Крем / Cream

Прогресс Бенджамина не замедляется. Он сам находит себе развлечения. Его аппетит к миру ограничен квартирой Рей, поскольку он по-прежнему отказывается выходить на улицу - небольшая часть его все еще боится, что его не пустят обратно, - но, тем не менее, его любопытство искреннее и постоянно растет. Это проявляется по-разному. И хотя в начале Рей была сильно вовлечена, вскоре она отпускает себя, и наблюдает со стороны. Во-первых, он перестает вести себя как ее вторая тень, наблюдая за каждым ее движением, следуя за ней повсюду, систематически ставя ее в центр своего постоянного, настойчивого, безраздельного внимания. Такое долгожданное изменение. Он по-прежнему, несомненно, предпочитает находиться с ней в одной комнате и открыто заявляет о своем дискомфорте при виде закрытой двери, особенно между ним и ней. Но весь его мир больше не ограничивается пределами ее существования. По иронии судьбы, именно это изменение начинается с того, что он выкапывает реликвии из ее прошлого, когда с жадным усердием просматривает каждую картонную коробку, которую она держит в офисе-кладовке, а затем разбрасывает их содержимое по полу гостиной, чтобы сесть посреди этого всего - книг, журналов, комиксов, компакт-дисков и видеокассет, которыми она дорожила в детстве. В первый раз, когда она приходит домой, когда он посреди своих важных дел, он ждет, не рассердится ли она из-за этого, но она даже не раздражена. Он сидит на полу, скрестив ноги, и она просто говорит ему, когда он смотрит на нее: – Ты положишь все туда, где нашел, хорошо? Затем она позволяет своему взгляду блуждать по беспорядку. Ее романы «Мурашки по коже». Ее альбомы TLC, Bjork, Cranberry, Lauryn Hill. Журналы «Её семнадцать». Серия «Исповедь Джорджии Николсон» - второй том, «Все в порядке, на мне очень большие трусики», - прямо у него в руках. Большую часть этого она купила на ежемесячные пособия, которые дедушка начал выдавать ей, когда ей исполнилось десять, чтобы быть уверенной, что она не умрет от скуки в течение бесконечных послеобеденных часов, которые она проводила одна в своей комнате. Она чувствует головокружение. Она не думала об этом уже много лет. Когда они с Роем расстались, ей пришлось нести все это на себе во время переезда. Она так и не поняла, почему упорствует в сохранении чего-либо из этого. Уже когда они стали жить вместе, Рой предположил, что она могла бы избавиться от чего-то из этого. Несмотря на ее кажущуюся отстраненность, она этого не сделала - и она до сих пор не избавилась от этих вещей на сегодняшний день, хотя ей действительно следовало бы. Каждый день Бенджамин находит что-то новое среди старых вещей, которые она хранит; и каждый день ей напоминают обо всех прошедших годах; но также и о будущем, о котором она мечтала, но никогда не стремилась к нему; об огромном количестве жизни и духа, которые она растратила впустую в местном продуктовом магазине в среднестатистическом городке США. Это жалит и причиняет боль, но не до такой степени, чтобы она остановила его. Путешествуя во времени, словно наверстывая все, что он мог упустить, когда был котом, подобно дешевой версии «Пятого элемента», Бенджамин ищет подсказки о том, каково это - быть частью человечества, стремясь вспомнить, что значит быть человеком - в данном случае девочкой-подростком - на глубоком уровне, случайно погружаясь в ее душу. Эта Лилу Даллас приземлилась не на крышу летающего такси, а в её ванну. Однажды Рей вернется домой и он сможет говорить на пяти языках. Затем он оставит ее, чтобы спасти мир на борту космического корабля. На самом деле, эта мысль, какой бы глупой она ни была, заставляет ее атаковать кожу нижней губы. Она была тронута тем, что мужчина настолько глубоко и без иронии поглощен культурой, которую общество в целом считает неважной; и она рада видеть, что он очарован этим, как археолог был бы очарован настоящими открытиями - но она также чувствует себя бессильной. Тревожной. Она разрывается между желанием, чтобы он полностью расцвел как человек, и страхом того дня, когда это произойдет. Потому что кто может сказать, что именно произойдет в тот день, когда это неизбежно произойдет? День, когда ему нужно будет больше, а она не может этого дать? Видя, как он учится и поглощает все, что может, с аппетитом, которого у нее больше нет, и которого, кажется, у него в пугающих количествах, в конечном итоге напоминает ей о ее собственно признанной несостоятельности - - о том, как в тридцать три