Когда захочешь

Три долгих часа — и Чарльз наконец-то дома. Главное не вспоминать долгую поездку в такси, где он все время старательно прятал глаза, ерзая на сидении. Ноги гудят, туфли гораздо тяжелее, чем должны быть, и ему ужасно неудобно. Денек выдался долгим, и теперь Чарльзу хочется, чтобы он побыстрее закончился. Он вылезает из такси и долго бредет к дому по дорожке — кому, черт возьми, пришло в голову засыпать ее гравием? Ноги придерживаются ровно того же мнения. Конечно, ему не стоит никаких усилий незаметно пробраться к себе, и все сегодняшние события остались бы просто неприятными воспоминаниями о прекрасной, но мстительной и изобретательной человеческой натуре. И никто бы ни о чем не узнал, кроме него самого. Рэйвен сидит в кабинете, и он с легкостью мог бы избежать встречи. Мог двинуться прямиком в спальню и переодеться, оставив приключение… ну, приключением. В последнее время отношения между ними накалились. Она была раздражена, зла и разочарована в нем, и он совсем не собирался делать вид, что этого не заслужил. Иногда нужно что-то сказать или сделать, чтобы люди посмеялись. Чтобы поняли, что даже с благими намерениями и хорошей подготовкой можно облажаться. Она должна знать: он может напортачить точно так же, как все остальные. Он ногой открывает дверь и ждет, когда Рэйвен отвернется от окна и посмотрит на него. Он чувствует ее удивление и веселье, брови вздернуты, уголок рта дрожит. Первые ее слова будут: — Милое платьице! Чарльз вздыхает и закрывает за собой дверь. — Спасибо за комплимент, ведь в сложившейся ситуации я меньше всего пытался угнаться за модой. Она усаживается на край стола, скрестив руки на груди, и окидывает брата взглядом. — Выкладывай, и никаких отговорок! Даже если за всю оставшуюся жизнь ты больше не скажешь мне ни слова, ты должен рассказать мне об этом! Чарльз вздыхает и со вздохом оглядывает себя. Он старался не смотреть на свое отражение с тех самых пор, как спешно и неуклюже переоделся в чьем-то свободном кабинете. Платье доходит примерно до середины бедра, и это один из тех маленьких плюсов, которым он совсем не рад. Он пытается сохранить спокойствие, но усталость, раздражение и дурное настроение дают о себе знать. К тому же платье, кажется, специально сшито так, чтобы подчеркивать талию, которой у него нет, и ему ужасно неудобно, так как по-прежнему не понятно, куда девать ребра. — Молекулярное расщепление, — сообщает он. — По крайней мере, я так думаю. И на будущее — нельзя заставать врасплох людей, владеющих способностью расщеплять тебя на атомы, а потом их нужно благодарить за то, что сдержались и не разделили тебя на биологические клетки. — Ага-ага, — соглашается Рэйвен. — Так что? Твою одежду, я так полагаю, расщепили? Нет, Чарльз больше не будет уныло себя разглядывать. И смирится с тем фактом, что виноват в случившемся лишь он один. — Типа того. — А штанов поблизости не оказалось? — спрашивает Рэйвен, будто штаны всегда лежат стопочкой поблизости на тот случай, если они внезапно закончились. Или случилось что-то непредвиденное. — Нет, — твердо отвечает Чарльз, — я искал. — И ты не мог убедить какого-нибудь мимо проходящего парня поделиться? — уточняет Рэйвен. — Нет, — Чарльз борется с желанием схватиться за переносицу. — Я решил, что если выбирать между тем, чтобы надеть платье и влиться в толпу, или раздеть какого-нибудь бедолагу, первое — меньшее из зол. — Хотя такое искушение было. Правда, то, что охранник ростом был под метр девяносто, делало второй вариант неактуальным. Рэйвен положительно слишком сильно всем этим наслаждается. — И ты всем внушил, что перед ними обычная женщина, возвращающаяся домой из офиса? — Ты говоришь так, будто я сделал нечто безумное, а не абсолютно логичное при данных обстоятельствах, — огрызается