Падающая звезда

      Оторваться от земли. Взяться за руки. И улыбнуться. Им больше ничего не важно, больше ничего не нужно. Мир вокруг для них больше ничего не значит, ведь они есть друг у друга. На ощупь руки холодны, словно снег, разве что он не тает. Почему-то, остальные чувства исчезли. Есть лишь спокойствие и умиротворение, словно ты – лёгкое пёрышко, что случайно отделилось от крыла птицы, и сейчас мирно, безмятежно, и так медленно летишь вниз, покачиваясь из стороны в сторону, пока ветер добровольно заставляет улететь дальше. Ветер – лишь преграда, которую не так сложно преодолеть, просто взявшись крепче. Пеппино глядит на Нойза, не совсем уверенный. Нойз же наоборот, подстрекает его пойти прогуляться, ведь сейчас уже ничего не имеет смысла. Они вместе застряли в спокойной вечности, почему бы не провести её делая то, что хочется? Тео настойчив, он тянет итальянца за собой, без слов умоляя уйти отсюда. К своим холодным телам они быстро привыкли, уже не замечая это. Они привыкли, им всё равно. Ничто и никто не потревожит их. Будто все люди в мире вмиг исчезли. Очнувшись от чёрной бездны, всё перестало быть значимым. Вражду они оставят позади. В ней никогда не было смысла, а сейчас тем более.       И двое уйдут в закат, держась за руки. Теодор радостно улыбается, будто его жуткая, неестественно покарёженная шея его совсем не тревожит. Да и Спагетти как-то тоже всё равно на свою колотую рану у себя под ребром, с торчащей оттуда рукоятью ножа. Они одни в этом странном мире, где они желают оторваться от земли и уйти. В умиротворённой вечности их ждёт покой и веселье, где можно делать всё, что хочешь. Под ногами нет земли. В ней нет смысла, и больше никогда не будет. Ни Нойз, ни Пеппино не чувствуют ничего. Лишь спокойствие, умиротворение и абсолютная пустота, что теплится где-то в неподвижной груди. С улыбкой, ноги больше не станут касаться земли. С сиянием заката они больше не почувствуют что-либо ещё. Лишь покой. Бесконечный, такой долгожданный покой. Ветер не развевает ни их волосы, ни плащ, ни фартук. Итальянец осторожно коснётся сломанной, свёрнутой к чертям собачьим шеи своего бывшего врага. Холодной рукой нежно погладит её и усмехнётся, будто удивляясь, чувствует ли он боль. Боли уже нет. Перед тьмой мучения исчезли. Перед бездной стало спокойно. Тео посмеётся в ответ, пальцами проникая в колотую рану Пеппино, аккуратно лаская мягкую, порванную плоть, порой случайно натыкаясь на лезвие ножа. Ни крови, ни страданий. Это так странно, что даже забавно. Хочется засмеяться снова. Необычно чувствовать себя таким невесомым и холодным. А в засиявших над головой звёздах они увидят таких же, как они – умиротворённые, бледные силуэты. Интересно, станут ли они такими же, когда придёт время исчезать? Станут ли они одними из тех звёзд в небе, или так и останутся бродить здесь? А зачем об этом задумываться, когда вы рядом, забыв свою вражду, и имеете возможность делать что хочешь, и идти куда хочешь? Это ли не прекрасно? Того дня они ждали долго, того дня они наконец дождались, встретив его в муках.       Шелест травы, чириканье птиц, шум волн. Алый закат. Алый, словно кровь. Тёмные облака красятся в розовый и оранжевый, пока солнце медленно уходит вдаль, и небо тускнеет, становясь грязным подобием радуги, постепенно синея. Море старается копировать всё, желая подобать красоте. Острые, медленные волны разбивают картину в себе на сотни маленьких осколков, отражая всё, что только видит. В воде ни Нойз, ни Пеппино не увидят себя. А коснувшись рукой, тёмная гладь никак не отреагирует. Ни холода, ни тепла. Ничего. Единственное чувство – умиротворение. Единственное ощущение – чужая рука в своей руке. Так странно. Так непривычно. Лёгкость и пустота давят на плечи, разрывают изнутри. Хочется сойти с ума, но неоткуда уже сходить. Всё перестало существовать. Всё перестало иметь хоть какой-то смысл. Но в том и счастье – уже ничего не нужно. Делай что хочешь. Делай что душа твоя желает. Будь с тем, кто забрал тебя в чёрную бездну с собой. На фоне заката, на символичном фоне конца дня оба крепко обнимутся. А в звёздах и луне они увидят символичное начало новой, странной жизни в этой тусклой, бледной вечности. Начало новой жизни вместе.       Когда наступит ночь, и небо станет тёмным-тёмным, синим-синим, а среди чёрных облаков ярче воссияют звёзды во главе с луной, тогда послышится такой болезненный для сердца Нойза звук – всхлип. И тогда он узреет не менее ужасную картину – слёзы испуганной до чёртиков Нойзетт. Она стоит над телом того, кого любила и кого испугалась, боясь потерять свою жизнь от его рук. Кровь покрыла траву и землю вокруг. Бездыханное тело любимого ей человека пустым взглядом пялится в пустоту, в которой сейчас витает его душа. Жёлтая кофточка полна красных, мерзких пятен. Веснушчатые щёки покрывают синяки. От вывернутых, сломанных конечностей хочется блевать и плакать. Шея свёрнута, и казалось, что ещё немного и голова оторвётся. Из руки торчит острый, обломанный конец кости, когда сама рука вывернута, неестественным образом выгнута в другую сторону. И всё же, Нойзетт стерпела столь ужасный вид. Она садится возле трупа, аккуратно поглаживая Теодора и плача от груза потери. Быть может, девушка сама виновата, что тот решил покончить с собой. Нойзетт оставила его, испугалась и убежала, когда тому так нужна была чья-то поддержка... Вина. Вина давила и сжимала плечи, желая сломать их будто в наказание. Взгляд заплаканных глаз поднимается в темнеющее небо, где на мгновение мелькает белый след. Нойз и Пеппино не желают быть здесь, оставив всё позади и улетев прочь, на поиски развлечений, дабы не скучать в тусклой, холодной словно зима бездне вечности. И девушка их видела, даже если на мгновение. Белый след дал ей надежду, пускай и недолгую. Быть может, то была падающая звезда. Если так, то стоило бы загадать желание, даже если оно не исполнится никогда. Она вновь опускает взгляд на труп некогда любимого ею человека, и тихо произносит...       – Я желаю, чтобы вы больше никогда не ссорились... – слышен её голос, прерывающийся на всхлипы...