Любить (?)

      Что-то в Кроули со звоном и треском ломается, разбивается на осколки, когда Азирафаэль рассказывает свои так называемые “хорошие новости”. Внутренности будто сжимают крепкой хваткой и проворачивают по часовой стрелке, пока сердце колотится, как бешеное, вызывая невыносимую тяжесть в груди. Он демон, ему физическая боль такого рода чужда, однако оболочка, ставшая за шесть тысяч лет такой родной, будто очеловечилась и болит сама по себе. Его, как называли это смертные, тошнит, и хочется вывернуть себя наизнанку от переполняющих его чувств. В последний раз Кроули было так больно, когда он пал. Возможно, сейчас даже больнее.       Мысли, которые он так тщательно облачал в предложения до прихода Азирафаэля, сыпятся и ускользают сквозь пальцы. Все, что он хотел сказать, рушится с каждым словом ангела. Кроули хочет рассказать все: о том, как он благодарен Азирафаэлю за то, что всегда может на него положиться, за его порой не очень смешные шутки, за то, что был единственным во всей вселенной другом на протяжении шести тысяч лет. Он так хочет сказать это вслух, без сарказма и подшучивания; просто хотя бы раз побыть честным с Азирафаэлем и самим собой.       Он хочет рассказать о том, как что-то в груди забавно теплеет, когда ангел искренне улыбается, поджимая губы и смешно разводя брови; о том, как он любит наблюдать за Азирафаэлем после того, как тот сделает что-то хорошее, выглядя невероятно довольным и счастливым; о том, как же ему приятно, когда о нем заботится такой чудесный ангел.       Кроули просто нужно выплеснуть весь свой поток сознания, копившийся на протяжении тысячелетий, все маленькие детали, все, казалось бы, незначительные моменты. Все, связанное с Азирафаэлем, что заставляет Кроули чувствовать себя… Счастливым. Настолько счастливым, насколько это позволяла его демоническая сущность. Возможно, слегка больше.       Но сейчас все катилось к черту. К Сатане. Да к кому угодно.       “Скажи, что ты отказался” – Выходит чересчур озлобленно. Кроули не верит. Не хочет верить. Ангел же не может быть таким глупым и наивным, верно? Кто бы на его месте вернулся туда, где его пытались уничтожить. Не просто развоплотить, а стереть подчистую. Он сам видел это, смотрел на эти высокомерные, самодовольные рожи, пока заходил в адское пламя в облике Азирафаэля. Небеса, Ад – какая уже между ними разница? И те, и те – жестокие и принципиальные подонки. Ну не мог же он правда принять это предложение, так ведь? Он повторяет спокойнее, но более растерянно – “Скажи, что ты отказался”.       “Если я буду во главе, я смогу многое изменить” – говорит Азирафаэль, и Кроули хочет взвыть.       Кроули решается: сейчас или никогда. Он должен сказать ангелу обо всем, показать, как сильно им дорожит, насколько сильно он его…       Пока Кроули говорит, его голос предательски дрожит и срывается, из-за чего приходится брать паузы, чтобы не сорваться на слезы. Может сейчас, если он будет честен, если расскажет обо всем, что томилось в его сердце годами, ангел передумает, останется, лишь бы не под крыло этих Небесных ублюдков.              – Обойдемся без Неба и без Ада. Просто будем “нами”. Ты и я. Что скажешь? – звучит немного небрежно, в целом, в стиле Кроули, но в этих словах столько мольбы, сколько не видел весь белый свет за свое долгое существование. Он хотел, чтобы Азирафаэль элементарно услышал его.       – Пойдем со мной на Небеса, – взгляд и голос ангела просящие, даже умоляющие, – Мы сможем все изменить.       – Ты не можешь бросить книжный, – говорит Кроули, словно это его последняя надежда удержать Азирафаэля здесь. Как он, так сильно любящий людей, их образ жизни, может вот так просто взять и уйти? Как он может вот так просто взять и отказаться спокойной жизни, которой они вместе добились таким трудом? Никаких больше посиделок в "Ритце", никаких встреч в парке, никаких долгих разговоров в книжном магазине в окружении кучи бумаги.       – Кроули… Ничто не вечно.              Это становится точкой, финальным ударом прямо в, предполагаемое, сердце, которое и так изнывало от невыносимой боли. Ангел был до ужаса принципиальным и решительным и Кроули, порой, обожал в нем эту черту, но сейчас она глухим ударом расколола все, что у них было.       Азирафаэль слишком любил людей, был чересчур… ангелом. Несмотря на то, сколько раз Небеса подводили его, насмехались над ним, игнорировали его, он все равно верил в то, что сможет все изменить. Он всегда всех прощал. И всегда прощал Кроули.       Кроули понимает, почему Азирафаэль так жаждет отправиться на Небеса, исправить все изъяны их подгнившей системы, но он просто не может пойти за ним, как бы ни хотел. Восстановиться как ангел звучит как абсолютнейший бред. Он до ужаса эгоистичен и плевать хотел на всю их дырявую Небесную систему. Как он, пробывший в личине демона столь долго, может вновь стать ангелом? Бог не прощает, и Кроули знает это не понаслышке. Как бы он ни просил после падения, как бы ни пытался, Бог лишь молчал.       