года она сдалась и никуда не двигается, как она навсегда останется никем, о том, что у нее больше нет возможностей, по крайней мере, в мире, в котором она живет. Она старается не представлять угрозы для его энтузиазма и хранит молчание, иногда видя все это его глазами и улавливая проблеск подлинного удивления - или каких-то других чувств, которые у нее больше никогда не возникнут, - в то время как ее печаль дрожит прямо под поверхностью, скрытая от него. В результате она также старается не быть к нему холоднее, чем она имеет в виду. В такие моменты она не может поверить, что было время, когда она сомневалась в его реальности. Его существование кажется ей настолько осязаемым, когда он смиренно стоит на коленях посреди ее прошлого или лежит на полу в ее наушниками, слушая любой компакт-диск, который был куплен в Walkman, который он нашел вместе с остальным. Затем его голод распространяется за пределы кладовой: к лучшему или к худшему, он начинает обращать внимание на то, что показывают по телевизору. Ничто и никто не может встать между его головой и ее коленями, поэтому их вечерние привычки остаются почти такими же; но когда она, например, в выходной день сидит за ноутбуком на диване в наушниках, то иногда обнаруживает, что он включил телевизор и смотрит "В ногу с Кардашьянами". Она наблюдает за ним с тем же вниманием, что и за остальными; он верен себе и хмурится, слушая, что Кортни говорит о себе. Другие изменения более тонкие. Несмотря на то, насколько ребяческими иногда могут быть его интересы и поведение, он начинает действовать в соответствии со своим возрастом разными способами - в первую очередь, проявляя инициативу. Поэтому, хотя он все еще жаждет ее одобрения и находит огромное удовлетворение, просто следуя ее правилам, теперь он также пытается предугадать ее требования и ее потребности - или, более нейтрально, то, что нужно их дому. Она удивлена, и не в плохом смысле, когда однажды находит на холодильнике список покупок, товары в нем аккуратно написаны курсивом и хорошо подобраны, и соответствуют тому, что необходимо, за исключением шести баночек крем-фреша, которые она находит внизу списка. Там не только еда, но и несколько чистящих средств и другие предметы первой необходимости, например - туалетная бумага. Не прошло и десяти минут, как она обнаруживает, что он вымыл ванну и раковину в ванной, понимая, что у него был доступ к необходимым средствам, потому что она нечаянно оставила шкафы открытыми. - то, что она намеренно делает с этого момента. Хотя он лучше понимает свои обязанности как соседа по комнате и как взрослого, он не пытается отрицать и скрывать ту бессмертную часть себя, которая жаждет ее любви; он принимает её, кот в нем потягивается на солнце, когда она запускает пальцы в его волосы. Между тем его трансформации еще более редки, и если он оказывается котом, когда она приходит домой, он бежит к ней и практически бросается к ней на руки, наслаждаясь, следовательно, столь же редкими возможностями погреться в ее тепле. Однако со временем она получает несколько намеков на то, что его привязанность к ней перерастает в нечто иное. Многие вещи заставляли ее осознавать это раньше, но было легко - по крайней мере, возможно - игнорировать или отрицать это, чего она больше не может делать после того, как он впервые облек в слова свои ... чувства. Один случай особенно застает ее врасплох - особенно, потому, что она все еще находится в тумане, когда это происходит, потягивая обжигающий чай за столом напротив него, пока он ест большую миску хлопьев - естественно, с молоком. Ранним утром, когда она ничего не подозревает и наиболее уязвима, он небрежно сообщает ей об этом между двумя глотками: – Мне было тяжело думать о тебе прошлой ночью. - поднося кружку к губам, она кашляет в чай, успешно обжигая язык. Она стонет и шипит в течении минуты, морщась, прикрывая рот рукой, глядя на него, пока он беззаботно заканчивает завтрак. Есть ли вообще способ справиться с этим деликатно? Должна ли она вообще заботиться о нем, учитывая, что он, похоже, не понимает, как некоторые люди могли хранить эту информацию в секрете? Разве что он не знает об этом, и его это просто не волнует? Она ждет, пока он закончит допивать оставшееся в миске сладкое молоко, его голова запрокинута назад, а адамово яблоко покачивается, - тогда она наконец говорит. – Ну? — начинает она, откашлявшись. — Теперь ты согласен, что приятно иметь возможность спать отдельно и иметь возможность уединиться? Он смотрит на нее, облизывая губы, несколько смущенный. – ...