***
Чонгук спускается через восемь. Он забирается в машину как большая собака — шумно и громко, все пространство заполняет собой: запахом, дыханием, голосом. Машина плавно трогается. Чонгук пытается устроиться на сиденье, раскидывает свои длинные ноги в стороны, ерзает, вздыхает шумно. Он болтает о чём-то отвлеченном, пытается рассмешить, рассказывает о клипе — кажется, получится уморительно. Он волнуется. Сейчас они совсем нечасто видятся, они так заняты, и Чонгуку как будто нужно разрешение — как раньше, когда он был совсем юным и страдал без прикосновений. Тогда он с удовольствием обнимался с ними, но обнять хёнов самому было сложно. Он так боялся отказа, так скрывал свое нежное и ранимое. Понадобились годы, чтобы он стал с ними тем, кем стал: самой большой в мире тактильной машиной для объятий. Он обнимал их, держал за руки, гладил, спал с ними, целовал их, когда нуждался. А они всегда были счастливы дать ему всё на свете. Всего полгода с момента, как Джин ушел в армию и у каждого появился собственный график, понадобилось, чтобы Чонгук снова стал зажатым. Неужели он мог подумать, что в их отношениях что-то поменялось? — Хэй, Гуки, сделаем фото для ребят? — Юнги движется в его сторону, и для Чонгука это становится сигналом к действию. Он хватает Юнги своими ручищами, тянет к себе вплотную, обхватывает руками талию — крепко, пристраивает голову на плече у Юнги и строит умильную мордашку. Фото летит в групповой чат, а Юнги расслабляется в руках Чонгука, в его тепле. Он чувствует себя маленьким и хрупким, защищенным, он чувствует любовь. Рука сама собой поднимается к чонгуковой голове. Что может быть более естественным, чем потрепать по волосам? Чонгук расслабляется тоже. Глубоко дышит, утыкается носом Юнги в шею, чуть поглаживает пальцами бока, комкает футболку. — Так хорошо пахнешь, хён, — шепчет. Юнги от этого шепота пробирает мурашками, он притирается к груди Чонгука, растекается по ней. Опьянение и легкая усталость всегда позволяла ему сдвинуть границы, а контраст их тихой поездки с шумной студией отодвигает их еще быстрее. Шустрые чонгуковы пальцы забираются под футболку, поглаживают нежно кругами. Щекотно и волнующе. Юнги хотел бы сидеть у него на коленях, чувствовать, насколько ему нравится обнимать хёна, но эту странную полу-прелюдию на заднем сидении служебного автомобиля прекращать не хочется. Сегодня у них все по-особенному. Машина въезжает на подземную парковку, и на спуске Чонгук сильнее вжимает Юнги в себя, пальцы вминаются в голую кожу живота, и резкий выдох обоих звучит слишком громко в тишине салона. Чонгук не позволяет Юнги одному идти к лифту. Обнимает, оплетает со спины, и они движутся смешной четырехножкой. В лифте Чонгук, всегда шумный, молчит, и лишь оглаживает руки Юнги, плотно, с оттяжкой ведет ладонями от плеч к кистям, сжимает ладони, переплетает пальцы. У входной двери им приходится разъединиться, но даже пока Юнги открывает дверь, Чонгук легко поглаживает его по спине. Свет Юнги не включает. Избавиться от кроссовок — пара секунд. Чонгук уже готов идти в комнату, но Юнги хватает его за руку — так же, как Чонгук хватал его час назад. — Гуки, — Чонгук подходит ближе, вплотную к прислонившемуся к двери Юнги, — ты же знаешь, что ничего не изменилось? Ты же знаешь, что мы тебя любим? Теперь уже Юнги сплетает их пальцы, поглаживает костяшки. Их руки вместе выглядят так правильно. — Теперь знаю, хён, — тихое. Юнги вскидывает голову и видит счастливую улыбку. — Я скучал по тебе, маленький хён. Да как он смеет?! — В тебе никакого уважения, засранец! — Юнги вырывает свою руку из чонгуковой и только собирается его оттолкнуть шутливо, как Чонгук подхватывает его за бедра. Теперь их лица на одном уровне и, вау, Чонгук держит его одной рукой? Внутри Юнги пищит. Снаружи Юнги стонет в поцелуй. Жадный, мокрый, грязный — все как Чонгук любит. Он вылизывает рот