Чарльз. Денек выдался не из лучших, да и ноги просто отваливаются. Но Рэйвен, кажется, больше всего интересует именно его раздражение. Она понимающе кивает. — Сделал себя сексуальной штучкой, да? И он понимает, что сестра имеет в виду, ведь именно ему пришлось разбираться с последствиями своей сексуальности. — Да, теперь мне кажется, что я немного перестарался. Рэйвен кивает. — Да уж, горячая штучка босиком возвращается домой из офиса. И как ты вообще домой добрался, удивительно! — Ты вообще представляешь, со сколькими людьми мне пришлось разговаривать? И я не смог надеть туфли — я, может, и невысокий, но нога у меня точно не 35 размера, — Чарльзу ужасно хочется куда-нибудь отшвырнуть эти туфли, лучше всего — в мусорку. Он вообще не понимает, почему носит их с собой. Возможно, потому что они придавали картине завершенность. — Так почему ты не внушил всем, что на тебе брюки? Он размышлял над этим вопросом всю дорогу, но так и не смог придумать хорошего ответа. — Ты говоришь так, будто я должен был подумать об этом, как только исчезла моя одежда. Прости, но я больше беспокоился о том, как бы оттуда побыстрее смыться, — он поднимает руку и указывает на себя. — Нет, вру. Сначала я подумал: «Черт возьми, как же я влезу в эту штуковину?» — Говорила же, надо взять Эрика! Если честно, Чарльз не думает, что Эрик смог бы чем-нибудь помочь. Как бы он ни наслаждался его компанией, но идти с ним к нервной девочке-подростку, способной разрушать материю, показалось не самой хорошей идеей. Эрик не был воплощением разумности и спокойствия. По всей вероятности, тогда они бы оба оказались голыми. — Вряд ли мне удалось бы убедить его надеть платье, — говорит Чарльз, пытаясь об этом больше не думать. Рэйвен широко улыбается — и как ей только щекам не больно? Он чувствует, как она веселится. Какое унижение! Чарльз садится на стул. Рэйвен дергается от удивления и ужаса, и он одергивает платье спереди. — Я и не предполагала, что платье — это все, что на тебе надето, — осторожно говорит она и едва не смеется; ее плечи дрожат. — Еще десять секунд, и ты забудешь весь разговор, — предупреждает или, скорее, обещает Чарльз. Если подумать — отличная идея! Она качает головой с явной угрозой: «Только попробуй!» Чарльз ставит туфли на стол. Если честно, он рад, что не смог в них влезть. Глядя на это орудие пытки, внезапно начинаешь по-новому ценить естественный вид стопы. Рэйвен берет туфлю, вертит в руках. — Да уж, — улыбается она, — лишние восемь сантиметров — это серьезно! — Очень смешно, — сухо отвечает Чарльз — что-что, а вот рост повыше сегодня ему был совсем не нужен. Она кладет туфли на стол обратно с неприятным стуком. — Если тебя это утешит, выглядишь просто… Чарльз хмурится. — Благодарю, я вполне в курсе, как выгляжу. Становится тихо, Рэйвен о чем-то раздумывает, а потом качает головой. Светлые волосы падают на лицо. — Нет, я так не думаю, — она все еще оценивает его, склонив голову набок, и взгляд у нее такой… приглашающий, что он снова смотрит на себя. Платье, несомненно, ему идет. Фантастика! Он уходит — Рэйвен продолжает что-то бормотать себе под, и ее голосу по-прежнему не хватает сочувствия. Сам не зная зачем, захватывает с собой туфли, возможно, из-за инстинктивного желания спрятать улики. Или, еще лучше, уничтожить их. Уже на лестнице он понимает, что день еще не закончился. Эрик у него в комнате. Чарльз чувствует напряжение, медленно кипящую ярость под покровом чего-то похожего на обиду. Он знает, что еще пожалеет о том, что подумал, будто сможет справиться с этим безобидным с виду мутантом самостоятельно. Но для лекций он уже слишком взрослый, а для разборок — слишком устал. Он мог проигнорировать его, мог заставить Эрика проигнорировать его, во всяком случае, пока