Беспорядок который мы создаем

uno Он просто другой. Вообще. Просто не похож на всех этих предыдущих, безусловно горячих, но все-таки не таких (милых, добрых, умных.. и много других прилагательных) испанцев, норвежцев и прочих. Рубиус понимает это, когда тонет в ироничном прищуре глаз цвета тумана, который повис над омывающим берега родной Испании океаном. Когда скользит по выразительному лицу цепким взглядом и не видит ни грамма заинтересованности в нем, сорок миллионов подписчиков на Ютубе, на минуточку. Задевает. В нем нет наигранности и фальши. И Рубиус плавится во всей этой аристократической простоте. И, кажется, начинает падать. Куда-то бесконтрольно вниз. И ник он выбрал особенный Братишк..Братишкинф..Тьфу..Да как выговорить-то. Да и русское "Владимир" не рассасывается на языке – гортань нестерпимо жжет, спускается к области сердца. dos Рубиусу нравится смотреть, как он стримит. В квартире тихо: сквозь размеренный шум компьютера слышен гул жизни на улице. Приглушенный свет из окна пускает по зеркальному паркету лунную дорожку, а Рубиус, не отрываясь, наблюдает за тем, как эти плечи мягко обнимает объемная худи, а взаимодействие с аудиторией стирает со светлого лица палитру из строгости и надменности, оставляя микс из уверенности в себе, веселья и искренности. Вова оборачивается. Мелкие, рассеянные лучики луны, пробивающиеся сквозь москитную сетку, застывают на кадыке, и Рубиусу хочется утянуть его на себя и вылизать его шею. Но вместо этого просто машет рукой, мол "да ничего срочного". tres Рубиус готов падать и идти за ним куда угодно. Провалиться в бесконечность или шагнуть с многоэтажки утром. Но вместо этого прыгает за ним, пьяным в прибой. Не по канону, но лучше, чем ничего. На небе алмазным крошевом догорают звезды. Мутная вода вылизывает бледную кожу, волосы с отросшими корнями и еще долго напоминает о себе разводами на сырой одежде и заложенным левым ухом. Вова дрожит от холода и смеётся до какого-то надрыва изнутри. У Рубиуса в груди тоже рвется. Целует его, не надеясь даже. Просто хочет понять, каково это. Приходит чертово осознание: это больно, идиот. cuatro Он любит гребаного Хесуса. Рубиус понимает это за гребаным ужином в гребаном ресторане. Тихо играет джаз, вино льется вовсе не мутным прибоем океана, но Рубиуса, кто бы знал почему, мутит. cinco Братишкин целует его сам. Не потому что любит или хотя бы хочет. Братишкин целует его назло себе, назло всем, назло Хесусу и этой его…Алине, конечно. Будь у тебя хоть капля гордости, малыш, ты бы не позволил ему так откровенно тобой пользоваться. Но Рубиус целует в ответ. Вдавливает его в шелк простыней и так глупо, так по-детски любуется. Братишкин пахнет холодным апрелем, алкоголем и безысходностью. Вова спит, а Рубиус гладит его по волосам: смотрит, как по ним белым золотом растекается утреннее солнце. Рубиусу впервые, пожалуй, за целую жизнь так охренительно больно. seis У вас, подчеркнуто, нет отношений. Есть Вова, влипающий вечно в какое-то дерьмо (ушел вечерком прогуляться пол-часика, звонит через два, потерялся в незнакомом районе и пришлось искать этого неудачника по скудным описаниям "узкая мощеная брусчаткой улочка" часа три) и есть Рубиус, который вытаскивает его из этого дерьма и всё ещё надеется на какую-то взаимность. Наверняка в этом есть, должен быть, какой-то сакральный смысл. Хер его знает. Вместо «Помоги мне не сдохнуть, пожалуйста» Рубиус пишет «Я скоро вернусь» даже выходя в магазин напротив. siete Когда буквально через неделю после отъезда Вовы из Испании в каждой соцсети снова начинают шептаться о слитой, слишком откровенной переписке Хесуса и Братишкина, Рубиус не особо удивляется. Просто становится трудно дышать и пальцы рук дрожат: мелко и почти неуловимо. Боль свалится откуда-то сверху громоздким и душным облаком чуть