She said

За стеной мягко гудит дверной звонок. Сильвер стоит сутулой тенью на фоне неоновых огней планеты без солнца. Несмотря на поздний час, дверь открывается спустя считанные секунды. Необременная страхом и здравым смыслом, хозяйка квартиры даже не посмотрела в глазок. Не отрываясь от экрана телефона, Сильвер не посмотрела на неё. Из глубины квартиры веет цветочным ароматизатором и кофе, который, со слов Кафки, её «вовсе не берет». От верхней одежды на вешалке пахнет плохо смытой кровью. «Ты себе так глаза испортишь, отрывайся хоть иногда.» «Думай дважды перед тем, как открывать кому попало. Тебя твоя безопасность, конечно, не колышет, но помяни мое слово, когда-нибудь за тобой кто-нибудь придет.» Стандартный обмен любезностями. «А тебя, значит, моя безопасность беспокоит? Мило. Спасибо.» Она точно говорит это искренне. «Ты закрыть забыла.» Сильвер падает на диван. На столе перед ней материализуются две кружки — листовой чай, такой дорогой, что Сильвер на той же зарплате жаба душит на него даже смотреть. Кафка всегда говорит, что ей не важен вкус, но вертит носом от всего дешевле органов на черном рынке. Никто и никогда не заваривал для Сильвер чай, но сейчас она может позволить себе мысль, что предпочла бы горячий шоколад. «Как закончилась твоя последняя постановка?» женщина плавно садится рядом с ней. «Норм. Взломала че-то тут, убила кого-то там… Ничего интересного.» Кафка слишком серьезно относится к бреду Элио про театральное искусство и не любит, когда Сильвер говорит про их работу как про работу. Охотница этим часто пользуется, но на самом деле, Кафка в чем-то права. Женщина разочарованно вздыхает и ставит подбородок на руку. Девушка ловит каждый шорох её ночной рубашки. «Может, все-таки стоит сделать тебе копию ключей? Когда-нибудь я тебя так просто не пущу, все порядочные люди сейчас уже спят.» «Порядочные люди? Мы с тобой разыскиваемся в примерно в одинаковом количестве миров. И вообще, как будто ты сильно много спишь…» В целом, образ жизни старшей охотницы можно назвать чуть более здоровым, но спит она мало. Ей это просто скучно. Вероятно, ей нравится лёгкая слабость в теле от недосыпа. Сильвер точно знает, что ей нравятся мигрени. Он старается не подавать виду, но мучающийся кошмарами Блейд очень завидует тому, что женщина не видит снов. Квартира, по факту, принадлежала Элио. Места тут хватало сполна и для Кафки, и для Сильвер, и для Блэйда, при условии что последний спит в гостиной на ковре. Прости Господи, Сильвер двадцать один, у неё есть деньги, она может позволить себе собственное жилье. Её такие вещи просто не интересовали: разбирательства с бумагами, соседи, уборка, адреса, маркеры взрослой жизни. Гордая волчица не любит оседать на одном месте — сколько б она не пыталась, ей не вкатывает притворяться нормальной. Блэйд просто любит страдать почём зря; он, вероятно, думает, что по какой-то тупой причине его острая задница не заслуживает постоянного пристанища. Кафка такая же: ей до лампочки стабильность и комфорт, но она гораздо ленивее их обоих. Ей больше нравится работать зная, что есть где потом прилечь. Женщина берет уставшую охотницу как котенка и тянет к себе на колени. Сильвер молчит; у неё сегодня одно из «тех» настроений. Царапать Кафку — себе дороже, но в душу нагадить — милое дело. «Ты сегодня больно любвеобильная,» это неправда. Кафка ведёт себя как обычно. Она всегда открывает дверь, угощает чаем и лезет обниматься, а затем заставляет Сильвер делать всю работу. Всегда грозится, что однажды не пустит, если не пристрелит вовсе. Госпожа Кафка — лгунья, наглая и безгранично талантливая. Сильвер это поняла ещё в их первую встречу: белое кукольное лицо вещало ей из темноты шелковым голосом. Ей не «хочется верить», да и не верится вовсе, через её слова как яд прямо по венам льется заразная безразличность. С холодом в душе и дрожащими руками смиряешься со всем, с чем только можно; только и мечтаешь, что делать, что прикажет. У Сильвер кровь течет против часовой, она всегда делает что угодно, кроме того, что сказано. Она не пропускает мимо ушей ни одной мелочи. Кафка всегда пытается выставить все так, как будто это не ей нужно, чтобы Сильвер приходила к ней по ночам. Если ее спросить — то у нее всё отлично, никаких физических и эмоциональных потребностей у неё нет, ни похоти, ни жажды компании она в жизни не испытывала, а ещё целоваться ей не нравится, особенно на публике. Тяжело соответствовать требованиям человека, который ничего не просит; неприятно, когда этот человек просто берёт и даже не извиняется. Сильвер своей самой гладкой извилиной иногда допускает вариант, что то, что у них есть, имеет значение. Она сама не может определиться, какое — ни для нее, ни для Кафки. То, что для молчаливого обмена нежностями легендарная преступница выбрала именно её логически обязано что-то говорить. В действительности же, даже то, что между ними что-то есть — под вопросом; они уже битые месяцы просто игнорируют разговор про статус отношений. Слава богу, что игнорируют: Сильвер проще уйти работать на Скрюллума, чем признаться, что ей хотелось бы что-то существеннее «ты почешешь спину мне, а я тебе». Получить игривый отказ от женщины, зная, что она не хочет никогда и ничего, а потом тем же вечером прибежать к ней домой, как ручная собака, было бы просто унизительно. Сильвер тяжело вздохнула, цокнула языком и зло отбросила телефон в глубь дивана. Она сбила своё комбо. Без света экрана прямо перед лицом уютная комната казалась темнее, чем должна быть. Девушка потянулась, залезая поудобнее на чужие колени. От тела Кафки веяло теплом, влагой и мылом, будто только что из душа; Сильвер уткнулась лицом в её живот. Охотница принялась играться тонкими пальцами с серебристыми волосами. Спать рядом с ней всегда было как-то сложно; усталость, казалось, только накапливалось. Кафку как будто и не смущало, что сегодня она ночует на диване. Под мелодичный гул колыбельной, Сильвер проваливалась в неглубокий безрадостный сон.