Совместная опека

— Это от Чарльза? — спрашивает Рэйвен, глядя, как Азазель ставит несколько контейнеров на стол. Сейчас, после событий на Кубе, они все вместе живут в съемных апартаментах. Азазель едва успевает кивнуть, как она вскрывает ближайший контейнер и съедает три печенья с шоколадной крошкой за раз. Чарльз дал их ему после того, что быстро становилось традиционной еженедельной философской беседой в особняке Ксавьеров. — Я испек слишком много, — сказал Чарльз, беззаботно отмахиваясь от возражений Азазеля, а потом c грустным видом опустил руку и добавил: — Все время забываю сократить вдвое количество ингредиентов. Ведь теперь нас в этом доме осталось очень мало. — Он храбро улыбнулся и завернул Азазелю с собой еще дюжину. Когда Азазель собирался уходить, Чарльз тихо и смущенно откашлялся и произнес: — Проследи, чтобы Эрику осталось немного. Если он захочет попробовать, конечно. Эрик обязательно съест хотя бы одно печенье, решает Азазель, даже если придется запихнуть их ему в глотку! Он берет один из контейнеров, который Рэйвен еще не опустошила, и приносит на кухню, где Эрик сидит за столом и отмечает на карте какие-то места канцелярскими кнопками. — От Чарльза, — многозначительно произносит Азазель и открывает контейнер. Эрик смотрит на печенье и не решается его взять, поэтому Азазель расстроенно добавляет: — Он специально попросил меня проследить, что ты хотя бы попробовал. Эрик откусывает половинку печенья. Азазель оставляет контейнер на столе и уходит. Он стаскивает печенье из почти опустошенной Рэйвен коробки и, задумчиво жуя, говорит: — Твой брат — очень хороший повар. — Чарльз не смог бы ничего приготовить на плите даже под угрозой смерти, — фыркает Рэйвен, — но, боже, как же он хорош в выпечке! — Она улыбается, и ее зубы на фоне прекрасной синевы лица кажутся просто ослепительно-белыми. — Ты должен попробовать его сконы! Каким-то образом так получается, что Азазель переносит Рэйвен и Энджел на поздний воскресный завтрак в Уэстчестере. Чарльз раскатывает тесто, пока Рэйвен подстраховывает его и жарит яичницу с беконом. Хэнк мелет кофейные зерна, а Шон с Алексом расставляют на столе посуду, время от времени прерываясь, чтобы закинуть в тостер побольше хлеба. Энджел выглядит потерянной (впрочем, Азазель тоже чувствует себя потерянным), крылья шумно трепещут за ее спиной, и Азазель задается вопросом: не впервые ли она видит Чарльза и мальчиков после Кубы? Кажется, она сейчас заплачет и будет снова и снова повторять: «Мне так жаль, прости меня, прости...» — Энджел, — зовет Чарльз, жестом подзывая ее и вкладывая графин с апельсиновым фрешем ей в руки, — будь добра, налей всем сока. — Конечно, — отвечает она и, получив задание, кажется довольной. — Еще я хотел узнать, — продолжает Чарльз, — как заживают твои крылья? — Сейчас они выглядят гораздо лучше, — произносит Энджел и раскрывает крылья, чтобы Чарльз смог их рассмотреть. По краям они немного почернели и истончились, но продолжают отрастать. — Прекрасно-прекрасно, — довольно говорит Чарльз. — Я действительно волновался. И, полагаю, Алекс хотел бы принести тебе свои извинения. Очень надеюсь, что ты ему это позволишь. — Я... мне так жаль, — тихо произносит Энджел, глядя на графин с соком в своих руках. На ногу Чарльза она не смотрит и никак не комментирует то, как он решительно хромает по кухне, обходясь без своей трости. Чарльз пальцем поднимает ее подбородок и заверяет: — Тебе здесь всегда рады, Энджел. А потом таймер в духовке пищит, и Энджел со смешком отвечает: — Я знаю, профессор. Идите спасайте свои сконы. Скон, который подают Азазелю из первой готовой порции, — самое легкое и самое пышное блюдо из теста, которое он когда-либо пробовал. Он всерьез подумывает о том, чтобы дезертировать в Уэстчестер. — Кажется, у тебя оргазм во рту, — смеется Рэйвен и кладет руку ему на плечо. Чарльз выглядит шокированным. — Рэйвен! — восклицает он. Рэйвен закатывает глаза и, подмигнув, кладет на тарелку Азазеля добавку. — На следующей неделе планирую приготовить маффины с черникой, — сообщает Чарльз, когда они собираются уходить. Он улыбается и наклоняется, чтобы поцеловать сестру в щеку. — Ты же знаешь, синий всегда был моим любимым цветом. — Да, Чарльз, — нежно, но немного застенчиво, как будто не всегда об этом знала, отвечает