк груди и уткнулся носом в макушку, глубоко вдохнул. Ему нравился его чуть горьковатый лимонный запах, он сказал Хонджуну об этом в первую же встречу в шумном прокуренном баре, где первогодки традиционно отмечали поступление. — Я буду скучать по твоему запаху, — проговорил он тихо и заправил мешающую Хонджуну прядь волос за ухо. — С тобой точно всё будет нормально? Ну, то есть, меня не будет больше чем полгода, и это два полных цикла… И ты теперь помечен. Хонджун фыркнул и пнул его под коленку пяткой, чтобы не зазнавался. — Ни на тебе, ни на любом другом Альфе свет клином не сошёлся. Я всё ещё могу трахаться с Бетами, когда захочу. — Ауч, — безэмоционально проговорил Уён и, неловко изогнувшись, потёр место удара, — это вот было больно сейчас. — Да ладно, не драматизируй, не так уж и сильно я тебя пнул, — Хонджун завозился и едва не свалился с края. Уён, кажется, усмехнулся и всё-таки соизволил подвинуться в центр большой кровати, его тёплая рука сползла с груди ниже и, чуть помедлив, нырнула под край футболки. Ладонь огладила живот. — Эй, хён, — шепот горячо коснулся уха, — знаешь, я хочу от тебя дочь. Красивую малышку с большими круглыми глазами и крошечными пальчиками. Пахнущую лимонной цедрой, как ты. Хонджун коротко хихикнул. — Если у неё будет твой нос, то она не будет красивой. Я не хочу, чтобы у моей дочери был такой носище. Это же сделает её несчастной. — Я правильно понял, что форма моего прекраснейшего носа, передающаяся из поколения в поколение исключительно по мужской линии, — это единственное препятствие, стоящее между мной и нашей с тобой крошкой? — Уён, — протянул Хонджун, закатив глаза. Пранк очевидно вышел из-под контроля. — Тебе только двадцать. Какая к чёрту дочь… — Красивая! — взвизгнул Уён и полез целоваться. По-ребячески глупо и нелепо. — Стоп, хватит, пожалуйста! — Хонджун захныкал страдальчески, когда Уён не то случайно, не то нарочно чмокнул его звонко прямо в ухо. — Тебе сейчас вообще не об этом надо думать, дурак! Пусти меня! Уён только крепче его сжал и засмеялся. Не как обычно высоко и скрипуче, а низко, вибрирующе и очень приятно. Наверное, когда он станет старше, его смех всегда будет таким. — Я обязательно вернусь к этому разговору позже. *** — Выглядишь заёбанным, — услышал Хонджун, как только открыл с ноги дверь своей комнаты в дорме. — Очень смешно, Минги, — проворчал он и швырнул папку со своей миллион раз перечеркнутой в очередной раз курсовой куда-то на кровать, где она тут же сгинула в куче сваленной одежды. — Какого хрена ты здесь делаешь? — Сонхва-хён согласился помочь мне с историей, — ответил Минги — однокурсник Уёна — и в доказательство поднял учебник истории за второй курс обложкой к Хонджуну. — Пока Уён танцует в этой своей Америке. Он, кстати, ночью загрузил новое видео на Ютуб. — Рад за него, — буркнул Хонджун и, спихнув ком своей одежды в самый низ кровати, рухнул убитым мамонтом на постель. — Досмерти. Уён улетел в Лос-Анджелес в конце лета. Он выиграл Грант на полугодичное обучение в крутой танцевальной студии ещё весной, а потом целый семестр впахивал как не в себя, чтобы не оставить за собой хвостов по учебе в университете. Хонджун не особо следил за его успехами, но, кажется, его имя находилось где-то в первой половине рейтинга второкурсников факультета современного танца, когда он сдал все экзамены летом. Они почти не общались. Не считая едких коротких перебранок в Инстаграме под постами, которыми Уён щедро делился каждую ночь. На солнечных фотографиях он постоянно тусил с кем-то новым, вис на всех подряд радостной коалой и, в целом, выглядел так, словно живёт свою лучшую жизнь. Это откровенно бесило. За три месяца его отсутствия Хонджун против воли успел выучить всех его новых друзей не только в лица, но и в имена, юзернеймы и аватарки. Кажется, он ненавидел их всех. Скрипнула дверь. Ещё до того, как его сосед по комнате зашёл внутрь, Хонджун опознал его по больничной вони и уничтожающему всё живое запаху новой туалетной воды, который не перебивался даже ароматом от стаканчиков кофе в его руках. Сонхва въехал к Хонджуну в комнату в начале учебного года после очередной перетасовки студентов в общежитии. Они были одногодками, но толком никогда не пересекались из-за слишком разных изучаемых предметов. Он учился на третьем курсе педиатрии, нежной любовью любил наборы лего и после переезда быстро прослыл единственным человеком во всём кампусе, который смог обуздать тяжёлый характер Хонджуна без личных потерь. — Твой новый парфюм — дерьмо, — простонал Хонджун в свою подушку, — меня от него тошнит. — Во-первых, и тебе «привет», — отозвался Сонхва и поставил один из стаканов с кофе Хонджуну на тумбочку, примостив его между ноутбуком и стопкой учебников, — во-вторых, я не менял парфюм уже пару лет точно. Впервые слышу, что он тебе не нравится. — В-третьих, — подхватил Минги, — последний месяц тебя постоянно тошнит. И ты какой-то слишком злой даже для себя. Расслабься уже, сходи на пати, найди кого-нибудь… Хонджун не глядя бросил в него подушкой и, оперевшись на локти, приподнялся на кровати: — Минги, умолкни. От тебя меня тоже тошнит. Сонхва подошёл к кровати Хонджуна ближе и присел на корточки. Он поразглядывал его немного, как заправский врач в больнице, и нахмурился. — Когда ты последний раз нормально спал? На тебе лица нет. — Я только и делаю, что сплю, — проворчал Хонджун и тяжело перекатился с живота на спину. — Сегодня меня отрубило прямо перед куратором, пока он ругался за неправильно оформленный титульник курсача. — И ты не ешь ничего. Не то чтобы ты по-человечески ел раньше… Запах стал нестерпимым, тошнота поднялась выше к самому горлу, и Хонджун, зажав рот ладонью, бросился в туалет, где его вывернуло в раковину остатками через силу съеденного утром завтрака. Легче не стало. Мутило так сильно, что перед глазами всё плыло. — Чувак, — озабоченно протянул заглянувший в туалет Минги у него из-за спины, — может вызвать скорую? Ты какой-то слишком бледный… — Просто свали, — рявкнул Хонджун и хлопнул дверью, едва не прищемив ему пальцы, включил воду, пока к раковине ничего не присохло, и без сил опустился на пол. Он просидел на холодном кафеле рядом с унитазом минут тридцать, не меньше, пока его не отпустило. Дурнота не ушла совсем, просто утихла, притаившись на время в опустевшем желудке. — Ты собираешься выходить или нет? — поскрёбся Сонхва в дверь. — Я выгнал Минги и помылся. И мне надо в туалет. Хонджун вздохнул и, прежде чем выйти, глянул на себя в зеркало. В глазах полопались капилляры, на висках блестели капли пота, а уголки сухих губ потрескались. Он вообще не помнил, чтобы ему хоть раз в жизни было настолько хреново. Даже похмелье на утро после празднования его совершеннолетия не ощущалось так же мощно. В комнате оба окна и входная дверь были открыты настежь, бодро крутился на столе розовый в блёстках вентилятор, гоняя прохладный воздух. Удушливый запах парфюма почти выветрился. Хонджун опасливо глотнул остывший уже кофе, который принёс для него Сонхва, и прислушался к себе. Желудок протестующе сжался, и стаканчик отправился обратно на тумбочку. — Когда у тебя начинается новый цикл? — спросил Сонхва, вернувшись из туалета. — На следующей неделе, — просипел Хонджун и сел прямо на свой стол, придавив задницей стопку эскизов линейки одежды, которую готовил в этом семестре для курса конструирования одежды, — думаешь, меня из-за этого так ломает? — У меня есть одна идея, — осторожно произнёс Сонхва и вытащил что-то из кармана, покрутил в пальцах нерешительно, а потом бросил Хонджуну аккуратно прямо в руки, — но она тебе не понравится. «Экспресс-тест на беременность. О-тип» прочёл Хонджун название на одной из сторон узкой продолговатой коробочки. Он скептически изогнул брови и швырнул упаковку с тестом, какие продавали на кассе в любом продуктовом и аптеке, по обратному адресу. — Ты издеваешься? Я же на таблетках. Сонхва плюхнулся в своё крутое кресло на колесиках и, уперевшись подбородком в сцепленные пальцы, уставился на Хонджуна мягким взглядом, которым, скорее всего, смотрел на всех своих маленьких пациентов в поликлинике. — Почти уверен, что я ошибаюсь. Но, пожалуйста, давай убедимся, что твоё паршивое самочувствие — всего лишь результат нервотрёпки, наложившейся на твой цикл. Это совсем не больно и очень быстро. Буквально две минуты. Хонджун, фыркнув, спрыгнул со стола и забрал тест. Он даже знать не хотел, откуда Сонхва в курсе про «совсем не больно и очень быстро». — Если расскажешь кому-нибудь, что я это делал, задушу во сне, понял? — Внимательно читай инструкцию, — проигнорировал его угрозы Сонхва и кивнул в сторону туалета. — Вперёд. Я жду. Хонджун действительно долго и вдумчиво читал огромную инструкцию, сидя на закрытой крышке унитаза. Но не из-за того, что боялся сделать что-то не так, просто вообще не хотел ничего делать и тянул время как мог. Это было просто глупо и даже унизительно. — Ладно, — буркул он себе под нос, когда торчать столько в туалете стало совсем уж неприлично, и содрал с теста защитный пакет, — Сонхва же всё равно не отстанет... Всё действительно заняло ровно две минуты. Хонджун брезгливо завернул тест в кусок туалетной бумаги, вымыл руки и, выйдя из туалета, торжественно вручил его Сонхва, успевшему собрать из нового набора лего небольшую фигурку космолёта из «Звёздных войн». — Зачем ты отдаёшь его мне? — недоумённо спросил он, держа тест двумя пальцами. — Ты посмотрел? — Смотри сам, — сказал Хонджун. Голос его прозвучал немного нервно, и он досадливо сморщился. — Тебе же надо. — Ведёшь себя хуже пятилетки на приёме, честное слово, — хохотнул Сонхва и, сдвинув детальки лего в сторону, вытряхнул тест на столешницу перед собой. — Это же просто… Он вдруг умолк. А потом включил зачем-то настольную лампу, хотя ещё не успело стемнеть. — Это… Это залёт, Хонджун, — выдохнул он обескураженно и развернулся резко на своём кресле. Глаза у него были огромными и испуганными. — У тебя положительный результат. — Если ты решил меня разыграть, то это хреновая шутка, — Хонджун бросился к нему и схватил тест со стола. На маленьком чёрно-белом дисплее темнела иконка «+». Во рту пересохло, а щёки обожгло прилившей к ним кровью. — Это же просто невозможно… Он точно пил свои таблетки в последний раз, две штуки, как обычно. Одну на день эструса… Что могло пойти не так? Хонджун похолодел и выругался. Ничего не было «как обычно» в предыдущий цикл. Всё длилось дольше из-за грёбанной метки, и ему вообще было не до нужного количества таблеток. Он шумно выдохнул. Мать просто убьёт его… — Пиздец, — прохрипел Хонджун и уставился невидящими ничего глазами в стену с дурацкими обоями в цветочек, — у меня положительный тест… Что мне теперь делать? Повисла тишина, прерываемая только звуком работающего вентилятора и грохотом стремительно рушащихся планов Хонджуна на жизнь. Он не был наивным и умел считать. Его цикл был три месяца назад. И он точно помнил по курсу полового воспитания для Омег: двенадцать недель — слишком большой срок, чтобы врач мог всё исправить. Никакие уговоры и деньги здесь не помогут, ему откажут. — Запишись в клинику, позвони родителям, — тихо говорил Сонхва, загибая один палец за другим, — объяснись с деканатом. Уверен, ты не первая Омега в кампусе, оказавшаяся в такой ситуации. И, — он замялся неловко, — расскажи Уёну, пусть возвращается. Он же пометил тебя, значит, готов взять ответственность. Хонджун уткнулся лицом в свои ладони и крепко, до боли зажмурился. Уён пометил его только потому, что он его заставил. Хонджуна просто достало, что каждый второй Альфа стремился привлечь его внимание. Это льстило, когда ему только исполнилось семнадцать — ему всегда нравилось нравиться, но со временем весь этот цирк всё больше утомлял, и полученная без каких-либо обязательств с обеих сторон метка стала для него долгожданным избавлением. Для Уёна же она не значила ничего. Он, если верить слухам, даже не отказывал другим Омегам, когда они его просили провести с ними цикл. — Нет, — качнул он отрицательно головой, — пока что никто не должен узнать. *** У него был план. Простой и понятный, которому он надеялся следовать следующие месяцы. Съездить домой, пока его не разнесло до размеров дирижабля, и попросить снять ему квартиру, от которой он сам отказался на первом курсе, через пару месяцев взять академ в университете под