О картах, одуванчиках и любви

— Что ты делаешь? Сяо склоняется над Венти как раз в тот момент, когда бард почти готов разломить зубами кончик карандаша. Последний от вопроса испуганно вздрагивает — сесилия на его берете делает изящный мах, ударяя лепестком по кончику носа адепта — и оборачивается, широко распахнув глаза. Ветер удачно взбрыкивает, поднимая косички в воздух, и у Сяо сердце в груди вместе с ветром делает кульбит — привычный, такой, который только для одного барда и предназначен. Венти на порыв ветра реагирует внезапно смущённой улыбкой, которую сам же пытается прикусить, чтобы не рвалась так очевидно. — Сяо? — это звучит как испуганное мяуканье. Возможно, именно поэтому в следующий момент бард оглушительно чихает, покачиваясь всем корпусом, и утыкается носом в плечо адепта. Сяо только вздыхает, машинально положив руку на взъерошенную макушку. Берет с шорохом падает на землю. — Заболел? — Только если тобой. Адепт привычно закатывает глаза, тут же отодвигая прилипшего к нему барда от себя. Заглядывает через плечо хмуро и любопытно. Взгляд задумчиво ползёт по какому-то обгрызенному куску бумаги со странными знаками, бездновскими символами и рисунками. Архонты, художник из Венти такой же, как из Сяо — балерина. То есть никудышный. — Что это? Венти то ли стонет, то ли плачет в ответ, носом интуитивно пытаясь уткнуться куда-то то ли в плечо, то ли в ключицу. Сяо, если честно, нет особо никакого дела, оттого он и отодвигается подальше, заглядывая в обиженные аквамариновые глаза. — Венти? — Карта, — вздыхает тот, сдаваясь.  О архонты, ребёнку не перепало нежностей, какая трагедия. Сяо даже хмыкает. — Какая карта? — Сокровищ. Адепт недоумённо моргает. А потом снова переводит взгляд на непонятный кусок бумаги. — Это?.. — Ещё хоть слово, и я пойду запивать своё горе вином. — Ты не пойдешь запивать горе вином. — Пойду. — Ты не горюешь. Сяо даже руки на груди складывает, поглядывая на барда снизу вверх. У Венти надутые губы, совсем ненатурально обиженно, и брови сведены к переносице, а в глазах чуть ли не сердечки. Сердце в груди на них реагирует всегда одинаково неспокойно. Бард заправляет мечущиеся на ветру косички, смерив Сяо пристально-хитрым взглядом. — Откуда ты знаешь? — принимается бормотать, — может, у меня сердце разбито, и я не могу никак справиться с этим, и только ты один можешь склеить его обломки, — Сяо тихо хмыкает, кончиками пальцев цепляя берет с земли, — но вместо этого ты, жестокий, высмеиваешь мои художества, а не восхваляешь, как положено порядочному возлюбленному. А у меня, вообще-то, день рождения, и ты как минимум должен был поцеловать меня, чтобы показать, как сильно меня лю- Адепт невозмутимо натягивает берет Венти на нос. — Какая трагедия, — хмыкает. Венти на это заявление мерцает расплывшимся по радужке озорством и фальшивым недовольством. Его хочется то ли щёлкнуть по носу за дурачества, то ли чмокнуть туда же всё ещё за дурачества. Сяо не делает ни то, ни то, лишь обходит барда, плюхается на землю и берет со вздохом карту в руки, принимаясь разглядывать каракули барда. — Что это? Зелёный остров? — Чего? Где? Тут же перегибается через плечо, чуть ли не утыкаясь в карту лицом. Сяо со вздохом двигается в бок, поворачивая голову так, чтобы носом уткнуться в висок и едва заметно облегчённо выдохнуть. Вроде разлука была недолгой, а соскучиться всё-таки успел. С бардом так всегда — мало, и каждый раз хочется больше. Больше, больше, и вдыхает полной грудью сладкий ветер, мечущий косички — Венти подставляет ему свою моську с таким умиротворением, будто это не порывы воздуха ласкают его щёки, а ладони Сяо, огрубевшие, но бесконечно ласковые. Адепт как всегда немного залипает. — Тут, — тыкает в карту пальцем, совсем не глядя. — Я планировал, что это будет пещера, — Венти тоже совсем не смотрит, лишь шепчет отрешённо. Сяо косит взгляд вниз, на тот самый остров, который пещера, но не пещера. Выглядит как зелёная клякса с жёлтой точкой на ней. Стоит расстраивать Венти ещё больше или всё же нет?  