Рэйвен. Азазель берет ее за руку, Рэйвен тянется к Энджел, и они исчезают. — Приглашен ли я на следующий воскресный завтрак? — спрашивает Азазель, вернувшись на унылую кухню их апартаментов. — Чарльз не рассылает приглашения, — фыркает Рэйвен. — Любой может прийти. Азазель замечает, как голова Эрика заинтересованно приподнимается. Он в одиночестве сидит за столом и что-то рисует в блокноте — что-то наверняка чрезвычайно жестокое. *** В пятницу вечером Эмма возвращается домой в темном атласном платье, на шее ослепительно сверкает сапфировое ожерелье. Азазель и Эрик бросают на нее подозрительные взгляды. — Я была в опере, — сообщает Эмма, снимая длинную белую перчатку, и небрежно, не глядя на Эрика, добавляет: — Видела там Чарльза. Он пригласил меня в свою личную ложу, оттуда открывался просто потрясающий вид. Рэйвен заходит на кухню и достает из морозилки мороженое. — Я не ослышалась? Ты была в опере с Чарльзом? — Да, — говорит Эмма. — Должна признать, твой брат выглядит в смокинге, как самый настоящий щеголь. Трость еще больше усиливает эффект. Эрик утыкается взглядом — одновременно яростным и виноватым — в пол. Азазель вспоминает белый песок на кубинском побережье, отброшенные Эриком пули, крик Чарльза, когда тот упал; то, как Эрик бросился на колени, крепко прижимая руки к бедру Чарльза, пытаясь остановить поток крови, но она упрямо просачивалась между пальцами. — Чарльз, — прохрипел Эрик, — Чарльз... В небе над ними взрывались ракеты. — Эрик, — слабо сказал Чарльз — на бледном лице застыло удивленное выражение — и потом потерял сознание. Азазель немедленно телепортировал их в больницу, а потом притаился за дверным проемом, не желая шокировать медицинский персонал своим появлением. Врачи и медсестры столпились вокруг Чарльза, уложили на каталку, срезали с него одежду, перетянули ногу жгутом, то и дело спрашивая: «Что случилось? Что случилось?» — Его ранили, — срывающимся голосом ответил Эрик, все так же зажимая рану руками. — Сэр, — мягко сказала одна из медсестер, — нам нужно отвезти его в операционную. Отпустите, ну же. — Она отцепила руки Эрика от ноги Чарльза, и Азазель увидел, как они дрожат. Врачи стали увозить каталку, но та вздрогнула и остановилась, как вкопанная, будто кто-то пригвоздил ее к полу. Азазель увидел, как Эрик вытянул окровавленную руку. — У него нет на это времени! — в отчаянии крикнул кто-то из докторов, толкая каталку всем телом, и Эрик опустил руку. Каталка рванулась вперед через вращающиеся двери, и медсестра помогла Эрику тяжело осесть на стул, низко опустила его голову и сказала: «Дышите, просто дышите». *** Янош всегда был немного замкнутым и молчаливым, но когда он стал спать по четырнадцать часов в сутки и проводить немногочисленные часы бодрствования за чтением французских и русских трагедий, Азазель пришел к выводу: нужно что-то делать. — Пойдем. — Он кладет руку на плечо Яноша. — Ты должен кое с кем встретиться. Янош возвращается домой с огромной коробкой выпечки и тем, что Азазель считает более подходящим для него чтением: Артурианой, Толкином и какой-то книгой под названием «Убить пересмешника». Он кладет книги на обеденный стол аккуратными стопками, а потом плюхается на диван рядом с Азазелем. На лице у него читается явное потрясение. Азазель думает, что, возможно, стоило начать их общение с Чарльзом немного иначе — семейный ужин или поход в музей, на которых настаивает Чарльз для культурного просвещения младших мутантов, вместо того, чтобы просто бросить Яноша на несколько часов с Чарльзом в библиотеке. Тут открывается дверь, и в апартаменты заходит обвешанный пакетами с продуктами Эрик. — Что это за хлам? — ворчит он, опускает пакеты и смахивает со стола идеально ровные стопки книг Яноша. Тот ощетинивается, как кот, которого бросили в ведро с ледяной водой. — Это не хлам. Они от Чарльза, — яростно шипит Янош, поднимает разбросанные книги, прижимает к груди и уходит в свою комнату, бормоча на испанском какие-то ругательства в адрес предков Эрика. Эрик ошарашенно смотрит ему вслед. — Ты это заслужил, — заявляет Азазель. *** — Выглядишь прекрасно, — произносит Азазель, когда Рэйвен входит в гостиную, надевая серебряные сережки. На ней дорогущее золотое платье, которое отлично гармонирует с ее синей кожей. — Спасибо! Но совсем в таком виде я