Юнги, втягивает его губы, покусывает их, и, чёрт, Юнги скучал по этому. Чонгук широкий, и Юнги слегка больно от того, насколько широко надо развести ноги, чтобы его обхватить. Но член трется о живот Чонгука, и Юнги успевает похвалить себя, за то, что надел спортивки. Был бы он в джинсах, было бы дольше и больнее. — Я хочу трахнуть тебя на весу, хён, чтобы твое маленькое мягкое тело обтерло каждую стену этого дома, — Чонгук шипит в ухо, громко, и Юнги не может не представить это. — Я сделал так с Чимином и Джин-хёном. Джин-хён плакал. — Чонгук это исчадие Ада. Чонгук смеется. Юнги представляет: высокий, стройный Сокджин, который и не принимает почти никогда, царапает Чонгука за плечи, стонет и плачет от стимуляции, распятый весу у стены. Член течет, болезненно возбужденный, и Юнги не понимает, на чьем месте он хочет быть. — Так ты поэтому в спортзале зависаешь? Чтобы трахать своих хёнов? — Чтобы как следует трахать хёнов. С этими словами Чонгук опускает Юнги на пол. Зря, Юнги ноги не держат, и он почти падает. — Стой. И Юнги стоит. Стоит, пока Чонгук падает на колени. Стоит, пока он снимает с него штаны сразу с бельем, стоит, когда с силой оглаживает бедра. Даже когда плотно и жестко обхватывает губами член, играется языком с уздечкой, легко стимулируя ее языком, посасывает. Но когда большие ладони Чонгука оттягивают половинки Юнги в разные стороны, тут он уже не выдерживают. Ноги трясутся, и Юнги сползает по двери вниз. — Тебе настолько хорошо, хён? — Этот демон смеется, а в штанах у него очевидная выпуклость. — Подожди, станет еще лучше. Чонгук подхватывает Юнги моментально, как будто он что-то легкое, а не тридцатилетний мужчина. Донести до кровати — минута. Уложить Юнги — «живот на кровать, коленями на пол, хён» — еще меньше. Юнги так и остается в помятой футболке и с задранным кверху открытым задом. Чонгук тут же падает на колени, пристраивается сзади, оглаживает. Ох, он обожает эту задницу: белую, круглую, мягкую — как булка. Провести языком от бедра до копчика кажется таким естественным, а после раздвинуть половинки, оттянуть в стороны и подержать. Это всегда действует на Юнги: он смущается, когда такой открытый, но его ноги раздвигаются сами собой, а дырочка начинает сжиматься. По краям входа поблескивает, и Чонгук гладит там большим пальцем. Влажно. — Ух ты, — он аккуратно надавливает, и палец легко и свободно входит внутрь. — А хён готовился, — по голосу слышно насколько он доволен. — То есть, перед тем, как приехать в офис, сладкий маленький хён себя растягивал. Чонгук дразнится, так любит дразниться, и Юнги следовало бы раз и навсегда вдолбить ему, что такое уважение, но… ему нравится. Ему нравится и его маленькая сторона тоже: то, какой он рядом с Чонгуком, с Намджуном, с Джином. Он может нагнуть любого из них шестерых, запросто, ему захотят подчиниться, как хотят подчиниться, например, Тэхёну. Но больше всего он любит об этих шестерых заботиться и давать им то, что им нужно. Да, он достаточно закрытый, чтобы проявлять чувства на публике, но и достаточно взрослый, чтобы не молчать наедине. Чонгуку не по себе без них, Чонгук боится быть ненужным и оставленным, и Юнги хочет показать, насколько он нуждается в Чонгуке. Для них семерых секс никогда не был просто сексом — это всегда про любовь. Дай другому то, что им нужно. Попроси у другого то, что нужно тебе: внимание, ласка, забота, утешение, вывод эмоций, чувство любви. И платонически: верность, реализация, поддержка, совместная работа. За эти годы они сплелись в такой клубок, что выбрось оттуда что-то одно — и всё станет работать неправильно. Так что Юнги нравится, каким становится Чонгук в такие моменты: уверенным, поддразнивающим, влюбленным, готовым на всё. Самим собой. Засранцем. Хорошим мальчишкой. И поэтому, красный от смущения, Юнги хнычет, уткнувшись в кровать. А потом уже сам тянет руки и еще сильнее раскрывается. У