предлогом поиска вдохновения перед дипломом. Закрыться дома и никуда не выходить остаток своей разрушенной навсегда жизни. План начал разваливаться сразу же. Из-за ненормальной даже для его положения слабости и жуткой тошноты, преследующей его круглосуточно и без выходных, дотошный врач из частной клиники, куда Хонджун смог попасть только через неделю, вообще запретил ему куда-то ездить, долго ходить и нормально жить. Хонджун пропускал пары, прикрываясь фальшивыми справками, которые незаконно клепал ему нервный и дёрганный Сонхва в поликлинике, где проходил обязательную медицинскую практику. Тело всё ещё не менялось, не становилось больше и тяжелее, только болело каждой своей клеткой из-за ставшей слишком высокой чувствительности. Единственное, что изменилось, — Хонджун не пах больше. Его запах лимонной цедры становился с каждой неделей всё слабее, пока не выветрился вовсе, оставив после себя только знание, что ребёнок родится обычной Бетой. Его раздражали прикосновения и громкие звуки, бесил Сонхва с его попытками заставить его поесть, позвонить матери, хотя бы написать Уёну. Он нянчился с ним как с ребёнком, мотался с ним в клинику каждые три дня на какие-то анализы, покупал в аптеке витамины, держал его волосы, пока его бесконечно рвало по утрам. На его месте Хонджун уже убил бы себя вместе со всеми проблемами или хотя бы сменил комнату, но Сонхва отличался ангельским терпением. А ещё он верно хранил его секрет. — Я его ненавижу, — прохрипел Хонджун в один из вечеров, свернувшись на своей кровати под одеялом. Его лихорадило с самого утра, и, кажется, с каждым часом становилось только хуже. Футболка и простыня под ним промокли от пота, кожа пылала, но зуб на зуб не попадал, словно он вот-вот насмерть замёрзнет. — Этого мелкого паразита. — Уёна? — спросил Сонхва, сидящий с ним рядом. Он обтирал его мокрым холодным полотенцем, чтобы хоть немного сбить температуру. Хонджун глубоко вдохнул запах кардамона от двух тлеющих палочек благовоний, стоящих в курильнице на тумбочке. Казавшийся дурацким совет из интернета реально работал. Запах Альфы действительно помогал унять дурноту, но вместо неё вызывал флешбэки, от которых становилось не менее тошно. Позорно хотелось забиться к Уёну под горячий бок и дышать им, а не дешевой искусственной заменой. — Причём он тут вообще… Это паразит внутри меня убивает. Почему мне так плохо? — Я не знаю, — голос у Сонхва дрогнул, его прохладная рука легла ему на лоб, — ты горишь. Хонджун, давай вызовем скорую. Это ненормально. — Не смей, — Хонджун зажмурился из-за резкого приступа боли, — все тогда узнают. Сонхва всё равно вызвал скорую, но Хонджун об этом узнал только через три дня, когда очнулся в реанимации. Он лежал под капельницей и не мог пошевелиться толком. Голова ощущалась тяжёлым гудящим колоколом, во рту всё высохло как в пустыне, но его впервые за долгое время не тошнило, и он вроде хотел есть. Милая, совсем молоденькая медсестра с нежными руками пришла почти сразу. Она молчаливо сняла капельницу, принесла воды и очень полезного вида кашу, на которую Хонджун никогда бы даже не взглянул, не будь настолько голодным. — Так делать не положено, — тихо прошелестела медсестра, забирая его тарелку, — но ваш партнёр третьи сутки днюет и ночует в коридоре. Можно я его к вам впущу? Хонджун как раз запивал груду выданных ему таблеток, и от неожиданности пролил воду себе на грудь. Какой ещё к чёрту партнёр? — Можно, конечно, — просипел он и отдал стакан. — Ещё не хватало, чтобы кто-то спал у вас там на стульях. Она выглянула в коридор и прошептала «Только на десять минут», потом снаружи раздались торопливые шаги, а Хонджун сразу же узнал запах. На глаза навернулись непроизвольные слёзы. — Твой парфюм всё же дерьмо, у меня даже глаза слезятся, — прогундосил он капризно, когда Сонхва, выпустив медсестру, прикрыл за собой дверь. — И с каких пор ты мой партнёр? — Меня и так к тебе не пускали, — проговорил Сонхва, подтаскивая стул к кровати и садясь. — Я просто хотел предупредить, что твоя мама тоже здесь, и она не в самом лучшем расположении духа от новостей. — Ты что, позвонил моей матери?! Сонхва! — Ты чуть не умер! — Сонхва зло поджал губы и ткнул его пальцем в плечо. Наверное, он хотел бы его ударить нормально, но Хонджун и так уже лежал на больничной койке. — Что мне было делать?! У меня даже нет номера твоей страховки, — он умолк и с тяжёлым выдохом растёр бледное лицо ладонями. — Клянусь, Хонджун, я думал ты умрёшь по пути в больницу. Выглядел он не очень. Под красными глазами залегли тёмные тени, щеки впали, кожа отливала мертвенно серым цветом. Даже в период сессии он не был настолько измотанным. Наверное, медсестра не преувеличивала, когда говорила про трое суток, что Сонхва провёл под дверью его палаты. — Прости, — пробурчал Хонджун. Он и правда чувствовал себя виноватым. — Я это не планировал. Сонхва устало уложил голову на край койки и прикрыл глаза. Он нашарил ладонь Хонджуна и сжал её крепко. — И ты меня прости. Мне следовало отправить тебя в больницу ещё утром, — он горько хмыкнул, — хреновый из меня врач… — Ты ещё не врач, — Хонджун ободряюще потрепал его по волосам. — И вообще на педиатра учишься, а не на врача, лечащего бестолковых Омег. — Ты тот ещё ребёнок, я должен был с тобой управиться, — Сонхва вздохнул и грустно ему улыбнулся. — Спасибо, что живой. — Спасибо, что не бросил. Не то чтобы Хонджун не догадался сам, что случилось. Он даже не слушал толком длинные непонятные объяснения его занудного врача, который, казалось, больше говорил с его хмурой матерью, сидевшей на больничном неудобном стуле у окна с идеально ровной спиной, чем с ним самим, потому что и так было понятно: его кошмарная игра в «дочки-матери» на этом закончилась. Мать выглядела расстроенной этими новостями, а Хонджун не испытывал ничего, кроме несказанного облегчения, когда до него дошло, что второй попытки родить ребёнка у него уже не будет. Его слишком маленькое тело исчерпало все ресурсы, сломалось, и восстановлению не подлежало, а это значило, что он теперь навсегда свободен. Заноза, всю жизнь сидящая глубоко внутри него и не дающая ему покоя, наконец вышла наружу сама собой. Осталось лишь детское любопытство — ему хотелось узнать, на кого был бы похож их с Уёном ребёнок, — но и оно наверняка пройдёт со временем, побледнеет, совсем как шрам внизу его живота после срочной операции. Он вернулся в кампус с первым снегом в самый разгар сессии. Никто не шептался у него за спиной и не тыкал пальцем, в медицинской справке, что он отнёс в деканат, значилось, что Хонджун перенёс нервный срыв, и эта понятная и знакомая студентам версия быстро расползалась по всему университету. Никто ничего не знал: его мать умела быть настойчивой и убедительной, а Сонхва — хранить секреты. Ту зиму, пока все после экзаменов отдыхали по домам на каникулах, Хонджун досдавал хвосты. Он всё ещё неважно выглядел и временами плохо себя чувствовал, и преподаватели, проникнувшись к нему сочувствием, его щадили. Ему оставалось учиться год, и никто не хотел держать его в университете дольше. Хонджуну обещали хороший старт в одной из компаний развлечений после выпуска, и он собирался взять от его новой свободной жизни всё. Весна застала его по пути в бар, где традиционно гудела добрая половина универа по случаю начала нового учебного года. В парке зацветала вишня, тёплый уже ветер приносил свежий запах озера. Хонджун наконец почувствовал себя ожившим и готовым на все обычные студенческие подвиги. Телефон в кармане жужжал не переставая из-за ожившего опять чата: успевшие прибыть на место встречи искали своих или сплетничали о желторотых первогодках, рискнувших кутить со старшекурсниками. Он знал, что Уён прилетел из солнечной Калифорнии две недели назад. Сильно загоревший и с каким-то важным сертификатом об успешном прохождении курса, если верить фотографии в Инстаграме. Новости о его возвращении ничего не всколыхнули внутри, с ним не хотелось ни увидеться, ни бежать от него сломя голову. Хонджуну было всё равно. У него всё было хорошо, и Уёну он желал того же. В баре стояла стена из сигаретного дыма, гремела музыка, на маленькой сцене, где обычно играли местные бэнды, выпендривались кто во что горазд асы факультета танцев под последние попсовые хиты. Хонджун выцепил взглядом знакомую макушку по центру и ушёл к барной стойке, заказал спренджер тоник без огурца и корицы, вызвав у незнакомого бармена приступ негодования. Сонхва опаздывал, Хонджун скучал. Ему тяжело было заводить новых друзей, и ещё тяжелее — удерживать старых, и за время своей вынужденной изоляции он умудрился потерять контакт даже с теми, с кем неплохо общался. — Что я пропустил? — неожиданно прокричал Сонхва ему в ухо. — Кто-нибудь уже разделся на барной стойке? Первогодки заблевали туалет? — Никто ещё даже не надрался, — хихикнул Хонджун, забирая свой коктейль, отпил через трубочку и поморщился. Вместо огурца и корицы бармен, по ощущениям, бухнул ему в стакан весь кардамон, что у него имелся. — И такими темпами никто и не напьётся. Коктейли здесь — полное дерьмо. Сонхва засмеялся. — Я рад, что ты в хорошем настроении, — он тронул его за плечо, привлекая внимание, и кивнул в сторону танцпола, — Уён привёл с собой новых друзей. Познакомимся? Хонджун обернулся. Уён стоял совсем рядом в окружении «новых друзей» и что-то орал, встав на носки, на ухо высокому парню с выкрашенными в голубой цвет волосами. Вроде его звали Юнхо, он часто появлялся на американских фотках Уёна, и Хонджун быстро запомнил мягкие черты его лица и красивые кисти рук с длинными пальцами, за которые Уён постоянно цеплялся. Он и сейчас держал его за руку. — Идём познакомимся, — Хонджун пожал плечами и бросил быстрый взгляд на своё отражение в зеркалах за стойкой, — я за этим и пришёл. Сонхва шагал впереди как ледокол, прокладывая для Хонджуна путь в танцующей толпе, и его же первым Уён заметил и начал вопить. Его голос перекрывал даже низкие басы играющей музыки, и Хонджун демонстративно заткнул одно ухо, когда вынырнул у Сонхва из-за спины. — С возвращением, — крикнул он и отсалютовал своим стаканом, — мы вообще не скучали. — Я тоже по тебе не скучал, — Уён, висящий у Сонхва на шее, показал язык, — ты совсем не изменился. Хонджун усмехнулся и отхлебнул свой гадкий тоник прямо через край. Сладковатый привкус имбирного пива и кислота лимонного сока немного перебивали горечь кардамона, но хотелось чего-то ярче и слаще. — Представь нас своим друзьям. — О, — Уён закрутился на месте, пытаясь собрать всю свою разбредшуюся команду обратно, — это Юнхо. Он выиграл индивидуальные соревнования в своём районе и тоже получил Грант на обучение. В Америке его постоянно выбирали наставники, как лучшего в группе. Правда, круто? А это, — он нырнул вдруг в толпу и вытащил оттуда изящного парня с тонкими, как ивовый листочек, глазами и очень скуластым лицом. В руках он сжимал стакан пузырящейся минералки. — А это Сан. Он совсем не умеет пить. Можете не обращать на него внимание. Сан обиженно надул губы и как будто стал ещё меньше. Ему очевидно было некомфортно в незнакомом месте, он жался к Уёну в поисках опоры, пока тот дразнил его, и смотрел на мир затравленным взглядом. Хонджун опознал в нём Омегу по сладкому яблочному запаху, когда придержал его под локоть, чтобы он не убился случайно по пути к занятому ими столику в самой глубине зала. — Так, Юнхо, Сан, — размахивал Уён руками как ветряная мельница, — это Сонхва-хён, наш самый хёнистый хён, он учится на медицинском, поэтому часто бывает не в себе. Сонхва закатил глаза и, под общий хохот, отвесил ему подзатыльник. — Это Джуни-хён, — Уён закусил губу, стараясь не рассмеяться от того, как Хонджун наморщил нос из-за такого представления, — надежда всей фэшн индустрии и главная недотрога кампуса. — Он быстро оказался рядом, его горячая ладонь легла Хонджуну на поясницу. — Трогать его могу только я. Его ладонь жгла огнём через ткань рубашки, сильно запахло кардамоном, Хонджун хлопнул Уёна по руке и отошёл поближе к Сонхва, демонстративно прислонился к нему спиной. — Не слушайте его, ему меня тоже нельзя трогать. — Кажется, наш Уёни долго не был дома, — Юнхо засмеялся, прикрыв свой улыбающийся рот кулаком. У него был приятный тембр голоса, почти бархатный. И речь его из-за этого звучала так же мягко, как он сам выглядел. — Ещё где-то здесь тусовался