он не приведет себя в порядок. Но он пообещал себе, что не будет, и это так нелепо. Он переживет насмешки. Он взрослый человек и уверен, что в будущем их ждет нечто гораздо худшее. Так что он открывает дверь: Эрик со свирепым видом разглядывает полки с книгами. И Чарльз лишь по напряженному изгибу спину понимает, что тот расстроен. На него накатывает чувство вины. Он со стуком бросает туфли на пол, и именно шум, а не его появление, привлекает внимание Эрика. Чарльз готов предоставить Эрику возможность позлиться, он заслужил. И ждет, что тот скажет. Однако взамен получает тишину. — Да, у меня был ужасно долгий день, и это просто уморительно… — Чарльз замолкает на полуслове. Он ждет, что Эрик разозлится или рассмеется, но в результате все выходит совершенно по-другому. Конечно, он и прежде это чувствовал — медленно закипающее влечение, возбуждение и любопытство сопровождали их с самой первой встречи. Сейчас же, однако, желание стало сильным, острым и совершенно очевидным. Эрик смотрит на него, будто это он во всем виноват, будто сделал это нарочно, и у Чарльза есть одна головокружительная секунда, чтобы понять, чтобы объяснить… И прежде, чем ему удается произнести хоть одно слово, Эрик решительно пересекает комнату и безжалостно вминает его в стену, да так, что дыхание перехватывает. Он знает, что Эрик собирается его поцеловать, намерения так очевидны, что у Чарльза едва не подгибаются колени. Но все-таки он оказывается к этому не готов… к теплому, грубому и такому необходимому прикосновению губ к его губам. Эрик проводит рукой вверх от талии, по ребрам, а потом обхватывает за шею, не давая отвернуться. Поцелуй становится глубоким и грубым. Он затягивает, как водоворот, и они оба тонут в нем. Эрик запускает руку в волосы Чарльза, перебирает их пальцами, то нежно, то грубо, словно не может себя сдержать. Чарльз же неосознанно хватается за все, до чего может дотянуться, не в силах понять, чье желание управляет им — свое собственное или Эрика. Почему, черт возьми, он не сделали этого раньше? И он не понимает, пока не делает вдох, что Эрик отстранился. — Ты просто невыносим, — рычит Эрик. Губы Чарльза, блестящие и припухшие, отказываются произносить слова. — У меня были благородные намерения, Чарльз, правда, — руки Эрика лихорадочно скользят вверх и вниз по его телу, пытаясь почувствовать каждый изгиб, который ткань платья безжалостно облегает. — Впервые за долгое время у меня были благородные намерения. А потом ты заявляешься в таком виде и… — тут голос срывается, и Эрик раздвигает ноги Чарльза своим бедром, задирая платье, и это ощущение очень отвлекает. Чарльз понимает, что должен что-то ответить, показать, что слышит, но Эрик трогает его повсюду, бесстыдно проводит руками по бедрам, талии, ребрам. В голове Чарльза пусто, только белый шум. Чарльз до сегодняшнего дня даже не представлял, что в его голове может быть так тихо. Будто гулких мыслей столько, и они такие яркие, пронзительные, переполняющие, что мозг отказывается воспринимать что-то, кроме звука, цвета и Эрика. Если бы Чарльз не знал, что творится у Эрика в голове, нехилый стояк мог бы ему об этом намекнуть. С двух сторон он чувствовал его с головокружительной силой. Горячие руки Эрика забираются под узкую юбку, обжигая кожу, лаская ее, и вдох Чарльза превращается в стон. Эрик хочет его таким — покрытого синяками, утонувшего в похоти, одетого в платье. Он хочет задрать юбку и трахать его, пока Чарльз не начнет тихо и болезненно стонать и откроется ему… Господи Боже. Эрик. Да! Эрик подхватывает его под коленом и приподнимает, целует чуть ниже уровня глаз, и Чарльз цепляется рукой за его волосы. — Сейчас я выебу тебя прямо здесь, — хрипло произносит Эрик. — Если есть какие-то возражения — выкладывай. Чарльз