нет. Конечно. Конфиденциальность, возможно, будет той концепцией, которая навсегда останется для него чуждой. –Мне также было очень тяжело этим утром. Ух ты. Она пытается унять жар, который чувствует на щеках, поджимая губы, а затем сухо комментирует: — Спасибо, что держите меня в курсе своего утреннего леса. – Не за что. Она быстро отмахивается от инцидента как от незначительного. Тем не менее, несмотря на все ее усилия, ее мысли неоднократно возвращаются к этому дню - крайне настойчиво - ещё много раз снова в течение следующей недели. Она ловит себя на том, что часто представляет его лежащим на диване - его боксеры натягиваются, пока он смотрит на это, не зная, что с этим делать, ожидая, пока оно уйдет - и по какой-то причине именно этот мысленный образ является тем, что заставляет ее извиваться. Для него жизнь продолжается - по крайней мере, он не ведет себя по-другому рядом с ней. Она признается себе, что ей следовало бы подумать получше, а не считать, что это была всего лишь неровность на дороге, поскольку однажды утром она тратит десять драгоценных минут на обыск своего гардероба, затем ванной и стиральной машины - прежде чем сдаться. Она находит его на кухне. Он у раковины, добросовестно наполняет для нее чайник. Она не слишком злится, но торопится. Вообще-то, у нее не так много времени по утрам, поэтому она сразу переходит к делу. – Где они? Он, как всегда, искренне ничего не замечает, когда поворачивается к ней, его губы все еще сонно надуты, волосы падают ему на глаза. – Что...? – Где мои бюстгальтеры? Это его будит. Она, блять, знала это. Он быстро моргает, затем сглатывает - и удивляет ее, когда вместо того, чтобы ответить ей, как послушный питомец, которым он всегда был, он колеблется. – Я... что... И Бог свидетель, у нее нет времени на эту внезапную перемену. – Мы — единственные люди, живущие здесь, Бенджамин. Вещи не исчезают просто так. Где они? Кажется, он приходит в себя, кивает один раз, но затем... — …зачем они тебе нужны? Она не может в это поверить. Она не собирается излагать одну за другой все причины, по которым ей нужны лифчики! – Это не имеет значения, они мои ! У нее их всего пять. Она не может позволить своему питомцу прятать ни одно из них. Должно быть, это было постепенно; он, должно быть, взял один, затем два, затем три - и все это незаметно для нее. Но в какой-то момент она должна была заметить. Её тон обманчиво спокойный, она атакует проблему под другим углом, настаивая на каждом слове. – Я, возможно, подумаю о том, чтобы не лишать тебя некоторых привилегий, если ты сейчас же скажешь мне, где они находятся. И снова то, что он бормочет дальше, не то, что она хочет услышать – Каких привилегий? Глупый мальчик. Он пытается взвесить свои варианты, посмотреть, сможет ли он пожертвовать своим правом смотреть телевизор или иметь доступ к кладовой. Но под привилегиями она подразумевала не это. Она подходит к нему ближе, задрав подбородок, ее голос становится опасно низким. – …даже не думай больше класть голову мне на колени, если в ближайшие двадцать секунд мои бюстгальтеры не будут у меня в руках. Его глаза на мгновение расширяются при этой мысли. Наконец, он выдыхает : – В синей подушке. Она плотно сжимает губы, сверля его взглядом, затем поворачивает голову к дивану в другом конце комнаты. Точнее, к подушке, на которой он спит по ночам. Она быстро пересекает комнату и расстегивает молнию. Они там, все до одного, аккуратно сложенные. Она оглядывается на него. Он стоит там, где она его оставила, у стойки. Пассивно наблюдаю, как она проверяет бюстгальтеры. Он ничего с ними не сделал, не так ли? Но нет, присмотревшись, она видит, что это не так. На всякий случай она подносит их к носу, чтобы проверить, как они пахнут, и улавливает только знакомый запах стирального порошка. Только когда она находится в ванной и надевает его, она внезапно понимает всю суть. Этот маленький засранец просто предпочитает, чтобы она была без лифчика. О, она такая ... взбешенная, правда. Это, конечно, не влияет на нее каким-либо другим образом. И если на следующий день она решит не надевать бюстгальтер, то только потому, что у нее выходной и так явно удобнее, - а не потому, что мужчина, с которым она живет, сможет лучше разглядеть мягкие выпуклости ее груди сквозь очень тонкую ткань майки, которую она случайно надела в этот день. Это он весь день демонстрирует свои ноги. Дразнит.