Минги… — продолжил Уён, вертя головой и щурясь, — мы с ним учимся вместе. Он такой высокий, с короткими розовыми волосами, в очках солнечных и… — Он прямо сейчас раздевается на барной стойке, — прыснул Юнхо, глядя в сторону бара поверх гудящей одобрительно толпы. — Нужно снять его оттуда, — обеспокоенно проговорил Сонхва и двинулся вперёд. — Он на утро об этом пожалеет. Юнхо, не отрывая взгляда от Минги, стягивающего прямо в этот момент через голову свою белую майку, перехватил его за рукав джинсовки. — Нет, подожди, он же ещё даже штаны не снял. Пусть позорится до конца. Хонджун, как раз фоткающий полуголого Минги на свой телефон, хихикнул: — А ты мне нравишься. Когда Сонхва всё-таки вырвался спасать честь и достоинство Минги, а Уён с Саном убежали за ним следом, Юнхо чуть наклонился к подпирающему стену Хонджуну и сказал, почти касаясь губами его уха: — Ты мне тоже нравишься, — он аккуратно, не касаясь голой кожи руками, отодвинул чуть дальше расстёгнутый ворот рубашки Хонджуна, за которым на шее пряталось пятно его метки, — но ты уже занят. От Юнхо ненавязчиво пахло корицей. Кажется, он был первым на памяти Хонджуна Альфой, чей запах звучал так сладко и деликатно. — Ты ведь тоже занят, — Хонджун поправил рубашку и взглянул на него, выгнув бровь. На лице Юнхо отразилось искреннее недоумение. Пришлось пояснить. Тоже деликатно. — Вы с Уёном уделяете друг другу много внимания. — О, — произнёс Юнхо растерянно и нашёл глазами Уёна, смеющегося над не совсем одетым и очень пьяным Минги, — с ним весело проводить время, но такие, как он, не для меня. — Понимаю, о чём ты говоришь, — хмыкнул Хонджун, покрутив стакан со своим тоником, внутри погремели почти растаявшие кубики льда, — ты заслуживаешь только всего самого лучшего. — Уён в Америке постоянно говорил, что лучше тебя нет никого. От их разговора несло абсурдом. Они точно флиртовали, но как-то неловко, прекрасно уже зная, что ничего у них не получится. Юнхо не выглядел человеком, готовым нарушать правила, он был правильным до мозга костей, и это угадывалось даже в том, как он закрывал Хонджуна собой от постоянно проходящих мимо людей, но держал при этом вежливую дистанцию, очевидно боясь прикоснуться случайно и оставить на нём свой запах. Его, такого идеального, очень хотелось испортить, но это, скорее всего, значило бы его в конце концов сломать. Хонджун определённо был лучшим, но не для Юнхо. — Таких, как я, больше нет, но, думаю, ты найдёшь ещё кого-то подходящего, — поставил он точку в этом разговоре и опрокинул в себя остатки коктейля, — выйду подышу. Он кое-как пробрался к выходу и вышел на улицу. Снаружи тоже была тьма народа, и Хонджун укрылся в тени стены за углом, куда никто почти не заходил. Хотелось спрятаться от всего мира. — Почему ушёл? Уён тоже шагнул за ним в темноту и прислонился плечом к вибрирующей немного от музыки внутри бара стене. Его сильно отросшие волосы были собраны в небрежный хвостик, ему очень шло. А ещё он неуловимо казался старше, будто полгода вдалеке от дома закалили его, сделали крепче во всех смыслах. — Жарко, — ответил ему Хонджун и оттянул прилипшую к груди рубашку, — дышать нечем. — Ты в порядке? — Уён придвинулся ещё ближе, его запах стал гуще, — Минги говорил, что ты сильно болел. — Всё уже хорошо. Всего лишь временные трудности, — Хонджун скрестил руки поверх живота и отвернулся, — сложно, знаешь ли, оставаться лучше всех. Уён рассмеялся. Тем самым низким смехом, от которого по коже мурашки. — Ты говорил с Юнхо. — Он очень расстроился, когда увидел, что я не свободен. — А ты? Расстроился, что занят? Хонджун хотел соврать, но передумал. Это ничего бы ему не дало, никакого профита. — Нет. Он знал, что это случится. Они стояли одни в тёмном узком переулке, оба выпившие как раз столько, чтобы быть достаточно смелыми для глупостей. Уён коснулся его подбородка, обозначив намерение, но Хонджун чуть отклонился, и он вместо того, чтобы поцеловать его, только неловко ткнулся носом ему в волосы. — Ты больше не пахнешь, — удивлённо проговорил Уён, — тоже пьёшь те новые таблетки, которые блокируют запах? Растерявшийся сперва Хонджун подумал, что очень удобно, когда собеседник сам придумывает ответ на свой же вопрос. Он действительно теперь не пах. После того, что с ним случилось, запах исчез, потому что в нём больше не было какого-то смысла. Хонджун стал неликвидным, абсолютно бесполезным, если смотреть на него исключительно как на Омегу. Ему незачем было привлекать внимание. — Типа того, — уклончиво ответил он, — так проще. — Сан пил такие в Америке, — покивал активно Уён, он наконец встал просто рядом, а не нависал над ним ещё одной стеной. — Там немного другая культура, а он же такой нежный. Приходилось с ним везде ходить, чтобы, знаешь, его случайно не украли. Он рассмеялся, а Хонджун поморщился. Это было вообще не смешно. — Стоило его пометить, — проговорил он и оттолкнулся от стены. — Никто бы его не тронул. — Не все такие, как ты. Сан мечтает о большем. В голосе Уёна не было осуждения, но Хонджун всё равно почему-то оскорбился. Возможно, потому, что Уён почти сказал, что его мечты — ерунда. — Я тоже мечтаю о большем. — Да, конечно, — легкомысленно произнёс Уён и крутанулся на месте. Он постоянно двигался, словно спокойно стоять на месте было для него мучением. — Идём обратно, а то всё пропустим. Он по привычке попытался схватить его за руку, и Хонджун извернулся в последний момент, не дав себя коснуться. Не потому, что это Уён, просто не хотелось, чтобы кто-то до него дотрагивался. И идти в битком набитый бар тоже желания не было. Возможно, он всё-таки рано решил окунуться в ночную жизнь. — Я ухожу, — отказался он и решительно двинулся вперёд, обойдя Уёна по широкой дуге, — передай Сонхва. — Эй, Джуни-хён, — окликнул он его, прежде чем Хонджун вышел из переулка. — Ты мне позвонишь? Потом, когда тебе нужно будет. Хонджун остановился, из него вырвался немного нервный смешок. Он и не подумал о том, что Уён захочет продолжить встречаться с ним, и ему придётся как-то объясняться, почему в этом нет необходимости. Как глупо и недальновидно. Стоило придумать что-то заранее. Хотя… Можно ничего и не объяснять. Они ведь даже не встречались. — Не позвоню, — бросил он через плечо, — мне от тебя больше ничего не нужно. Давай закончим на этом. Уён удивлённо замер, а потом как-то зло цыкнул. Хонджун не помнил этот его жест. Наверное, новая привычка, привезённая им из Штатов вместе с сувенирами для семьи и бесчисленных друзей. — Это Сонхва? — спросил Уён вдруг. — Тот, с кем ты теперь? Он едва не рассмеялся в голос. Сонхва относился к нему как к ребёнку, только слепой мог узреть в этом какой-то другой подтекст. Он заботился о Хонджуне, словно родная мать, и за прошедшие полгода стал тем другом, про которого говорят «вместе пуд соли съели». Хонджун любил его до луны и обратно, и никогда не стал бы спать с ним. — Думаю, не твоё дело, с кем я, — улыбнулся Хонджун криво, — как и не моё, с кем проводишь своё время ты. Было темно, свет фонарей и неоновой вывески почти не доставал до места, где стоял Уён, но Хонджун на уровне интуиции понял, что он покраснел. — Ты, выходит, не врал, когда говорил, что собираешься трахаться со всеми подряд Бетами, пока меня не будет. — Я никогда не вру, — Хонджун махнул ему рукой на прощание, — надеюсь, не скоро увидимся. *** Его разбудил звонок телефона. Часы показывали половину двенадцатого утра, а это значило, что звонить ему могли только два человека во всем мире, потому что на все остальные входящие звонки стоял блок до полудня. При условии, что с матерью он говорил прошлым вечером… — И тебе отвратительного утра, Сонхва, — сонно прогундел Хонджун в трубку и кое-как отклеился от пачки карандашных набросков, поверх которых умудрился заснуть, — чем обязан? — У кого утро, а у кого уже обеденный перерыв, — мягко рассмеялся Сонхва. Где-то на его стороне о край чашки звонко ударялась ложечка, которой он, должно быть, размешивал сахар в своём кофе из больничного автомата. — Опять проработал до рассвета? Ещё, небось, и спишь прямо за рабочим столом. Хонджун, тебе уже не двадцать. Ещё немного, и твой несчастный позвоночник начнёт тебе мстить. — Мне почти двадцать семь, — Хонджун закатил глаза и кое-как повернул затёкшую шею, — а ты продолжаешь разговаривать со мной, как с ребёнком. — Ты и есть ребёнок. Не можешь самостоятельно ни есть, ни спать. И прекрати округлять, до твоего дня рождения ещё больше, чем полгода. — Зачем ты звонишь мне в такую рань? Молчание в трубке носило очевидно возмущённый характер. Сонхва работал в детской поликлинике, и день его начинался в половину шестого, а не в полдень, как у Хонджуна в низкий сезон. — Звоню напомнить тебе про мою свадьбу. Хонджун фыркнул и поднялся с кресла. Очень удобного, но всё равно не предназначенного для того, чтобы проводить в нём ночи. — Сонхва, — он зевнул до хруста челюсти и потёр кулаком никак не просыпающийся левый глаз, — до свадьбы больше времени, чем до моего дня рождения. И я шью платье твоей драгоценной невесте. Про работу я всегда помню. — Это была просто проверка, — в голосе звучала улыбка, — но я уверен, ты забыл про встречу выпускников сегодня вечером. Конечно, он забыл, потому что не собирался туда идти и выбросил эту информацию из головы моментально. Эти встречи проходили каждый год для всех выпускников, и Хонджун после окончания универа не побывал ни на одной из них. Сонхва тоже никогда на них не попадал из-за работы, но в этот раз он, кажется, собирался взять от своей пока что холостой жизни всё. — Невозможно забыть то, о чём не помнил ни секунды, — пробурчал Хонджун, запихивая в кофемашину капсулу и подставляя грязную чашку, — я не пойду. У меня… — Куча работы, — закончил за него Сонхва занудно, — брось, давай сходим. Все будут смотреть студенческие фотки, делиться воспоминаниями и хвастаться, кем стали. Тебе же есть чем похвастаться, да, Хонджун? — Не пытайся выехать на моём тщеславии. Не хочу и не поеду. — А если я скажу, что моя драгоценная невеста не пустит меня на встречу без тебя? Хонджун обречённо выдохнул. Вторя ему, кофемашина умирающе пискнула. Расплющенная капсула застряла где-то внутри, а Хонджун остался без кофе. — Это запрещённый приём, — захныкал он в трубку и стукнул пластиковый корпус жадной машины, — что ты умудрился натворить? Ты даже не пьёшь! — Я же медик, — сказал Сонхва, будто это всё объясняло, — ты просто не помнишь меня пьяным, потому что к тому времени обычно уже лежишь головой в мусорном ведре без сознания. — Это было всего лишь однажды, — огрызнулся Хонджун, пристыженно. — Прекрати напоминать мне об этом каждый раз. — Прекращу, если поедешь со мной сегодня. Пожалуйста. «Пожалуйста» Сонхва произнёс тем милым тоном, от которого сахар в крови поднимается до критических значений. Хонджун всё ещё хотел жить. — Я приеду, — сдался он. — Ты грязный манипулятор. — Встреча в нашем баре в восемь. Оденься нормально. — Я вообще-то стилист и дизайнер одежды, — искренне возмутился Хонджун, — я умею одеваться! — Ты пришёл к нам на семейный ужин в юбке, Хонджун, — вкрадчиво произнёс Сонхва. — Моя мама до сих пор в шоке. — Эта юбка стоила больше, чем твоя машина. Сонхва кто-то окликнул, раздался гулкий топот маленьких ног по коридору, завизжали радостно дети. — Оденься дешевле, чем стоит моя машина, — быстро проговорил Сонхва, и, судя по звуку, запихнул что-то в рот прямо целиком, — у меня кончился перерыв, до вечера. До вечера Хонджун лениво слонялся по своей студии. Расковырял кофемашину и не смог собрать обратно, впервые за вечность перебрал часть гардероба, ища что-то «нормальное», но при этом соответствующее его статусу. Он не мог прийти хвастаться в бар в простых джинсах и толстовке, будучи главным в команде фэшн-стилистов, подбирающих аутфиты на заказ для артистов. Он естественно опоздал, вызвав у приехавшего заранее Сонхва приступ ворчания. На входе он окинул его придирчивым взглядом, точно искал ярлычки с ценниками на его джинсах и чёрной водолазке, и удовлетворённо кивнул. Хонджун фыркнул — на нём был брендовый ремень, стоящий больше, чем всё, что надето на Сонхва, включая бельё и обувь, — и толкнул дверь бара, в который сто лет не заходил. Старый бар изменился. Владелец перекрасил стены из изумрудного в цвет тёмного топаза, поменял мебель и меню, но коктейли здесь по-прежнему готовили за небольшие деньги