сомневается, что против такого можно возражать. И когда он не отвечает, даже не думает ни о чем в ответ, Эрик снова его целует. Они так тесно переплетены друг с другом, что Чарльз отчетливо видит растягивающие его пальцы, то, как они скользят внутри его. Видит себя, изогнувшегося от желания, входящий член, тут у него перехватывает дыхание, и он сжимает волосы на затылке Эрика в кулак и, задыхаясь, произносит: — Да, я этого хочу, — быстро, едва понятно, вряд ли осмысленно. Я хочу всего. Эрик. Он попадает в ловушку чужого возбуждения, пытается подумать о чем-то другом, когда оно пробивает все барьеры. И когда он чувствует руки Эрика на своих бедрах, ничего другого не остается, кроме как обнять его за талию и неловко прижать к себе. Эрик мучительно стонет, будто его ударили. Чарльз хватается за его рубашку — сдавленное отчаянное требование, полу-звук, полу-мысль. Платье задирается еще выше, открывая задницу, и Чарльз уже и не помнит, когда в последний раз чувствовал себя таким… доступным. Мир внезапно закружился. Он всегда знал, что этим все и кончится. Их дружба, такая легкая и удивительно душевная. Но он всегда знал, что они будут балансировать между близостью и напряжением и в конце концов все равно окажутся в постели. Но Чарльз и представить не мог, что все выйдет так — нетерпеливо, грубо, и все мысли разбиваются на части. Что Эрик будет бороться с нестерпимым желанием припереть его к стенке и хорошенько трахнуть. Тогда прекрати бороться. Он будто пьяный, кожа горит, а разум цепляется за безрассудное желание поторопить, не нужна им смазка, слюны вполне хватит — черт возьми, он больше ни о чем не может думать. После этой мысли он чувствует укол вины. Именно так он понимает, что это не его мысли, это не он, и Чарльз на миг ужасно пугается, что теперь их разумы соединились навсегда. Но потом все уходит, исчезает в красной дымке. Он абсолютно согласен, он не хочет прекращать, он не хочет ждать. Сейчас ему нужно все. Он очень рад, что Эрик игнорирует — или не слышит — стремительный поток мыслей. Что кто-то знает, чем они занимаются. Где? Это больше, чем слово; слишком громкое, пропитанное поясняющими образами — грязными, неприличными образами. Чарльз заставляет себя подумать. Масло для загара. Третий ящик. Раздается нетерпеливый стон, и Чарльз остается один — ставшая необходимой ласка пропала, от холода пробивает дрожью — он стоит, кажется, целую вечность в задранном платье и с мокрой от пота шеей, дожидаясь Эрика. Он снова громко стонет, когда к нему вновь прижимается теплое тело Эрика, губы впиваются в его рот, будто тот не может сдержаться. Эрик снова приподнимает его, целует, и теперь Чарльз одной рукой держится за книжный шкаф, а другой — цепляется за волосы Эрика, одной ногой обхватив его за талию, а другой — вжавшись в стену, и под коленом его придерживает рука Эрика. Некоторое время они пытаются устроиться поудобнее и обрести равновесие. Чарльз слышит лязганье пряжки ремня, Эрик ругается и отвинчивает крышку от масла для загара. А потом пальцы Эрика оказываются внутри, и мир теряет очертания, и физическое вторжение вытесняет ментальное, когда он раскрывается навстречу толчкам. Он выдыхает, слишком громко, слишком болезненно. От грубых, простых, грязных ощущений всего этого сносит крышу. Эрик дергает его за волосы, требуя внимания. Он все понимает. Ты просто убиваешь меня. Хочешь трахнуть, тогда поторопись. Ты ужасно узкий. Чарльз не знает, комплимент это или предупреждение. Но Эрик упирается рукой в шкаф, приподнимает Чарльза чуть выше и входит. Слишком сильно, слишком быстро, и Чарльз к этому совсем не готов. Мысли заволакивает дымкой боли. Эрик шипит, будто тоже это чувствует. Но Чарльз пресекает все попытки остановиться. И Чарльз приказывает — вину он