Чонгука перехватывает дыхание. — Давай, Гук-и, ты нужен мне. Чонгук вынимает палец, медленно, и наклоняется. Лижет с нажимом от яичек вверх, к самому входу, кружит языком, легко, щекотно, а после всасывает кусочек кожи, отрывается с громким звуком и двигает к себе юнгиеву задницу. Юнги стонет в голос, хрипло и низко, хватает зубами одеяло. Чонгук трахает его языком, неглубоко, но мокро, не позволяет отодвинуться ни на дюйм.. Юнги уже не выдерживает, ему так сладко и приятно, что раскрытым себя держать не получается. Но получается схватить Гука за волосы и притиснуть сильнее, проскуливая «гукигукигуки». Чонгук держит его крепко, а он мечется — то ли отодвинуться, то ли насадиться хочет. Юнги близко, он так близко, но он не сможет кончить от таких ласк — и не хочет. Он хочет член Гука в себе, крепкий и широкий, он хочет его вес на себе, но изо рта вырывается только недовольный скулеж. Чонгук отрывает его руку от своих волос и загоняет в Юнги два пальца. Больно, жжется, смазка почти впиталась, но Юнги хотел этого, ждал, и насаживается на пальцы раз, другой, на руках поднимается даже, чтобы удобней было. Чонгук его шлепает. Больно, отрезвляюще, и так сексуально — за все годы он никогда так не делал. — Спокойно, хён, поранишься. Сам то как следить за таким может? Чонгук вынимает пальцы и лезет за смазкой (храни, Будда, прикроватные тумбочки), пока Юнги немного приходит в себя. В заднице пусто, с члена течет, он немного натер колени. А Чонгук уже наливает смазку на пальцы, немного греет ее, и вставляет сразу три. Пальцы медленно двигаются внутри, трут простату, и Юнги снова понемногу теряет голову. — Гук, ну хватит, ты нужен мне, — Юнги хрипит, подмахивая в такт толчкам. — Я готов, Гуки, пожалуйстапожалуйста. Чонгук не отличается терпением — особенно, когда его неприступный хён так просит, — и Юнги даже не понимает, как оказывается на середине кровати. Чонгук просто вынул пальцы, бросил его на кровать, и вот уже обильно смазывает член — и это меньше чем за минуту. Чонгук тянет подушку, кладет Юнги под бедра, и его задница оказывается на самом виду. Горячей скользкой головкой он трется раз, другой, и входит плавно. А потом — хватает Юнги за шею и шепчет: — Ох, Юнги-хён, какой же ты маленький и узкий. Знали бы все эти люди, как ты любишь быть снизу и позволять пользоваться твоей попкой. Юнги хрипит и задыхается. — Прекрасный маленький хён, тебе нужно, чтобы тебя любили и трахали, — Чонгук медленно движется, медленно и очень глубоко. Он буквально лежит на Юнги, давит своим весом. Он весь — над Юнги, сбоку от Юнги, внутри Юнги, и ощущается такая правильность происходящего: весь этот жар, это трение, этот мужской чонгуков запах, шепот на ухо и рука, давящая под подбородок. И слова, которые попадают в точку. Юнги может только скулить его имя. Чонгук отпускает его шею, наваливается сильнее и движется внутри быстро, жёстко. Головка члена давит на простату, и у Юнги все сильнее сжимается внутри, все горячее внизу живота, и зажатый между его животом и подушкой член чувствителен на грани боли. Юнги кончает, когда Чонгук вгрызается ему в плечо. Чонгук кончает следом.***
После Чонгук несет Юнги в ванную на руках и сам его моет, бережно и аккуратно. Когда он снова забирается пальцами внутрь, чтобы проверить, что все чисто, Юнги трясет. Он всегда такой после секса, гиперчувствительность играет с ним злую шутку. После, уже засыпая, Юнги тянет голову Чонгука себе на грудь. Чонгук, уставший, прижимается крепко и целует все, до чего может дотянуться. — Мы любим тебя, Гук, — шепчет Юнги, поглаживая его по спине. — Ничего не изменилось в наших отношениях, но все заняты работой. И ты тоже. — Я понимаю, хён, — тоже шепотом, притираясь ближе, отвечает Чонгук, утыкается носом в солнечное сплетение, — но мне нас не хватает. — Мне тоже. Но мы вернемся. Закончим дела и вернемся друг к другу — всемером.