и потому просто отвратительные. Хонджун пригубил свой слишком кислый от лимонного сока джин-тоник и тут же отставил на край барной стойки, Сонхва рядом тянул безалкогольный мохито из запотевшего высокого стакана, будто не его не хотели пускать на встречу одного из-за опасения, что он нажрётся как свинья. Хонджун почувствовал себя обманутым. — Если ты не собирался пить сегодня, то мог бы меня и не тащить с собой. — Нам обоим нужно развеяться, — Сонхва довольно прищурился и покачал головой в такт песни группы, которую Хонджун со своими ребятами в конце прошлого года собирал на церемонию награждения. — И я не говорил, что планирую напиваться. Мне завтра ещё работать во второй половине дня. — Ты ужасный человек. — Я хороший друг. Они сидели у самой стены в полумраке и могли разглядывать всех в баре, оставаясь практически незамеченными. Иногда Сонхва уходил обняться с бывшими однокурсниками, которых он называл коллегами, и тогда Хонджун оставался один на один со своей неожиданной тоской по студенчеству. Он любил проведённые в стенах университета годы, исключая, конечно, семестр постоянной боли и тревоги. Да и в той поре, на самом деле, тоже была своя прелесть: в те мучительные полгода они стали с Сонхва настоящими друзьями. Он с удивлением обнаружил, что многих присутствующих видит впервые, хотя, судя по тому, как свободно они болтали с теми, кого Хонджун помнил по каким-нибудь совместным предметам, точно учились с ним на одном курсе. Одногруппники — все как один разодетые и яркие — предпочитали приветствовать его издалека, лишь Хёнсок, с которым они и так постоянно пересекались по работе, подошёл ближе, чтобы спросить про дела и планы, да и тот быстро сбежал куда-то. Казалось, вокруг Хонджуна возвышалась стена, за которую никто не рисковал заходить. Хвастаться личными успехами было не перед кем. В толпе промелькнула выкрашенная в неоново-зелёный цвет макушка Ёсана — самого красивого выпускника факультета Электротехники. Он помогал Хонджуну на защите дипломного проекта: участвовал в показе коллекции одежды в качестве одной из моделей. Ёсан был всё таким же идеальным как греческая статуя, но стал заметно крепче: ткань его тесной белой рубашки едва не лопалась на накаченной груди и широких плечах. Глядя на него, захотелось срочно записаться в спортзал тягать железо, вместо того, чтобы убиваться каждое «утро» на беговой дорожке дома. — Я уже решил, они не придут, — проговорил Сонхва, смотря в другой конец зала, и активно начал размахивать руками, привлекая чье-то внимание. Хонджун обернулся, и так догадываясь кого увидит. — Я думал, встреча выпускников предполагает, что приглашены только выпускники. — Сан и Юнхо — это «плюс один», — ответил Сонхва, перестав наконец изображать из себя ветряную мельницу. — Сан и Юнхо — это «плюс два», — возразил Хонджун, — Уён что, не смог решить, кто повезёт его пьяное тело домой? — Перестань ворчать. Юнхо — наверняка «плюс один» Минги, а не Уёна, — Сонхва заметил его вытянувшееся от удивления лицо, — да, как писали классики «После стольких лет? Всегда». Ты же общаешься с Минги, неужели не в курсе? Хонджун мотнул головой. С Минги он виделся не так уж и часто. Тот периодически участвовал в выступлениях в качестве подтанцовки у исполнителей, которым Хонджун собирал костюмы, и изредка они даже вместе выпивали, но и тогда общались больше о делах рабочих, а не сердечных. Хонджун помнил, что в последний его год в универе Минги был сильно увлечён Юнхо и одновременно разбит тем фактом, что вряд ли может быть ему интересен. Он считал, что у него нет шансов, потому что Юнхо скорее предпочтет любую Омегу, чем его. Что думал по этому поводу сам Юнхо, никто не знал, потому что никто его об этом никогда не спрашивал. — Удивлён, что ты здесь, хён, — проскрипел своим низким, чуть грубоватым голосом Минги, добравшись до барной стойки, на которой несколько лет назад пьяным пытался раздеться. — Соскучился по дрянной выпивке? — Я удивлён не меньше, — хмыкнул Хонджун и махнул рукой протиснувшемуся к ним Юнхо, — давно не виделись. Юнхо ему тепло улыбнулся. Он, кажется, стал ещё выше и шире в плечах, линия его челюсти стала жёстче, но он по-прежнему производил впечатление мягкого и уютного человека, в которого хочется завернуться после рабочего дня, как в пушистое одеяло. Его сладковатый коричный запах напоминал о тёплых булочках из пекарни. — Уён по пути столкнулся с Ёсаном, — оповестил он всех своим приятным голосом, — так что, думаю, это надолго. А Сан пошёл в уборную. Вечером в среду в баре были только свои, музыка играла тихо, и никто не «взрывал» сцену, поэтому ничто не мешало мирно разговаривать, а не орать друг другу в уши. Они спокойно делились последними новостями и свежими сплетнями, в которых Хонджун ничего не понимал, потому что давно вывалился из их компании как птенец из родного гнезда. Странно было осознать, что все они поддерживали связь друг с другом в той или иной степени и даже частенько виделись в разных комбинациях, пока сам Хонджун находился в добровольной изоляции. Сначала из-за того, что им сложно было уживаться с Уёном в одном пространстве, не портя своими мелкими склоками всем настроение, после — из-за работы, сжиравшей всё свободное время. Вернувшийся Сан сердечно обнял Сонхва и церемонно поприветствовал Хонджуна, которого всегда немного побаивался. Они не виделись пару лет, и теперь Сана было не узнать. Он, под стать своему имени, стал горой, способной удержать на своих плечах небо. Его взгляд был теперь твёрдым, голос — уверенным, он так и не пил алкоголь, но это показалось повзрослевшему Хонджуну проявлением не слабости, а, наоборот, силы. Он спорил с Сонхва, раздражённо цыкнул на Минги, когда тот отдавил ему неуклюже ногу, и наехал недовольным грузовиком на Уёна, задержавшегося слишком долго у столика факультета Ёсана. Сан отличался от той пугливой Омеги, что Хонджун помнил, он даже не пах как Омега, потому что опять, наверное, начал пить скрывающие запах таблетки. К концу второго часа уже хотелось уехать, последовав примеру Сана, который неожиданно и очень решительно откланялся ещё минут сорок назад. Выпитый бокал пива сделал Хонджуна, и так толком не спавшего, сонным, а не весёлым, а догоняться вторым он опасался. Льющаяся бурной рекой беседа, в конце концов, вошла в не интересующее его русло. Их выпуск понемногу захватывала свадебная лихорадка, у кого-то уже успели родиться первые дети. «Слишком рано» — качал головой всегда рациональный Минги, «самое время» — не соглашался с ним Сонхва, чья собственная свадьба, о которой никто не знал, была назначена на конец осени. Уён хихикал, наблюдая за их словесной баталией, как за теннисным матчем. Он почти не изменился, даже волосы снова носил длинными, собранными в хвостик, как тогда, на третьем курсе, после возвращения из Америки, и его смех оставался таким же высоким. — А ты как думаешь, Джуни-хён? — спросил Уён вдруг, хитро прищурившись. Перед ним стоял то ли третий, то уже четвёртый стакан какой-то бурды голубого цвета, и его глаза пьяно блестели. — «Рано» или «Пора»? — Никак не думаю, — пожал плечами Хонджун и отвёл взгляд, — я не планирую заводить детей. — Не всё в жизни идёт по плану, — возразил ему Уён. О, да. Хонджун знал об этом не понаслышке. Он заметил краем глаза, как напрягся готовый вот-вот вмешаться Сонхва, и показал жестом, что всё в порядке. Его не ранила эта тема, просто было немного неприятно говорить об этом в миллионный раз, когда и так все знали его позицию на этот счёт. — Не всё, — согласился он, — помнится, твоими планами на жизнь были семья и дети. И, насколько можно заметить, ты пока не обзавёлся ни тем, ни другим. — Ну, детей у него хватает, — хохотнул Минги, — каждый день новые. Все тоже засмеялись. Уён работал в одной из раскрученных студий танцев — в той же, в которой последние полгода преподавал Сан, — и занимался в основном с самыми младшими группами. Так что детей у него и правда было в достатке. — Я всё ещё ему придерживаюсь, — невозмутимо проговорил Уён, размешивая трубочкой свой коктейль, — и у меня достаточно времени. Юнхо засобирался домой, сославшись на ранний подъём, Минги, глядящий на него глазами побитой собаки, вызвался его проводить, раз уж он его сюда притащил в будний день, Сонхва вышел позвонить, Уён добил свой коктейль и никуда не собирался. Он, сидя на высоком барном стуле, легкомысленно болтал ногами, обутыми в чудовищные чёрные кроксы от Баленсиага. Эти уродские тапки на платформе стоили кругленькую сумму, которую, по мнению Хонджуна, можно было спустить на что-то поприличнее. — У тебя хорошо идут дела, — сказал он, кивнув на обувь, — но всё ещё ужасный вкус. — Это подарок от одного айдола, которому я ставил хорягу. А ему они вроде бы достались бесплатно, — объяснил Уён, разглядывая носки тапок так внимательно, будто видел их впервые, — но дела у меня идут отлично, это правда. Они неловко помолчали. — Ты не изменился, — произнёс Уён и улёгся грудью на стойку, надул губы как обиженный ребёнок. — Всё такой же колючий и очень красивый. Очень, Джуни-хён. Хонджун прыснул. — А ты очень пьяный, Ён-а. Давай я вызову тебе такси? — Вы всё ещё вместе с Сонхва? — проигнорировал он вопрос. — Как видишь. — Вы странная пара. Хонджун посмотрел туда, куда ушёл Сонхва, и быстро обронил: — Мы не пара. — Ну, конечно, — фыркнул Уён насмешливо, — такие, как ты, не вешают на себя ярлыки, — он тяжело вздохнул, — вызови мне такси, хён. Ближайшая машина обещала приехать только через десять минут, Сонхва так и не вернулся, и Хонджун, подхватив Уёна под локоть, повёл его на улицу в одиночестве. Из-за огромной платформы кроксов, Уён был выше на полголовы, и его нос утыкался Хонджуну в висок. — Ты совсем не пахнешь, — пробубнил Уён, коснувшись его волос. — Только какой-то химической гадостью. — Зато от тебя воняет той дрянью, которой ты налакался, — огрызнулся Хонджун, чувствуя, как пропитывается чужим запахом выпитого алкоголя и кардамона. — Тебе следовало остановиться два стакана назад. Они прислонились спинами к шершавой стене в ожидании такси прямо под неоновой вывеской. Мартовский ветер приносил прохладу, которой так не хватало в душном баре; с Хонджуна спала сонливость, Уён, кажется, тоже немного ожил, он быстро мотнул головой как мокрая собака, которая стряхивает с себя воду, и встал прямо. — Вечность прошла с нашего выпуска, а мне кажется, что это всё было только вчера. — Не так уж и много времени прошло, — не согласился с ним Хонджун, для которого время, очевидно, шло как-то иначе. — Особенно для тебя. Ты же выпускался позже. — Всего на год. — На целый год. Мимо проехало такси, Хонджун с надеждой посмотрел ему вслед, ожидая, что водитель просто поехал развернуться, но машина исчезла в темноте за поворотом и больше не вернулась. — Я не планировал детей, — сказал Уён, разглядывая его пристально. Он уже совсем не казался пьяным, у Хонджуна даже мелькнула мысль, не разыграл ли он весь этот спектакль специально, чтобы его побесить. — Я, если ты забыл, хотел дочь конкретно от тебя. И обещал вернуться к этому разговору позже. — Уён, хватит, — проговорил Хонджун, его голос едва заметно дрогнул, — тебе определённо нужно научиться вовремя останавливаться. — Я никогда не останавливаюсь, поэтому, обычно, получаю всё, что хочу. От продолжения этого разговора их спасло заблудившееся такси. Уён уверенно сел на пассажирское сидение притормозившего рядом с ними белого Хёндая, Хонджун захлопнул за ним дверцу и на автомате попросил сбросить сообщение, когда доберётся до места. Машина уехала, и Хонджун смог наконец выдохнуть. Его сердце колотилось как сумасшедшее. — Извини, я немного увлёкся… — услышал он Сонхва, только что вышедшего из дверей бара. Где он там, интересно, умудрился ото всех спрятаться. — Хонджун? Что случилось? — Ничего, — ответил он и провёл ладонями по лицу, словно стаскивая с него неподобающую моменту маску, — домой хочу. Задолбался. — Это из-за Уёна? Что он успел тебе наговорить? Может парой они с Сонхва и были, по мнению Уёна, странной, но их отношения много лет оставались работающими. Не существовало другого такого же человека, знающего все слабые и тонкие места Хонджуна, в которых он мог треснуть. Даже те, о которых он сам и не подозревал. — Ничего такого, чего он не говорил мне раньше. Просто сегодня я не ожидал это услышать. — Мне остаться с тобой на ночь? — спросил