Но Азирафаэль другой. Приторно добрый, слишком честный, всепрощающий и любящий. Он был истинным ангелом, не то что Михаил и вся шайка. Он любил людей по-настоящему, самой чистой любовью, которая только может быть. Теперь у него есть, хоть и небольшая, но возможность изменить все, и он не отступится из-за своей чертовой любви к людям.       Кроули хочет, чтобы Азирафаэль любил только его. А ангелы не могут быть такими эгоистичными.              Надев очки, демон бросает колкое “удачи” и направляется в сторону выхода. Какое он имеет право бороться за внимание Азирафаэля? Он, демон, последовавший за Сатаной, не достоин того, чтобы ангел на него даже посмотрел, не то что остался с ним. Он просит слишком много. Всегда просил. Но крупица веры в то, что Азирафаэль услышит, колет где-то в груди.       Пока ангел говорит о работе вместе, творении добра, Кроули трещит по швам. Он хотел бы пойти за ним, правда, просто не может. Он был выкинут Небесами, как мусор, в Ад, где приходилось сначала пресмыкаться перед всеми чтобы элементарно выжить, и просто устал быть под чьим-либо покровительством, и веры в Небеса в нем не осталось от слова совсем. Бог, Сатана – они были для него на одно лицо. Одно слово, написанное разным шрифтом.       Но ангел хоть и знает это, все равно верит в лучшее, молит пойти за ним. “Ты мне нужен” от Азирафаэля рассекает напряженный в комнате воздух со свистом и режет прямо меж ребер. Даже если это правда, во что верилось с трудом, он нужен ему там, наверху. Но не здесь.              – Ты идиот, мы могли бы быть вместе.              В ответ на это Азирафаэль лишь отворачивается. Его светлые глаза блестят от подступающих слез, и Кроули хочет верить, что ему и правда обидно, что он действительно настолько сильно хочет быть рядом. В таком случае, есть крошечный шанс удержать его на Земле, укрыть от гнилой верхушки и забрать себе. Чтобы никто и никогда больше не смел его ранить. Спрятать ото всех и лю…       Кроули решается сделать то, о чем бы раньше даже не думал. Это было его последней надеждой, его финальным броском. Если ангел не слышит, он должен увидеть. Почувствовать. За пару широких шагов он преодолевает расстояние между ними и, схватив Азирафаэля за ворот пиджака, прикладывается к его губам своими, и этот поцелуй насквозь пропитан отчаяньем и болью. Он целомудренно жмется сомкнутыми губами, сминая в руках этот древний светлый пиджак с такой силой, что белеют костяшки. Кроули цепляется за этот момент, за Азирафаэля так, словно это последний раз, когда они увидятся. Возможно, это и так, но хочется верить, что ангел, чертово воплощение любви, наконец-то поймет, что за чувство бурлит в глубинах его демонической души.       Как, вообще, люди дошли до того, что этот глупый жест является выражением чувств? Такой неловкий, дурацкий, непонятный, но до невозможности глубокий. Какой кретин придумал, что сминать чужие губы своими – это показывать свою любо…       Кроули сходит с ума от ощущения чужого тепла и дыхания на своей коже, но отдачи не чувствует. Азирафаэль не отталкивает его, лишь слегка касается ладонями его плеч, будто приобнимая, но быстро их убирает, словно обжегся. Если честно, Кроули хотел бы, чтобы это продолжалось вечность, потому что чувствовал, что как только поцелуй оборвется – это будет конец. Конец их дружбе. Конец их спокойной жизни бок о бок. Его конец.       Прервав поцелуй, Кроули отстраняется и сбито дышит, а его сердце падает куда-то вниз при виде ангела. Его потерянный взгляд, пропитанный горечью, и полные слез глаза говорят сами за себя. Единственный, пусть и глупый, вариант, не сработал. Ответ написан на лице Азирафаэля еще до того, как он дрожащим голосом выпаливает “Я прощаю тебя”.       Кроули не хотелось прощения. Ему хотелось просто любить и быть любимым.       Хотелось, чтобы ангел всегда мельтешил где-то рядом, копался в книгах, прибирался в магазине, сидел за столом, перечитывая очередной роман и периодически отпивая чай из своей любимой кружки; наблюдать за ним, таким погруженным в творчество смертных и искренне им восхищающимся; разговаривать часами напролет обо всем и ни о чем одновременно; ужинать в “Ритце” и смотреть, как ангел наслаждается едой; выпивать по вечерами только вдвоем и любить-любить-любить. Каждую частичку, каждый уголок его необъятной, светлой души хранить с предельной осторожностью, смахивать с него пылинки и нежно-нежно целовать.       Но остается лишь уйти, бросив небрежное “обойдусь”, пока все, что осталось от его сердца, охватывает пламя похлеще адского.