почувствует позже. Не смей останавливаться. Это должно быть неудобно. Да что там — просто неосуществимо. Черт знает, как Эрик его удерживает, но Чарльз совсем не помогает, сосредоточившись на том, чтобы удержать равновесие, пока Эрик входит в него короткими резкими толчками. Это неудобно, и неловко, и разрывает нервы на клочки. Он дрожит, до крови расцарапывая ногтями шею Эрика, и задумывается, а существует ли еще сила гравитации, существует ли вообще что-то, кроме их ритмичных, яростных, отчаянных движений. Эрик выглядит просто потрясающе. Есть в нем какая-то первобытная красота, хотя Чарльз знает: он совсем не хотел, чтобы все вышло так. Что он бы сдержался, противился бы этому эгоистичному напору, голому желанию, без всяких тонкостей и сантиментов. И мысль о том, что Чарльзу может быть нужно что-то, нет, кто-то другой, а не Эрик со всеми его недостатками и дурным характером, — просто невообразима. Чарльз зарывается свободной рукой в волосы Эрика и целует его до тех пор, пока не становится нечем дышать. Потом со стоном откидывает голову, подставляя под зубы Эрика шею. Убедить так просто. Я хотел всего. Всего тебя, друг мой. Хотя, думает Чарльз, они уже вышли за дружеские рамки и уже никогда не смогут в них вернуться. Его плечи раз за разом впечатываются в твердую стену, но он совсем не жалуется. Где-то скрежещет металл, что-то выливается на дерево, где-то в комнате что-то рушится. Чарльз чувствует все это так, как не должен, как эхо чего-то знакомого. Будет так просто… …скользнуть внутрь. Это похоже на падение, слишком просто, пугающе просто, а потом они вместе попадают в невесомость. На миг Чарльзу подвластно абсолютно все. Он видит, что они вместе. Кем они могут стать. И к чему это приведет. И не нужны ему для этого никакие устройства. И из всех ощущений остается лишь грубое и острое, как металл, удовольствие. А потом они оба отдаются ощущениям. Чарльз тяжело дышит Эрику в плечо, сжимая его онемевшими пальцами. Каждый вдох причиняет боль, в горле першит, будто он кричал. Он неловко разжимает руку, та скользит вниз по спине Эрика и замирает на пояснице. Эрик осторожно высвобождается, и Чарльз опускает ноги — Эрик осторожно перехватывает его и ставит на пол, ведь до него так далеко. И вот тогда Чарльз понимает, что ноги совсем не слушаются, а платье безнадежно испорчено. Да и его платье ли это? Наверное. Ругаясь, Эрик смахивает волосы с его лица. Тихо зовет по имени, будто боясь, что причинил боль. И Чарльз совсем не уверен, что этого не было. Он чувствует себя очень странно и болезненно, и в голове гудит так, будто туда кто-то влез. — Я думал, ты спросишь про платье, — тихо, медленно и абсолютно бессмысленно замечает Чарльз. Эрик все не убирает руку с его волос, будто дождался позволения и теперь никак не может остановиться. И Чарльз думает, что, возможно, украл эту мысль. Он кладет руки на грудь Эрику, потому что, по его мнению, они пересекли границу, где им нельзя друг друга трогать. Хотя Эрик, кажется, воспринимает его жест как-то иначе и, нахмурившись, отстраняется. — Прости, — хрипло говорит он. — Не смей извиняться, — резко и даже обиженно отвечает Чарльз. За это. Особенно за это. Чарльз делает неуверенный шаг вперед, босиком, и обхватывает Эрика, снова чувствуя знакомое тело, и его руки вновь обхватывают Чарльза за талию, будто не желая отпускать. — Думаю, это я зашел слишком далеко, — признает Чарльз. — Обычно я себя контролирую и не давлю на других. — И это, конечно, ложь. Он надавил на Эрика, всего на секунду, растворившись в каком-то безумии. Я даже не понимал, как сильно этого хочу. Эрик фыркает и вжимается в его лоб своим. — Ты меня ни к чему не принуждал, — резко говорит он. «Если б ты знал, — беспомощно думает Чарльз. — Но ты никогда не узнаешь». Конец