Сонхва, обняв его за плечи как ребёнка. — У меня завтра смена только после обеда, мы оба успеем выспаться. Он часто оставался на ночь, потому что недалеко работал. Хонджун всегда хранил для него зубную щётку, чистые полотенца и постельное бельё, в гардеробной для Сонхва даже была своя полка со сменной одеждой. Но скоро этому всему придёт конец: вряд ли после свадьбы он продолжит у него ночевать. — Езжай домой, — отказался решительно Хонджун, — не то твоя невеста подумает, что я укрываю какое-то тяжкое преступление, и перестанет мне доверять. Они разъехались на разных такси, потому что жили в противоположных концах города: Хонджун — почти в центре, Сонхва — на выселках, где жильё сдавали дешевле. Всю дорогу Хонджун увлечённо думал о чём-то, но когда таксист высадил его у ворот в жилой комплекс, не смог вспомнить ни одной мысли. В голове стояла гулкая пустота, совсем как пустота в его небольшой съёмной квартире. Он жил здесь уже год, но по углам всё ещё теснились неразобранные после переезда коробки, которые, наверное, проще было просто выбросить, раз за столько времени их содержимое ему не понадобилось. Посреди кухонного стола стоял бездыханный труп его распотрошенной капсульной кофемашины. Удручающее зрелище. Хонджун разделся, покидав одежду там, где стоял, влез в душ и простоял там под тёплой водой, уткнувшись лбом в стенку, пока ноги не затекли. Он чувствовал себя измотанным, и его отражение в зеркале подтверждало это ощущение картинкой. Неприкрытые консилером синяки под глазами ярко выделялись на его бледном лице. Хонджун работал без нормального отпуска третий год, перебиваясь короткими поездками к родне на праздники, и тело всё громче просило пощады. Шрам, оставшийся после операции внизу его живота, почти не был заметен после пройденного курса лазерной коррекции, но метка на шее по-прежнему горела ярко, выдавая его принадлежность. Чем старше Хонджун становился, тем чаще думал, что попросить Уёна себя пометить, было ошибкой. Иногда вечерами, что он проводил с собой один на один, он казался себе редкой дорогой, но никому ненужной сломанной вещью. Все его последние отношения заканчивались ничем, потому что изначально не могли привести к чему-то. Близость с Бетами была пресной, похожей на рис без кимчи, из-за отсутствия химии, а Альфы держались от него на почтительном расстоянии. Хонджун был свободен, но чувствовал себя запертым внутри неприступной крепости, которую сам же и построил со свойственным ему перфекционизмом, помноженным на юношеский максимализм. Теперь же отчаянно хотелось отмотать время обратно и всё переиграть. Изредка, тайком даже сам от себя, он думал о потерянном ребёнке, пытаясь представить ответвление реальности, в которой он всё-таки смог родиться. При разных переменных в своём воображении Хонджун неизменно оставался никудышным, вечно занятым собой родителем, перекладывающим заботу о ребёнке на кого-то третьего. В наступившем году малышу исполнилось бы уже четыре, и он наверняка бы любил танцевать или рисовать на стенах, и у Хонджуна с ним была бы совсем другая жизнь, сильно отличающаяся от той, что он имел сейчас. Жизнь, которую он точно никогда не сможет уже опробовать. В свою огромную кровать с удобным матрасом, в которой ему нечасто удавалось поспать, он залез в начале третьего ночи. Поздно для офисных клерков, но привычное время для него, работающего без выходных и перерывов. Телефон лежал на соседней подушке, и Хонджун, так и не могущий заснуть, то и дело смотрел на экран, полный оповещений из приложений и напоминалок о количестве стаканов воды, которые ему следует выпить, чтобы дожить хотя бы до тридцати. Он раздражённо принялся смахивать их одно за другим, пока не наткнулся на сообщения от Уёна. «Я доехал» писал он в первом, вызвавшем у Хонджуна сперва недоумение: он благополучно забыл, что сам попросил ему написать. «И я всё ещё хочу от тебя ребёнка» гласило второе сообщение с дразнящим смайликом в конце, о которое Хонджун неожиданно споткнулся и сразу же рухнул куда-то вниз сквозь пятнадцать этажей многоквартирного дома под ним. Он падал, как падала Алиса в кроличью нору, но впереди его не ждало приключение в стране чудес. Хонджун уткнулся лицом в свою пахнущую кардамоном подушку и закричал. *** Рано или поздно это всё равно случилось бы. И дело не в законе подлости или в теории вероятностей, которую Хонджун прогуливал в университете. Просто хореограф, работающий время от времени с музыкальными группами, и стилист, эти самые группы одевающий, обязаны были пересечься хотя бы на одном из проектов в их жизни, потому что не являлись параллельными прямыми. Намеченный на конец июня релиз надвигался стремительно. У зелёной, едва дебютировавшей группы, обнаружился сложный концепт, расписанный на семь лет контракта вперёд, с которым приходилось считаться даже при подборе аутфитов. Готовые костюмы к промоушену перешивали ночами прямо в здании агентства, если они не совсем вписывались в понятную только самим создателям идею, и Хонджун не успевал переживать ещё и из-за того, что в танцзале через стену по десять часов в сутки вчерашних никому неизвестных детей гонял Уён, тоже ни черта не спавший неделями из-за постоянно вносимых правок в хореографии для выступлений. Вроде он выиграл конкурс, в котором участвовало шесть других танцевальных крю, Хонджун не был уверен: времени ещё и на праздное любопытство не хватало. Они встречались где-то на нейтральной территории типа туалетов или столовой, делились впечатлениями, вмещая обычно их в ёмкое «Пиздец», и разбегались каждый в свой угол, как бильярдные шары, столкнувшись, катились каждый в свою лузу. Хонджун искренне удивлялся, как Уён мог спать прямо на голом паркете в зале, а Уён не понимал, как Хонджун мог не спать совсем и выглядеть при параде 24\7. «Это моя работа» объясняли они друг другу, жуя один на двоих сэндвич на пожарной лестнице между этажами, и договаривались встретиться здесь же через три часа с очередной порцией кофе. В те дни часто приезжал Сонхва, привозил им чего-нибудь поесть и намекал всеми возможными способами, что Хонджун обещал помочь ему со свадьбой, организацию которой тоже нельзя было затягивать. Он знал все лучшие залы для торжеств в Сеуле, фотографов, через шесть рукопожатий был знаком с классным кондитером, и им следовало уже сейчас всё это заказать, если они не хотели неприятных сюрпризов осенью. А ещё он обещал хранить этот секрет до последнего, что оказалось сложнее, чем Хонджун думал, из-за скрытого таланта Уёна появляться тогда, когда меньше всего этого ожидаешь. Он вылезал как чёрт из табакерки во время созвонов с менеджерами и везде совал свой выдающийся нос, выводя и так находящегося на пределе Хонджуна из себя. Когда все приготовления к съёмкам клипа вышли на финишную прямую, он позволил себе три выходных, которые провёл дома у Сонхва в компании его будущей супруги и её платья, которое они долго обсуждали, и после рисовали эскизы. Третий день выходного он просто продрых без задних ног на неудобном кухонном диване, а рано утром уехал прямо на площадку, где снимали клип, не удосужившись даже сменить старую футболку Сонхва, в которой спал, на что-то более презентабельное. Съёмки проходили в штатном режиме, команда вполне справлялась без его присутствия: все участники съёмок, поглядывающие на него с каким-то суеверным ужасом и благоговением, были одеты и обуты, ни одни штаны не порвались из-за пяти дублей одной и той же сложной части хореографии, ни одна белая майка не пострадала во время короткого перерыва на обед. Через пятнадцать часов с финальным криком режиссёра «Снято» Хонджун смог наконец выдохнуть. Его кости тут же начали превращаться в желе, и он прилёг на составленные рядком стулья. Хотелось немедленно телепортироваться в свою кровать. Он страшно устал, но чувствовал себя счастливым: они успешно завершили ещё один проект. Впереди их ждали три недели промо, но до них больше месяца, за это время он надеялся хотя бы отоспаться и начать кроить свадебное платье. — Я принёс тебе кофе, — раздался голос Уёна откуда-то сверху. — Мне нужна кровать, а не кофе, — проворчал Хонджун, приоткрыв один глаз. Уён стоял рядом, в руках он держал подставку с двумя стаканами кофе от местной кофемашины. — Могу предложить только свою, — он хмыкнул и опустился на пол, вытянул ноги, — моя квартира недалеко. — Квартира Сонхва тоже неподалёку, — Хонджун зевнул, прикрыв рот сгибом локтя, и сел на стульях, забрал всё-таки один из стаканов, но пить не стал. — Как же он меня затрахал в последнее время, если честно… Уён фыркнул и зачесал упавшие на лицо волосы назад. Вид у него был раздосадованный. — Я и так догадался, почему тебя не было три дня. Огради меня от подробностей вашей личной жизни. Хонджун завис на миг, его перегруженный мозг очень медленного обрабатывал входящую информацию, а потом резко перешёл в режим агрессии. Уён достал. Все его догадки звучали просто смешно и абсурдно, а ещё он часто позволял себе колкости в адрес ни в чём не виноватого Сонхва. Не хотелось ругаться, особенно сейчас, когда они вместе работали, но им двоим явно нужна была некоторая ясность, пока очередное недопонимание не привело к чему-нибудь разрушительному вроде отмены свадьбы, которой Сонхва и так боялся как огня из-за собственной неуверенности. Он растёр лицо ладонями и заозирался в поисках тихого места, где бы они могли поговорить. Лишь бы не убить его в процессе. Хонджун поднялся со стульев и, цепанув Уёна за рукав толстовки, отбуксировал его молча в пустую сейчас гримёрку. Захлопнул дверь и запер замок. — Угрожающе, — прокомментировал Уён и плюхнулся в одно из кресел у заваленного косметикой столика. — Предупреждаю: я буду кричать. — Уён, хватит! — рявкнул на него Хонджун и, скрестив руки на груди, привалился спиной к закрытой двери. Его едва ли не трясло от раздражения и усталости. — Ради всего святого, прекрати додумывать. Мы с Сонхва не пара, и никогда ею не были. Я ему помогаю с организацией свадьбы, и это занимает буквально всё моё свободное время, которого и так немного. Выражение лица Уёна из демонстративно скучающего медленно трансформировалось в удивлённое. Рот приоткрылся, брови высоко поднялись. Выглядело очень глупо. — Сонхва женится? — Сонхва женится. В конце осени, — кивнул Хонджун. — И это секрет. Пожалуйста, сделай вид, что удивлён. — Да я просто охуел, если честно, — Уён нелепо захлопал глазами. — Я даже не в курсе, что он с кем-то встречался. — Сделай вид, что удивился, когда получишь приглашение, — закатил глаза Хонджун. — Они три года вместе. — Как можно с кем-то тайно встречаться три года?! — Молча. Понимаю, тебе сложно понять эту концепцию. — И ты знал. — Конечно, я знал, Уён, — протянул Хонджун. Вряд ли он бы помогал Сонхва со свадьбой, оставайся в таком же, как все остальные, неведении. — Они, можно сказать, познакомились из-за меня. Его девушка работала медсестрой в перинатальном центре, когда я там… — он запнулся, только теперь поняв, что и кому говорит, но всё равно закончил предложение, — лежал. Хонджун уповал на то, что Уён, и так сильно впечатленный новостями, пропустит всё мимо ушей. Но он слушал его, слушал внимательно каждое слово, и с каждой секундой в его глазах появлялось всё больше вопросительных знаков. — Почему ты лежал в перинатальном центре? В голове противно прозвучало «А я предупреждал» голосом Сонхва. Хонджун запаниковал. Он бы просто сказал «Тебя это не касается», но это — неправда: никого другого это не касалось так, как Уёна. — Я не хочу об этом говорить. Он не соврал, но Уён этого совсем не оценил. — Ты уже об этом сказал. — Уён, давай закончим, — Хонджун отклеился спиной от двери, — я устал и хочу домой. Он принялся отпирать дверь, но Уён быстро поднялся из кресла и захлопнул её обратно. Он злился, Хонджун буквально чувствовал кожей его недовольство, оно ощущалось сотней раскаленных иголок. — Это ведь произошло, когда я учился в Америке? Минги, помню, бесился, что Сонхва отказался с ним заниматься историей, потому что ездил к тебе в больницу. Он сказал, что ты пережил нервный срыв. Уён не был идиотом, не способным собрать из разрозненных фактов полную картину произошедшего, особенно после того, как получил самый важный недостающий кусок. Его взгляд шарил по лицу Хонджуна, словно пытался найти доказательства того, что он всё-таки ошибся. — У меня должен был быть ребёнок, — проговорил