Правда, бард, кажется, в последнюю очередь думает о своей карте — уже во всю тянется руками, пытаясь залезть пальцами в волосы, а по ощущениям сразу в душу, ближе к сердцу, куда он тычется своими губами. Сяо осторожно обвивает талию руками и пристраивает голову на тёмной макушке, заставляя эту макушку чуть ли не замурлыкать от удовольствия. — Так зачем тебе карта? В ответ что-то бухтят, фырчат, мычат, ничего, блин, не понятно, но по звукам очень довольно. — Венти? — бард на это дёргает плечом, мол, не надо тут это, не приставай и дать побалдеть. Сяо даже тянет уголок губ в подобии улыбки, разглядывая Венти, пристроившего свою голову где-то на плече адепта.  Ну не кот ли? — Я хотел сделать карту сокровищ и спрятать туда… что-нибудь для тебя, — усталый вздох, — спрятать-то я спрятал. А карту сделать… не получилось. Сяо никогда не говорит об этом вслух, но каждый раз у него теплеет сердце. Такое сладкое бум-бум в груди, и улыбка просится на лицо как сумасшедшая. Он её сдерживает. Многое вообще сдерживает — в отличие от Венти. Тот словно соткан из улыбок и самых нежных слов на свете. У Сяо не находится таких, чтобы были столь мягкими и бархатными, как этот бард. Совершенно несносный, беспечный и ласковый. Якша давно научился читать его по этим самым улыбкам. Не тем, про которые принято говорить, что это лишь маска и бла-бла-бла. Маска висит у него на поясе, а у Венти улыбки — искренние. Он хоть и беспечный, и добродушный, но в нём столько всего, что тони не хочу. Сяо, вот, захлебнулся. Попал в мир кривых зеркал, где у каждой улыбки есть свой сорт. Нежная, острая, грустная, хитрая — он их различает только по тому, какой в этот раз смех сорвался с губ барда. Выучил его, как свои пять пальцев, а всё равно задыхается. И ветер над головой разрывается воем, прямо как и сердце в груди. — Зачем? — Разве нужен повод, чтобы сделать что-то приятное тому, кого ты любишь? Сяо выдыхает, прикрывая глаза.  Это… непривычно. Венти… он такой, что иногда глаза режет от внезапных слёз, а в горле ком. Нельзя быть таким! Таким Венти. После него люди не выздоравливают. — День рождения у тебя, а готовишь сюрприз ты мне. — Мне достаточно одного тебя, и это уже подарок.  — То есть семена одуванчиков мне выкинуть? Видит архонт, Сяо знал, предвидел, что Венти подскочит как ужаленный. Наверное, именно это спасает нос от ужасной участи быть снесённым макушкой барда. — Ты принёс семена одуванчиков? Нет, просто по приколу спросил. Сяо молча закатывает глаза и лезет рукой в карман. Нащупывает крошечный мешочек, внимательно разглядывая чуть ли не искрящиеся глаза барда напротив. Тот уже почти облизывается от предвкушения. — Ува-а-а, — иногда Венти издаёт звуки, похожие на те же нечленораздельные, которые издает Кли, когда создаёт новую бомбу.  Серьёзно, если однажды бард с радостным лицом скажет: «Бум-бум бакудан», — Сяо поседеет и побежит прятаться. А сейчас лишь улыбнётся уголками губ, разглядывая своего влюблённого по уши и такого же по уши довольного барда. Своего — всегда звучит непривычно и тепло. Якша только учится не падать в обморок каждый раз, когда называет в мыслях Венти своим. — Ты сам их собрал? — Нет, попросил об этом Тарталью. — То есть теперь все одуванчики сражены наповал? Именно — мрачно думает Сяо, утыкаясь носом в макушку барда, — так же, как и я. И это не смешно, это страшно. В руках крошечного архонта такая мощь, что даже Моракс нервно хлебает чай в сторонке и молится, чтобы Венти не попросил Сяо покорить для него мир. — То есть нет, я собирал их сам, — вздыхает, — для тебя. — Отлично. Тогда их и положу в письмо Люмин. Сяо даже не тянет усталое: «Что?». Он лишь возводит глаза к небу и думает о том, что бард совершенно не умеет принимать подарки. Интересно, если он подарит Венти себя, его тоже кому-нибудь сбагрят? — Как скажешь. — Карту тоже туда положу. Вдруг Люмин найдёт мой клад. Я теперь уже не уверен в том, что сам бы его нашёл по этой карте, но всё равно обязательно помогу ей… чем смогу. — Это опасно? — Не опаснее, чем драться с Аждахой, мой милый якша, — угадайте, в чей огород камень, — и я буду с Люмин. Думаю, она меня защитит. Вглядывается в лицо адепта, задумчиво склонив голову вбок. — Защитит же? — и почему-то интересуется у Сяо. Якша сомневается, что во всём Тейвате найдётся хоть одно живое существо, которое осмелится напасть на барда, пока за его спиной будет