позже. И Рубиус чувствует ее приближение всем наливающимся свинцом телом. - У тебя было ко мне хоть что-нибудь? Спрашивает в дискорде, не зная до конца, готов ли услышать ответ. - Ру, я… Мне жаль, прости. В его глазах – серебряной дымкой тонет легкая грусть. - Жаль, что не смог полюбить меня или что даже не попытался? Он молчит, и Рубиусу отчаянно не хочется запомнить его таким – растерянным, виноватым и счастливым с другим мужчиной. - Ладно, можешь не отвечать. Всех благ, любви и… Иди ты к черту. Облако падает. Рубиусу так херово, что хочется снять с себя кожу и проветрить сердце, а лучше утопить его в океане. Всё такой же мутный прибой. По набережной гуляет холодный ветер. ocho Всё идёт своим чередом, по хуёво выстроенному и до зевоты банальному сценарию, имя которому жизнь. Рубиус стримит на износ, хамит журналистам и меняет в своей постели скучных испанцев и прочих. Одним днем он узнает, как бы между прочим, что Хесус женился (твиттер гудит, что это ради грин карты, но кто знает). К черту. Осень непривычно холодная для Испании, каша из листьев и слякоти оплетает дороги, гармонирует со свинцовой тяжестью неба. У вас двоих глаза такого же цвета – всё же так просто, господи. На улице ему становится плохо. Очухивается от того, что кто-то орет благим матом, трясет за плечи и поднимает всю улицу. Рубиус ссылается на головную боль и нервяк. Читает в глазах напротив беспокойство и почему-то начинает смеяться. До того самого надрыва изнутри. Рвётся? nueve У Рубиуса красивые цифры онлайна, новая красивая машина, фанклуб из малолеток. У Вовы – очередные неприятности с компом, а потом и вовсе двухнедельный бан. С экрана, в прямом эфире из Испании, Рубиус - Рубен Доблас Гандерсен целует награду с последнего мероприятия, благодарит зрителей и улыбается. Дальше - больше. И Вова ему верит. Сворачивает вкладку. Этой ночью ему снится океан и узкие испанские переулки. diez Они начинают активно взаимодействовать через два года. Новый баттл от реддита, пара клипов от зрителей, все играет на руку. Вова идет на контакт не сразу, внимательно смотрит какой Рубиус, обросший жесткой щетиной и непривычно трогательно взрослый. А потом Рубиус замечает стримснайп. Смотрит в вэбку долго – в глаза, насквозь, и пытается кивнуть – мол, я в порядке. - Мне так жаль, Руб.. Мне очень жаль. Рубиус сидит мраморным изваянием с полминуты, а затем отвечает на сообщение в инстаграме. И, кажется, плачет. Покупает билет в Москву. once Они всё также едут вместе в такси. Вова смотрит на Рубиуса, он – в окно. Моросит. По сырому асфальту масляными кляксами расплываются блики фонарей. Москва красива. И Вова вдруг ловит себя на мысли, что хочет поцеловать его. И не потому, что Хесус сейчас спит где-то с Алиной. Не потому, что ему просто одиноко. Не кому-то назло. А потому что это Рубиус. Потому что сильный и устал. Потому что у него колючие скулы, взрослые грустные глаза. doce Братишкин у подъезда битые пять минут ищет ключи. Чертовски темно и холодно. Мелкие капли пробираются под ворот пальто, а слезы собираются в уголках глаз маленьким морем. Рубиус. Стоит позади, дышит прерывисто и тяжело. Закрывает глаза. Делает глубокий вдох и накрывает трясущиеся руки Вовы своими. trece На маленькой кухне пахнет кофе, яичницей и корицей. Рубиус скользит взглядом по экрану через плечо Братишкина. - Ой, да ну их к черту! – возвращается к плите. Желток расползается по сковороде весенним солнцем, за окном. Рубиус лишь обыденно закатывает глаза, подходит к Вове со спины. Утыкается носом в волосы на затылке, ладони замыкает на талии. - Te amo, - шепчет в ухо. Не видит его лица, но знает наверняка, что Вова сейчас улыбается. И за эту улыбку на светлом лице, за крепкое переплетение их пальцев, за него всего – он вот так запросто готов отдать всего себя. Яичница подгорает.