пойти не смогу, — говорит она и возвращается к своей светлокожей белокурой ипостаси. — Мы с Чарльзом идем праздновать мой день рождения. — У тебя сегодня день рождения? — удивленно переспрашивает Азазель. — Да, — рассеянно отвечает Рэйвен, роясь в крошечной, украшенной драгоценными камнями сумочке в поисках губной помады. — Я не знал, — смущенно продолжает Азазель, — а то бы... Накрасив губы ярко-красной помадой, Рэйвен вскидывает на него глаза. — Ты бы что? Азазель задается вопросом: неужели она не заметила его внимания, того, как его взгляд задерживается на ее лице, и того, как он не может удержаться от улыбки каждый раз, когда берет ее за руку, чтобы куда-то телепортировать? — Я бы что-нибудь сделал, — неуверенно говорит он, — подарил бы тебе подарок. — О, Азазель! — Рэйвен мелодично смеется. — Ты не должен мне ничего дарить! — Как бы то ни было, — серьезно продолжает он, — поздравляю и желаю самого прекрасного дня рождения! Ее взгляд становится мягким, цвет глаз — почти того же оттенка что и платье. — Спасибо, — говорит Рэйвен и целует Азазеля в щеку, хотя он ничем не заслужил такой награды. — Вернусь к десяти часам. — Она машет рукой и уходит. День еще не кончился, он еще вполне успеет раздобыть подарок. Сложность, однако, в том, что его внешний вид часто сильно пугает людей. Однажды у него на эту тему состоялся долгий и бессвязный разговор с Хэнком, который поделился с ним своей болью за бокалом лучшего бренди из коллекции Чарльза. Тем не менее, у Азазеля есть серьезное преимущество: он может появляться и исчезать по своему желанию. Задача представлялась вполне выполнимой. Преисполнившись решимостью, Азазель телепортируется на улицу. Не сразу, но он находит уже закрытый цветочный магазин; внутри выбирает букет из нарциссов и плюща, оставляет в кассе денег больше, чем указано на ценнике, а потом в облаке дыма возвращается домой. Он ставит хрустальную вазу на тумбочку у кровати Рэйвен, а в открытке пишет: С днем рождения! С самыми теплыми чувствами, Азазель *** — Я бы хотел встречаться с твоей сестрой, — говорит Азазель после того, как Чарльз делает настолько точное замечание насчет «Рассуждения о методе» Декарта, что сам Азазель не находит встречных аргументов. — Ах, но как мы прочли в... погоди-ка, что? — Рэйвен, — продолжает Азазель, радуясь, что на его красной коже не видно румянца. — Я бы хотел начать за ней ухаживать. — А она об этом знает? — с удивительной проницательностью спрашивает Чарльз. — Кажется, теперь знает, — думая о подаренном букете, отвечает Азазель. Рэйвен поблагодарила его, но не поцеловала. Он задумался: понимает ли она язык цветов? Нарциссы символизируют уважение и, возможно, неразделенную любовь, а плющ — верность и привязанность. — Что ж, — говорит Чарльз, откидываясь на спинку дивана, — если ты хочешь моего благословения, то оно у тебя есть. Но только при условии, что твои намерения чисты, — неожиданно жестко добавляет он. Азазель искренне кивает, Чарльз расслабляется и со смехом продолжает: — Хотя, в общем-то, тебе нужно заручиться одобрением Рэйвен. Советую использовать ту же решительную честность, который ты только что ошеломил меня, и угостить ее шоколадкой «Кэдбери». — И это напомнило мне, — продолжает Чарльз, поднимаясь на ноги с помощью трости из слоновой кости, — что нужно спросить мальчишек, чего они хотят на ужин. Прошу прощения, я отлучусь ненадолго. Азазель сидит в одиночестве и листает «Государство» Платона, пока не заходит Алекс и не приглашает его на ужин. — Снова философская пятница? — Алекс ухмыляется и слегка толкает Азазеля в плечо. — Останешься на ужин? Профессор собирается приготовить киш с беконом и чеддером. В итоге домой Азазель возвращается с двухдневным запасом киша, а потом под шумок телепортируется в ближайший магазин за несколькими плитками «Кэдбери». *** — Где ты был? — с подозрением спрашивает Эрик у Яноша, когда тот вернулся домой в субботу в полвосьмого вечера. Остальные убираются на кухне после унылого ужина, состоявшего из сухой курицы и разогретых бургеров. Эмма и Энджел жалуются, что не могут мыть посуду, потому что недавно сделали маникюр. — Играл в шахматы, — немного слишком вызывающе отвечает Янош. Эрик вопросительно поднимает бровь, и Янош признается: — С Чарльзом. — Он научил тебя играть в шахматы?! — кричит