стоять путешественница. А если за спиной путешественницы будет стоять сам Сяо… — Защищит. — Спрошу об этом в письме! — Письме? — Ну не отправлять же мне карту просто так! Сяо устало наблюдает за тем, как бард копошится, чиркая слова на бумаге, вкладывает в конверт мешочек с семенами, свою карту, потом недолго думая, вынимает мешочек, высыпает оттуда пару семян, засовывает мешочек обратно и поворачивается с хитрой улыбкой на лице. Так и написано, что щас ляпнет какую-то хре- — Давай посадим свои личные одуванчики. -нь. — Зачем? — Будут наши, ну. — Личные. — Одуванчики, да. — Венти, — Сяо прикрывает глаза, — у тебя их целое поле. Бард закатывает глаза, сцепляя руки кольцом на шее адепта. Играет пальцами с кончиками слегка отросших волос на его затылке и блестит глазами, пока язык почти заплетается от льющихся рекой слов. — Ты не понимаешь! Это будут наши! Наши личные. Когда я буду сильно по тебе скучать, — тычется кончиком носа в кончик носа адепта, — а я скучаю по тебе всегда, — понижает до интимного шёпота, будто делится сокровенной тайной, — даже сейчас. То буду приходить, смотреть на них и вспоминать, как ты пришёл поздравить меня с днем рождения. Ты же… для этого пришел? Будь у него кошачьи уши, они бы виновато поникли. Сяо хмурится.  Типа… он ему буквально подарок принёс, а Венти ещё смеет сомневаться? Вот чудной. — Венти… — Я шучу, — тот вдруг расплывается в хитрой улыбке, — спасибо, Сяо, — и глаза сужаются в щёлочки, блистая ямочками на щеках, — за одуванчики и за себя. — Себя? — Даже если бы ты пришёл просто, я был бы самым счастливым на свете, просто потому, что ты вспомнил, нашёл время и пришёл ко мне. Мне это… очень важно. Сяо почему-то хочется плакать. Он утыкается лбом куда-то в плечо и хочет застонать то ли от умиления, то ли от бессилия. Почему этот бард никак не может свыкнуться с мыслью, что их чувства взаимны? Сяо больше не будет бегать. И отрицать. И воротить нос. Наворотил уже на тысячу лет вперёд, теперь надо разворачивать. Венти, вон, до сих пор поверить не может. — Я соберу для тебя все грёбанные семена одуванчиков Тейвата, — туда же в плечо с тихим рыком, — просто… пойми уже, что ты… что я… Сердце стучит в горле, а губы внезапно пересыхают. Почему-то эти слова даются тяжелее всех.  На щёки внезапно ложатся мягкие тёплые ладони. Ведут выше, заправляют волосы за уши, и мочки уха едва касаются влажные губы: — Тс-с, тише, послушай. Сяо отрывается от плеча, растерянно моргая, а Венти лишь улыбается загадочно, одними уголками губ и прикрывает глаза. Прислушивается.  Адепт, если честно, слышит лишь тихий шёпот отчего-то взволнованного ветра, гоняющего листья по траве и склоняющего к земле бутоны сесилий. Он вихрится в волосах, взъерошивая чёлку, и бьёт в грудь, будто ладонями, словно возмущается, мол, скажи ты уже наконец.  И Сяо внезапно слышит. Прикрывает глаза, сдерживая совершенно дурацкую, абсолютно влюблённую улыбку, вслушиваясь, как его ветер нашёптывает неизменное и вечное.  — Я слышу тебя, даже если ты не говоришь об этом вслух, — добивает такой же абсолютно влюблённый Венти, скромно улыбаясь, — всегда слышу. Каждый раз, когда твоё сердце пропускает удар из-за меня, я это слышу. Каждый раз, когда ты думаешь обо мне, я это слышу. Каждое твоё люблю я слышу. Всё слышу, Сяо. Тебе не обязательно говорить об этом вслух. И я тоже люблю тебя.  Сяо мысленно умирает. Прячет лицо, отчего-то красное, моментально вспыхнувшее, в ключицах барда, дышит сквозь стиснутые зубы и пытается не закричать. Почему-то очень хочется. Венти сделал из него комок эмоций. Забери его бездна, это точно был его хитрый план.  Ладно, нет, не забирай бездна, Сяо сам его к своим рукам приберёт. — Блин! Я забыл отправить письмо! Сяо, пусти, а то забуду! О бездна, уже почти конец дня, Сяо, слышишь? Пусти! Ну, Сяо! Или всё же забирай.  Адепт нехотя расцепляет свои руки, хмуро глядя на копошащегося барда. У того либо шило в жопе, либо крылья любви. Либо всё вместе, кто его знает? — С днем рождения, — шепчет больше в воздух, но Венти на то и ветер, на него же слова кидают, вот и ловит, оборачиваясь через плечо, и посылает в ответ улыбку. Самую яркую на свете.  Возможно, именно за эту улыбку Сяо готов убить.