На дне

Ты не умрешь раньше, чем я, Ты проживешь тысячу лет. Сердце мое, рана моя, Девочка-яд, девочка-смерть. — О, Альрауне, змеиное дитя первородного греха! Мерзкая чертовка из глубин адского пламени моего. Ты была моя! Дьявол! — мужчина в истерике схватился за кудрявые пряди и начал методично, но неосознанно выдирать их вместе со скальпом, не чувствуя, казалось бы, ожидаемой боли. — Ты сам полюбил меня, грязный идиот! — она пнула его тяжёлой подошвой прямо по лицу, заставив взвыть. Сейчас некогда счастливый, одурманенный любовью лик больше напоминал кровавое месиво. — Ты врал мне, изверг? Скажи! Ты любил меня? Я заставлю тебя жрать землю, выродок... — прорычала она под конец. — Да! — просипел он еле узнаваемым ртом, отплевываясь от струящейся крови. Проглоченные иголки давали о себе знать, вызывая тупую ноющую боль в области груди, раздирающие горло, идущие по-тихоньку в кровоток. Пелена застилала глаза Глеба, а рассудок трещал по швам. Он вдруг, обыкновенно ведомый волею и стальным взглядом Альрауне, решил опробовать свою собственную плоть на вкус, может быть получить извращенное удовольствие от этого незамысловатого действа. Острыми ногтями, под которыми успела скопиться сырая земля, он, с неизвестно откуда взявшимся приливом сил, начал раздирать кожу на своих руках. Он не чувствовал ни боли, ни страха, впиваясь зубами в свою открытую плоть под непроницаемым взглядом Альрауне. В какой-то момент он столкнулся с ней взором, не имея более возможности его отвести. В его глазах плескался синий океан. В тонких губах его виднелось собственное мясо, в то время как все те же глаза источали детский наив. Она вырвала его глаза, синие, с уже лопнувшими капилярами, дабы не ощущать на себе сей навязчивый взгляд. Один за другим она отправляла их в его рот, сжимая челюсть и заставляла пережевывать, наблюдая за гадкой картиной и упиваясь своим превосходством над небезвинным существом. А он лишь улыбался, как изголодавшийся по крови маньяк. Как улыбается насильник, измываясь над своей жертвой. И от этой беспощадной предсмертной улыбки в сердце ее что-то предательски ëкнуло. Но где-то там внутри себя Боишься ты меня, меня. И любишь ты меня, меня, Как я тебя, как я тебя. О, гнусное дитя проститутки и казненного преступника! Грешная кровь течет в твоих синих венах. О, дама, легкой поступью сошедшая с полотен самого Иеронима Босха. Это первое убийство, совершенное твоими собственными, на вид слабыми, безвольными руками. Это чужая алая кровь на твоих худых волосах цвета увядающего в саду каштана. Она повертела в бледных руках красный лоскут человеческой кожи, так и не до конца пережеванный, скинула его на сырую землю и резко втоптала, дабы не измарать подол чистых брюк. Еще одна жертва пала безо всяких усилий, что породило в ее зеленых глазах нахальный огонек, а губы расплылись в самодовольной улыбке. Сладка на вкус чужая смерть. Слаще ее лишь терпкое чувство безнаказанности. Не возлюби ближнего своего, Альрауне. В этом есть смерть твоя. Аминь. Люби меня, как я тебя, Как любит ангела змея, Как любит ангела змея, Как я тебя, как я тебя.