Эрик. — Ой! — восклицает Рэйвен, отдергивая руку от плиты, которая, как и все остальные металлические предметы на кухне, начала плавиться. Азазель отодвигается подальше от стекающих на пол остатков того, что раньше было раковиной. — Шахматы! — снова повторяет Эрик, расхаживая туда-сюда и хватаясь за голову, едва ли не вырывая у себя волосы. Азазель тихо радуется: на прошлой неделе задел Эрика рассказом о том, как Чарльз ему признался, что всегда чувствует, когда на Эрике шлем. — Это похоже на пустоту, сплошной вакуум... как будто он мертв. С тех пор дурацкий шлем Шоу они больше не видели. — Ооо, — тихо говорит Рэйвен, подходя и становясь рядом с Азазелем, обожженную руку она обмотала тряпкой для мытья посуды. — Это может стать переломным моментом! — Завтра мы снова играем, — добавляет Янош и с вызовом вздергивает подбородок. Он стал очень опекать Чарльза, словно пытаясь заполнить собой все пустые места в доме, на которых, казалось, Чарльз до сих пор видит Эрика: стул напротив Чарльза в столовой, подоконник у окна на третьем этаже восточного крыла, а теперь, похоже, и второе кожаное кресло в библиотеке рядом с заброшенным шахматным набором, на который Чарльз время от времени бросает грустные взгляды. Эрик бросается к Азазелю и, буквально рыча, приказывает: — В Уэстчестер. Сейчас же. *** С удивительной синхронностью все берутся за руки — грядущую встречу определенно нельзя было пропустить, — так что Азазель телепортирует в холл особняка Чарльза не только Эрика, но и Рэйвен, Энджел, Яноша и Эмму. Чарльз может находиться на любом из трех этажей в любом из двух крыльев дома, не говоря уже об огромной территории поместья, но Азазель знает, что он немедленно появится, как только услышит их мысли. — Эрик! — восклицает Чарльз мгновением позже и так быстро спускается с лестницы, что едва не спотыкается. Его огромные глаза влажно блестят, он доволен, так невыносимо счастлив, что Азазель чувствует отголоски его чувств, будто их на него проецируют прожектором. Эрик уже не пышет яростью, но где-то внутри она все еще медленно бурлит. — Чарльз, — сдавленно произносит он тем же самым тоном, как тогда, в больнице, когда хирург сказал, что пуля попала в бедренную артерию, а потом, как ни в чем не бывало, добавил: «Если бы его доставили чуть позже, он бы умер», и Эрик рухнул на пол, бормоча: «Was habe ich getan[1]?» снова и снова. — Чарльз, — повторяет Эрик уже увереннее, а затем хватает Чарльза за подбородок и целует так, будто тонет. Чарльз обнимает Эрика за шею и прижимается к нему всем телом. Эрик продолжает вжимать Чарльза в стену, и как только Азазель думает, что происходящее становится очень неловким, Чарльз отрывается от губ Эрика и, задыхаясь, спрашивает: — Значит ли это, что ты возвращаешься домой? — Да, Чарльз, — отвечает Эрик, — я возвращаюсь домой. — Замечательная новость, — сияя, продолжает Чарльз, — однако, думаю, мы должны отпраздновать твое возвращение в другом месте! Он хватает Эрика за руку и тащит по лестнице по направлению к своей спальне на втором этаже. Эрик бежит по лестнице так же, как Чарльз по ней спускался: отчаянно и почти неверяще. Когда они скрываются из вида, Рэйвен хлопает в ладоши и довольно говорит: — Что ж, все прошло довольно удачно. Пойдемте со мной в восточное крыло, выберете себе комнаты, а потом я покажу, где Чарльз держит хорошую выпивку. В последнее время Азазелю все чаще и чаще кажется, что он влюбился. *** Они не видят Эрика и Чарльза до позднего завтрака. Азазель ноет из-за отсутствия фирменных сконов и другой выпечки, но то, что Рэйвен позволяет держать ее за руку, компенсирует постигшее его разочарование. Эрик и Чарльз вваливаются на кухню сразу после полудня. У Чарльза целая дорожка засосов, тянущихся от линии челюсти и скрывающихся под воротом пижамы в тонкую полоску. Янош хмурится, но Алекс покашливает, привлекая внимание Эрика, указывает на Чарльза, на свою шею, а потом показывает большой палец. — Так что, — спрашивает Шон, оглядывая собравшихся за столом, — мы снова одна большая счастливая семья? Только теперь больше и счастливее? — Да, — отвечает Чарльз. — То есть я так думаю... — он замолкает, глядя из-под ресниц на Эрика в ожидании подтверждения. — Да, — соглашается Эрик, раскладывая маффины по тарелкам, и притягивает Чарльза для поцелуя. Конец