Хонджун ровно, глядя ему в глаза. Потом подумал немного и исправился, — у нас с тобой. Воцарившейся между ними тишиной можно было резать стёкла. — Ты даже не сказал мне! — шокировано выдохнул Уён и в сердцах грохнул ладонью по двери. — Как ты вообще мог решать такое один? Он в очередной раз додумал так, как ему было удобно. Хонджун мог бы всё так и оставить, остановившись на полуправде, подходящей ему такому, каким Уён, кажется, его видел в этой ситуации. Но не хотелось остаток жизни чувствовать недосказанность, от которой он и так уже смертельно устал. Сонхва был тысячу раз прав. — Я ничего не решал, срок был уже слишком большим, чтобы можно было безопасно прервать беременность. У меня просто не получилось его выносить, — он помолчал, пытаясь вспомнить, что ему говорил врач в клинике, но те воспоминания стёрлись из его памяти как что-то ненужное. — Я сам оставался ещё ребёнком. — Вау, — выговорил Уён и присел на корточки, словно его ноги не держали. Он упёрся лбом в свои колени и так замер. — Ты не сказал мне. — Уён, мы даже не встречались. Он вскинул на него обозлённый взгляд. — Господи, Хонджун, я пометил тебя! — Потому что я тебя заставил, — Хонджун сел напротив, чтобы не смотреть на него сверху вниз. — Брось, расскажи я тебе, ничего бы не изменилось. К тому же, ты только улетел учиться. Я не хотел ломать тебе жизнь только из-за того, что не выпил свои чёртовы таблетки. — Ты просто непостижимый… Поверить не могу. Уён молчал, продолжая сидеть неподвижно в той же позе. Только пальцы его немного подрагивали. — Злишься на меня? — На себя, — Уён мотнул головой, а потом спрятал лицо в ладонях, — я ведь даже не писал тебе, хотел, чтобы ты соскучился. А потом бесился, когда ты меня отшил. И бесился ещё сильнее из-за вас с Сонхва. Все вокруг говорили, что вы вместе. — Он заботился обо мне всё время. — О, прекрати, я уже чувствую себя достаточным мудаком. Хонджун засмеялся. — Не надо, ты же ничего не сделал. — В этом-то и дело, — Уён горько усмехнулся и со стоном откинулся спиной на пол, — если бы ты мне только рассказал… Никогда так не делай больше, понял? — Не сделаю. Я больше не могу иметь детей. Он произнёс это тихо. Об этом знали его семья, лечащий врач и будущая семья Сонхва, его психотерапевт, к которому он ходил год по настоянию матери после неудачной беременности. Хонджун по-прежнему не видел себя в качестве родителя, но, глядя Уёну в глаза, неожиданно испытал вину за то, что не смог родить ему ребёнка, которого он так желал. — Мне жаль, — сказал Уён. Потом он поднялся и потянулся к нему, Хонджун словно в замедленной съёмке наблюдал, как он касается его руки, как обнимает за плечи, прижимает к себе. Горячий и пахнущий пряно кардамоном. Он уткнулся носом Уёну в шею и с ужасом понял, что ему на самом деле тоже жаль. *** — Что-то происходит между тобой и Уёном? — спросил осторожно Сонхва, пока его драгоценная будущая супруга кошмарила владельца зала, в котором будет проходить торжественная часть свадьбы. — Вы перестали грызться. — Мы не перестали, — рассеянно возразил Хонджун, печатая сообщение в чат, где они с командой обсуждали несколько новых проектов, — просто ты слишком занят, чтобы замечать, как мы ругаемся. — Возможно. Но вы ходили вместе на выставку. И ты подарил ему билет на концерт. — Отдал, потому что сам не мог пойти из-за работы. И мы не ходили вместе на выставку, а столкнулись там случайно, — он убрал телефон в карман и посмотрел на Сонхва недовольно. — Я, между прочим, предлагал билет тебе, а ты об этом даже не помнишь. Сонхва стушевался под его взглядом. — Если честно, я не могу вспомнить, что делал вчера, не то что две недели назад. — Вчера ты не хотел проводить свадьбу в этом зале, — Хонджун ухмыльнулся и пихнул его локтем в бок, — подкаблучник. — С ней сложно спорить, ты же знаешь. Хонджун шил этой упрямой женщине свадебное платье и, да, он знал, что спорить с ней бесполезно. Она была старше их с Сонхва почти на четыре года, и пользовалась этим преимуществом каждый раз, когда кто-то из них начинал с ней не соглашаться. Она была потрясающей. — Она чудо, Сонхва, но, пожалуйста, проследи, чтобы она не довела владельца зала до нервного срыва. Он мне ещё может понадобиться, — сказал Хонджун и стёр со лба испарину. В зале было душно и жарко, как и снаружи, где уже четвертый день подряд лило как из ведра. Сезон дождей — отстой. — Мне пора, у меня сегодня две встречи подряд в разных местах. — Ты неважно выглядишь, — покачал головой Сонхва, — прекрати столько работать. Позади них раздалось категоричное «Нет, нет и нет!», и он тут же отвлёкся, начав причитать «Зайка, давай выслушаем его», и Хонджун, рассмеявшись, сбежал от них наконец под дождь. Улицы тонули, потоки грязной воды под ногами быстро наполнили его дорогие ботинки и испачкали брюки по колено. Залезая в свою машину, промокший до нитки Хонджун искренне порадовался, что никаких встреч у него сегодня на самом деле нет. Ему было хреново уже неделю, и он планировал отлежаться дома хотя бы пару дней. Кажется, он простыл из-за всей этой сырости вокруг, или вот-вот простынет. Хонджун никогда не понимал, что с ним что-то происходит, для этого у него всегда был Сонхва с кучей рабочих советов и лекарств наготове. Он «доплыл» домой только к вечеру из-за жутких пробок в центре. Мокрая одежда противно липла к телу, слишком горячему и жутко потеющему, Хонджун стащил с себя костюм прямо у порога и сразу же ушёл в душ, где проторчал час. На кухне он заглянул в холодильник, посмотрел на вчерашнюю несъеденную лапшу из доставки и закрыл дверцу. Есть не хотелось, хотелось принять горизонтальное положение и не двигаться, пока не станет лучше. Кровать манила мягким одеялом и горой подушек. Хонджун зажёг ароматические свечи, закрыл жалюзи и лёг, раскинув руки и ноги в стороны. Мягкая пижама, простынь, даже влажный воздух, казалось, царапали слишком чувствительную кожу, голова немного кружилась. Если бы можно было выйти из тела, Хонджун обязательно бы вышел. Телефон зазвонил ровно в тот момент, когда ему только-только удалось заснуть. На экране высветилось фото Уёна. Старое, сделанное ещё в университете курсе на втором. Очень милое, но недостаточно, чтобы снизить градус гнева Хонджуна. — Ты меня разбудил! — проворчал он в трубку первым делом. — И лучше бы тебе звонить из-за чего-то действительно важного. — Ты спишь в половину восьмого? Опять лёг только в обед? — Нет, я простыл и лёг пораньше вечером. Что ты хотел? — О, — голос Уёна звучал расстроенным, — мне перепали билеты на концерт Бруно Марса послезавтра. Я хотел позвать тебя. — Спасибо, — искренне поблагодарил его Хонджун, смягчившись. Эти билеты купить было нереально, они закончились буквально через пару часов после начала продаж. — Но я — пас. Предложи Минги? — Он их мне и отдал. Вообще, Минги купил их для Юнхо, но тот отказался словами, что не любит Бруно Марса. Хонджун так удивился, что даже проснулся. — Но Юнхо нравится Бруно Марс. Уён вздохнул. — Просто Юнхо не нравится Минги. Минги в полном раздрае. — Я бы тоже был, потрать столько времени и денег на парня, которому абсолютно безразличен, — Хонджун кое-как перевернулся на живот, мышцы болели даже из-за этого. — Извини, я точно не успею поправиться. — Ты лечишься? — Меня обычно лечит Сонхва. Дома, если честно, даже градусника нет. — Тебе что — пять, чтобы тебя лечил Сонхва? — Мои сопли не отличаются от детских, — Хонджун закатил глаза и зевнул, — ничего серьезного. Немного промок, немного устал. Кажется, у меня температура? — он ощупал горячий лоб. — Скорее «да», чем «нет». — Я привезу тебе градусник, — проговорил Уён в трубку. — И жаропонижающее. Диктуй адрес. — Уён, не надо. Я посплю подольше и на утро буду уже как новенький. — Я сейчас позвоню Сонхва. — Ты мне угрожаешь? — хихикнул Хонджун. — Предупреждаю. Ты ведь не сказал ему, что болеешь, чтобы не дёргать его? Конечно, Хонджун не стал говорить Сонхва, что болеет, чтобы его не беспокоить. Он же не может заботиться о нём вечно. Пора взрослеть. — Диктуй адрес, — повторил Уён упрямо. Он приехал уже через час. К его приезду Хонджун, кое-как содравший опять себя с постели, сподобился убрать свой мокрый костюм с пола и запихнуть грязную посуду в посудомойку. Не то чтобы он стеснялся беспорядка, но восемь одинаковых чашек, расставленных на всех поверхностях, могли стать поводом для бесконечного количества шуток в будущем. Когда раздалась трель звонка домофона, Хонджун чувствовал себя ещё хуже, чем полчаса до этого. Его отражение в зеркале прихожей выглядело одновременно жалко и немного безумно, на щеках виднелся лихорадочный румянец. Пригладив пушащиеся и торчащие во все стороны мягкие после душа волосы, он открыл дверь. — Приветик, ты… — стоящий на пороге Уён замер, он оглядел Хонджуна с босых ног до растрёпанной макушки, глубоко вдохнул и выдохнул удивлённо, — ты пахнешь. Хонджун отошёл в сторону, давая ему пройти в квартиру, и понюхал край рукава пижамы. Пахло лавандовым кондиционером для белья и его чуть сладковатой туалетной водой. Уёну с его нежным носом могло не нравиться ни то, ни другое. Альфы обычно не очень жаловали всю эту химию. — Тебя раздражает запах кондиционера? Или туалетной воды? — Да нет же, — проговорил он взволнованно, стаскивая кеды, — ты пахнешь собой. Как Омега. — Это вряд ли, Уён, — Хонджун забрал у него мокрый шуршащий пакет с таблетками и парочкой лимонов. Он вытащил один. — Это пахнут лимоны, которые ты принёс, а не я. Уён бесцеремонно перехватил его за запястье и потёрся носом об его предплечье. — Ты пахнешь, — он отпустил его руку. — И горячий. Я привёз тебе градусник. Присутствие Уёна дома раздражало. Он ходил по двадцати пяти квадратным метрам студии и всё трогал, словно пытаясь пометить своим запахом каждый угол. С отсутвующим взглядом он долго пялился на исколотый булавками манекен у рабочего стола и пробковую доску, а потом рассыпал случайно маркеры, которыми Хонджун часто делал цветные наброски. Можно подумать, он почему-то нервничал или чувствовал себя некомфортно, но Хонджуну было плевать, потому что из-за него нервничал без причины он сам. Забравшись в своё «гнездо» на кровати, Хонджун проверил только что пискнувший градусник и сказал почти бодро: — Всего 37,9. Ты можешь ехать домой. Я всё ещё не собираюсь умирать. По правде, он вот-вот готов был сдохнуть, но не хотел делать это при свидетелях. — Ливень должен закончиться через пару часов, — отозвался Уён. Он стоял у окна и выглядывал наружу сквозь раздвинутые немного планки жалюзи. — Тебе не обязательно меня развлекать, ложись спать. Я просто захлопну за собой дверь, когда буду уходить. — Не уверен, что смогу заснуть, пока ты будешь здесь. Уён отошёл от окна, сел в кресло и резко крутанулся на нём. — Ещё несколько лет назад мы спали вместе несколько ночей подряд. Не помню, что у тебя были с этим какие-то проблемы. — Мы спали вместе при других обстоятельствах. И ты… пахнешь. Это мешает. Уён тормознул всё вертящееся медленно кресло, упёршись ногами в пол, и посмотрел насмешливо. — Ты жжёшь свечи с моим запахом прямо сейчас. Ему всё-таки удалось его поддеть. Хонджун совсем забыл про тихонько догорающие на тумбочке две свечи с лёгким ароматом кардамона, которые ему отливали на заказ. Он всегда жёг их, когда чувствовал себя дерьмово. — Делай что хочешь, только не трогай меня, — буркнул он и спрятался в своем коконе из одеяла. Лицо горело, и он надеялся, что это из-за температуры, а не потому, что он позорно покраснел. Вопреки своему ворчания, Хонджун сразу же уснул. Ему даже ничего не снилось, он просто отключился, словно кто-то нажал на его внутренний выключатель. Только раз ночью он проснулся совсем ненадолго, когда матрас рядом с ним прогнулся, и на шею легла чуть шершавая ладонь. — Ты не ушёл, — сонно пробормотал Хонджун. — Дождь так и не кончился, — тихо сказал Уён. Где-то на фоне об оконные стекла яростно стучали капли дождя. — Выгонишь меня среди ночи? Как грубо. Хонджун недовольно заурчал, подхватил одеяло, перекатился на другую половину кровати и снова заснул. Тяжёлая рука Уёна придавливала его к постели, а сам Уён мирно сопел ему в затылок. Он спал прямо в джинсах и футболке, в которых приехал, а его длинные волосы похожи были на воронье гнездо. Запах кардамона, пропитавший собою всю постель, — пряный, чуть лимонный, — вообще не был похож на тот, который дают благовония и