Болезнь

      Для примарха восьмого легиона ночь давно стала знакомой стихией. Она покорилась примарху, прикрывая грехи словно саваном. Она благоволила и детям примарха, столь же отчаянным убийцам под знаменем рукокрылых тварей.       Повелительница Ночи правила тьмой. Она была её самым кошмарным воплощением. . . . . .       Курция обошла вокруг, держа руки за спиной.       Обычно её красота античной богини была стянута в корсеты под платьем, но сейчас на примархе не было ничего, кроме небрежно накинутого сверху пыльного тёмного плаща. Её полноватые бёдра покачивались при каждом неторопливом шаге. Для обладательницы столь роскошного тела у неё было слишком худое лицо с заострёнными скулами и огромными чёрными глазами, как у готового к броску кота. Бледность кожи повелительницы Нострамо граничила с серостью только начавшего разлагаться трупа. Чёрные волосы же целомудренно падали и закрывали объемную грудь.       Женственность, сквозившая в каждом движении, была лицемернейшим из обманов Курции — примарх была сильна и способна на равных бороться со своими братьями в рукопашную.       Коракс спокойно взирал на сестру, но бледные губы подрагивали, словно стремились обнажить оскал.       Невозможно было проследить, на что смотрит ворон — его глаза были полностью черны, как у истинного сына тьмы. Но очевидно, что брезгливое выражение лица вызвали скорее подвешенные на мясницких крюках трупы.       — Ты нездорова, — наконец произнес он, склоняя голову.       — А ты нереален, — резко парировала женщина, подходя сзади к брату и оплетая его руками. Коракс почувствовал тепло тела, которое совершенно не шло столь болезненному на вид существу. — "Она с ними разговаривает". Глупышки, думают, я не слышу их разговоров. Считают меня сумасшедшей, — пожаловалась примарх, зарываясь лицом в плечо Корвуса.       Ворон молча внимал её словам. Он был в одних только камуфляжных штанах, и каждый мускул бледного тела находился в состоянии напряжённого покоя. Курция обвела пальцами шрамы на широком плече брата. Её больное сознание воссоздало их в поражающей точности. Ощутив прикосновение к шрамам, Коракс зашипел, но не дрогнул ни единой клеткой могучего тела.       Курция обошла его, медленно провела пальцами по ключицам, наслаждаясь творением своего больного разума. Лицо растянула улыбка, скорее похожая на ехидную, чем на полную тоски.       — Ты прекрасен... Ну и сам знаешь, — прошептала она, коснувшись тонкими пальцами лица Коракса. Тот невольно подался вперед, прижимаясь щекой к тёплой ладони.       Руки Курции покрывала застывшая кровь, похожая на алые бальные перчатки. Перчатки глупца и предателя. Она резко отстранилась, отдернула руки и направилась к столу, возможно, единственному предмету интерьера, который сохранял свою первоначальную функцию.       — Я ненавижу тебя, Коракс, — сказала Курция, наливая вино.       Она оперлась бёдрами на стол и залила залпом бокал в себя. Не вся красная жидкость попала в Курцию — многочисленные красные струйки начали спускаться по подбородку, шее, капать на грудь и ноги. Курция небрежно вытерла рот, смахнув капельки вина, хотя небрежный кроваво-красный след всё же остался на её лице. Коракс наблюдал за этим с непоколебимым спокойствием и настороженностью.       — Да, я ненавижу тебя, Коракс! — воскликнула примарх. — Ты так похож на меня, но монстр почему-то я! “Благородный борец за справедливость”, обративший на неугодных атомный огонь! Не притворяйся божьим агнцем, лицемер, я вижу твою натуру насквозь! Я ненавижу тебя ровно так же, как и ты меня ненавидишь!       — Я не ненавижу тебя, — возразил Коракс.       Курция расплылась в улыбке, больше похожую на гримасу отчаяния и боли.       — Врëшь! — крикнула она. Ворон умело уклонился от летящего прямо в голову бокала, и тот в дребезги разбился о стену. Дождь из хрустальных осколков со звоном посыпался на пол.       — Вовсе нет, ты знаешь об этом, — Коракс схватил её за руку и притянул к себе.       Курция затрепыхалась, стараясь вырвать свою руку из захвата. Это едва ли получалось — Коракс с непроницаемым выражением лица сжимал её, не давая вырваться из крепкой хватки.       — Для моего видения ты слишком дерзок, брат! — хихикнула Курция, резко сменив гнев на милость. Чем больше она погружалась в омут безумия, тем чаще и бесконтрольнее были эти смены настроения.       Она протянула руку, ласково почесывая подбородок Коракса, словно коту.       — Уверена ли ты, что я настолько бесплотен? — спросил ворон, сощурив глаза.       — Я уверена в том, что ни мой брат, ни его призрак не дали бы мне точного ответа, — промурлыкала Курция. — А способ проверить есть.       Коракс поднял бровь. Курция усмехнулась. А после резко подалась вперёд. Еë свободная рука крепко сжала плечо брата, подтягивая его навстречу себе.       Губы женщины голодно впились в него, будто она была кровожадным монстром, внезапно захватившим в свою власть жертву.       Коракс замер на месте, больше похожий на мрамор, чем на человека. Курция отстранилась.       — Видел бы ты своё лицо, — хихикнула она и ткнулась пальцем в его нос. — Ты точно моя фантазия. Будь ты настоящим, ты бы сразу заверещал: "Курция! Мы же родственники! Как ты можешь?!". Но брось всё это, ты не мой брат, ты его призрак.       Губы Коракса дрожали. Он поднял руку и коснулся их, ещё влажных от столь неожиданного поцелуя.       — Тебе не понравилось? Верно, ты предпочёл бы, чтобы тебя поцеловал брат Фулгрим, да? — молчание Коракса даже на столь колкие провокации начало её раздражать.       Вместо слов он предпочёл обхватить руками её талию и, усадив на стол, прижать к себе бёдрами. Женщина заулыбалась, почувствовав нижней частью туловища несоразмерную величину Коракса. Она закинула руки на его шею и с неожиданно нежностью зарылась в волосы пальцами.       — Коракс? — промурлыкала она, когда губы брата накрыли её рот в поцелуе гораздо более жадном, чем тот, каким она одарила ранее.       Она прижалась к нему, замычала так, будто давно жаждала нечто подобное. Она инстинктивно двинула бёдрами, ощущая, как поцелуй скользит с её губ на бледную шею, как язык обводит каждую синюю венку, как зубы впиваются в кожу плеча. Курция затрепетала в его руках, на бледных щеках впервые показалось что-то похожее на румянец. Дыхание сбилось, срываясь до высокого стона. Подумать только, до чего безрассудно заниматься столь очевидным развратом со своим воображением... Которое весьма и весьма реально возбуждало её.       Коракс постепенно начал толкаться, чувствуя, как хочется вырваться из оков одежды. Курция гостеприимно обнимала его ногами, совершенно не заботясь о том, что бугор на штанах Коракса становится влажным от их соков. Лишь после она начала расстёгивать ремень ворона с характерным бренчанием пряжки.       Он не стал жалеть еë — одним резким движением вошёл. Она была примархом, а значит столь огромный орган для неё непочём. Женщина закусила губу, наслаждаясь теплотой внутри живота, как раздвинулись мясистые стенки, сжимая Коракса между собой. Она начала двигаться бедрами навстречу, ритмично поскуливая от жара, что копился в груди и оборачивался вставшими набухшими сосками. Коракс ласкал её грудь — обводил языком, хватался губами, тянул на себя, кусал, целовал, — параллельно вонзаясь в сестру всё грубее и размашистее.       Он чувствовал, как её пальцы врезаются в его спину, царапая кожу до крови и врываясь в плоть, как она льнёт к нему, желая получить больше и больше ласки, как разводит ноги, сжимая бёдрами его бока, как её горло напрягается, выдавая свету стон.       Если бы руки брата не держали её крепко, она бы, наверное, ерзала по столу. Но только грудь её ритмично покачивалась в такт движениям, да стол жалобно скрипел, едва выдерживая напор двух сверхлюдей.       Резко по телу Курции пробежалась дрожь. Она высоко вскрикнула, сжимаясь внутри плотным кольцом. Всё её существо было охвачено этой судорогой, ровно, как и существо Коракса, который прикусил губу, чтобы не вскрикнуть вместе с ней. Она положила руки на его рельефный живот, что напрягся, когда он плотно прижался к ней. Он замер. И только позже стало понятно почему — из стенок выступила полупрозрачная белая влага. Коракс отстранился. Курция дрожала так, словно только что побывала в схватке с пятнадцатиметровым орком один на один, чудом выйдя из неё победителем.       Он увёл взгляд, чтобы не смотреть на её покрасневшее от жара лицо с полуопущенными веками, и накинул на её плечи спавший во время соития плащ. Примарх кивнула, кутаясь в него.       — Ты... Точно моя болезнь? — спросила она, глядя то на пальцы со свежей кровью, то на Коракса, спешно натягивающего штаны обратно.       — Я уверен, что ни твой брат, ни его призрак, не дали бы точного ответа, — ответил ворон, когда исчезал в темноте.       Курция сидела на столе, закутавшись в плащ и оглядываясь по сторонам. Мёртвые тела всё так же покачивались в темноте.       — Да, безумие, — заключила она.