свечи. Хонджун с удивлением понял, что впервые за долгое время нормально отдохнул, не поднимаясь тревожно каждые пару часов, как обычно. А ещё он был немного возбуждён, желание приятно растекалось теплом внизу живота. Очень хотелось закрыться в душе. Он завозился, стараясь выползти так, чтобы не потревожить спящего у него за спиной Уёна, но край одеяла намертво застрял под ним. — Как ты себя чувствуешь? — прохрипел Уён, даже глаза не открыв. — Ты температурил всю ночь. — Он вслепую положил ладонь Хонджуну на лоб и задумчиво замычал. — Ещё горячий. — Я в норме, пусти меня, — Хонджун дёрнул одеяло, и Уён едва не слетел с края кровати, — мне нужно в душ. — Ты ужасно негостеприимный и неблагодарный, — он заныл задавлено, когда Хонджун начал перелезать через него. Кровать стояла у стены, и был всего один путь за борт. — Господи, Хонджун, как же ты пахнешь… Это просто издевательство. — Я весь насквозь пахну тобой, — Хонджун неустойчиво навис над Уёном, сонно протирающим заспанные глаза, и ущипнул его за нос, — приготовь мне поесть из того, что ещё не умерло в холодильнике. Хонджун вылил на себя половину баночки геля для душа и едва не содрал кожу мочалкой, надеясь смыть чужой запах и сбить возбуждение. Дрочить, когда Уён буквально за стеной гремел у него на кухне чашками, казалось плохой идеей даже для него, и он, стиснув зубы, выкрутил на пару минут вентиль с холодной водой до максимума, пока не покрылся весь колючими мурашками. Такой душ очень бодрил и напоминал о студенчестве, проведённом в общежитии в одной комнате с Сонхва. — Ты быстро, — удивился Уён и протянул ему чашку кофе, — я успел только починить твою кофемашину. Зачем ты пытался выжать две капсулы за раз? Брошенная сто лет назад на столе разобранная кофемашина стояла теперь на своём месте и довольно гудела над огромной кружкой. Единственной чёрной кружкой во всей квартире. Как Уён только её откопал, интересно. — Видимо, очень нужен был кофе, не помню уже, — Хонджун принял у него из рук чашку, сел прямо на столешницу у раковины и отхлебнул. Из открытого настежь окна дул прохладный ветерок, на улице стояла тишина раннего утра. Стало совсем хорошо. — Спасибо, что починил. Уён кивнул ему и тоже потянулся за своей утренней порцией кофеина, которой, по мнению Хонджуна, запросто убить можно из-за объёма и количества сахара. Он стоял рядом, обхватив кружку своими большими ладонями, и с любопытством разглядывал квартиру при дневном свете. Его взгляд плавно передвигался по всему периметру, останавливаясь только на каких-то ярких вещах типа пуфика, задвинутого в угол и заваленного отрезами разноцветных тканей, или скомканного синего покрывала на полу у кровати. — У тебя неожиданно маленькая квартира. И скромная. — Я тут, по сути, только сплю, — Хонджун пожал плечами. Ему здесь нравилось в том числе из-за того, что квартира была небольшой. — И храню вещи. Для этого места достаточно. — Я так и подумал. Твоя королевская кровать занимает половину всей площади. И она очень удобная. — В ней удобно не только спать. Уён засмеялся, отставив свою кружку, и повернулся к Хонджуну с ужасно похабным выражением лица. — И что это сейчас было? — Я имел в виду, что в ней ещё удобно работать, когда нет сил встать, и просто отдыхать, — Хонджун тоже хихикнул и пнул его легко. — Держи свои грязные мысли при себе. Это же неприлично. — Неприлично сидеть здесь передо мной в тонкой рубашке на голое тело и пахнуть так вкусно, — Уён встал напротив, потянулся к нему медленно, будто боясь спугнуть, и прижался носом к месту, где краснела метка, — я же не железный. — Ты мог уйти вечером, ночью, — Хонджун чуть отклонил голову в сторону, — или даже сейчас, пока я был в душе. — Ты мог бы меня прогнать. На колено легла горячая ладонь и с нажимом огладила снизу вверх, а потом Уён резко протащил Хонджуна по столешнице, пока не вжал в себя. Пуговица на его джинсах почти больно царапнула внутреннюю поверхность бедра, но и это казалось скорее приятным. Хонджун не мог вспомнить, когда у него последний раз был секс, и истосковавшееся по ласке тело среагировало слишком остро — покрылось мурашками с ног до головы. — Не уверен, что хочу прогнать тебя прямо сейчас, — выдохнул он ему в губы спустя томительную паузу и обнял за шею, — может быть сразу после того, как бесстыдно тобой воспользуюсь. Несколько раз. — Если ты не прекратишь, я трахну тебя прямо на этом столе. Шумный выдох разбил тишину, Хонджун скрестил ноги у Уёна на пояснице и облизал его губы. Он в целом был не против, если они сделают это на столе. Из головы вылетели все мысли, Хонджун завёлся моментально и теперь плавился от желания, которого ни к кому не мог почувствовать годами. Запах кардамона снова налип на кожу, наполнил лёгкие, хотелось раствориться в нём, носить на себе везде вместо своего дорогого парфюма. Уён поймал его язык губами и втянул внутрь, поцелуй получился очень мокрый и жадный, во рту остался привкус слишком сладкого кофе. Не разрывая поцелуя, Хонджун пытался вслепую расстегнуть пуговицу на чужих джинсах. — Да ты не на шутку соскучился, — хрипло рассмеялся Уён и подхватил его под бёдрами, удерживая на весу, — устроишь мне тест-драйв своей кровати? — Всё что захочешь. Он донёс его до кровати и специально уронил, а потом, опершись коленом о край, навис сверху. Уён смотрел на Хонджуна почти чёрными из-за заполнивших всю радужку зрачков глазами и глубоко размеренно дышал, словно стараясь успокоиться. Волосы лезли ему в лицо, и Хонджун, чуть приподнявшись, заправил прядь ему за ухо, а потом поцеловал коротко в подбородок, под челюстью и прикусил выпирающий кадык. Пряный вкус кожи ударил под дых, голова закружилась. Уён сглотнул. Он стащил с него рубашку прямо через голову, не расстёгивая пуговицы, сдёрнул шорты и оглядел дурным взглядом, от которого пальцы на ногах поджались. Если бы Хонджун сейчас находился в середине эстрального цикла, то точно залил бы уже всю постель своей смазкой. Выругавшись, он развёл ноги шире и прогнулся в пояснице, провёл пару раз ладонью по чувствительному члену. — Так сильно хочешь? — ухмыльнулся Уён, снимая с себя футболку и приспуская джинсы ниже. — Тебе следовало всего лишь попросить. — Он облизал пальцы и скользнул ими Хонджуну между ягодиц, надавил. — Попросишь меня? — Я убью тебя, — выдохнул Хонджун, зажмурившись, когда почувствовал, как он пропихивает внутрь него сухие пальцы. Придурок. — Нам нужна смазка. Очень много смазки, если мы оба хотим получить удовольствие. Под кроватью. — Действительно удобная кровать, — проговорил он насмешливо, — всё под рукой. Пахнущая сладко смазка неприятно холодила кожу, Уён щедро размазал её и снова толкнулся пальцами внутрь, стараясь растянуть его как можно больше. Хонджун всхлипнул и закрыл глаза, перед ними всё плыло. Он почувствовал, как Уён, наклонившись к нему совсем близко, оставляет на его шее и груди засосы, и дёрнул его за волосы недовольно. Перспектива две недели в такую жару ходить в застёгнутых до конца рубашках его не радовала. — Я уже ношу твою метку, — капризно произнёс Хонджун. — Остынь, никто, кроме тебя, меня не тронет. — Мы оба знаем, что наличие метки никогда не останавливало тебя спать с кем попало, — он вытащил пальцы и сильно сжал его подбородок, заставляя на себя посмотреть. — У меня нет с собой презервативов, но я чист. А ты? — Ты только что назвал меня шлюхой? Уён выгнул бровь. По его лбу медленно скатилась капля пота. — Всего лишь спросил, будут ли у меня проблемы, если я трахну тебя без защиты. Вопрос кажется разумным, разве нет? Разумным, но обидным. Хонджун не спал с кем попало и уж тем более не делал это без презерватива. Брошенная когда давно им фраза, чтобы просто подразнить Уёна, никогда на самом деле не являлась правдой. — Поискать справку с последнего осмотра или ты поверишь мне на слово? — Не злись, — проговорил Уён, он потёрся своим тяжёлым членом ему между ягодиц и резко толкнулся внутрь. Хонджун вскрикнул, из лёгких вышибло воздух, а в глазах потемнело, он судорожно обхватил Уёна за плечи и приподнял бёдра выше, принимая его глубже. Когда член вошёл до конца, внизу живота сначала всё скрутило, а потом сладко потянуло. Он уже и забыл, как это — чувствовать его внутри себя. Им не хватало естественной смазки, и было немного больно, когда Уён толкался особенно грубо и жёстко, но это было ровно то, чего Хонджун хотел так долго. Он глушил стоны, уткнувшись в пахнущее потом плечо, и нарочно, в отместку за засосы, царапал короткими ногтями Уёну влажную от испарины спину. Пусть ему тоже будет стыдно перед кем-нибудь раздеться. — Господи, детка, — выдохнул он, когда Хонджун, устав держаться за него, откинулся на подушки, и убрал с его лица прилипшие волосы, — ты такой горячий, я сейчас с ума сойду. — Повяжи меня, — пробормотал Хонджун, почти ничего не соображая. — Хочу узел… Уён ещё раз сильно толкнулся в него и остановился, он крепко держал лихорадочно облизывающего пересохшие губы Хонджуна ладонями прямо под рёбрами и не давал ему двигаться тоже. Его член пульсировал, уже достаточно большой, чтобы спокойно терпеть его внутри слишком долго. Вместе с узлом он будет ощущаться практически невыносимо. — Ты уверен, что сможешь? — Да, пожалуйста, — захныкал Хонджун и нетерпеливо поёрзал, — мне очень нужно… За всё время, что они проводили циклы вместе, Уён вязал его лишь однажды: в день, когда пометил. Это было что-то вроде давнишнего обязательного ритуала, от которого Хонджун, любопытства ради, решил не отказываться. Это оказалось довольно больно, но всё равно всегда хотелось попробовать снова. Уён замедлился, теперь он двигался плавно и оставался внутри дольше, мокро целовал его раскрасневшиеся грудь и шею, пока Хонджун выгибался под ним, чувствуя каждый миллиметр его члена. Дышать стало тяжело, казалось, воздух между ними сгустился, стал вязким и очень горячим, обжигающим лёгкие при каждом вздохе. Уён стонал над ним тихо, на его висках и ресницах поблескивали капли пота, и Хонджун стёр их подрагивающей ладонью, а потом притянул его к себе, чтобы глубоко поцеловать. Уён шарил по его телу руками — оглаживая, сжимая, лаская всё, до чего мог дотянуться, он снова сильнее задвигал бёдрами, словно теряя над собой контроль, а Хонджун, чувствуя подступающий оргазм, непроизвольно стискивал мышцы вокруг его члена. Уён вскрикнул. Он кончал бесконечно долгими судорожными рывками, его мелко трясло, он часто облизывал губы и коротко постанывал. В основании его члена медленно рос твёрдый узел. Это было слишком. Узел набухал, растягивая всё сильнее, до предела. Каждое мелкое движение, каждое прикосновение отзывалось новым приступом выкручивающего удовольствия. Захлебываясь этим безумным, становящимся всё ярче оргазмом, Хонджун не знал, чего хочет: чтобы это сейчас же закончилось или не заканчивалось никогда. Перед глазами всё расплывалось. — Детка, почему ты плачешь? — спрашивал взволнованно Уён снова и снова, целуя его щёки и приоткрытые губы. Голос его звучал хрипло и дрожаще. — Тебе больно? — Нет, — выдохнул Хонджун, смаргивая слёзы, — не знаю, — он почти не чувствовал своего тела — только скручивающие его постепенно затихающие сладкие спазмы. — Кажется, я сейчас отключусь. — Давай ляжем по-другому, иначе я тебя задавлю, — Уён подхватил его под поясницей и, придержав за затылок, перевернулся осторожно сначала на бок, а потом и на спину, уложив Хонджуна себе на грудь. Горячие ладони легли на широко разведённые бедра и мягко погладили. — Удобно? Хонджун смог только утвердительно промычать, он прижался губами к его солёной коже и закрыл глаза, созерцая своё внутреннее спокойствие, и ощущая себя наконец целым и в полной безопасности. Хотелось продлить этот миг, прочувствовать его до самого конца, но веки тяжелели. Даже во сне он чувствовал их с Уёном общий запах — пьянящий как горячий коктейль с пряностями. Хотелось испить его до дна. *** Он сидел на пустой детской площадке на качелях и раскачивался немного, отталкиваясь ногами от прорезиненного цветного асфальта. Качели натужно скрипели под его весом, но он почти не слышал их за гулом своих мыслей в голове. На коленях лежала папка, набитая плотно результатами его последнего обследования и рекомендациями. Он в сотый раз пробежался глазами по верхнему листу с заключением врача и выругался. Хонджун абсолютно точно носил ребёнка. Его затошнило непонятно от чего: из-за токсикоза, терзающего его вторую неделю каждое утро, или всё же от тревоги. Хотя, какая уж тут тревога. Он был просто в ужасе. Только такой неудачник, как он, мог совершить ту же ошибку, когда его тело с таким трудом едва успело залатать нанесённые ему по глупости раны. Прошло столько лет, а Хонджун всё ещё был беспечным и невнимательным к самому себе. Спутать эстральный цикл, пусть и неполноценный ещё, с обычной простудой? Серьёзно? Просто уму непостижимо. Особенно при условии, что Уён первым же делом сказал ему, что запах вернулся. Хонджун вздохнул и спрыгнул с качелей. По крайней мере, одну ошибку, совершенную в прошлом, он сможет избежать. Уён работал совсем недалеко, буквально в десяти минутах ходьбы. Студия танцев, в которой он преподавал, находилась на втором этаже высокого здания развлекательного центра. Хонджун купил ему огромный стакан холодного кофе в кофейне на первом этаже и поднялся пешком до стеклянных дверей, за которыми раздавались приглушенные звуки музыки и детский смех. В разноцветном коридоре на лавках сидели уткнувшиеся в свои телефоны родители детей, танцующих сейчас в залах. Занятия, если верить расписанию на стенде у входа, как раз подходили к концу. Хонджун прошёлся по коридору, заглядывая в окошки на дверях, пока не нашёл нужный зал. Сан энергично тёр паркет шваброй, а в промокшей насквозь от пота майке Уён стоял, окружённый толпой перевозбужденных пятилеток. Он брал на руки всех по очереди и, крепко прижимая к себе, быстро раскручивал. Хонджуна от одного взгляда на этот аттракцион мутило, а дети радостно вопили и висли у него на шее. Смеющийся вместе с ними Уён выглядел в этот момент счастливым и очень на своём месте. Хонджун отвлёкся на него и даже не заметил, что Сан закончил с уборкой и собирается выйти из зала. Он увидел его, только когда уже столкнулся с ним нос к носу в дверном проёме. Пришлось посторониться. За ним, как за мамой-уткой, вереницей тянулись растрёпанные дети, они выходили из зала и тут же с оглушающими визгами рассыпались дальше по родителям. Сан — всё такой же непривычно большой — оглядел Хонджуна с ног до головы странным грустным взглядом и сказал ещё более странно: — Ты изменился. Береги себя. И ушёл в сторону раздевалок для сотрудников студии. Хонджун озадаченно посмотрел ему вслед и протиснулся в не до конца закрывшуюся дверь, держа стакан с кофе перед собою как щит. Расставляющий стулья по местам Уён его даже не слышал. Это было забавно. Хонджун беззвучно поставил кофе на стол с ноутбуком и резко захлопнул дверь. Уён подпрыгнул на месте и с драматичным визгом схватился за сердце. К его чести, он даже не выругался, но полотенцем, которым обычно утирал лицо во время занятий, в хихикающего Хонджуна швырнул со всей яростью. Его перекошенное из-за праведного негодования лицо вдруг пошло рябью и превратилось в маску удивления. Уён подошёл к Хонджуну и явно обнюхал его, пусть и старался сделать это максимально незаметно. Его вид стал ещё более растерянным и даже уязвлённым. — И когда ты собирался мне рассказать, что ждёшь ребёнка? Вопрос Уёна застал Хонджуна врасплох. Он прокручивал в голове их разговор, придумывал несколько возможных его сценариев, но таких строчек не было ни в одном из вариантов. — Вообще-то, минут через десять, — признался ему Хонджун, наморщив нос от досады. — Откуда ты?.. — Твой запах изменился, — Уён коснулся его руки и, мягко притянув к себе, осторожно обнял. — Ты теперь пахнешь мной. Запах появился совсем недавно, буквально неделю назад, и к его наличию всё ещё сложно было привыкнуть. Кардамон почти забивал его собственный лёгкий аромат лимонной цедры и разглашал раньше Хонджуна всем вокруг, чьего ребёнка он носит. Важный и полезный для доисторического общества механизм теперь вставлял Омегам палки в колёса, не давая им хранить секреты. Сан, выходит, узнал о его беременности раньше Уёна. Подразнить бы его этим, но Хонджуну было не до шуток. — Срок почти девять недель, — перешёл он сразу к делу, раз уж основную суть Уён уже уловил своим носом, избавив его от необходимости неловко перебирать слова. — Врач дал мне неделю, чтобы я мог принять решение. Уён оцепенел, переваривая информацию, а потом, когда до него, наверное, дошло, что Хонджун имел в виду, прижавшись виском к виску, проговорил дрогнувшим голосом: — Нет, пожалуйста, я тебя умоляю, — он коснулся его щеки сухими губами и прижал к себе ещё крепче. — Что мне сделать, чтобы ты его оставил? Хонджун чувствовал, как быстро бьётся сердце в его грудной клетке, это было почти больно. — Уён, ты не понимаешь, о чём просишь. — Это опасно для тебя? — В прошлый раз это чуть меня не убило. Прошло столько лет, а он всё ещё помнил, как ему постоянно было плохо. И страшно. И одиноко. Ему не хотелось повторять. — В этот раз всё будет по-другому, потому что я буду рядом, — Уён тронул пальцами его подбородок, заставив на себя посмотреть, и поцеловал в уголок губ, — каждую минуту. В глубине его глаз плескалась сумасшедшая нежность. Никто раньше на Хонджуна не смотрел так же. От этого было даже неловко и немного страшно: он не был уверен, что они чувствуют одинаково. — Если ты будешь рядом каждую минуту, я тебя убью уже через неделю, — фыркнул Хонджун нервно и вывернулся из объятий. Он едва терпел, когда они с Уёном просто проводили день вместе. Если он будет рядом постоянно, это станет настоящей катастрофой. — Да ты и сам сбежишь. Спроси у Сонхва, я был невыносим. — Ты всегда невыносим, — Уён пожал плечами и дёрнул его к себе обратно, впечатывая спиной себе в грудь. — Да и вряд ли ты будешь хуже Сана. Он рыдал все девять… — он умолк на полуфразе и пристыженно поморщился. Хонджун видел эту пантомиму в отражении зеркал на стене зала. — Чёрт. Сделай вид, что ты этого не слышал. Иначе Сан уничтожит меня быстрее тебя. — Стоп-стоп-стоп, — Хонджун подозрительно прищурился, — у Сана есть ребёнок? И никто не знает? — Мы с Юнхо знаем, — Уён, наверное, заметил немой вопрос во взгляде Хонджуна, потому что сразу же сказал категорично, — нет. Нет, Хонджун, ребёнок не от меня. И не от Юнхо. Мы не трогали Сана и пальцем. Если ты не веришь, у меня есть отрицательный тест на отцовство. — Зачем ты тогда его делал? — Родители Сана думали, что он меня выгораживает, — будто нехотя признался Уён, — был большой скандал. Мы до сих пор не знаем, чей это ребёнок. Сан растит сына один. — Сколько ему? — Будет три года в ноябре. Он родился почти на мой день рождения. Хонджун прикинул по датам, выходило, что Сан понял, что ждёт ребёнка, на последнем курсе университета. Неудивительно, что он так и не доучился. Его родители, должно быть, в ярости, что он не получил диплом. — Сан очень сильный. — Я думал, ты скажешь, что Сан очень глупый. Хонджун рассмеялся. — Одно не исключает другого. Когда у Сана появился ребёнок, ему было столько же, сколько было бы Хонджуну, не потеряй он своего. И Хонджун точно знал, что Сан — очень сильный и очень смелый. Наверное, где-то в глубине души он ему даже завидовал. Сам он считал себя тем ещё трусом, боящимся принять неверное решение. — У нас будет очень красивый малыш, — сказал Уён тихо, разглядывая их отражение в зеркалах. Его ладони легли Хонджуну на живот под футболкой и нежно огладили. — Самая красивая и вкусно пахнущая кроха на всём полуострове. — Только если он не будет похож на тебя. Уён закатил глаза и укусил его за шею. Совсем не больно, скорее наоборот. Хотелось, чтобы он сделал так ещё раз. — Если форма моего носа — единственное, что тебя волнует в этом вопросе, то успокойся. Она не передаётся по женской линии. И мы точно это уже обсуждали. — Это может быть мальчик. — Это будет девочка, — с железной уверенностью в голосе произнёс Уён. — Спорим? Хонджун посмотрел на них двоих в зеркале. Они и правда неплохо смотрелись вместе. Очень разные, но одновременно дополняющие друг друга. Вообще во всём, если уж так подумать. Хонджуну нравилось нравиться, а Уёну было жизненно необходимо дарить свою любовь миру, и это проявлялось в каждом его жесте. Хонджун усмехнулся. Возможно, ему и правда хотелось бы попробовать стать для него целым миром. Хотя бы ненадолго. Он положил свои ладони поверх рук Уёна и откинулся затылком ему на плечо. Прикрыл глаза. В конце концов, Хонджун тоже хотел попытаться быть очень смелым. — Спорим. *** Уён сидел в пустом коридоре перинатального центра второй час. Тишина в операционном блоке просто сводила с ума. Он смотрел в одну точку и боялся шевелиться на неудобном стуле, чтобы не издать случайно лишний звук и пропустить что-нибудь важное. Тревожный писк датчиков в палате за углом или плач матери Хонджуна, ожидающей внутри столько же, сколько Уён томится здесь, снаружи. Два часа тянулись дольше, чем пролетевшие, как один миг, семь месяцев. Даже дольше последних трёх недель, что Хонджун провёл в стенах стационара под наблюдением, и которые Уёну тоже казались вечностью из-за неопределённости. Тяжело протекающая беременность плавно перешла в её не менее тяжёлое окончание. Хонджун всегда говорил, что не создан быть родителем, и его маленькое тело каждый день напоминало ему об этом. Уён чувствовал себя виноватым. Хонджун чувствовал себя хреново. Наверное, он случайно уснул, уткнувшись лбом в скрещённые руки поверх коленей, потому что даже не заметил, когда перед ним опустилась медсестра в нежно-розовом форменном платье. Её молодое лицо закрывала маска, а шоколадного цвета волосы были спрятаны под шапочку, но Уён всё равно узнал драгоценную супругу Сонхва по глазам. Вокруг них всегда появлялись похожие на лучики солнца морщинки, когда она улыбалась. Уён угадал её ободряющую улыбку и выдохнул. Он и не знал, что всё время, которое провёл здесь, толком не дышал. — Как он? — В реанимации, но всё будет хорошо. Он сейчас спит, и я не смогу тебя пустить в палату без его согласия, — она считала его недовольство и тут же одёрнула, — такие правила. Вам двоим следовало всё сделать как положено. Они так и не заключили брак. Хонджун не хотел подписывать важные документы, выглядя при этом ужасно, — а может просто не хотел, Уён же вообще не считал это чем-то важным, пока они оставались вместе. Достаточно беспечная позиция для живущих в мире, помешанном на бумажках с печатями и закорючками. Метка на теле давно уже не являлась весомым аргументом. — Но мне нужно, чтобы ты взял ребёнка на руки. Оставил свой запах. Она провела его через несколько коридоров, которые Уён потом никогда не вспомнит, и, заставив надеть халат с маской и вымыть руки, впустила в помещение, уставленное «гнёздами» с малышами, родившимися раньше срока. — Сам найдёшь? Под её внимательным взглядом Уён почувствовал себя как на экзамене, но, на самом деле, как только переступил порог, сразу узнал запах. Цитрусовый, чуть горьковатый, как у Хонджуна, но гораздо слаще. Их ребёнок пах пронзительно мандаринами. Уён уверенно двинулся между рядами, не видя ничего, кроме хныкающей крохи в фиолетовом одеяльце, в которые обычно пеленали новорождённых Омег. Он никогда не видел таких маленьких младенцев. Наверное, он пялился вечность, потому что позади него раздался тихий смех. — Даже не спросишь пол? — А есть ли разница?.. — глупо проговорил Уён и посмотрел на именную табличку, прикреплённую к «гнезду». Хонджун всё-таки отдал их ребёнку его, Уёна, фамилию. Но имя, видимо, так и не выбрал: место для него всё ещё пустовало. — Технически, есть, — рассмеялась драгоценная супруга Сонхва и, отодвинув защитное стекло, вынула малышку. Её изящные руки выглядели так, словно были созданы для того, чтобы держать младенцев. — Это девочка. — Дочки лучше всех, — отозвался он, захлёбываясь от безусловной любви, и взял свою малышку на руки. Она почти ничего не весила и казалась такой хрупкой и беззащитной, что Уён рядом с ней боялся дышать. Он помнил, как брал на руки своего младшего брата и сына Сана, но ни разу не испытывал таких сильных чувств. Он невесомо провёл пальцем по пухлой щёчке, кожа была очень нежной и мягкой. — Правда же она очень красивая? — Самая красивая девочка на всём полуострове. Глаза большие, как у Хонджуна, — согласилась с ним супруга Сонхва, а потом, чуть подумав, добавила, — но, кажется, у неё будет твой нос. Гляди, какая высокая переносица. Он тронул маленький носик, малышка недовольно насупилась и стала ужасно похожей на Кёнмина — его младшего брата, — когда он только родился. Уён немного нервно засмеялся. — Хонджун меня убьёт.